– Ни хрена себе, – прокомментировал удары ядер Леонид Макарович. – Вот сволочи. Это же напалм! И где они его только раздобыли…

– А говорите, что машины вам не подчиняются, – сказал Дитц, поднося к глазам бинокль. – Или баллисты это уже не машины, по-вашему?

– Машины, – согласился Леонид Макарович. – Но машины простейшие. Опять же в них практически отсутствует металл и, уж тем более, пластик. Не знаю почему, но от этого тоже многое зависит. Вообще, существует определенная граница в использовании механизмов, переходить которую мы не можем. Баллисты до этой границы не дотягивают. Это ведь, по сути, тот же лук. Только большой… Однако они снова заряжают!

– Может, хватит, а, Хельмут? – сказал Велга. – Эдак они, не дай бог, конечно, и попадут в кого-нибудь.

– Что ты предлагаешь? Шугануть их из плазменных винтовок? В принципе сжечь баллисты с такого расстояния не сложно. Хотя риск задеть людей всё же остаётся.

– Обойдёмся без риска. Парализаторы нам на что?

– Верно, я и забыл. Что значит – привычки нет… Майер, Стихарь!

– Я!

– Здесь!

– По машинам. Приказываю: выехать за ворота и дать залп из бортовых парализаторов по этой банде. Целится в первую очередь по боевым расчётам баллист. Потом ждать. Мы с лейтенантом скажем несколько слов. Если не поможет, дадите ещё залп. Задача ясна?

– Так точно!

– Ясно.

– ?…

– Так точно, господин обер-лейтенант.

– Выполняйте. Леонид Макарович, прикажите вашим людям на пару секунд открыть ворота. Как только вездеходы выедут, тут же закроете снова. Вы поняли?

– Да.

– Тогда действуйте. И быстро.

Майер, Стихарь и Леонид Макарович побежали к лестнице.

– Они успеют выстрелить до того, как наши выедут за ворота, – вполголоса сказал Малышев. – А прицел баллист на этот раз наверняка будет точнее.

– Сможешь сбить ядра на лету? – прищурился на бывшего таёжного охотника Велга.

– Два почти наверняка. Три – сомневаюсь. Все четыре – вряд ли.

– Курт – повернулся к Шнайдеру Дитц, – ты у нас самый меткий. Присоединяйся.

– Можно, – ухмыльнулся тот и снял с плеча плазменную винтовку. – Ну что, Миша, покажем класс?

– Попробуем…

И опять сорвались с баллист четыре смертоносных мячика, взлетели по дуге и в тот момент, когда всем показалось, что ядра словно зависли на мгновение в самой высокой точке перед тем, как устремиться вниз, к цели, Михаил и Курт одновременно выстрелили. Раз и ещё раз. Четыре молнии (по две с интервалом в долю секунды) распороли воздух, и четыре ядра исчезли в четырех ярких вспышках.

– Молодцы, – удовлетворённо кивнул Велга.

– Отлично! – поддержал Дитц. – Я не сомневался, что у вас получится. А вот и наши.

«Маша» и «Ганс», похожие сверху на две гигантские сверкающие на солнце капли ртути, бесшумно выкатились за ворота и остановились.

Выстрела из парализатора, в отличие от выстрела из плазменной винтовки, невооруженным глазом (да и вооруженным тоже) не видно, и в этом он похож на оружие, стреляющее не трассирующими, а обычными пулями. Попал ты или нет, становится ясно лишь по тому, как ведёт себя живая мишень. Если движется – промазал. Остановилась и дёргается – задел. Упала и замерла в полной неподвижности – попал точно. Несомненных же достоинств у парализатора два. Первое – из него очень трудно убить, а то живое, что тебе противостоит, оказывается на некоторое время в полной твоей власти. И второе – довольно большая ширина поражающего луча, что не требует, как при стрельбе из пулевого оружия, особой меткости. Впрочем, самонаводящиеся, входящие в комплект бортового вооружения, стационарные парализаторы на «Маше» и «Гансе» никакой меткости не требовали вообще, – знай, жми на гашетку и любуйся, как ещё секунду назад спесивый и кажущийся сам себе очень грозным и страшным противник падает на землю, будто чучело, сваленное в огороде порывом ветра.

– Готов? – осведомился Валерка у Руди и положил палец на гашетку.

– Готов.

– Мои – две слева, твои – справа. Огонь!

Парализатор стреляет не только незаметно для глаза, но и совершенно бесшумно. Но Велге, Дицу и остальным с открытой площадки третьего этажа было отлично видно, как сразу не менее четырёх десятков человек, включая всю обслугу баллист и тех, кто оказался рядом, упали, полностью обездвиженные, там, где стояли. Но – надо отдать им должное – оставшиеся две с половиной сотни, не растерялись, а, видимо, подчиняясь неслышным отсюда командам, быстро рассредоточились и залегли, используя в качестве укрытий естественные складки местности.

– Гляди-ка, – удивился Шнайдер, опуская плазменную винтовку, – чему-то их, всё-таки, учили. Только не знают они, бедолаги, что это не поможет.

– Кто ж им виноват, – сказал Вешняк. – Мы их честно предупредили.

– А сейчас предупредим ещё разок, – сказал Дитц и взял у Велги пульт.

– Эй, вояки! – рявкнул он в микрофон. – Теперь с вами говорит обер-лейтенант вооруженных сил Земли Хельмут Дитц. У меня для вас, как это всегда и бывает, две новости. Одна хорошая и одна плохая. Хорошая новость заключается в том, что ваши товарищи живы. Просто им сейчас некоторое, довольно продолжительное время, будет очень больно, и двигаться они не смогут. Теперь новость плохая. Если вы через пять минут не сложите оружие и не сдадитесь, мы откроем огонь, и тогда уже будет очень плохо всем вам. То же самое произойдёт, если вы попытаетесь спастись бегством. Пушки наших машин бьют далеко, – вам не уйти. Мы предлагали переговоры, но вы не захотели и сами выбрали свою судьбу. Теперь нас уже переговоры не устраивают. Мы требуем полной и безоговорочной капитуляции! Повторяю, если через пять минут, вы не сложите оружие и не сдадитесь, мы открываем огонь на поражение! Время пошло.

Но противник оказался упрям.

Не смотря на явный проигрыш в вооружении, ровно через три минуты он предпринял ещё одну попытку атаки. На этот раз его силы разделились. Две группы, человек по пятьдесят-шестьдесят в каждой, короткими перебежками, укрываясь при любой возможности за малейшим бугорком или кустиком, бросились в разные стороны, стараясь обойти вездеходы с флангов. Ещё два десятка бойцов кинулось к баллистам, чтобы заменить вышедших из строя товарищей. Остальные же, численностью не менее роты, тоже короткими перебежками двинулись вперёд в лобовую атаку.

– Храбрецы, – заключил с сожалением Хельмут. – Но дураки.

– Они просто ещё не поняли, – сказал Велга. – Думают, что мы блефуем. На понт берём, как сказал бы наш Валера.

– Что ж, – пожал плечами Дитц, – придётся им показать, что это не так, – и скомандовал. – Стихарь, Майер, парализаторами – огонь! И никого не жалеть.

Вездеходы чуть развернулись в противоположные стороны, и ровно через две минуты там, где ещё недавно было полно вооружённых и опасных людей, не осталось ни одного, кто смог бы причинить хоть кому-то малейшую неприятность в течении, как минимум, последующих трёх-четырёх часов.

Это была чистая победа.

Авторитет Велги, Дитца и всего отряда мгновенно поднялся на заоблачную высоту и, если до боя они нет-нет, а ловили на себе настороженные, недоверчивые и даже откровенно хмурые взгляды, то теперь сплошная доброжелательность и восхищение окружали их со всех сторон.

Все три сотни неподвижных до оцепенения и разоружённых пленных, воспользовавшись их же повозками и лошадьми, перевезли в пустой, частично использовавшийся под склад, ангар, приставили к ним охрану с мощными дальнобойными луками, а также, в качестве надёжной гарантии, Малышева и Шнайдера с ручными парализаторами и – на всякий случай – плазменными винтовками.

Самого же Хрипатого, худого, невысокого и довольно молодого на вид человека, с длинными редкими волосами неопределённого цвета и какой-то несерьёзной, растущей пучками, бородкой, а также его сожительницу и ближайшую помощницу Ольгу по кличке Плётка (её опознал начальник разведки племени Илья Андреевич), оказавшейся, в противоположность Хрипатому, довольно крупной женщиной средних лет с тяжёлым неприятным лицом, доставили в одно из спартански обставленных помещений административного корпуса, привели в сознание двумя уколами специального наркотика, частично устраняющего действие парализатора, и приступили к допросу.

Допрашивать пленников взялись Дитц и Велга.

– А, вижу, наши голубки помаленьку начали очухиваться! – воскликнул Хельмут, заметив, что привязанный к тяжёлому крепкому стулу Хрипатый, открыл глаза. – Замечательно! Можно приступать.

– Пить, – действительно хрипловатым, но каким-то тонким полудетским голосом попросил пленник. – Дайте воды.

– Может быть, дадим, – растянул губы в жутковатом подобии улыбки Дитц. – Но, вполне может статься, что и нет. А, как думаете, товарищ лейтенант?

– Думаю, от них самих будет зависеть, – скучным тоном отвечал Велга, развалившись в ленивой позе в случившемся рядом единственном на весь кабинет старом кресле, и небрежно закуривая сигарету. – Расскажут быстро и правдиво всё, о чём спросим, глядишь, и утолят жажду. Да что там жажду! Я даже не исключаю, что они заработают себе жизнь и относительную свободу. Совсем не исключаю. А вы, господин обер-лейтенант, что вы скажете на это?

– Насчёт жизни – да, возможно, я с вами и соглашусь, товарищ лейтенант, – кивнул Дитц, тоже закуривая и присаживаясь на край стола прямо напротив пленников. – Во всяком случае, в ближайшем обозримом будущем жить они останутся. Но вот, что касается свободы…. Не кажется ли вам, что это слишком? В конце концов, они явились сюда, к нам, с оружием в руках, и кто, спрашиваю я, может дать нам гарантию, что, отпусти мы их на свободу, они не придут снова и на сей раз с гораздо большими силами? С другой стороны мы не можем себе позволить держать их вечно под стражей, а рабы нам не нужны. Так что, как видите, и насчёт их жизней у меня существуют довольно большие сомнения и…

– Может быть, хватит паясничать? – довольно нагло осведомился Хрипатый. Судя по тому, как зло блестели его глаза, было ясно, что он окончательно пришёл в себя. – Кто вы такие? Что это ещё, к дьяволу, за Вооружённые силы …

Дитц встал, сделал шаг и лениво взмахнул рукой. Звонкий шлепок, второй… голова пленника мотнулась из стороны в сторону, а на рассечённой губе выступила и потянулась тонкой струйкой к подбородку кровь.

– Здесь вопросы задаём только мы, – почти ласково объяснил Хельмут и выдохнул в лицо Хрипатому сигаретный дым. – Имя? Фамилия? Возраст?

– Родион, – с явной неохотой промолвил Хрипатый. – Родион Аничкин. Двадцать пять лет.

– Должность? Звание?

– Я – вождь племени. Этим все сказано.

– Сколько всего людей в племени?

– Семьсот двадцать человек.

– Сколько солдат привёл сюда, и сколько боеспособных осталось дома?

– Двести восемьдесят два человека со мной. И сто двадцать осталось.

– Хорошо отвечаешь, – похвалил Дитц. – Если и дальше продолжишь в том же духе – получишь шанс остаться в живых. Теперь о главном. С какой целью ты сюда явился?

– Наши цели благородны, – подала с соседнего стула голос Ольга Плётка. Видимо, она некоторое время назад очнулась и, не подавая вида, прислушивалась к происходящему. – Мы хотим свергнуть власть машин и Леса, и вернуть Людям свободу. Для этого…

– Мадам, – прервал её Велга. – Повторяю специально для вас. Здесь можно говорить только с нашего разрешения. Такового мы вам пока не давали. Так что закройте рот, или вам его закроют. Я достаточно понятно выражаюсь?

Женщина тяжело посмотрела на лейтенанта, но, тем не менее, замолчала.

– Ага, – невесело усмехнулся Леонид Макарович. – Свободу вы Людям хотите вернуть, как же! Надо полагать, именно ради свободы вы полгода назад вырезали до последнего человека племя Толстяка?

– Это вопрос? – помолчав, осведомилась женщина, так как Хрипатый явно говорить не хотел – даже голову отвернул и презрительно поджал и без того тонкие губы.

– Можете ответить, – разрешил Велга.

– Они не захотели подчиниться, – пожала жирными плечами Плётка. – Таких мы наказываем смертью. Всегда. Иначе Людей не объединить. И жертвы на пути к освобождению неизбежны. Для того, чтобы победить в этой борьбе, нельзя себе позволить иметь мягкое сердце.

– Мало вам жертв, – в голосе Леонида Макаровича чувствовалась какая-то безнадёжная усталость. – Всё вам и таким, как вы, мало… Семь миллиардов жертв – мало. Не насытились. Господи, что же ещё должно случиться, чтобы вы поняли: воевать людям больше нельзя. Это тупик и смерть. И на этот раз смерть окончательная. Впрочем, мы, помнится, однажды уже спорили на эту тему, и я знаю, что мои слова для вас – пустой звук. Тем более, что никаких слов, кроме собственных, вы вообще не понимаете и не воспринимаете. А понимаете вы только язык силы. Что ж, значит надо применять силу. Э-э… господа, – обратился он к Велге и Дитцу. – Я хотел бы побеседовать с вами с глазу на глаз. То, что я хочу вам сказать, не предназначено для этих, – он кивнул на Хрипатого и Плётку, – ушей.

Оставив пленников под охраной Вешняка и Хейница, они перешли в рабочий кабинет Леонида Макаровича, располагавшийся по соседству.

– Какой-то бессмысленный допрос, – пожаловался Дитц, опускаясь в старое, но ещё крепкое на вид кресло. – Вы меня, конечно, извините, дорогой хозяин, но мне показалось, что мы с какого-то момента начали заниматься не нашим делом. Мы – это я и товарищ лейтенант. И спасибо, что пригласили нас сюда, а то я, честно сказать, первый раз в жизни понял, что теряюсь во время допроса. Никогда бы не подумал, что такое возможно.

– Как это? – спросил Велга. – Почему не своим делом?

– Очень просто. Скажи мне, с какой целью мы прибыли сюда, на Землю?

– Хм… Разобраться в ситуации и по возможности помочь. Спасти мир, в общем.

– Вот именно. Спасти мир. Как ни пошло это звучит. А мы что делаем?

– По-моему, именно это мы и делаем.

– Нет, Саша. Не это. Мы спасаем отдельно взятое племя Леонида Макаровича и ему же помогаем. Не спорю, задача благородная. Но увязать в ней, я ещё раз прошу прощения у нашего хозяина, мы не имеем права.

– Что-то я тебя не очень понимаю…

– Это потому, что ты русский, находишься в России и принимаешь её теперешние беды слишком близко к сердцу. А я немец. И поэтому вижу проблему как бы со стороны. В мировом, так сказать, масштабе. Гляди, я тебе сейчас все на пальцах объясню. Вот победили мы племя Хрипатого. Этого… как его… Родиона Аничкина. Дальше что? Что ты собираешься с ним делать?

– С кем, с Хрипатым?

– И с ним тоже. Но в первую голову с его племенем. Это сотни и сотни людей, не забывай. Ты победил, разбил их войско, лишил их вождя. Теперь заботиться об их судьбе твоя обязанность.

– С какой стати? Пусть сами разбираются! Солдат отпустим, предварительно разоружив, – пусть идут домой. А Хрипатого и Плётку эту расстреляем к чёртовой матери по закону военного времени. Как зачинщиков, чтобы другим не повадно было.

– Расстреляем… Быстрый какой! Расстрелять, конечно, не долго. Только кто ты такой, чтобы расстреливать? У тебя что, право на это есть? Или ты руководствуешься правом сильного? Если это так, то чем, скажи, ты отличаешься от самого Хрипатого и Плётки?

– Тоже мне, – разозлился Велга, – гуманист выискался! По-твоему, значит, здешние проблемы можно решить миром? Я, между прочим, честно им предложил переговоры, как ты слышал. Они не захотели.

– Да и хрен с ними! – воскликнул нетерпеливо Дитц. – Я же тебе не об этом толкую, пойми! Помогли мы сейчас Леониду Макаровичу – и правильно сделали. Мы и не могли поступить иначе в данной ситуации. Но влазить и дальше с головой в стычки и споры между племенами, повторяю, не наше дело. Я так считаю.

– Хорошо. Вот уже есть данная конкретная ситуация. Мы победили, и у нас есть пленники. Что ты предлагаешь?

– Я предлагаю право принимать решение о дальнейшей судьбе Хрипатого и его племени отдать целиком и полностью Леониду Макаровичу. Он лучше знает своих соседей и ситуацию в целом, вот пусть и решает. А, что вы по этому поводу думаете, Ленид Макарович?

– А что здесь думать… – Леонид Макарович поднялся со стула и прошёлся туда-сюда по кабинету. – Вы чуть ли не мысли мои прочитали. Только я не знал, как бы поделикатнее мне их высказать, а тут вы сами… Дайте, закурить, что ли, а то я что-то разволновался. Табака-то у нас давно нет, пришлось бросить…

Велга молча протянул ему открытую пачку и щёлкнул зажигалкой.

– Спасибо… Так о чём это я? Да. Мне кажется, я понимаю, что хочет сказать господин обер-лейтенант. Видите ли, мы, Люди, очень хотели выжить и долго приспосабливались к тем условиям, которые нас нынче окружают. И нам это худо-бедно удалось. Сейчас, по-моему, возникло некое, пусть и очень хрупкое, но равновесие. Мы не трогаем машины и Лес, а они не трогают… ну, или почти не трогают нас. Конечно, нам очень трудно, но жизнь постепенно налаживается, женщины рожают детей, мы не голодаем… Да, такое существование во многом унизительно. Но воевать с машинами и Лесом мы сейчас не можем – слишком мало сил и средств. Попытки были, поверьте, но все они заканчивались плачевно. Я просто не успел вам рассказать и поэтому рассказываю сейчас. Год назад, к юго-востоку от Москвы шесть племён после длительной и тщательной подготовки объединились в союз, разработали отличный полностью секретный, как им казалось, план и попытались взять под свой контроль Рязань. Кончилось тем, что почти из двух тысяч человек оттуда сумели уйти живыми около сотни. Один из них, вы его видели, прибился к нашему племени – это наш молодой разведчик Соболь. Вы его расспросите при случае, он вам расскажет в подробностях о том, что сделали машины с восставшими. Они не использовали даже танки и боевые вертолёты. Обошлись одним самолётом. Просто сбросили на город пару десятков контейнеров с каким-то сильнодействующим отравляющим газом – и всё. А Рабов своих предварительно вывели из города. Из Людей выжили только те, кто оказался с краю и вовремя сообразил, что происходит. Но таких оказалось очень и очень мало.

Леонид Макарович замолчал, в две затяжки докурил сигарету, налил в стакан из старинного графина (точно такой же был дома у Велги ещё до войны) воды и залпом выпил. Было отчётливо видно, как под морщинистой его кожей на худой шее судорожно ходит вверх-вниз острый кадык.

– И вот появляетесь вы, – продолжил он. – Вы – это Сила. Именно так, с прописной буквы. Потому что у вас есть свои машины и невиданное смертельное и мощное оружие, и всё это вам беспрекословно подчиняется. По нашим временам – это просто чудо. Появляетесь вы с определённой целью. Как вы сами сказали: выяснить ситуацию и, по возможности, помочь. Но, как и чем вы можете помочь? Я уже сказал, что пока не вижу приемлемого плана освобождения Людей их собственными силами. Машины и Лес очень сильны и, как я уже сказал, с восставшими расправляются безо всякой жалости. Да и откуда ей, жалости, у них взяться? Думаю, что в других регионах Земли ситуация в принципе не сильно отличается от нашей. Значит, остаётся что? Остаётся только вам самим попробовать справиться или договориться с машинами и Лесом. Потому что, ещё раз говорю, иной силы, способной на это, сейчас на Земле нет. Не подумайте, что я трушу. Я готов помочь вам всем, чем только можно: людьми, продуктами, снаряжением нашим примитивным… Но я не могу поднять племя и отправить его воевать с машинами. Баллисты, луки и копья против танков и вертолётов. Понимаете, чем это кончится? И не важно, будет ли это одно племя или объединённый союз. Результат известен заранее. И этот результат – смерть.

Леонид Макарович закашлялся и вновь потянулся к графину.

– Да не волнуйтесь вы так, Леонид Макарович, – сказал Дитц. – Кто вам сказал, что мы собираемся вас поднимать на вооружённую борьбу? Или объединять для этой же цели? Мы всё прекрасно понимаем, и разговор этот как раз и затеялся для того, чтобы прояснить ситуацию и расставить точки над «i». Что касается помощи, то нам вполне достаточно вашей, что называется, моральной поддержки. Солдаты нам не нужны – всё равно их нечем вооружать, мы не брали с собой запасной арсенал. Со снаряжением и продуктами тоже пока все в порядке. Что еще? Даже и не знаю…

– Проводник, – подсказал Велга. – Я хоть и москвич, но, сам понимаешь, сколько времени прошло. Да и в те годы, до войны, моё знание Подмосковья и Московской области оставляли желать лучшего.

– Ага, – немедленно обрадовался Хельмут. – То есть ты со мной согласен?

– Согласие, – ответит незнакомой Дитцу цитатой Александр, – есть продукт при полном непротивлении сторон. Я в данном случае не противлюсь. Ты прав, нельзя распыляться. Нас и так слишком мало. И нас мало, и времени, возможно, тоже.

– Почему – времени? – спросил Дитц.

– Ощущение такое. И ещё потому, что его всегда оказывается мало.