Сейчас

Я просыпаюсь резко, одним рывком. Не открываю медленно глаза. Не зеваю лениво пересохшим ртом. Просто возвращаюсь из тьмы на свет, и чувствую то же самое, что чувствовала перед сном.

Страх.

Я понимаю все ясно, как никогда. Хлоя в опасности. Ингрид тоже, если им удастся ее найти. Я должна им помочь.

Немедленно.

Я смотрю в сторону открытой двери. В палате темно, из коридора не доносится ни звука. Ни шепота, ни единого шага.

– Эй? – из моего пересохшего горла раздается жалкий хрип. – Мне нужно…

Позвонить в полицию.

Вот что я хочу сказать. Но у меня перехватывает горло. Я надрывно кашляю, надеясь привлечь внимание медбрата.

Я зову снова, теперь громче.

– Эй?

Никто не отвечает.

Похоже, в коридоре никого нет.

Я шарю по прикроватному столику в поисках телефона. Не нахожу. Нет даже кнопки, которой можно было бы позвать медсестру или медбрата.

Я выбираюсь из койки и понимаю, что могу идти, хотя и медленно. Мои ноги подкашиваются, а мое тело охвачено болью. Но мне удается выйти из палаты в коридор, который оказывается короче, чем я ожидала. Всего пара дверей, ведущих в другие палаты, и маленькая сестринская, в которой никого нет.

Телефона в ней тоже нет.

– Есть здесь кто-нибудь? – зову я. – Мне нужна помощь.

В конце коридора я замечаю еще одну дверь.

Белую.

Непрозрачную.

И тяжелую – я понимаю это, когда пытаюсь ее открыть. Я вынуждена приложить дополнительные усилия, которые болью отдаются в моем теле.

Я прохожу и оказываюсь в другом коридоре.

Он кажется мне знакомым. Но лишь смутно. Мои воспоминания подернуты дымкой боли, тревоги и снотворного.

Коридор поворачивает. Я оказываюсь в просторном холле.

Справа от меня – кухня, оформленная в приглушенных тонах. Над раковиной висит картина. Змей, свившийся восьмеркой, кусающий собственный хвост.

За кухней расположена столовая. За ее окнами раскинулся Центральный парк, словно пылающий под лучами заходящего солнца.

Меня пронзает холодный, острый страх.

Я все еще в Бартоломью.

И была все это время.

От осознания этого мне хочется кричать, но я не могу издать ни звука. Мое горло сжалось от жажды и страха.

Я иду, торопливо шлепая по полу босыми ногами. Но успеваю сделать всего лишь несколько шагов, прежде чем слышу за спиной знакомый голос.

Несмотря на страх и жажду, у меня все же вырывается крик. Но чья-то рука тут же зажимает мне рот. Меня резко разворачивают, и я вижу его.

Ника.

Его губы плотно сжаты.

В глазах – злость.

Справа от него стоит Лесли Эвелин. Слева – доктор Вагнер, держащий наготове шприц. Я успеваю заметить каплю, висящую на кончике иглы, прежде чем доктор Вагнер втыкает шприц мне в руку.

Все моментально начинает расплываться. Лицо Ника. Лицо Лесли. Лицо доктора Вагнера. Словно помехи на экране телевизора.

Я судорожно вдыхаю.

Издаю еще один крик.

Громкий, жалобный, пронизанный ужасом.

Он эхом отдается от стен, и я все еще слышу его, теряя сознание.