Глава 9
– Погодите, – изумился я, – но ведь мать не написала отказ! Почему Светлана росла в приюте, а Вероника попала в семью?
Борис кашлянул.
– Как я уже сообщил, дети очутились в разных домах малютки. Это нарушение? Да. Как протекала жизнь Светы в младенчестве, мы не знаем, в определенный законом срок ее перевели в детдом. Приехала девочка туда с документами, в которых указывалось нарушение психоэмоционального развития, поведенческие проблемы, а именно: полевое поведение, то есть нежелание сидеть на месте, сконцентрировать внимание во время занятий.
– В каком возрасте малышку перевели в новое учреждение? – перебил его я и услышал:
– Ей исполнилось три года.
– Я и в семь лет не умел «концентрировать внимание» на учителе, – усмехнулся я, – в первом классе частенько засыпал на уроке арифметики. Девочке было три года! Полевое поведение! Да все малыши любят побегать.
Борис опять вздохнул.
– Полагаю, что в доме малютки наплевательски относились к воспитанникам, не занимались с ними, а чтобы оправдать собственную лень, равнодушие, строчили бумаги о нарушении развития. Допустим, крошка в два года должна собрать самостоятельно пирамидку. А она этого не умеет. Бац, наклеен ярлык – отставание в развитии. И никто не изучает ситуацию со всех сторон. Почему Света не могла нанизывать колечки на штырек в правильном порядке? С ней занимались? Ее любили, поощряли за любой успех, обнимали-целовали, пели песни на ночь? У нее была пирамидка? Кто-то показал, как с ней играть? Все дети разные. Один тихий, другой бойкий. Мне тоже легко могли поставить в школьные годы диагноз: «неконтактен» – и отправить на консультацию к психиатру. Я терпеть не мог общих походов на экскурсии, вечеринок, танцев. Сидел с книгой, чувствуя себя абсолютно счастливым.
Я засмеялся:
– Боря, мы с вами просто близнецы.
– Веронике, в отличие от Светланы, похоже, повезло с домом малютки, где правила Варвара Михайловна Кубаренко, – продолжал батлер. – Уж не знаю, как ей это удалось, но в деле Ники есть отказ матери от девочки. Я не уверен, что документ подлинный. Возможен такой вариант: директор приюта сразу поняла, что Вероника физически здорова, такие дети редкость в приюте. Ну, и она уговорила родную мать написать за деньги отказ, а сама, грубо говоря, продала ребенка Кизяковым. Или просто составила фальшивый документ, не беседуя с биологической матерью.
– Что известно об Оксане? – спросил я.
– Матерью она стала будучи несовершеннолетней сиротой, – сообщил Борис. – На учете по беременности не состояла, рожать начала в метро, ей вызвали «Скорую», она очутилась не в лучшем медцентре, туда попадают те, кто находится в самом низу социальной лестницы. Чем она занималась после того, как избавилась от детей? Неизвестно. Работать пошла в двадцать три года, перебрала много профессий: администратор на ресепшен в отеле класса «люкс», продавщица в бутике, хостес в ресторане, официантка в трактире «Быстрые пельмени», уборщица в магазине «Все по одной цене».
Я притормозил у светофора.
– Карьера Оксаны медленно ползла вниз.
– Она уходила отовсюду по собственному желанию, – пояснил Боря, – везде работала недолго, несколько месяцев от силы. То ли перелетная птица, то ли нечиста на руку, то ли охота к перемене мест была вызвана горячей любовью к спиртному. Затем Оксана продала московскую квартиру. Обратите внимание: жилье дорогое, в центре, многокомнатное. Вместо него она приобрела дом в деревне Маркелово. Село находится близко от Москвы, думаю сейчас там цена за сотку запредельная. Но Оксана занималась сделкой в те годы, когда цены на участки в ближнем Подмосковье еще не взлетели до небес. Ей достался добротный дом и участок с постройками. Куда она дела оставшиеся деньги? Возможно, пропила, проела, прогуляла. Более сведений о ее работе нет. Возможно, Гончарова до сих пор живет в селе. Она там прописана.
Я медленно ехал по Садовому кольцу.
– Родила до того, как ей исполнилось восемнадцать, была сиротой. Хорошая квартира в центре, но работать начала, когда ей исполнилось двадцать три года. Кто родители Оксаны?
– Пока я не проверял, – признался Боря, – но непременно выясню.
– Что сейчас поделывает Вероника? – задал я следующий вопрос.
– Она прописана на Ковровой улице, – объяснил Борис, – ранее была зарегистрирована на Лесной у бабушки, Екатерины Семеновны Кизяковой. У самой Вики та же фамилия, но я ее называю Гончаровой, чтобы вас не путать. Приемные родители девушки улетели работать за границу, у них есть еще родная дочь, ее они взяли с собой. Ника осталась в Москве. Ох!
– Что случилось? – тут же среагировал я.
– Только что прилетело письмо на почту, – воскликнул мой помощник, – просят позвонить в ветеринарную клинику Игорю Львовичу.
– Сейчас наберу, – пообещал я, – потом свяжусь с вами.
С доктором меня соединили сразу.
– Очень рад, что вы оперативно откликнулись, – загудел собачий терапевт. – Собрали анализ мочи Демьянки?
– Простите, не успел, – смиренно ответил я.
– Убедительная просьба побыстрее собрать и привезти к нам, – попросил эскулап, – есть некий намек на диагноз, но для его подтверждения необходимо провести исследование.
– Сейчас вернусь домой и сделаю, – пообещал я.
– Купите одноразовую стерильную банку, – напомнил Игорь Львович, – они недорогие.
Я поставил трубку в держатель, стал смотреть одним глазом на дорогу, а другим косился на дома, мимо которых медленно ехал, и вскоре заметил нужную вывеску. На мою радость совсем рядом с аптекой оказалась парковка, и стоимость одного часа была вполне приемлемой. В самом радужном настроении я устроил свой автомобиль в уютном месте, вошел в царство таблеток и увидел за прилавком пару пожилых женщин. Я обрадовался. Анализ мочи самое обычное дело, но нужную тару мне почему-то легче купить у дамы, которая старше меня по возрасту, а не у юной особы. Почему? Ну, как-то не очень комфортно спрашивать у девушки банку. Я же не стану объяснять, что она для собаки, бог весть, что обо мне подумает фармацевт. Оно, конечно, все равно, какие мысли возникнут в голове у симпатичной провизорши. Но все же как-то неудобно. А тетушки почти уже пенсионерки, они не станут хихикать после моего ухода.
Я заулыбался и подошел к прилавку.
