10

–Фрау Тибодо! – пролаял армейский майор, тощенький, маленький и прямой как палка. – Рейхсмаршал герр Герман Геринг.

Вперед шагнул очень толстый мужчина в белом, похожем на тогу (невероятно!) одеянии, с маленьким львенком на кожаном поводке и сказал по-немецки:

– Рад вас видеть, миссис Тибодо.

– Рейхсмаршал, – сказала Тибодо, – вы понимаете, где в настоящий момент находитесь?

– Да, – кивнул Геринг и наклонился над львенком, крикнул строго: – Sei ruhig, Марси!

Все это наблюдал Бертольд Гольц. Он ушел чуть в будущее при помощи собственного аппарата фон Лессингера. Ожидая, когда же Николь организует перенос Геринга, он едва не потерял всякое терпение. И вот наконец немец здесь, вернее, здесь он будет через семь часов.

Имея в своем распоряжении аппарат фон Лессингера, проникнуть в Белый дом, несмотря на многочисленную охрану из сотрудников НП, оказалось очень несложно. Гольц просто отправился в далекое прошлое, когда Белый дом еще никем не охранялся, а затем вернулся в ближайшее будущее. Он проделывал подобную штуку уже не раз. И еще не раз проделает. И сейчас, благополучно заглянув в собственное будущее, попал прямо на место преступления. Сцена эта изрядно развлекала его – не только потому, что он спокойно мог наблюдать за Николь, но и потому, что мог смотреть на самого себя (и в прошлом, и в будущем, с точки зрения вероятности). Это была скорее потенциальная возможность, чем действительность. Но такое наблюдение расширяло границы возможности в общем смысле.

«Они заключат соглашение, Николь и Геринг, – решил Гольц. – Рейхсмаршалу, изъятому сначала из тысяча девятьсот сорок первого, а потом из тысяча девятьсот сорок четвертого года, покажут разрушенную Германию сорок пятого. Он увидит, что ожидает нацизм, увидит самого себя на процессе в Нюрнберге и наконец станет свидетелем своего собственного самоубийства с помощью яда, переданного в противогеморройной свече. Это, разумеется, окажет влияние на него. И сделка совершится. Нацисты даже в обычных условиях были большими спецами по различным сделкам».

А дальше все просто… Несколько видов чудооружия из будущего, появившихся в конце Второй мировой войны, и эра Варварства продлится не тринадцать лет, а, как поклялся Гитлер, тысячу. Лучи смерти, лазеры, стомегатонные водородные бомбы… Трудно переоценить такую помощь вооруженным силам Третьего рейха. Плюс, конечно, «А-1» и «А-2» или, как их называли союзники, «Фау-1» и «Фау-2». А теперь у нацистов появятся и «А-3», и «А-4» и так далее до бесконечности, если потребуется.

Гольц нахмурился. Поскольку в дополнение к этим, уже имеющимся, в тайной тьме возможного будущего возникали и другие варианты, мрачные и совершенно неясные. Какими они будут, эти менее вероятные варианты? Опасными, но все же более предпочтительными, чем ясный вариант, связанный с чудо-оружием?..

– Эй, вы!.. Там! – крикнул один из сотрудников НП, внезапно обнаруживший Гольца, стоявшего в углу Гостиной с болотными орхидеями. Охранник выхватил пистолет и прицелился.

Совещание между Николь Тибодо, Герингом и четырьмя военными советниками тут же прервалось. Все повернулись в сторону Гольца и охранника.

– Фрау! – Гольц вышел из угла: он предвидел случившееся с помощью своего аппарата фон Лессингера. – Вы знаете, кто я. Призрак на пиршестве.

Он рассмеялся.

Однако Белый дом, разумеется, тоже имел в своем распоряжении аппарат фон Лессингера. Они предвидели ситуацию не менее ясно, чем Гольц. И в этом был элемент фатализма. И ничего нельзя было избежать. И не было никаких запасных путей… таких, во всяком случае, которые были бы желательны Гольцу. Он давно уже знал, что анонимность для него в конечном счете будущего не оставляла.

– В другой раз, Гольц, – с отвращением сказала Николь.

– Сейчас, – отозвался Гольц, направляясь прямо к ней.

Охранник повернулся к Первой Леди, ожидая распоряжений. Казалось, он был очень сильно смущен.

Николь раздраженно махнула ему.

– Кто это? – спросил рейхсмаршал, изучающе глядя на Гольца.

– Всего-навсего бедный еврей, – усмехнулся Гольц. – Не то что Эмиль Старк, которого я тут не нахожу, несмотря на все ваши обещания, Николь. Здесь много бедных евреев, рейхсмаршал. Не меньше, чем в вашем времени. Правда, у меня нет никаких ценностей или собственности, которую вы могли бы конфисковать, нет произведений искусства, нет золота. Уж извините! – Он присел к столу переговоров и налил себе стакан ледяной воды из стоявшего под рукой графина. – Этот ваш зверек, Марси, он злой? Ja oder nein?

– Нет, – ответил Геринг, ласково поглаживая львенка.

Он сидел, угнездив животное на стол перед собой. Львенок послушно свернулся калачиком, полузакрыв глаза.

– Мое присутствие, – продолжал Гольц, – мое еврейское присутствие здесь нежелательно. И Эмиля Старка нет. Почему его нет, Николь? – Он взглянул на Первую Леди в упор. – Вы боитесь оскорбить рейхсмаршала? Странно… В конце концов, Гиммлер имел дело с евреями в Венгрии, при посредничестве Эйхмана. Есть даже генерал-еврей в опекаемом рейхсмаршалом люфтваффе, некто генерал Мильх. Не правда ли, рейхсмаршал? – Он повернулся к Герингу.

– Ничего такого о Мильхе я не знаю, – раздраженно сказал Геринг. – Это прекрасный человек, я утверждаю это со всей ответственностью.

– Вот видите, – повернулся Гольц к Николь. – Герру Герингу не впервой иметь дело с жидами. Верно, герр Геринг? Вам совсем не обязательно отвечать на мой вопрос, я уже сделал все выводы.

Геринг впился в него злобным взглядом.

– А теперь поговорим о сделке… – начал Гольц.

– Бертольд! – грубо прервала его Николь. – Убирайтесь отсюда! Я позволяю вашим уличным бойцам шататься, где им вздумается. Но если вы мне станете мешать, я прикажу их всех пересажать. Вы знаете цель, которой я добиваюсь этим совещанием. Уж вам-то следовало бы одобрить мои действия.

– А я их не одобряю, – твердо заявил Гольц.

– И почему же? – влез один из военных советников.

– Да потому, что, стоит нацистам победить с вашей помощью во Второй мировой войне, они все равно вырежут всех евреев. И не только тех, что живут в Европе или в России, но и тех, что живут в Соединенных Штатах и в Латинской Америке.

Он говорил совершенно спокойно. В конце концов, он уже видел это, исследовав с помощью аппарата фон Лессингера несколько самых жутких вариантов альтернативного будущего.

– Не забудьте, что целью войны для нацистов было полное истребление мирового еврейства. Это не просто побочный результат войны.

Наступила тишина.

А потом Николь приказала охранникам:

– Прикончите его!

Один из агентов НП тут же прицелился и выстрелил.

Но Гольц все рассчитал. В тот момент, когда дуло пистолета оказалось направленным на него, он вошел в контакт с полем фон Лессингера. Сцена вместе с актерами затуманилась, потом прояснилась. Гольц находился в той же самой гостиной, вокруг красовались все те же болотные орхидеи, но людей уже не было. Он находился здесь один, и только неуловимые призраки будущего порой появлялись вокруг.

Вот промелькнули в беспорядочной последовательности картины, связанные с Ричардом Конгросяном, вовлеченным в какие-то сверхъестественные ситуации, сперва связанные с ритуалами его очищения, а затем с Уайлдером Пэмброуком. Комиссар НП что-то сделал, но Гольц не смог понять, что именно. А затем он увидел самого себя, сначала обладавшего огромной властью, а затем вдруг почему-то мертвого. Продрейфовала мимо него и Николь, но какая-то совершенно иная и непонятная. И повсюду в будущем, казалось, существовала смерть, она поджидала всех и каждого. Что это могло обозначать? Может быть, это были всего лишь галлюцинации?

Этот коллапс уверенности, казалось, был связан с Ричардом Конгросяном. Искажение структурной ткани будущего было следствием его психокинетического дара, определялось парапсихическими способностями этого человека.

Знал ли об этом сам Конгросян? Могущество такого рода может быть неведомо даже тому, кто им обладает. Конгросян, заблудившийся в лабиринте собственной болезни, практически недееспособен, но все еще в состоянии воздействовать на все варианты альтернативного завтра.

«Если бы я мог понять это, – подумал Гольц. – Если бы я мог постичь этого человека, который станет ключевой загадкой для всех нас… тогда бы я победил. Будущее больше не состояло бы из трудноразличимых теней, сцепленных в такие конфигурации, уразуметь которые с помощью обычной логики – моей, во всяком случае, – никогда не удастся».

Ричард Конгросян, находящийся в палате нейропсихиатрической клиники «Франклин Эймз», громко объявил:

– Я теперь полностью невидим.

Он поднял руку и не увидел ее.

– Вот оно и пришло, – добавил он. И не услышал собственного голоса: ему стали недоступны и звуки. – Что же мне теперь делать? – спросил он у четырех стен своей палаты.

Ответа он не услышал. Он пребывал в совершенном одиночестве и был лишен любых связей с внешним миром.

«Я должен выйти отсюда», – решил он.

Ему надо было искать помощь, потому что здесь он никакой помощи не получал – медики оказались не способны остановить развитие его болезни.

«Я вернусь в Дженнер, – решил он. – Мне надо повидаться с сыном».

Не было никакого смысла обращаться к доктору Сьюпебу или любому другому врачу, хоть ориентированному на химиотерапию, хоть отвергающему ее. Время определять метод лечения прошло. Болезнь въехала в новую стадию. Чем она будет характеризоваться? Этого он еще не знал. Но в свое время узнает. При условии, что переживет ее. Только как это получится, если он уже мертв?

«Вот именно, – сказал он себе. – Я умер. И все же еще живу».

Это была тайна. Он никак не понимал этого.

«Должно быть, – подумал он, – мне надо искать воскресение».

Он легко покинул свою палату, прошел по коридору к лестнице, спустился вниз и вышел наружу через боковой выход клиники – ведь его никто не мог видеть. Вскоре он уже шагал по тротуару незнакомой улицы, расположенной в холмистом районе Сан-Франциско, окруженный высоченными жилыми зданиями, многие из которых были построены еще до Третьей мировой войны.

Стараясь не наступать на трещины в асфальте, он практически избавился от того мерзкого запаха, который мог бы навести на его след.

«Мне, похоже, становится лучше, – решил он. – Я нашел по крайней мере временный ритуал очищения от моего навязчивого запаха. Если бы еще избавиться от невидимости… Иначе каким образом я смогу играть на фортепиано? Это же конец моей карьеры!»

И тут он вспомнил Меррилла Джадда, психохимиотерапевта из «АГ Хеми».

«Джадд ведь собирался помочь мне, – вспомнил он. – Я совсем забыл об этом, разволновавшись из-за того, что стал невидимым. Я могу отправиться в “АГ Хеми”, взяв такси-автомат».

Он махнул рукой первому же такси, но оно, похоже, его не заметило, и Конгросяну осталось лишь разочарованно посмотреть машине вслед.

«Я надеялся, что меня хотя бы могут видеть электронные сканеры, – подумал он. – Однако, похоже, я невидим теперь и для них. – В нем родились сомнения. – Дойду ли я до филиала «АГ Хеми» пешком?.. Но я же должен! Потому что общественным транспортом пользоваться нельзя, могут возникнуть проблемы с пассажирами… А ведь не такая уж простая задача для Джадда, – понял он. – Мало того что химику придется устранить этот запах, так еще надо снова сделать меня видимым».

При мысли об этом Конгросян опять приуныл.

«Им это не удастся, – решил он. – Безнадега!.. Но надо хотя бы продолжить попытки воскреснуть. Если я встречусь с Джаддом, то смогу выяснить, способна ли помочь мне “АГ Хеми” в этом отношении. Ведь после Карпа они – самая могущественная фирма на территории СШЕА. Или мне придется вернуться в СССР, чтобы найти более могущественную фирму… Впрочем, “АГ Хеми” очень гордится своей химиотерапией. Вот и посмотрим, есть ли у них лекарство для воскресения».

Он двинулся дальше, занятый своими мыслями и тщательно избегая трещин в асфальте, и вдруг осознал, что на его пути лежит нечто. Это было странное животное – плоское, оранжевое, с черными пятнами, похожее на большую божью коровку, шевелящее антеннами. И в то же самое мгновение странная мысль сформировалась в голове Конгросяна: «Воскресение… Да, новая жизнь. Начать сначала, в другом мире…»

Марс!

Конгросян остановился и сказал:

– Ты права.

Это была папула, на тротуаре, прямо перед ним. Он посмотрел по сторонам и сразу же заметил «Пристанище драндулетов», и драндулеты эти празднично сверкали на солнце. В центре распродажи стояло небольшое здание конторы, где сидел торговец, и Конгросян направился туда. Папула следовала за ним, не умолкая:

– Забудь «АГ Хеми». Они тебе ничем не помогут!

«Верно, – подумал Конгросян. – Слишком поздно. Вот если бы Джадд сразу занялся мною, было бы другое дело. Но теперь…»

И тут он понял еще кое-что.

Папула может его видеть!

Или, по крайней мере, способна ощущать его присутствие каким-то органом или апперцепцией, в этом измерении или каком-то ином. И… ей совершенно не мешает его запах.

– Нисколечко, – подтвердила папула. – У вас просто замечательный запах. Я совсем на него не жалуюсь, ни чуточки.

Конгросян остановился и спросил:

– А на Марсе будет так же? Там меня смогут видеть или хотя бы чувствовать мое присутствие? Это не оскорбит их?

– На Марсе нет рекламных поделок Теодора Нитца, – ответила ему мысленно папула. – Вы постепенно освободитесь от своего запаха в тамошней чистой и девственной окружающей среде. Пройдите в контору, мистер Конгросян, и побеседуйте с мистером Миллером, нашим торговым представителем. Ему не терпится обслужить вас. Он здесь лишь для того, чтобы обслужить вас.

– Спасибо, – сказал Конгросян и открыл дверь конторы.

Внутри уже ждал другой клиент, продавец заполнял с ним бланк контракта. Клиенту, худому, высокому лысеющему мужчине, казалось, было не по себе: он все время озирался вокруг. Увидев Конгросяна, он тут же отодвинулся от него.

«Это мой мерзкий запах вызвал у него отвращение», – подумал Конгросян.

– Извините меня, – пробормотал он.

– А теперь, мистер Страйкрок, – обратился продавец к первому клиенту, – если вы подпишете здесь…

Он развернул бланк и протянул авторучку. Клиент судорожно подписал бумагу и отложил ее, явно дрожа от охватившего его возбуждения.

– Это великий момент, когда вы решаетесь на такое, – сказал он Конгросяну. – Сам бы я никогда не набрался храбрости, но мне посоветовал мой психоаналитик. Сказал, что для меня это наилучшая альтернатива.

– А кто ваш психоаналитик? – заинтересовался Конгросян.

– В наши дни он всего один. Доктор Эгон Сьюпеб.

– Так он и мой врач тоже! – воскликнул Конгросян. – Прекраснейший человек. Я только что с ним разговаривал.

Собеседник пристально вглядывался в лицо Конгросяна. Затем очень медленно, тщательно подбирая слова, сказал:

– Это вы говорили по видеофону. Вызывали доктора Сьюпеба. Я был как раз в его кабинете.

– Мистер Страйкрок, – сказал торговец драндулетами, – если вы не откажетесь прогуляться со мною, то я проинструктирую вас, как управлять аппаратом. И вы сможете выбрать себе тот, который вам больше всего понравится. – Он повернулся к Конгросяну: – Я смогу помочь вам через пару минут. Потерпите, пожалуйста.

– В-вы м-можете м-меня в-видеть? – заикаясь, сказал Конгросян.

– Я могу видеть любого, – ответил продавец. – Дайте только время.

И они со Страйкроком вышли из конторы.

– Успокойтесь, – мысленно сказала папула. Очевидно, она осталась в конторе для того, чтобы составить Конгросяну компанию. – Все хорошо. Мистер Миллер займется вами очень-очень ско-о-оро.

Ее слова звучали все проникновеннее, убаюкивающе.

– Мистер Эл везде успел, – запела она.

Неожиданно в контору вернулся клиент, мистер Страйкрок:

– Я вспомнил, кто вы! Вы – известный пианист, который всегда играет для Николь в Белом доме. Вы – Ричард Конгросян.

– Да, – с удовольствием признался Конгросян и на всякий случай отодвинулся от Страйкрока, чтобы не вызывать у того отвращения своим запахом. – Я поражен тем, что вы можете видеть меня. Совсем недавно я был невидимым, именно из-за этого я звонил Эгону Сьюпебу. В настоящее время я ищу возможности воскреснуть. Именно поэтому я и собираюсь эмигрировать. Здесь, на Земле, ни малейшей надежды у меня нет.

– Могу понять ваши чувства, – кивнул Страйкрок. – Совсем недавно я остался без работы. Здесь меня никто больше не удерживает: ни мой брат, ни… – Он осекся, лицо его помрачнело. – Никто. Я отправляюсь туда совершенно один.

– Послушайте, – сказал Конгросян, повинуясь внезапному порыву, – почему бы нам не эмигрировать вместе? Или… вас сильно отталкивает исходящий от меня запах?

Страйкрок, казалось, не понимал, о чем он говорит.

– Эмигрировать вместе? Вы имеете в виду арендовать участок земли на двоих и стать партнерами?

– У меня куча денег, – сказал Конгросян. – Это гонорары за мои выступления. Я спокойно могу профинансировать нас обоих.

Деньги его заботили меньше всего. Возможно, он сумеет помочь этому мистеру Страйкроку, который, в конце концов, только что остался без работы.

– Может, у нас что-нибудь и получится, – задумчиво кивнул Страйкрок. – На Марсе, наверное, дьявольски одиноко: у нас даже соседей не будет, разве что симулякры. Но на них я насмотрелся достаточно, чтобы никогда больше не видеть.

Тут в контору вернулся продавец, мистер Миллер. У него был слегка встревоженный вид.

– Нам нужен один драндулет на двоих, – сказал ему Страйкрок. – Мы с Конгросяном эмигрируем вместе и будем партнерами.

Мистер Миллер пожал плечами:

– Что ж, я покажу вам более крупную модель, рассчитанную на семью.

Открыв дверь, он пропустил Конгросяна и Страйкрока, которые вышли на территорию «Пристанища».

– Вы знаете друг друга?

– Вот только что познакомились, – сказал Страйкрок. – Но проблема у нас одна. На Земле нас не видят.

– Да, – сказал Конгросян. – Уж коли ты стал невидим человеческим глазом, самое время эмигрировать.

– Я бы с вами согласился, если вас интересует мое мнение, – проговорил мистер Миллер с некоторой долей язвительности.

– Меня зовут Меррилл Джадд, – сказал мужчина, появившийся на экране видеофона. – Я из «АГ Хеми». Мне жаль беспокоить вас, но…

– К делу, – перебила его Джанет Раймер, усаживаясь за своим письменным столом, и кивком велела секретарше закрыть дверь, чтобы отрезать кабинет от шума коридоров Белого дома. – Это имеет отношение к Ричарду Конгросяну?

– Да, – кивнул на экране миниатюрный Меррилл Джадд. – Именно по этой причине мне пришло в голову позвонить вам, зная о тесных связях Конгросяна с Белым домом. Мне показалось вполне логичным, что вы пожелаете узнать об этом. С полчаса назад я попытался навестить Конгросяна в нейропсихиатрической клинике «Франклин Эймз» в Сан-Франциско. Но он исчез. И персонал никак не может найти его.

– Понятно, – сказала Джанет Раймер.

– Судя по всему, он очень болен. Во всяком случае, он говорил мне…

– Да, – сказала Джанет, – он очень болен. У вас есть еще какая-то информация? Если нет, то мне хотелось бы взяться за его розыск.

Другой информации у психохимиотерапевта «АГ Хеми» не было. Он повесил трубку, и Джанет принялась звонить по внутренней сети, пока наконец не сумела пробиться к своему начальнику Гарольду Слезаку.

– Конгросян покинул клинику и исчез. Одному богу известно, куда он может податься. Возможно, вернется в Дженнер, нам следует это проверить. Полагаю, что следует привлечь НП. Конгросян для нас жизненно важен.

– Жизненно важен, – эхом повторил Слезак, наморщив нос. – Ну что ж, довольно и того, что мы любим его. Я получу у Николь разрешение привлечь полицию. Мне кажется, вы правы в своей оценке ситуации.

Слезак без энтузиазма повесил трубку. Джанет повесила свою.

Она сделала все, что могла, и дальнейшее развитие событий от нее уже не зависело.

Потом в ее кабинет вошел энпэшник с записной книжкой в руке. Уайлдер Пэмброук – она не раз сталкивалась с ним, когда он был на более низких должностях, – уселся напротив нее и начал свой доклад.

– Я уже проверил «Франклин Эймз». – Комиссар НП задумчиво поглядел на нее. – Похоже на то, что Конгросян связывался по видеофону с доктором Эгоном Сьюпебом. Вам известно, кто это: единственный оставшийся психоаналитик. Вскоре после этого Конгросян исчез. Не знаете, он бывал у Сьюпеба?

– Конечно, – ответила Джанет. – И не один раз.

– А куда, по вашему мнению, он мог бы отправиться?..

– В Дженнер.

– Там его нет. У нас в том районе есть люди.

– Тогда не знаю. Спросите у Сьюпеба.

– Мы это делаем, – сказал Пэмброук.

– Может быть, он присоединился к Бертольду Гольцу? – рассмеялась Джанет.

Комиссара такое предположение ничуть не удивило. Лицо его осталось суровым.

– Мы, разумеется, проверим и это. А еще всегда есть возможность забрести на одну из распродаж Чокнутого Луки, в эти ночные приюты драндулетов. Похоже, в нужное время они оказываются в нужных местах. Одному богу известно, как им это удается, но удается. Из всех возможностей, – Пэмброук как бы беседовал сам с собой, он казался весьма взволнованным, – насколько я понимаю, это самая худшая.

– Конгросян на Марс никогда бы не отправился, – заметила Джанет. – Там нет спроса на его талант, эмигранты не нуждаются в пианистах. Несмотря на всю свою эксцентричность, Ричард очень умен. Он прекрасно это понимает.

– Может быть, он перестанет играть, – сказал Пэмброук. – И займется чем-нибудь получше.

– Хотела бы поглядеть, какой фермер способен получиться из психокинетика.

– А может быть, именно этот вопрос сейчас Конгросяна и заинтересовал?

– Я думаю, он бы захотел взять туда и жену с сыном.

– Вряд ли… Возможно, в этом-то и заключается суть случившегося. Вы когда-нибудь видели мальчика? Его сына? Вам известно, что за район, где находится Дженнер, и что там произошло?

– Да, – выдавила Джанет.

– Тогда вам все ясно.

Они оба замолчали.

Едва Иан Дункан расположился в кожаном кресле напротив доктора Эгона Сьюпеба, как в кабинет ворвалась группа сотрудников НП.

– Вам придется прервать работу, – заявил молодой остролицый руководитель группы, предъявив Сьюпебу свое удостоверение. – Ричард Конгросян исчез из клиники «Франклин Эймз», и мы его ищем. Он с вами связывался?

– Нет, – сказал доктор Сьюпеб. – Он звонил мне раньше, когда еще находился…

– Нам это известно. – Агент НП в упор поглядел на Сьюпеба. – Как по вашему мнению, мог Конгросян присоединиться к «Сыновьям Иова»?

– Никогда.

– Прекрасно. – Старший достал из кармана блокнот и сделал пометку. – А как по-вашему, есть ли хоть малейший шанс, что он связался с людьми Чокнутого Луки? И эмигрировал или собирается эмигрировать?

После длительного раздумья доктор Сьюпеб ответил:

– Полагаю, такой вариант очень вероятен. Ему нужно уединение, он давно уже его ищет.

Энпэшник закрыл свой блокнот и повернулся к подчиненным:

– Вот что… Распродажи следует немедленно закрыть. – Затем достал рацию и сообщил кому-то: – Доктор Сьюпеб думает о драндулетах, а не о «Сыновьях Иова». Я полагаю, нам следует с ним согласиться. Доводы доктора убедительны. Проверьте сейчас же район Сан-Франциско. Спасибо! – Он убрал рацию и снова повернулся к доктору Сьюпебу: – Мы высоко ценим вашу помощь. Если он вдруг свяжется с вами, известите нас.

Он положил визитную карточку на письменный стол Сьюпеба.

– Обходитесь с ним… помягче, – сказал доктор Сьюпеб, – если отыщете. Он очень-очень болен.

Энпэшник слегка улыбнулся, а затем вся группа покинула кабинет. Дверь за ними закрылась. Иан Дункан и доктор Сьюпеб снова были одни.

– Мне придется проконсультироваться с вами в другой раз, – осипшим голосом сказал Иан Дункан и нерешительно поднялся. – До свидания!

– Что случилось? – спросил доктор Сьюпеб, тоже поднимаясь.

– Мне нужно идти. – Иан Дункан дернул ручку двери, с трудом отворил ее и исчез.

Дверь захлопнулась.

«Странно, – подумал Сьюпеб. – Этот человек… Дункан, что ли?.. даже не заговорил о своих проблемах. Почему появление НП так обеспокоило его?»

Поразмыслив некоторое время, но не найдя ответа, он снова расположился за письменным столом и попросил Аманду Коннерс пригласить следующего пациента. Приемная была полна людей, все они исподтишка (в том числе и женщины) следили за каждым движением Аманды.

– Да, доктор, – раздался ее сладкий голос, мгновенно поднявший у доктора настроение.

Едва выйдя из кабинета врача, Иан Дункан стал спешно искать такси-автомат. Эл был сейчас здесь, в Сан-Франциско. Он оставил Иану график передвижения «Пристанища номер три». Если они сцапают Эла, это будет конец дуэта «Дункан и Миллер. Классика на кувшинах».

К нему подкатило такси, современное и блестящее, осведомилось:

– Мо-гу-по-мочь-те-бе-па-рень?

– Да! – крикнул, задыхаясь, Иан Дункан и быстро залез в кабину.

«Это дает мне шанс, – подумал он, когда такси устремилось по названному адресу. – Но они туда доберутся раньше».

Впрочем, могло быть и по-другому. Полиции ведь надо прочесать всю территорию города, квартал за кварталом, Иан же знал, где находится «Пристанище», и направлялся прямо туда. Так что кое-какие шансы – пусть и самые незначительные – у него имелись.

«Если тебя сцапают, Эл, – подумал он, – это будет означать конец и для меня. Я не смогу продолжать жить в одиночку. Я присоединюсь к Гольцу или погибну, другого выхода у меня нет».

Такси мчалось через весь город к «Пристанищу драндулетов номер три».