Глава 15. Война
15. Подозрения, что всё нехорошо, начались сразу же, как только Ирина попыталась выйти на связь с деревней. Использовала радиопередатчик глайдера, поскольку выход в Сеть, как и предупреждала Нэйтелла, оказался заблокирован.
– Ларины вызывают Верхний Яр, Ларины вызывают Верхний Яр. Приём.
И снова:
– Ларины вызывают Верхний Яр, Ларины вызывают Верхний Яр. Приём.
И опять:
– Ларины вызывают Верхний Яр, Ларины вызывают Верхний Яр. Кто-нибудь, мать вашу, ответьте! Приём.
Деревня молчала.
– Ничего не понимаю, – Ирина стащила с головы наушники. – В радиорубке всегда находится дежурный. Это закон. Как раз на случай, если накроется спутниковая и вся остальная Сеть. Радио – надёжно. Поэтому и пользуемся.
– Атмосферные разряды? – предположил Мигель.
– Горизонт чист. Ты видишь грозу? Я – нет.
– Через десять минут мы будем на месте, – сообщила Марина. – Все пристёгнуты? Приготовьтесь, снижаюсь.
Они шли за облаками. Теперь глайдер устремился вниз, вместе с высотой теряя и скорость. Холмистое бескрайнее белое поле внизу, которое сверху казалось Мигелю заснеженной поверхностью какой-то волшебной страны, где вполне могут ожить детские сны и мечты, приблизилось и внезапно оказалось не поверхностью, а облачным плотным туманом. Глайдер нырнул в него легко, словно дельфин в океанскую воду. Некоторое время иллюминаторы и обзорный экран застилала белая мгла, но вскоре она растаяла, исчезла, ушла вверх, и внезапно оказалось, что машина летит над тайгой.
– Пять минут до посадки, – сообщила Марина.
Глайдер шёл вниз. Впереди блеснула и пропала излучина реки. Машина легла в стремительный разворот.
– Вижу дым! – воскликнула Ирина.
Теперь его видели все. Чёрные клубы поднимались над лесом, уплывали к западу, подгоняемые ветром, и постепенно рассеивались. Были они не слишком обильны и густы. Но само их наличие как бы сообщало о том, что рассчитывать на добрые вести не приходится.
Так оно и вышло.
Марина посадила глайдер мастерски – на перекрёсток двух улиц, неподалёку от дома старосты. Поскольку сажать машину на площадку возле склада, где они брали оружие и снаряжение, было совсем неразумно – как раз склад и горел. Да так, что было сразу ясно – потушить его нет никакой возможности, и скоро от здания со всем содержимым останется лишь углеритовый каркас.
– А я предупреждала, что система автоматического пожаротушения на складе ни к чёрту, – сказала Ирина, когда глайдер скользнул над пожаром и устремился к перекрёстку. – Но кто меня послушает?
– Боюсь, пожар на складе не самое плохое, что нас ждёт, – Мигель старался говорить спокойно, но получалось не очень – он всем сердцем чувствовал беду. – Приготовить оружие. Глайдер покидаем по моей команде.
– Есть, командир, – Конвей послал патрон в ствол, щёлкнул предохранителем и приник к иллюминатору, выискивая признаки малейшего движения снаружи.
В молчании прошло около двух минут. Снаружи ничего не менялось. Пустые улицы, пустой перекрёсток, дым от горящего склада. Всё.
– Выходим, – наконец скомандовал Мигель. – Георг, ты остаёшься здесь. Твоя задача – охрана Марины и глайдера. Они должны остаться целыми и невредимыми любой ценой. Особенно Марина.
– Э! – воскликнула Марина. – Мы так не договаривались! Это моя деревня!
– Ты наш пилот, – сказал Мигель. – Этот глайдер – наше единственное транспортное средство на сегодня. Если мы его потеряем… Неужели такие простейшие вещи нужно объяснять? К тому же у вас с сестрой телепатическая связь. Если что случится – здесь или с нами, все мгновенно узнают. И смогут быстро прийти на помощь. Или мы к вам, или вы с Георгом к нам. Давайте только уточним на всякий случай. Насчёт телепатической связи вы нам голову не морочите?
– Чистая правда, – сказала Ирина. – С близнецами такое бывает. Она всегда была, а когда наши родители погибли, ещё усилилась. Это не аналог разговора по телефону, мы не читаем напрямую мысли друг друга. Но чувствуем, когда кому-то из нас плохо. И слышим зов о помощи.
– Не знал про родителей, – пробормотал Мигель. – Мои соболезнования.
– И мои, – добавил Конвей. – А что случилось?
– Спасибо, – откликнулась Марина. – Это случилось четыре года назад. Уже не так больно.
– Они утонули, – сказала Ирина напряжённым голосом. – Лодка перевернулась… Конец ноября, вода холодная. Глупая какая-то смерть. Оба отлично плавали…
– Не надо, сестрица, – промолвила Марина.
– Да, ты права, извини.
Ирина замолчала. Марина поднялась с пилотского кресла, вытащила из креплений карабин, проверила магазин, передёрнула затвор, поставила оружие на предохранитель.
– Идите. Мы с Георгом посторожим. Да, Георг? – она с нарочитой бодростью хлопнула андроида по плечу.
– Да, – подтвердил робот. – Как приказано.
Настороженно, с оружием, снятым с предохранителей, прикрывая друг друга, Мигель, Ирина и Конвей покинули глайдер и двинулись к дому старосты Климченко Константина Савватиевича. Кроме отдалённого треска и гудения пламени, ничто не нарушало тишину.
И никто.
Ни единой живой души в поле зрения. А, нет. Вон в конце улицы мелькнула кошка. Стремительно пересекла открытое пространство и скрылась за углом. И снова – никого. Даже птиц не слышно.
– Не нравится мне это, – тихо сказала Ирина. – Совсем.
Она шла, словно скользя, мягко переносила вес тела с пятки на носок; карабин прирос к плечу; прозрачные зелёные глаза потемнели, приобретя какой-то грозовой оттенок; губы сжались, утратив призывную сексуальную полноту и нежность. Между соболиными бровями пролегли две резкие морщины.
«Надо же, теперь она стала ещё красивее, – подумал Мигель. – И желаннее. Женщина-воин. Способная стать рядом плечом к плечу и сражаться наравне с мужчиной. Так что, значит, именно такая тебе нужна?»
Ответ на этот вопрос пришлось отложить – они прошли через распахнутые ворота дома. И тут же увидели на крыльце старосту. Константин Савватиевич лежал ничком, раскинув руки. Рядом с правой – карабин. Голова мокнет в луже тёмной крови. Кровь широко разлилась по крыльцу, обильно стекла вниз на ступеньки, попала на только-только пробившуюся траву, окрасив её в тёмно-бурый цвет поверх свежей яркой зелени. Там же, на крыльце, и рядом на земле валялись пустые гильзы.
Староста дрался насмерть. И принял смерть на пороге родного дома, защищая его.
То, что Константин Савватиевич мёртв, было видно сразу. Живые, пусть и сильно раненные, потерявшие сознание и много крови, выглядят иначе. Но Мигель всё же поднялся на крыльцо, перешёл в форс и пощупал пульс.
Нет надежды. Хоть с форс-режимом, хоть как угодно. Пожалуй, и реанимационная камера класса «Воскреситель», способная оживить мёртвого через двенадцать минут после остановки сердца, не помогла бы. Разве что сам Христос, но Он когда-нибудь воскресит всех, и это случится явно не сегодня.
Мигель убрал руку с мертвого тела, выпрямился и перекрестился.
– Царствие Небесное Константину Савватиевичу, – сказал он. – Ему мы уже не поможем.
– Суки, – голос Ирины охрип, как всегда в минуты волнения. – Какие же суки… Он был добрейший человек. За что?
– А лондонцев за что? – спросил Конвей. – И не только их, думаю.
– Да, – сказал Мигель. – Есть подозрение, что мы столкнулись со Злом в чистом виде. С прописной буквы.
Он оказался прав. В течение следующего часа они не нашли в деревне Верхний Яр ни одного живого человека. Только мертвецов.
Убитые «демонами» односельчане лежали повсюду – во дворах своих домов и внутри них. Четверых обнаружили на улицах. Одного – на крыше. Ещё десятерых – в подвалах. Мужчины, женщины, дети, старики. Все.
За два часа они обошли пятнадцать дворов и везде наблюдали одну и ту же картину: хозяева убиты, дома повреждены в той или иной степени (в одних разбиты окна, проломлена крыша и развален сарай, в других – сломана пара штакетин в деревянном заборе да сорвана с петель калитка). Где-то люди успевали оказать сопротивление, где-то – нет. Но результат от этого не менялся. Что с оружием в руках, что без оружия, а все лежали мёртвые.
Такого количества трупов и крови никто из них никогда не видел. К концу второго часа Ирину замутило. Мигель и Конвей вообще удивлялись, как она держится. Погибшие были её соседями, односельчанами, роднёй, она всех знала, и все знали её. И вот теперь, в одночасье, их не стало. Жестоко убиты – вот они, трупы в лужах густеющей крови. На некоторые уже слетелись первые весенние мухи. Шестьдесят два человеческих трупа. Уже. При том, что всего в деревне Верхний Яр, как запомнил Мигель, проживало триста шестьдесят семь человек, включая Ирину и Марину.
Плюс три мёртвых демона.
Да, нашлись и такие. Первый – во дворе братьев Косолаповых. Шестеро братьев, судя по всему, сопротивлялись отчаянно – весь двор был засыпан пустыми гильзами. Демон валялся у крыльца на спине, раскинув в стороны крылья и лапы. На месте головы – бесформенное кровавое месиво.
– Разрывными стреляли, – определил Конвей. – И все одновременно. Ну, то есть не все. Вот эти трое, – он кивнул на трупы трёх братьев, лежащих друг на друге (никто из них не выпустил из рук оружия). – Догадались, что нужно в голову. Молодцы.
– Одного завалить сумели, – сказал Мигель. – Действительно молодцы.
– У них не было шансов, – О’Доэрти словно оправдывал братьев. – Ты видел, как это бывает.
– Противник страшный. В этом нет ни малейших сомнений, – согласился Мигель.
Да, он уже знал, как это бывает. Сам поучаствовал и видео посмотрел. Гигантская летающая матка (он решил для краткости пока называть их так) заранее снизилась и вынырнула из-за верхушек деревьев. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы зависнуть над деревней и выпустить сонмище демонов. Сколько она может вместить – десятки, сотни, тысячи? Их преследовало два, максимум, три десятка. Но глайдер был для демонов наверняка третьестепенной целью. Да ещё и малодосягаемой, в силу его лётно-технических характеристик.
Другое дело – города и селения. В особенности первые. Но и вторые не остаются в стороне. На записи, которую им показала Нэйтелла, сосчитать демонов было невозможно. Но было ясно, что счет идёт на тысячи. Как бы то ни было – много. Очень много. Тысячи этих тварей более чем достаточно, чтобы убить всех в деревне за полчаса-час. Восемьдесят два двора. По дюжине на двор. Ни единого шанса спастись, всё верно. Плюс внезапность нападения… Да что там – по дюжине, половины хватит за глаза.
Второй труп демона обнаружился в доме младших Самохиных (имена и фамилии погибших им называла Ирина). Семья из трёх человек (муж, жена и ребёнок – пятилетняя девочка) была убита, но муж, Иван Самохин, – высокий, широкоплечий и, по всему видно, очень сильный человек, умудрился снести демону голову ударом широкого, тяжёлого, заточенного до бритвенной остроты, ножа-мачете. Эта голова валялась посреди комнаты в луже почти чёрной застывшей крови, таращила жуткие, грязно-жёлтого цвета глаза с вертикальным, как у змеи, зрачком, уже подёрнутые смертной мутью, и скалила в безобразной ухмылке клыки. Безголовое тело демона лежало на диване в позе человека, прилегшего на минутку отдохнуть. От этого несоответствия (тело девочки – пятилетней дочери Самохиных – с перекушенным горлом лежало на полу, придавленное тяжелой мёртвой рукой отца) на душе становилось особенно мерзко. И ещё от запаха. Запах человеческой крови тяжёл и неприятен. Когда этой крови много – тяжёл и неприятен вдвойне. Здесь к человеческой добавилась ещё и кровь демона, воняющая так, что хоть святых выноси. Святых они выносить не стали (казалось, что святой Николай Чудотворец, Богородица и сам Спаситель смотрят на них с икон из красного угла глазами, полными печали и понимания), но сами покинули дом как можно скорее.
Третий мёртвый демон валялся на улице, ближе к восточному краю села. Его голова была разнесена в кровавые ошмётки выстрелом из дробовика. Дробовик же обнаружился в руке того самого Коли, с которым они не так давно и не слишком приятно встретились на деревенской околице. На посеревшем бледном и мёртвом лице Николая застыла удовлетворённая улыбка, и Мигель подумал, что мужчина, который сумел забрать с собой хотя бы одного врага, уже не зря прожил эту земную жизнь и безусловно достоин жизни вечной.
После пятнадцатого дома Ирина хрипло заявила (её голос так и не вернулся в норму. Да и с чего бы?):
– Ещё один – и всё. Пусть Машка меняет. А я пойду глайдер посторожу. Сил нет на это всё смотреть.
Мигель подумал, что впереди их ждёт ещё шестьдесят восемь дворов. Везде – смерть, можно уже не сомневаться. Но они обязаны эту смерть зафиксировать, а потом ещё и всех похоронить. Потому что люди поступают так. Нелёгкая ждёт ночка.
– Машка? – спросил Конвей.
– Ну да. Я иногда называю её так. В особо трудные минуты. У тебя коньяк остался?
Конвей вытащил флягу, потряс.
– На глоток-другой должно хватить, – протянул Ирине.
Девушка отвинтила крышку, выпила спиртное, как воду, отдала флягу Конвею:
– Извини, я до конца.
– Ничего, – сказал О’Доэрти. – На всю жизнь не напасёшься.
– Плохо, что связи нет, – сказал Мигель. – Телепатия телепатией, но сейчас обычные армейские портативные рации не помешали бы.
Ирина замерла, словно прислушиваясь к чему-то. Постояла так секунд пять. Потом тряхнула головой и сказала:
– Машка знает, что дела – хуже некуда. Не в деталях, но знает. И плачет вместе с нами.
– Мы не плачем, – возразил Конвей.
– Поэт, – сказал Мигель.
– Туплю, – признал О’Доэрти. – Бывает.
– Даже с лучшими из нас, – успокоила его Ирина. После коньяка ей вроде бы стало чуть легче. – Что до раций, то они были на складе. Возможно, у кого-то лежат по домам. Но я не готова искать специально. И так тошно.
Раненого демона они обнаружили в пятнадцатом по счёту дворе. Это был дом священника, отца Ярослава, и его жены – матушки Натальи. Беременная на седьмом месяце Наталья лежала мёртвой на улице недалеко от дома. Видимо, сделала попытку убежать. Не вышло.
Мужа её, отца Ярослава, нашли рядом с крыльцом. В сером, залитом красным подряснике, батюшка стоял на коленях, уткнувшись лбом в лужу собственной крови. Словно молился перед смертью за всех жителей Верхнего Яра. Или всех жителей Земли, кто знает. Рядом с ним лежал карабин с пустой обоймой и были разбросаны гильзы – перед тем, как встать на последнюю молитву, отец Ярослав попытался дорого продать свою жизнь и жизнь своей семьи.
– А где близнецы? – спросила Ирина, когда они наскоро заглянули в дом и прошлись по комнатам. – Близнецов не вижу.
– Близнецов? – переспросил Мигель.
– Дети батюшки Ярослава и матушки Натальи. По три годика им… Вдруг прячутся? Саша, Софья! – позвала она громко. – Это я, тётя Ира! Ира Ларина! Не бойтесь, выходите!
Она замолчала, прислушиваясь.
Мигель подал знак Конвею и перешёл в форс. За последние два часа они делали это несколько раз и всегда на малое время – несколько секунд, не больше. Нужно было экономить силы.
Первым услышал Конвей.
– Там, – шепнул он и мотнул головой в сторону кухни. – Под полом.
Теперь услышал и Мигель. Под полом, в погребе, и впрямь был кто-то живой. Обострённый форс-режимом слух улавливал его тихое, неровное, какое-то булькающее дыхание.
Мигель приложил ствол пистолета к губам.
Бесшумно скользнули на кухню.
«Открывай!» – кивнул Мигель Конвею.
Пистолет он держал двумя руками, как учили, готовый ко всему.
Блюзмен наклонился и одним плавным быстрым движением отбросил крышку люка в сторону.
– Сука!!! – крик Ирины развалил тишину на куски. Словно росчерк бурового лазера – глыбу марсианского льда. Мигель видел однажды, как работает такой лазер, – впечатляющее зрелище.
Ирина вскинула к плечу карабин. Глаза полыхнули яростью.
– Не стрелять! – Мигель шагнул к проёму, наклонился.
В подполе, прислонившись спиной к лестнице, полусидел-полулежал демон. Мигель сразу увидел, что он ранен, и ранен тяжело. Но – жив. Кожистые, как у летучей мыши, крылья пробиты пулями в нескольких местах. Грудь и живот в запёкшейся крови. Но главное – голова. Левая сторона черепа разворочена. Вместо глаза – кровавый пузырь, а ниже – осколки сломанных клыков, торчащие из чёрной дыры, когда-то бывшей пастью. Однако второй глаз – правый – цел. Поблёскивает жёлтой радужкой, моргает.
И слышно, как демон втягивает и выдыхает воздух. Жадно, мелко, неровно:
– Х-хх-р-рр. Х-х-ххх-р-р-р. Хх-х-рр.
– Дай мне пристрелить эту падаль, – со вскинутым к плечу карабином подошла Ирина. – Очереди в голову будет достаточно.
– Нам нужен «язык», – сказал Мигель.
– Мысль хорошая, – подал голос Конвей. – Как ты собираешься с ним разговаривать? По-русски? Испански?
– Я не буду.
– А кто?
Мигель посмотрел на Ирину.
– Эй! – Ирина опустила карабин. – Я не знаю их языка!
– Ты же телепат.
– Только с сестрой! Да и то на уровне эмоций.
– Эмоций и образов.
Ирина молчала.
– Так? – спросил Мигель.
– Ну… иногда, – нехотя признала девушка.
– Большего нам и не нужно. Эмоции и образы.
– Я… я не могу. Они убили всех в деревне. Я их ненавижу!
Мигель показал Конвею глазами, чтобы тот держал демона на мушке, спрятал пистолет, шагнул к Ирине, обнял. Посмотрел в глаза, легко и нежно коснулся губами её губ, лба, темени.
– Тебе больно и плохо, – сказал тихо. – Я это знаю и чувствую. Всем сердцем. И я – с тобой. Всегда буду с тобой. Ты мне веришь?
– Да… верю, – прошептала она.
– Это хорошо. Тогда поверь, что это нужно сделать. Хотя бы попытаться. Не получится – чёрт с ним. Но попробовать – нужно. Если есть хоть малейшая возможность узнать врага, ею нужно воспользоваться. Ты понимаешь?
Ирина молчала. Мигель чувствовал, как подрагивает её спина. Не от слёз, она не плакала. От нервов и усталости. А ещё от ненависти и отвращения. Осторожно, чтобы не испугать и не оттолкнуть, он вошёл в резонанс с её биополем и перелил немного энергии. Самому едва хватало, но для любимой не жалко. Да и нужнее ей сейчас.
Косой луч заходящего солнца, словно напоминая о времени, ворвался через окно в комнату и осветил её волшебным светом. Это было очень неожиданно и странно – кровь и смерть, среди которой они провели последние часы, и вдруг этот чистый радостный закатный луч солнца.
«Уже вечер, – подумал Мигель. – Красивый вечер на красивой Земле. А некрасивых дел ещё – начать и кончить». Он вдруг понял, что очень голоден.
– Хорошо, – сказала Ирина. – Мы попробуем.
– Мы?
– Мы с Машкой. Вместе. Она уже знает и летит сюда.
– Слушайте, – сказал Конвей. – Война войной, но надо пожрать. Иначе свалимся.
– Он прав, – сказал Мигель. – Что можно быстро придумать?
– Давайте всё-таки сначала попробуем с этим разобраться, – Ирина кивнула на «демона». – А то сдохнет того и гляди. Потом что-нибудь быстро придумаем с Машкой.
Снаружи послышался шум двигателей – это Марина сажала глайдер.
– Принято, – сказал Мигель.
Демона из подпола вытащил Георг Пятый. Просто спустился по лестнице, ухватил тварь под мышки и поднялся обратно. Даже не запыхался.
– Спасибо, Георг, – сказал Мигель. – Теперь свяжи ему лапы. На всякий случай. Марина, верёвка подходящая найдётся в глайдере?
– Найдётся, – Марина была бледна, но держалась решительно. Сходила, принесла верёвку – моток прочного красно-белого репшнура.
– Конвей, ты снаружи, – сказал Мигель. – Охранение и всё такое.
О’Доэрти молча кивнул, вышел.
Георг Пятый связал демону конечности прочным шнуром. Тварь не сопротивлялась. Только хрипела, булькала да ворочала целым жёлтым глазом. Никакой одежды на ней не было – одна длинная красноватая шерсть, которая особенно густо покрывала нижнюю часть тела.
– Самец, – сказала Марина. – Ему больно.
– Очень больно, – добавила Ирина.
Мигель держал тварь на мушке. Сестры уселись на диван, взявшись за руки. Их глаза были прикрыты.
– Презрение, – промолвила Марина. – Он видит нас и чувствует, что мы лезем ему в голову. Но ничего, кроме презрения, к нам не испытывает. Мы для него – низшие существа, годные только в пищу.
– А вот что-то новое… – сказала Ирина. – Как-как? Фу, козёл.
– Ага, – подтвердила Марина. – Мигель, он жалеет, что не может нас с Ириной трахнуть. В особо извращённой форме. Не хочешь ему показать, кто кого здесь может трахнуть?
Мигель размахнулся и врезал демону носком ботинка по рёбрам. С учётом уже имеющихся ранений, это произвело ожидаемый эффект. Демон громко закричал. В этом крике смешались боль и ненависть.
– Ещё разок, – предложила Ирина.
Мигель добавил. Только на этот раз поднял ногу и резко ударил каблуком по ране в груди.
Демон взвыл – жалобно и громко, дёрнулся, скорчился на полу, подтянув нижние конечности к животу. Его била крупная дрожь. Затем вой перешёл в тихие всхлипы и, наконец, затих. Жёлтый глаз закрылся. Из-под закрытого века выползла и побежала вниз, оставляя на коже мокрую дорожку, слеза.
«Ну надо же, – подумал Мигель. – Почти как человек».
– Плачет, – сообщила Марина. – Боится. Хочет домой.
– Не так уж он оказался и крут, – сказал Мигель. – Вы можете показать ему картинку?
– Какую? – спросила Марина.
– Покажите, что мы вносим его в глайдер на носилках и взлетаем. Глайдер взлетает и кружит на месте.
– Ага, – сообразила Ирина. – Неизвестно, куда лететь.
– Да, – подтвердил Мигель. – Пусть покажет куда. Хотя бы приблизительно.
– Мы попробуем, – сказала Марина.
Сёстры замолчали. Их лица с закрытыми глазами приобрели сосредоточенное и одновременно какое-то отрешённое выражение. Словно они были здесь и одновременно не здесь.
Мигель ждал. Минуты ползли, словно караван улиток по склону Фудзи (Мигель никогда в жизни не видел Фудзи, но надеялся на своё воображение, и оно оправдывало надежды). Хотелось есть.
– Ольхон, – произнесла наконец Ирина. – Это Ольхон. Там главный портал.
– Точно, – подтвердила Марина. – Ольхон. Конкретно – Хужир. Я вижу Шаманку.
– Что такое Шаманка? – спросил Мигель.
– Скала у берега, – пояснила Ирина. – Со стороны Малого Байкала. Место силы.
– Скорее слабости, – хмыкнула Марина.
– Тонкое место, короче, – сказала Ирина. – То самое, где рвётся.
Мигель смотрел на сестёр и восхищался.
Они работали чётко и слаженно, умудряясь находиться в двух состояниях одновременно – телепатическом, настроенном на мысленную биоволну демона, и обычном, в котором можно было понимать сказанное и говорить в ответ.
– И сильно порвалось? – спросил Мигель. – Как это выглядит?
– Трудно описать словами, – сказала Марина.
– И ничего не трудно, – сказала Ирина. – Женский половой орган видел? Во-от. Очень похоже. Только большой.
– Я бы даже сказала, гигантский, – добавила Марина. – Настолько, что сквозь него спокойно проходят их матки-дирижабли.
– Символика понятна, – сказал Мигель. – Точнее, непонятна, но я постараюсь разобраться. А что за ними, видно что-нибудь?
– Ничего, – сказала Марина. – Туман клубится. Густой.
– Туманная вагина, – сказала Ирина, и сёстры засмеялись.
Мигель лихорадочно искал, о чём ещё важном можно спросить демона при помощи телепатически переданных образов, когда крылатая тварь дёрнулась, со всхлипом и свистом втянула воздух, после чего захрипела, дёрнулась ещё несколько раз, словно её било током, вытянулась и замерла, уставившись неподвижным, широко раскрытым жёлтым бессмысленным глазом в потолок.
