Прошло много времени. Но Вики Гаудман должна за все заплатить.

Я медленно бреду от метро на нашу квартиру. Что скажет мама, когда узнает, что я наконец нашла ее заклятого врага?

Я до сих пор помню тот ужасный день, когда надзиратели уволокли маму с нашей встречи, после того как другая заключенная запустила в меня стакан с кофе. Мама тогда была ни в чем не виновата. У нее постоянно возникали проблемы – сказала она мне, – потому что начальница тюрьмы имела на нее зуб. Вики Гаудман. Властолюбивая сука, гнобившая каждого, кто пытался пойти против нее.

А потом произошла та злополучная история. Маме увеличили срок, и мы смогли снова увидеться с ней лишь много месяцев спустя. Все это время я не имела ни малейшего понятия о том, что произошло и почему мне нельзя навещать ее. Я едва узнала маму во время нашей встречи. Она оказалась совершенно раздавлена. В ужасном состоянии. Волосы у нее были спутанные, глаза какие-то стеклянные, и говорить ей удавалось с большим трудом. Однако первые ее слова были о Вики.

– Я пальцем не тронула эту суку. Я вообще ни при чем. Меня просто подставили – кто-то подбросил в мою камеру бильярдный шар в носке. Ведь у меня было много врагов. А, может, начальница и сама все подстроила, чтобы меня перевели в другую тюрьму. Она всегда меня ненавидела.

– Зачем бы ей все это подстраивать?

Мама пожала плечами:

– Возможно, у нее что-то пошло не так. Я не знаю. Но, если бы на меня это не повесили, я смогла бы освободиться на много лет раньше. Она еще заплатит за все. И ты должна мне помочь.

Я вспоминаю тот день, когда я забирала маму из тюрьмы, вскоре после Рождества. Она выглядела слабой и беспомощной, когда вышла оттуда, сжимая в руке пластиковый пакет с одеждой, которая была на ней в день задержания в парке, много лет назад.

– Глазам больно от солнца, – пожаловалась она, когда я вела ее к автобусной остановке. – Совсем отвыкла от этого.

На каждом шагу мама останавливалась, принимаясь разглядывать что-нибудь – то дерево, то ребенка с мобильным телефоном, словно все это ей было в диковинку.

– Тебе повезло, что ты могла наслаждаться всем этим на свободе.

То, что я год провела в исправительном учреждении для подростков, после совершенного мной поджога у Ди и Роберта (ужасный поступок, который хотелось бы вычеркнуть из памяти), а потом кочевала из одной приемной семьи в другую, – это, похоже, ничуть маму не волновало. Сначала я жила у престарелой пары: они сами едва ходили и хотели, чтобы я о них заботилась, а не наоборот. Потом меня передали женщине, которая просто оставляла для меня еду на столе и говорила: захочешь – поешь. Однажды она уехала на две недели во Флориду. Я, собственно, была вовсе не против – мне нравилось, что я предоставлена сама себе. Однако соцслужба обнаружила это во время проверки, и меня поселили в молодежный хостел, где воняло мочой, а стены были измазаны экскрементами. Другие подростки издевались над моим именем. «Эй, Дарлинг! Скарлет «горячая штучка»! Сделай нам что-нибудь горяченькое!

– Да, и правда, дурацкое имя, – сказала мама, когда я пожаловалась ей при встрече. – Слишком заметное. Тебе нужно сменить его. Иначе тебя будут связывать со мной, а это совсем ни к чему – особенно, когда ты будешь искать ту суку, из-за которой мне добавили срок.

Так я выбрала имя Хелен Эванс. Оно казалось таким нормальным. Законопослушным. Надежным. Потом я придумала себе семью. Родителей, желавших, чтобы я всего в жизни добивалась сама. И брата с сестрой.

Однако Вики Гаудман обнаружить не удавалось – в Интернете к ней не вели никакие следы, за исключением единственной фотографии. В газетах – тоже ничего. Она как будто бесследно исчезла.

Потом однажды мне пришла в голову идея. Если я не могла отыскать Вики, стоило найти ее мужа. Через него можно выйти и на нее.

Дальше все было просто. Я провела расследование и нашла Дэвида Гаудмана. Оказалось, что он развелся со своей начальницей тюрьмы. В любом случае, сказала мама, он все равно мог знать, где находится Вики, поэтому не следовало бросать эту ниточку. Это был человек, «сделавший себя сам», и я при встрече рассказала ему свою историю, которая, как мне казалось, должна вызвать его расположение. Я получила работу в его компании. Соблазнила его.

Обращайся с ними похуже. Держи на крючке. Мама повторила свой неизменный совет, когда я сообщила, что нашла его. «Именно так я должна была вести себя с твоим отцом». Потом она замолчала.

Я затаила дыхание. Всякий раз, когда я спрашивала маму об отце, она отвечала, что все произошло давным-давно и ей не хотелось об этом говорить.

– Что произошло, мама?

Она вздохнула:

– Это не важно.

– Нет, важно. Я уже взрослая женщина. Ты должна мне это сказать.

В лице мамы что-то дрогнуло.

– Я и сама об этом давно уже думаю. Наверное, ты права. – Она закрыла глаза. – Впервые я увидела твоего отца на пляже в Тринидаде – я поехала туда незадолго до начала учебы в университете. Потом мы случайно столкнулись с ним в одном баре. Вот так все просто. Мы даже не спросили друг у друга имен. И только спустя пару месяцев, когда мы с друзьями переехали в другое место, я поняла, что беременна. Такая наивность с моей стороны. – Мама засмеялась. – Девочка из маленькой уэльской деревни, никогда не задумывавшаяся о контрацепции. Я подумывала вернуться и попытаться найти того парня, но я даже не знала его имени. Если бы я была дома, в Великобритании, то, наверное, сделала бы аборт – прости, детка. Но потом стало уже поздно, и у меня не было денег. Когда я обратилась за помощью к родителям, они просто сошли с ума. Как только они меня не называли! Шлюхой, подстилкой… Это было ужасно. Они сказали, чтобы я сама расхлебывала последствия своей глупости. К тому времени я уже стала чувствовать, что ты – моя часть, с которой я не могу расстаться. Так что я сняла комнату в лондонском хостеле. Потом родила в местной больнице. Я пыталась жить на пособия, но их не хватало, и тогда я стала приторговывать наркотиками. Нам нужны были деньги, детка. Даже муниципальные квартиры обходятся недешево.

Я, потрясенная, обдумывала услышанное.

– Это были твои родители на той фотографии, которую ты мне дала?

Мама кивнула. В ее глазах промелькнула горечь. Значит, ей не все равно.

– И где они теперь?

– Понятия не имею. Какое мне дело до них? С какой стати? Они не оказали мне никакой помощи. Мы были с тобой только вдвоем, детка, – ты и я. Помнишь, что я всегда говорила? Мы с тобой отличная команда. Продолжай игру. Ладно?

И я продолжала. Сначала мне казалось диким прикидываться какой-то Хелен с выдуманной большой семьей. Но потом, как ни странно, моя новая личность приросла ко мне. Мне было легче спать с Дэвидом, воображая себя кем-то другим. Кроме того, это помогало прогонять воспоминания о мистере Уолтерсе. Во всяком случае, на сей раз я делала все по своей воле. А потом я повторила ошибку моей мамы. Я забеременела. К кому я могла обратиться за помощью? Угрожая позвонить «отцу» во время спора с Дэвидом, я сама почти верила в свои выдумки.

– Безмозглая идиотка! – кричала мама, когда я обо всем ей рассказала. – Ты испортишь себе жизнь – так же, как когда-то я.

– Не говори так.

– Ну, ничего, он нам за все заплатит. И она тоже. Продолжай искать. Найди эту суку.

И, не зная, что еще предпринять, я сделала именно это.

Войдя в квартиру, я обнаруживаю маму в весьма неприглядном, неряшливом виде. От нее пахнет виски, и под ногтями у нее грязь.

– Я ее нашла!

Глаза у мамы загораются.

– Рассказывай! Что произошло?

– У нее случился припадок.

Мама закатывает глаза:

– Отлично.

– Я вижу, ты не удивлена.

– Конечно, нет. У нее начались припадки после того случая.

Что?

– Почему ты никогда об этом не упоминала?

Она пожимает плечами:

– Считала это неважным.

Я задумываюсь: что еще казалось ей «неважным»? Возможно, есть что-то еще, о чем она предпочитала умолчать? Потом мне в голову приходит ужасная мысль. Мама была в ярости, когда я рассказала ей о том, как Дэвид отреагировал на мою беременность. Что если…

Нет. Она не способна на такое. Какой бы ни была мама, она всегда желала мне только добра. Мы же с ней одна команда.