Адам включил зажигание трейлера, и он ожил, отчего я и Уильям задорно вскрикнули. Я не видела ничего особенного в этом фургоне, но Адам купил его в прошлом году, затем в течение следующих трех месяцев переделывал его по выходным с Уильямом и был по уши влюблен в него. Никогда не видела его настолько счастливым, как за рулем трейлера, – можно было подумать, что он сидел в «ламборгини».
Он был серо-зеленым с белым снаружи, а внутри выдержан в ретро-стиле: кожаные сиденья, новая добротная мебель колониальных времен, клетчатые занавески, подвязанные желтыми ленточками. Мы назвали машину Лизой, в честь матери Адама, и его любимое фото с ней, снятое напротив их собственного фургона в те годы, было прикреплено на козырьке впереди.
Конечно, оставалась проблема, которая заключалась в том, что, когда едешь на транспортном средстве 1962 года выпуска, надо быть готовым к тому, что оно чрезвычайно не приспособлено к езде по холмистой местности, особенно если ты хочешь передвигаться быстрее газонокосилки. Это значило, что наша поездка из Манчестера по сельской местности Франции заняла больше времени, чем мы предполагали, и это объясняло мой пессимистический настрой.
Теперь в конце концов мы приближались к месту назначения, несмотря на замирание моего сердца всякий раз, когда приходилось ехать по коварным горным дорогам.
– Почему ты так нервничаешь, мам? – спросил Уильям.
– Ох, ну не знаю… возможно, из-за скалы внизу.
– Это же холм, – ухмыльнулся Адам, переключаясь на вторую передачу.
– Как скажешь, – ответила я, чувствуя облегчение оттого, что дорога стала шире и мы доехали до места встречи с Энцо, с которым занимались каньонингом прошлым летом.
Выйдя из машины и посмотрев на широкую долину, я вспомнила исключительный и необычайный урок, который усвоила в прошлом году.
Будущее остается неясным для всех.
Большинству из нас даже в голову не приходит, что завтра нас может переехать автобус. Мы бредем по жизни, воспринимая все как данность.
Для меня, наоборот, нет ничего, что я могла бы воспринимать как данность. Ни малейшей детали. Я смакую каждый поцелуй своего сына, каждый кусочек шоколада, каждый осенний лист, падающий с дерева, хохот до упада с друзьями.
У меня хорошая жизнь.
Просто замечательная.
Я больше не иду по ней, опасаясь за будущее, ведь это было бы пустой тратой моего ограниченного времени. Я живу чудесной, богатой жизнью, с храбростью, которой я не знала прежде. Порой нужно пройти сквозь тьму, чтобы увидеть, как мы сияем.
Нельзя сказать, что прошедший год был легким, хотя на этой неделе, в годовщину смерти моей матери, чувство потери усилилось. Возвращение во Францию на отдых помогло всем нам, в том числе и отцу, который специально прилетел, чтобы встретить нас. Тем не менее боль потери навсегда оставила глубокий шрам на его сердце. Он отчаянно тоскует по ней. Как и все мы.
Мне не хватает ее улыбки. Ее мудрости. Ее тортов. Я скучаю по ее свежему чувству юмора, не угасающему несмотря ни на что.
Несомненно, это были сложные двенадцать месяцев.
Иногда меня одолевают мои страхи. Каждый раз, когда я роняю стакан, становлюсь вспыльчивой или забываю имя соседа, меня накрывает знакомая паническая волна.
Я пришла к выводу, что жить по-иному было бы просто невозможно, учитывая мой жизненный опыт и знания. Но я отказываюсь позволять страху вселяться в меня. Мама научила меня не сдаваться и бороться. Я не буду грустить и тратить время впустую.
Некоторые хорошие события тоже внесли свою лепту. Переезд, например. Как только завершилась продажа шато и Адам навсегда вернулся в Великобританию, стало ясно, что мы не сможем жить втроем в маленьком домике, путаясь друг у друга под ногами, особенно сейчас, когда наш сын почти достиг моего роста и может занять весь диван, когда садится на него.
Поэтому мы решили обменять его на что-то побольше. Признаться честно, мне настолько понравилось околачиваться в домах других людей, что я сожалела, когда мы таки нашли то, что искали.
Теперь мы живем в четырехкомнатном доме из красного кирпича в Дидсбери, куда переехали три месяца назад. И я его полюбила. Мне нравится, как яркий свет наполняет каждую комнату сквозь высокие окна, и старый книжный шкаф, казалось, стоял там еще с незапамятных времен, и каждая черточка и завитушка, созданная природой и запечатленная на нашей сосновой двери. А Уильям на седьмом небе от счастья, ведь в его новой спальне теперь был храм, посвященный Матчу Дня: там есть цветной телевизор, свободная зона для снимков мячей и футболистов во всех мыслимых местах.
Также нам предстоит свадьба, организация которой спровоцировала споры, так сказать. У меня на уме была скромная церемония, отель и банкет в шикарном пабе для избранных. Но Адам задумал что-то в масштабе открытия Олимпийских игр.
Мы достигли компромисса и решили отпраздновать свадьбу на Рождество, не слишком маленькую – пригласим около пятидесяти друзей и родственников, – этого будет достаточно, чтобы бесшабашно орать с крыш домов, что мы вновь обрели друг друга.
Все было хорошо продумано, и о том, чтобы потратить больше, чем у нас есть, не могло быть и речи. Мы не обанкротились, но сумма, вырученная от продажи шато, была вложена в новый бизнес-план Адама. Он хотел стать застройщиком. Он нашел обвалившийся, но прекрасный домик, который раньше был домом престарелых. Он не настолько большой, как Шато-де-Россиньоль, но у него такие же проблемы, что были у шато при его покупке. Ничто не может так мотивировать моего мужа к действию, как текущая крыша или сухая гниль.
Он планировал перестроить его и превратить в роскошные апартаменты для продажи или сдачи внаем, перед тем как найти новый проект. Итак, времени на отдых осталось в обрез. Последние три недели мы провели, путешествуя по Франции, перед тем, как вновь вернулись сюда, в Дордонь. Эту ночь мы провели в Шато-де-Россиньоль – в качестве гостей новых владельцев.
Так приятно вернуться и испытать ностальгическое чувство – по местам и звукам минувшего года: буйство красок вьющихся на стенах растений, соловьи и бабочки, благоухающий воздух и теплый бриз, – все навевало воспоминания.
Идя по тропе к водопаду, по которой нас водил Энцо в прошлом году, я вспомнила, как это здорово – быть в окружении влажных и душистых трав и папоротника, нанизанного по скалистому краю.
Я также вспомнила о том, как и смешно, и страшно это было.
Не то чтобы я представляла себе Уильяма, который ныряет в бирюзовый бассейн, а потом выплывает на спине в волнистом вихре. Я просто покорно шла по тропе, осторожно передвигаясь по берегу за ними, визжа всякий раз, когда поскальзывалась.
И хотя по телу уже пробежали мурашки, мне не было холодно. Я была слишком занята тем, что обрызгивала сына, смеялась со своим женихом, ощущая ледяную воду на щеках, которую палящее солнце высушивало, едва она опускалась на мою кожу.
– Ладно, ты был прав, – сказала я Адаму. – Здесь неплохо.
Он бросил на меня короткий взгляд:
– Неплохо? Здесь просто замечательно. Тебе нужно сюда погрузиться.
Я как раз хотела ему ответить, когда Уильям пошел вброд так быстро, что вода практически достигла его лица.
– Ма! Вот большая волна подходит. Ты хочешь прыгнуть? Давай!
– Твоей маме не нужно никому ничего доказывать, – сказал Адам Уильяму и повернулся ко мне: – Тебе правда не нужно.
Я шагнула к обрыву скалы и посмотрела вниз: вода пронеслась по моим ступням, в крови забурлил адреналин. Я сцепила зубы и сделала вдох.
– Мы могли бы сделать это вместе. – Рука Уильяма взяла мою.
Адам взял меня за другую руку, и я подняла подбородок выше, чтобы глаза сосредоточились на ярко-синем небе.
По одну сторону у меня Уильям. По другую – Адам. Нам нужно только сделать шаг. Они начали обратный отсчет, и мы погрузились в бурные воды, их горячие пальцы сжимали мои руки, и я напомнила себе еще об одном уроке прошедшего года.
Когда вокруг тебя любовь, тебе нечего бояться.