Глава 17
Влип, влип, влип… тара-тура-ра-рай-ра

Если кто-нибудь еще не понял, насколько я влип, так осмеливаюсь доложить – вляпался – по самое не хочу. Александр Александрович лично приехал вместе с Игнатом и рассказал, как мальчишки сделали себе маски для ныряния, применив для этого сырой каучук. Поскольку ремешок из этого материала служить по назначению решительно отказывался, то они примотали свои изделия в голове обычными тесемками, да так и отправились заглянуть в водное царство. Без спросу, естественно, поскольку Игнату и в голову не пришло докладывать о деле обыденном и не значимом, а Ники ему доверился.

Впрочем, негласно за ними присматривали, так что большой паники данное событие не вызвало, но попреки от матери выслушивать пришлось обоим. От великой княгини Марии Федоровны. Ну да это полбеды – отделение наскоро вылепленных масок от лица – вот что было настоящим наказанием. Кое-что, наверное, только с кожей отойдет через недельку-другую.

Поскольку собственного сына предстояло наказывать мне, то я и предписал ему три дня ничем, кроме латыни, не заниматься.

– Лучше бы выпорол, – буркнул сынуля и ушел с обреченным видом.

Только после этого мы с Сан Санычем позволили себе всласть похохотать. Вспомнили свои детские проказы, а заодно он поручил мне осуществлять надзор за строительством подводного крейсера. Тут я и сообразил, что своими собственными руками подстроил себе великую свинью. В прошлом году жаловался, что без генераторов и электромоторов настоящая субмарина не получится, а потом взял, да и разработал их. Дверца золотой клетки, куда посадил меня его высочество, захлопнулась с победным щелчком. Тем более что добрый царевич в ответ на сетования о том, что у меня же здесь ни кола, ни двора, непринужденно заявил:

– Какой разговор, любезный Петр Семенович?! Переезжайте сюда. Для вашей замечательной козы здесь имеется прекрасный нерегулярный парк. Прислуги тут маловато, но вряд ли вы станете принимать много гостей.

Хозяин-то здешний, возвращаясь из дальних походов, живет с семьей не в Большом дворце, а в деревянном Константиновском. А тут к вашим услугам прекрасная библиотека, основанная еще моей прабабушкой. Фамильный архив и собрание слепков и камней вам не помешают, как и посетители картинной галереи. Да и академик Стефани, что работает с собраниями предметов искусств, человек тихий.

Кстати, великий князь Константин Николаевич, что владеет этим поместьем, обещался не стеснять вас, в уплату за что надеется выслушать повествования о ваших приключениях на ныряльщике. Он много хлопочет о флоте, и будущее его развитие не способно оставить дядюшку равнодушным.

Вот так и поселился я во дворце генерал-адмирала флота Российского, его заботами превращенном в хранилище предметов искусств. Дворец имею в виду, а не флот.

Забегая вперед, поспешу доложить, что, вдобавок к уже упомянутым знакам внимания, обо мне был пущен слушок, будто бы я – сын то ли Александра I, то ли Николая I, долго живший вдали от столицы и занимавшийся самыми разными науками.

Это я к чему речь веду: если не хотите попасть в мое положение, помалкивайте в разговорах о том, что знаете или считаете, что знаете или умеете. Иначе вас обязательно заставят это сделать. Особенно если это нужно кому-то из властей предержащих.

А было оно действительно нужно. Россия-то-матушка наделала долгов в заграницах. Потому поиск адекватного и не чересчур дорогостоящего ответа на начавшееся повсюду строительство броненосцев волновал умы флотоводцев не на шутку. Оттого и Степан Осипович с его идеями минного флота оказался услышан, и подводным лодкам уделялось внимание, и ныряльщика моего пристальным взором не обошли. Очевидный ведь вывод напрашивается: сумел построить маленькую работоспособную посудину – изволь и корыто побольше соорудить. Тоже работоспособное.

Жаловаться буду. Говорят ведь: многая знания – многая печали. Так вот, представления мои о подводных лодках значительно превышали познания современников. То, о чем бы не все они сразу подумали, было для меня открытой книгой. Обо всем рассказывать не стану, а то утомлю, но о системе вентиляции упомяну.

В закрытом объеме человек отбирает у воздуха кислород и вместо него выдыхает углекислый газ, которым недолго отравиться. Связать этот вредный газ несложно – известны способы. Той же известью, например. Но как вы восполните убыль кислорода? Продувать весь объем сжатым воздухом, откачивая избыток за борт – так никаких баллонов не напасешься. Откачать бы избыток азота, оставив кислород. А вот это идея!

Поскольку датчики для измерения содержания кислорода делать я умею и электрически запитать их уже могу, то и сделал два для лаборатории, которой заказал найти материал, который пропускает один газ и не пропускает другой. Помню, что есть в природе минералы с такими свойствами. И ребята довольно быстро нашли то, что требовалось. Геологи знают много разных камней. А я названия не помнил, но какое-то оно петрофизическое. Только пользы для моей подводной лодки от этого никакой не вышло – камни те поглощали именно кислород и не слишком охотно его отдавали, – не получалось у нас полноценно восстанавливать воздух в подводной лодке без замены его на атмосферный – со временем содержание кислорода падало.

История с перископом – это была целая песня. Газовую турбину сделали с дутьем сбоку, а не вдоль оси, да еще и работала она на обедненной смеси, чтобы продукты сгорания охлаждались избытком воздуха. А без этого лопатки служили чересчур недолго. Хоть и из жаропрочной стали, из которой делают орудийные стволы, но до современных мне кондиций не дотягивали. Система регулирования мощности, подаваемой на винты, была проста, но громоздка. Труба для забора воздуха при ходе под водой и громадные торпеды Александровского – клубок из множества устройств, которые необходимо впихнуть в узкую трубу корпуса и оставить подходы для их обслуживания.

А облом с неоном! Его еще не открыли. А нынешние лампы накаливания, что нежнее шелка! И никто не знает слова «нихром», из которого я хотел слепить хоть что-то светящееся на худой конец.

Достаточно сказать, что с закладкой корабля я тянул год, пока не был решен целый ряд принципиальных вопросов, из-за чего насмерть переругался с Сан Санычем. Обозвал его торопыгой и транжирой, швыряющим народные денежки на мельницу своего нетерпения.

Как вы понимаете, дома, в Павловском дворце, я бывал наездами, потому что мотался между Питером, Москвой, Казанью и Пермью. А уж когда началась постройка собственно подводной лодки – семейство мое перебралось со мной в Николаев, и с цесаревичем видеться мы перестали. Жандармы к этому моменту полностью утратили интерес к вашему покорному слуге. Видимо, заметили, что начал брать взятки, и успокоились. Поняли, что я – такой же, как все, – ведь не рассказывал им, куда эти деньги уходят. Естественно, на оплату других заказов оборудования для лодки. Дело в том, что так получалось сравнительно недорого, хотя, признаюсь, головной образец встал казне в кругленькую сумму.

Спуск на воду, достройка, испытания – мой турбоэлектроход делал десять узлов в надводном положении и пять – в подводном. Причем под водой на полном ходу шел три часа. А если потихоньку, на моих любимых двух узлах – около суток. Скажете – фантастика? А я вам отвечу – просто все хорошо просчитано и все резервы данной концепции на текущем технологическом уровне мною исчерпаны досуха. Кроме двух ходовых электромоторов, их братьев меньших под обшивкой содержится еще почти четыре десятка, так что управиться на ходу можно втроем – многое механизировано и имеет дистанционный привод. Три вахты плюс командир – итого десять человек экипажа. Семь спальных мест. Камбуз с электроплитой и гальюн со смывом на глубинах до двадцати пяти метров. Стрельба торпедами сжатым воздухом, но без пузыря. Не поленились, поставили сзади поршень.

Спросите про недостатки? Нет пушки. Нет запасных торпед – четыре в носу и две в корме. Глубина хода наших средств поражения неизменна – те самые три метра. Дело в том, что вытащить их внутрь лодки для изменения настройки аппарата задания глубины невозможно – некуда. Зато калибр – шестьсот десять миллиметров. Триста килограммов детонирующего «крема» – не думаю, что отыщется корабль, способный после получения подобного гостинца продолжить выполнение боевой задачи.

Мы – очень большая неприятность для супостата, потому что наши бесследные электрические торпеды прекрасно держатся на курсе и пробегают полторы мили – больше двух с половиной километров – за семь с половиной минут. Это двадцать один узел скорости, с лихвочкой.

Имя кораблику дано «Ныряльщик второй», что отмечено написанием «Н2» на рубке.

Знаете, не так уж много недочетов выявили мы в процессе проверок. В основном это были уточнения, которые и ожидались как раз после того, как выяснится, какая из гипотез окажется верной. Зарубите себе на носу! Я ничего не упустил и ничего не забыл. И, если что-то сделал не так, то исключительно в силу искреннего недомыслия, а не оттого, что лопухнулся.

Завтра показываем свое детище военным. На рассвете буксир вытащит в море отжившую свой век лайбу, а мы проведем показательную атаку. На дворе ведь уже восемьдесят второй год, и Сан Саныч нынче работает императором. В прошлом году батюшку его убили, вот он и заступил на пост. Сразу принялся закручивать гайки. Вы бы слышали, как его ругают за увеличение ввозных пошлин – импортный-то товар дорожает.

А я поджидаю Макарова. Знаете – душа моя спокойна. Так, тревожно чуть-чуть. Для порядку, можно сказать. Команда у меня из заводчан, да два проектировщика, да Сашка Клемин – наш испытатель, можно сказать.

– Петр Семенович! Здравствуйте, долгостройщик вы наш! – Опаньки! Его величество попирает палубу ныряльщика своими солдатскими сапогами. Опять же мундир на нем не парадный – я бы сказал – полевая форма. С виду вроде плотнее стал телом, что при его росте смотрится весьма представительно.

– Желаю здравствовать, ваше императорское величество!

– Полноте, давайте без чинов, чай, имя мое еще не позабыли?

– Нет, не позабыл. Приехали новым ныряльщиком полюбоваться?

– Не без этого. А Степана Осиповича нынче не ждите. Погнал он «Великого князя Константина» в Марсель с великим поспешанием. Его обратно в РОПиТ возвращают, так что нужно безотлагательно восстановить меблировку пассажирских кают и салонов.

Вот тут и засосало у меня под ложечкой. Макарова послали за границу чинить мебель на пароходе. Так не бывает. Однако ничего не сказал, а только сделал заинтересованное лицо и пригласил гостя сойти на стенку, чтобы не мешать экипажу.

– Не зовете внутрь? Не хотите похвастаться, что построили?

– Тесно там, а людям нужно работать. Завтра после стрельб – милости прошу.

– Ну, коли посмотреть нельзя, на словах скажите: уверены в своем детище?

– Вполне. Хоть бы и до того же Марселя и обратно.

– Без захода в порт?

– Без захода.

– То есть до Александрии у вас точно угля хватит?

– Керосин у нас. Хватит, конечно, – я не стал уточнять, что в нашем топливе много примесей, которые в мое время отнесли бы к категории дизельного топлива.

– Тут, Петр Семеныч, вот какое дело. В начале года в Египте произошел государственный переворот. Хедив Тевфик был фактически низложен, а власть принял полковник Ахмет Орабы, сын простого феллаха. Орабы выдвинул лозунг: «Египет для египтян» и пользуется в стране весьма широкой поддержкой. Он поссорился и с французами, и с англичанами, и те теперь серьезно озабочены судьбой Суэцкого канала. Султан турецкий также намерен навести порядок в землях своего вассала, да только никак не соберется с силами. Есть у нас с ним опасение, что британцы раньше предпримут какие-то шаги. В мае они направили в Александрию эскадру адмирала Сеймура. Французы решили, что они тоже «не лыком шиты», и отправили туда свою. В наших интересах не допустить обиды египтян ни от кого, кроме его законного сюзерена – Оттоманской Порты. И было бы прекрасно, если бы о причастности России к этому делу никто не догадался.

Ага. Выходит, надо потопить британскую или французскую средиземноморскую эскадру. Или обе. Ай да его величество!

– Знаете, Сан Саныч. Один-то я с этим кораблем никак не управлюсь, а команда у меня – люди все статские. До официальной приемки заказа моряки своих людей в обучение не присылали.

– Да. Кто ж знал заранее, что так неожиданно возникнет безотлагательная надобность в этом корабле?! Что же, придется эту оплошность исправить. Петр Семенович, голубчик, ступайте в управление, распорядитесь о неотложных приготовлениях от моего имени. Боюсь, времени у нас совсем не осталось. Гвардейцы сопроводят вас и придадут убедительности тем требованиям, какие окажутся надобны.

Помните фразу: «Именем короля… ну и дальше». Вот ее я и вспоминал весь остаток дня. Рядом с ныряльщиком поставили обреченную на утопление лайбу, и плотники приступили к гримерным работам. Декорацию возводили также и на субмарине – труба, мачта, ванты, деревянная будка, «надетая» поверх рубки – неказисто, зато исключительно деревянно. С виду – перегруженный хламом дебаркадер оторвался от берега, чтобы совершить свой последний путь к месту разборки на дрова.

В саму лодку кое-чего догрузили, кое-чего долили и… Знаете, когда император чисто по-человечески объясняет людям, что от них требуется, они стараются ему не отказывать. Время такое. Собственно, внешне ничего не изменилось, но весь мой экипаж теперь – одни сплошные нижние чины Его Императорского Величества Черноморского флота. А я – того же самого флота юнкер. Чин как бы и не нижний, но и не офицер – серединка на половинку.

Парусно-паровое судно «Карп» следует в Марсель с грузом леса. Так что через проливы нас пропустят свободно. Очень хорошо, что мы не смогли поставить на палубе пушку, а то бы она диссонировала с обликом добропорядочного грузового плавсредства.

Уходим с наступлением ночи без оркестра и прощания с близкими. Официальная версия – охранка задержала команду для разбирательства в связи с обнаружением на борту агитатора. И у меня в сердце большая заноза. Игнат часто работал с нами и сегодня как раз зашел порадовать отчима успешным завершением испытаний за очередной класс. Пока я отлучался в управление, тут он и прибыл как раз к разговору с его величеством. Теперь – тоже член команды. Не лишний, кстати. Но ведь мы не в круиз отправляемся!

И не могу оспорить его решения, хотя руки чешутся выпороть юношу и отослать домой. Однако в эту эпоху просьба государя и зов отчизны – одно и то же слово.

Как же все это неожиданно!

Вообще-то крейсерская скорость у нас восемь узлов. С учетом перегрузки за счет декораций – семь. Уменьшить осадку путем продувания всех цистерн, чтобы увеличить ход, нельзя – у нас там керосин, без которого мы не так-то долго сможем находиться на позиции, да и на обратную дорогу не хватит. Пресной воды загружено с запасом, провизии напихано во все щели.

Среди мастеровых с завода есть люди, служившие раньше на флоте сигнальщиками, по части же навигации соображаем мы с Игнатом – он всерьез собирается учиться на капитана – заставал я его за чтением профильной литературы. Еще один из инженеров спешно листает учебник. Парень толковый, надеюсь, разберется. Очень не хочется шторма – разнесет нашу маскировку, что делать будем? Нет, пройти Босфор в подводном положении я, в принципе, могу. Но вот стоит ли это делать? И вообще, по части штурманского обеспечения мы в значительной степени полагаемся на береговые ориентиры, на свой здравый смысл и, естественно, штудируем лоции.

По договоренности с турецкой стороной имеем право проходить их воды беспрепятственно и не должны подвергаться досмотру, если не заходим ни в какой порт. На это и сделал я расчет. Нам бы миновать узости и оказаться в Эгейском море… а там – видно будет.

Хмурое небо в июне – недобрый признак. Как бы не разгулялась непогода.

Я разбил команду на вахты. Непосредственно для управления нашим кораблем достаточно одного человека. Второй нужен на посылках для присмотра за оборудованием. При работе турбины – следить за температурой и менять поступление топлива и воздуха. Если идет зарядка аккумуляторов – присматривать за концентрацией водорода, плотностью электролита и напряжением. Под водой – контролировать содержание в воздухе кислорода и углекислоты.

Третий – внешнее наблюдение, сверка магнитного компаса наверху с гирокомпасом рулевого. Он, собственно, и командует всем. Под водой у него перископ и прослушивание воды. Я ведь так и не сделал нормальной акустической аппаратуры – не придумал, как усилить сигнал.

Меняются вахты. Волнение в три балла покачивает лодку. Мы сейчас глубоковато осели, поэтому корпус стремится выпрямиться быстрее, чем хотелось бы. Если не поберечься – можно приложится выступающей частью тела об твердое и угловатое, какового у нас более чем достаточно. «Танковые» шлемы, наколенники, налокотники – это отнюдь не лишние детали туалета. Их выкройки начертаны кровью из многочисленных ссадин мастеровых, работавших во внутренних помещениях при постройке ныряльщика.

Горизонт чист. Кок готовит борщ. Пока хлеб не превратился в сухари – обедаем по-человечески. Кастрюля с плиты не съедет – закреплена. Крышка не улетит – привинчена. Варево через край не выплеснется – его в емкости меньше половины. А вот второе блюдо будет только на ужин – не выходит у нас трех блюд. Да и два не каждый раз получаются.

Выбираюсь наверх. Свинцовое небо. Свинцовые волны. Ветер влажный, неприветливый. Но не крепчает. След за кормой ровный, значит, рулевой в тонусе.

Море да море вокруг. По всем расчетам впереди уже должен показаться берег, а его все нет и нет. Лаг врет, завышая показания? Или встречное течение сносит нас назад? Судя по тому, что нам известно, ничего подобного быть не должно – и аппаратуру мы выверили, и ни в одном справочнике по Черному морю ничего о течении подобной силы не поминалось. Вообще, в этой относительно небольшой акватории перемещение водных масс имеет преимущественно локальный и переменчивый характер. Ну, там, куда-то чего-то нагнало штормом, а потом оно обратно вытекает. Или, тот же ветер согнал воду какому-то боку. Кто дул на блюдце с чаем – меня поймет.

Хорошо, что ночью видимость сохраняется. Яркий свет полной луны в рассеянном виде проникает сквозь толщу облаков, и, по крайней мере, на полкилометра волнистая гладь различима для привыкших к мраку глаз. Мы несем все положенные ходовые огни, но свет их не падает на то место, где стоит вахтенный – я об этом специально позаботился, когда их устраивал. Поэтому зрение сигнальщика не притупляется. Но суши впереди все-таки нет.

И вот в предрассветных сумерках что-то более плотное, чем просто мгла, явственно обозначилось впереди. Сразу легли в дрейф, отчего качка заметно усилилась. Ждем, когда рассеется редкий туман, скрывающий перспективу, и станет по-настоящему светло.

Обычно на военных кораблях после побудки команда прибирается, наводя повсюду чистоту и порядок. На ныряльщике шваброй размахивать негде. Собственно, палуба достаточно широка – внешне корпус подводной лодки по обводам и сечению приближается к формам обычного судна – ему ведь предстоит основную часть времени проводить на поверхности, так что заваливать борта, подставляя палубу под разгул даже самых небольших волн нет никакого смысла. Тем не менее она объективно узка, да и занята горбылем, имитирующим верхние части бревен.

Зато у членов команды масса проверок в своих заведованиях. Скажем, измеритель концентрации водорода в аккумуляторных ямах – чтобы им воспользоваться, надо последовательно сбалансировать три стрелки, и потом, считав положения двух рукояток, найти в таблице значение, соответствующее пересечению этих цифр. Отняв от него число, на котором остановилась первая ручка, можно убедиться в том, что искомое при данной чувствительности не обнаруживается.

Если кто-то думает, будто созданная мной аппаратура выдает на табло готовую цифру, то это заблуждение. Я вынужден использовать методики, найденные когда-то пытливыми экспериментаторами, на ощупь собиравшими крупицы фактического материала.

Парень, обслуживающий эту технику, имеет за плечами и университет, и работу в исследовательской лаборатории, и участие в разработке и доводке данных образцов. За что товарищи, несмотря на его молодость, уважительно называют этого относительно молодого человека Карловичем.