Книга: Запретный мир
Назад: Глава 25
Дальше: Глава 27

Глава 26

Почуяло сердце, что жизнь хороша…
А.К. Толстой
– …И случилось так, – напевно рассказывала Юмми, поворачивая мясо над очагом, – что Мать-Земля родила трех братьев-близнецов: Тора, Гунтага и Хуура, отцами же им были Солнце, Ветер и Мрак. Великими волшебниками были братья, и каждый пожелал сотворить себе женщину, чтобы не холодна была его постель. Грозный Тор, повелитель огня, слепил себе супругу из языков пламени, добрый и мудрый Гунтаг сотворил женщину из тела Матери-Земли, ибо хотел, чтобы жена походила на его мать, злобный же Хуур замесил болотную грязь и, вылепив женщину-чудовище Уш, ужаснулся, увидев, что жена получилась уродливее, злее и коварнее, чем он сам. Завидуя братьям, он задумал отнять у Гунтага его подругу Аю, ибо она была крепкогруда, широкобедра и послушна мужу. Он пришел грозить, но Гунтаг весело смеялся над ним. Он привел ужасную на вид Уш, надеясь, что Гунтаг содрогнется от страха, но тот лишь пожалел глупого и злого брата, и слова сочувствия звучали хуже насмешки. Три дня пристыженный Хуур не показывался никому на глаза, а потом, спустившись в огромную пещеру без дна, воззвал голосом побитого пса: «О Мрак, отец мой! Чем же я хуже своих братьев?» И ответил сыну Мрак: «Ничем, и я помогу тебе»…
Это сказание Юрик слушал уже в третий раз, посмеиваясь про себя и не спрашивая, каким манером Матери-Земле удалось родить тройняшек от разных производителей, – в сказках и ступы летают вроде самолетов. Далее сказка повествовала о том, как под защитой Мрака Хуур похитил крепкогрудую Аю, как разгневанная Мать-Земля указала безутешному Гунтагу, где искать подругу, как Гунтаг с помощью Тора, рассеявшего Мрак волшебным огнем, победил и наказал вероломного брата, как изощренное колдовство Хуура обратилось против него самого, слив его с женой-чудовищем в единое существо – двуполого демона, прозванного впоследствии Хуур-Ушем, как Тор поселился на небе, чтобы равно радовать мать и отца, а Гунтаг и Ая населили мир своими потомками, от которых ведет свое начало племя Земли и другие племена, забывшие прародительницу и оттого менее любимые Всеобщей Матерью…
Мораль сказки весьма отдавала простодушным шовинизмом, и Юрик, дослушав, постарался не улыбнуться. А еще забавнее было другое: похоже, Юмми в самом деле верила этим байкам. Как, наверное, разгромленное недавно племя Беркутов верило в то, что первого человека их племени родил Отец-Беркут, а всякие там остальные народы произошли по чистому недосмотру от его погадок…
Ну ладно, до материализма аборигены просто еще не додумались… За ненадобностью. Наверно, проще было бы жить той же верой, что и все, чтобы ненароком не сморозить что-нибудь кощунственное, Юрик это вполне понимал. Не получалось. Позавчера он, исподволь подбираясь к тайне прохода между мирами, который аборигены называли тем же словом, что и занавешенный шкурой вход в землянку, задал невинный с виду вопрос о распространенности волшебства. Юмми задумалась – вопрос оказался сложен. «В былые времена – да, – неохотно признала она, – а сейчас сильных чародеев мало, да и те умеют лишь открывать Двери…» – «Почему мало?» – спросил он, изнемогая от любопытства. Юмми опять долго думала. «Не знаю. Может быть, потому, что незачем это. Ну смотри: ты захотел убить магией своего врага, так? Если в тебе есть искорка силы, если полжизни будешь учиться пользоваться волшебством – тогда убьешь, наверное. Конечно, если твой враг не убьет тебя первым без всякой магии. Зачем убивать словом, если можно пустить в дело лук или копье? Зачем разжигать костер колдовством, когда проще выбить на трут искру из огненных камней? Да и опасно жить, когда в племени не один чародей и не два, а несколько… Вдруг повздорят, тогда что? Как хорошо, что я теперь просто женщина! Иди ко мне, любимый, обними меня…»
Сегодня с утра Юрик никуда не пошел – решил дождаться, когда за ним придут от Растака, если тому опять приспичит задать пару вопросов военному консультанту, и втайне надеялся, что никаких вопросов не сыщется. В конце концов, должен же быть у человека нормальный выходной день!
Встав с постели, он приласкал Юмми, только что сбегавшую к ручью за водой, разрумянившуюся то ли от морозца на улице, то ли от бурно проведенной ночи, зевнул, поежился и сглотнул слюну при виде коптящейся над очагом бараньей лопатки. Что было хорошо в этом мире, так это еда, что по-прежнему выдавалась безотказно, с доставкой. Правда, соли аборигены сыпали самую малость, а пряностей не знали вовсе, но и с одной лишь черемшой в качестве приправы блюда получались очень даже ничего. Не сравнить ни с шашлыком, полусырым-полугорелым детищем ржавого мангала, что стоял при входе на рынок, ни тем более с сомнительной шаурмой, приготовляемой в специальной палатке, после установки которой с территории рынка и окрестностей начисто пропали все бродячие псы.
Не-ет, так жить можно! Если с тобой советуются и берегут тебя от всякой напасти – отчего не жить? Даже интересно. Говоришь лабуду – в рот смотрят. Было бы совсем хорошо, если бы еще Растак не столь рьяно претворял в жизнь свои наполеоновские планы… И если бы штангист не приставал ежедневно с одним и тем же вопросом: когда, мол, да когда?.. В последнее время, правда, немного поутих, видно, поладил с Харой…
Юрик прислушался. Приближающийся скрип снега за занавешенной двойной шкурой «дверью» выдавал гостя. В валенках. Под здешними зимними опорками снег скрипит иначе.
Легок на помине!
Витюня выглядел плачевно. Сменив бронированную телогрейку на пошитую Харой доху из барсучьих шкур, но оставшись верным казенным валенкам и потертому треуху, подвязав правую щеку тряпкой из майки, он сильно напоминал плененного партизанами француза с известного полотна и лик имел страдальческий. За одну ночь щека раздулась безобразным флюсом.
– Ну ты даешь, – изумился Юрик, увидев Витюнину асимметрию. – Что мне с тобой делать, а? Нет, вы на него полюбуйтесь! То нос баклажаном, то руки поморозит, то щека хомячья. Защечный мешок себе отрастил? А почему только один?
– А кто хромал: ногу подвернул, мол? – злобно огрызнулся Витюня, истратив на эту вспышку весь и без того небольшой запал. Видно было, что ему хочется не ругаться, а выть.
– Так это когда было! А ты?.. Беречься тебе, батыр, надо.
– Застудил, наверное. – Витюня потрогал вздутую щеку и, болезненно охнув, отдернул руку. – М-мм, сволочь… Было, понимаешь, дупло как дупло, не болело совсем…
– Сочувствую, – отозвался Юрик. – А я-то тут при чем?
– Не знаешь ли случайно: местные как-нибудь лечат зубы?
– Как-нибудь лечат, это точно, – едко произнес Юрик. – Именно как-нибудь. Погоди, у жены спрошу. Бормашины не обещаю, но щипцы, наверно, найдутся. А нет – скуют.
– Тебе бы так, – тяжко проныл Витюня.
В ответ Юрик обнажил зубы, желтоватые и, признаться, чуть кривоватые, но целые.
– Видал? Я не подвержен. У меня кариеса вообще никогда не было.
В мученическом взгляде Витюни явственно читалось: «Ну и гад же ты». Юрик на местном наречии переговорил с Юмми и, вновь повернув к болящему лишенное сочувствия лицо, сообщил:
– Не ее профиль. Она вообще никогда зубов не дергала, для этого, говорит, нужна мужская рука. Разве что отвар тебе приготовит, тут у нее всякие травки есть, ты погуляй пока часика три…
Витюня взвыл.
– Ну или дергать пошли. К колдуну, надо полагать. Пусть попробует отказаться. Только… это… решайся быстрее, а то авторитет потеряешь. Несолидно богатырю ходить да ныть, местные не оценят. Пошли?..
Следующие полчаса, показавшиеся невероятно длинными, Витюня провел в землянке Юрика, готовый забегать по стенам наподобие циркового мотоцикла, и под испуганным взглядом Юмми ухитрился не издать ни звука. Юрик же азартно мотался по деревне, опрашивая знахарок, не согласится ли кто из них помочь, но те, уяснив, что речь идет о Вит-Юне, с испугом отказывались и кивали на чародея. Для экзекуции пришлось выбрать землянку Ер-Нана за ручьем, ибо новый колдун, заметно возгордившись за последнее время, нипочем не желал идти к страждущему, даже если страждущий не кто иной, как сам непобедимый Вит-Юн. Непобедимый – и что с того? Вит-Юн непобедимый, а Ер-Нан незаменимый: Скарр удрал, а девчонку Юмми никто никогда не принимал всерьез. Коротенькие культяпки, оставшиеся от обоих мизинцев Ер-Нана, уже вполне зажили. Один чародей у племени, а учеников нет и не скоро будут. Не хватало еще, чтобы какой-нибудь сопляк оказался способнее!
Толстая деревянная плаха послужила зубоврачебным креслом. Пока Ер-Нан, набивая себе цену, тянул время и торговался с Юриком, Витюня не раз был готов положить на плаху голову.
– Тебя подержать? – участливо спросил Юрик.
– Не-е-ет!.. Уйди-и…
Юрик разумно решил подождать снаружи. Даже перешел ручей по скользким бревнам и в ожидании принялся бесцельно гадать, выдержит ли заснеженный лед под мостиком человеческую тяжесть или нет. Ниже по течению, где поток, ворча, клокотал в каменном хаосе, каковую преграду на порядочной реке назвали бы порогом, зима не сумела сковать воду – нарастила береговой припай, покрыла коркой льда торчащие валуны и сдалась, махнув рукой на окутанное туманом текучее безобразие. Туда бабы ходили за водой.
Что-то говорило Юрику о том, что долго ждать не придется. На этом берегу ручья он был, пожалуй, в безопасности.
Тишина в землянке нарушилась очень скоро. Донесся одинокий вскрик, и раздраженный голос дантиста-кудесника посоветовал пациенту вести себя по-мужски. Юрик ухмыльнулся. Он прекрасно помнил, как пронзительно верещал сам Ер-Нан, когда Хуккан отсекал ему мизинцы на жертвенном камне, и как зрители, расходившиеся после церемонии по домам, судачили, что ныне у них не чародей, а полное барахло. Кажется, в последнем штангист сейчас убеждался на практике. Что это за колдун, который и свою-то боль заговорить не может, не то что чужую…
– А-а-а-а-а!.. – словно зов трубы, воющей где-то в подземелье, выбралось наружу и пошло гулять над ручьем отчаянное модерато.
Юрика пробрало по коже мурашками размером с эцитона каждая. Ни за что на свете, даже за обещание немедленного возвращения в родной мир не согласился бы он оказаться сейчас на месте несокрушимого богатыря Вит-Юна. Оно, конечно, дергать зуб без заморозки – всяко не сахар, но… Всю челюсть ему удаляют, что ли?
– А-а-а-а-а-а-а!.. – орал Витюня, сменив обычный бас на неприятный фальцет.
Затем с той стороны ручья послышался сильно приглушенный стук, будто кто-то ударил молотком по декоративному гвоздю с мягкой шляпкой, что-то упало на пол, грянул ужасающий рев – и мгновение спустя из землянки, оборвав по пути медвежью шкуру, спиной вперед вылетел Ер-Нан. Описав пологую настильную кривую, он взрыл снежную целину рядом с протоптанной тропинкой, несколько шагов ехал юзом, затем извернулся и попытался вскочить на ноги. По инерции его вынесло на мостик. Здесь он увидел Юрика, округлил глаза от ужаса, очевидно, в полной уверенности, что сейчас подвергнется нападению и с этой стороны, рванул вбок и, снеся хлипкое перильце, ухнул на лед. Разрешив сомнения Юрика, лед крякнул, но выдержал. Ер-Нан пробежался на четвереньках, полез было на примыкающий к селению берег, но тут, осознав, как видно, что даже сам Растак вряд ли вступится за него перед разъяренным Вит-Юном, стреканул в другую сторону и, ломая наст, исчез в прибрежном ивняке.
Следом появился Витюня. Одной рукой он подпирал щеку, другой ошалело отдирал от себя визжащую женщину, метящую выцарапать ему глаза. Увидев Юрика, он обрадованно рявкнул, стряхнул женщину в сугроб и по лишенному перил мостику перебежал, как эквилибрист.
– Во, – сказал он и, побулькав, обильно сплюнул кровью. – Видал, а? Это его жена.
– Она и мужа колотит, – насплетничал Юрик. – Эксклюзивное право. Ты что себе думал: она позволит бить его кому-то другому?
Витюня прорычал нечто невразумительное. На той стороне женщина, пронзительно вереща, выдиралась из объятий сугроба.
– Пошли отсюда… Нет, стой! Как твой зуб?
Витюня засопел, забулькал и вновь сотворил плевок, длинный, как торпеда, и красный, как спелый арбуз.
– Там остался… – Он оттянул губу, приглашая полюбоваться работой дантиста. По виду, такие повреждения десне могла бы нанести пуля дум-дум. – Видал?
– Ничего, батыр, пройдет, – утешил Юрик, невольно содрогнувшись. – Уже небось легче, да?
– Ага! Ты знаешь, что этот гад сделал? Вдавил мне в десну острую палочку да как шарахнет по ней камнем! – Витюня неожиданно всхлипнул. – Полдесны оторвало. Повезло придурку, что в дверь вылетел, – убил бы…
– Пошли, пошли, – поторопил Юрик. – Уж больно тетка эта орет… Ты вот что, фельдмаршал: помирись с ним.
– Чо?!!
– Через плечо. Дело говорю. Подарок ему сделай какой-нибудь. И бабе этой тоже. Ну ты сам подумай: зачем нам иметь врагом колдуна? Он и так, бедняга, не в своей тарелке: чародею полагается быть вторым человеком в племени, а он какой? Тут, кроме него и Пуна, и Култ, и Хуккан, и я, и ты… Наше счастье, что он дурак, ну и не надо развивать в нем комплекс неполноценности. Себе дороже.
Витюня промолчал. Снег, обласканный солнцем, уже не скрипел под ногами. В такую погоду горожане толпами едут на природу кататься на лыжах и дышать кислородом.
Остановились в проулке, подставив физиономии солнцу. Витюня шепотом ругался, но на боль уже не жаловался. Правда, заплевал всю тропинку… Юрик твердо решил, что в свой дом его не поведет.
– Снегом приложить попробуй, – предложил было он. – Хотя нет, еще другой зуб себе застудишь… Пошли к тебе, а? Пива выпьем…
Витюня помотал головой:
– Лучше к тебе.
– А у меня пива нет, – соврал Юрик и без промедления спросил с интересом: – Что, с Харой у тебя нелады?
Витюня неопределенно махнул рукой и отправил в сугроб еще одну алую торпеду.
– У меня нормально. А у тебя?
– Тоже нормально.
Витюня недоверчиво засопел. Юрик посмотрел на него с подозрением.
– А ты чего ждал – что она мне за выпитое пиво глаза выцарапает? Не дождешься. Не, батыр, здесь жены что надо. Правильные.
Витюня засопел громче и злее.
– В чем дело? – осведомился Юрик. И ведь знал, хорошо знал, негодяй, в чем дело! – Нет, вы на него полюбуйтесь: отхватил сестру вождя, десятую часть добычи и еще недоволен! Мне бы так жить! Растак его братом назвал. Жена у него с чистой анкетой, не то что моя – у нее дед в диссидентах…
Против ожидания, Витюня лишь спросил:
– Не знаешь, через сколько времени пропавший без вести человек считается умершим?
– У нас – не знаю. В Японии – через семь лет.
Витюня долго молчал, качая головой.
– Ну ни хрена же себе, – молвил он наконец. – Откуда ты знаешь, как в Японии?
– Кобо Абэ.
– А по-русски?
– Писатель Кобо Абэ, – пояснил Юрик. – Роман «Женщина в песках».
– Не говори мне о женщинах! – рявкнул Витюня.
– А что? – полюбопытствовал Юрик.
– Договоришься у меня… – Витюня покряхтел и решил уйти от скользкой темы. – Гхм… Как в Японии, он знает, а как у нас – нет. Умник…
– А зачем мне было знать? – резонно возразил Юрик. – Я что, юрист? Или хоть раз собирался пропадать без вести?
– Пропал же.
– А это с какой стороны посмотреть. Может, не мы с тобой пропали, батыр, а наш прежний мир пропал. Разве плохо? Нет, ну ты скажи: чего тебе здесь не хватает? Прораба, что ли? Шпаны уличной? Ментов?
– Пиво плохое…
– Зато много. И еды от пуза. Растак говорит, что голода в этом году не будет. А по-моему, его тут вообще никогда не будет. Еще что?
Витюня нагнал на лоб морщины. Думал.
– Телевизора нет.
– По рекламе памперсов соскучился? Ню-ню.
– А футбол?
– Местных научишь.
– Я не играть, а смотреть люблю.
– Вот и будешь смотреть. Хочешь, зрителем будь, хочешь, судьей, тьфу, да хоть штангой! Разрешается. Что еще тебя не устраивает?
– Воевать надо.
– И там от этого никто не застрахован. Зато здесь ты Вит-Юн, несокрушимый, понимаешь, богатырь, а там – червяк, молекула…
Витюня засопел. Было немного обидно.
– Я там ваучер не успел вложить, – сознался он наконец. – Э, ты чего смеешься? Ты не смейся…
Держась за живот, Юрик гнулся пополам.
– «Волгу» захотел? Угу… Разинь ширше… Ты Растаку только скажи – тебя тут в носилках таскать станут, и рулить не надо. Опять же, покажи мне здесь хоть одного гаишника. Тьфу! За честь почтут в сортир тебя носить!
– Ага, в сортир, – пожаловался Витюня. – Там кабинки нет…
– Какой еще кабинки?
– Теплой кабинки. С унитазом.
Юрик всхохотнул.
– В твоей родной деревне у тебя была кабинка?
– Так то в деревне… – начал было Витюня, но Юрик не дал ему закончить:
– Зато канализацию не прорвет. Слушай, Вить, – заговорил он проникновенно, – ну ты что, в самом деле считаешь, что там лучше, чем здесь? Ты глаза-то разуй. Мне вот хуже: в этом мире еще тысяч этак пять лет с парашютом не прыгнешь. И ничего, терплю до времени. Интересно же!
Нахохлившийся Витюня издал невнятное рычание. Дыхание со свистом вырывалось из его рта через новоприобретенную прореху в зубах. Размеренно пульсировала струя пара. Витюня походил то ли на кита, пускающего фонтан, то ли на клокочущий перед извержением гейзер.
– Я так думаю, что до весны не стоит и рыпаться, – отважно рубанул Юрик, бдительно следя за реакцией собеседника и гадая, стоит ли сказать ему, что седловина Двуглавой горы, прячущая лаз, который местные называют Дверью, позавчера по приказу вождя была превращена сотней лесорубов в непроходимую засеку, и решил умолчать. – А весной… весной чего-нибудь придумаем…
– Если доживем, – резанул Витюня правду-матку.
Назад: Глава 25
Дальше: Глава 27