2

Огромный коммунальный жилой комплекс «Авраам Линкольн» был залит светом. Поскольку был канун Дня поминовения, всем шести сотням жильцов в соответствии с уставом полагалось собраться внизу, в зале для общих собраний, разместившемся в подвальном помещении здания.

Мужчины, женщины и дети проходили в зал. В дверях, напустив на себя вид солидного правительственного чиновника, их встречал Винс Страйкрок. С помощью нового индификат-сканера он проверял документы, удостоверяясь в том, что сюда не проник посторонний из другого муниципального дома. Жильцы добродушно подчинялись, и процедура шла быстро, почти не отнимая времени.

– Эй, Винс, – спросил старик Джо Пард, – насколько нас задержит твоя автоматика?

Джо был старейшим по возрасту жильцом дома: он въехал сюда с женой еще в мае 1992 года, когда началось заселение только что построенного здания. Жена его уже умерла, дети повырастали, обзавелись семьями и разлетелись кто куда, но Джо остался здесь.

– Совсем ненадолго, – спокойно сказал Винс, – зато не будет ошибок. Автоматику не обманешь.

До сих пор, выполняя обязанности вахтера, он пропускал входящих, полагаясь в основном на свою память. И именно поэтому как-то пропустил парочку хулиганов из «Поместья Робин-Хилл», и эти скоты едва ли не сорвали своими выходками все собрание. Больше такое повториться не должно: Винс Страйкрок поклялся в этом и себе, и соседям по дому. И изо всех сил стремился исполнить свою клятву.

Тут же находилась миссис Уэллс. Раздавая копии повестки дня, она неизменно улыбалась и говорила нараспев:

– Пункт «три а», где речь должна идти об ассигнованиях на ремонт крыши, перенесен в следующий пункт «четыре а». Пожалуйста, обратите на это внимание.

Получив у нее повестку дня, жильцы делились на два потока, направлявшиеся в противоположные концы зала: либеральная фракция дома занимала места справа, консерваторы – слева. Каждая из фракций делала вид, что другой вообще не существует. Немногие же независимые – жильцы, совсем недавно поселившиеся в доме, или просто одинокие придурки – устраивались в конце зала, застенчивые и молчаливые, в то время как остальная часть помещения просто гудела от множества проходивших одновременно микросовещаний.

Общее настроение в зале было достаточно терпимым, однако все жильцы прекрасно понимали, что схватка сегодня предстоит серьезная. И обе стороны серьезно к ней готовились: тут и там шелестели документы, ходатайства, вырезки из газет. Их читали, оценивали и передавали из рук в руки.

На возвышении стоял стол президиума, за которым вместе с четырьмя членами попечительского совета сидел и председатель сегодняшнего собрания Дональд Тишман. Ему было не по себе. Человек миролюбивый, он всегда стремился избежать таких ситуаций. Даже просто находиться в этом зале было выше его сил, а ведь придется принимать в предстоящем собрании самое активное участие. На председательский стул приходилось садиться по очереди каждому жильцу, и вот сегодня настала очередь Тишмана. А тут, как назло, достиг своей кульминации школьный вопрос.

Зал почти заполнился, и Патрик Дойл, нынешний домовой капеллан, выглядевший в своем длинном белом одеянии не слишком счастливым, поднял руки, прося зал успокоиться.

– Молитва на открытие, – хрипло сказал он, прочистил горло и поднял небольшую карточку. – Пожалуйста, закройте глаза и склоните головы.

Он бросил взгляд в сторону президиума, и Тишман кивнул ему.

– Отче наш, – обратился к потолку Дойл, – мы, жильцы коммунального жилого комплекса «Авраам Линкольн», молим Тебя благословить наше сегодняшнее собрание. Мы… э-э… просим Тебя, чтобы Ты милостиво разрешил нам собрать средства, необходимые для ремонта крыши, безотлагательность которого сделалась ясной каждому жильцу. Мы просим также, чтобы были исцелены наши хворые и чтобы при рассмотрении заявлений тех, кто возжелает жить вместе с нами, мы проявляли мудрость в выборе тех, кого допустить, а от кого отвернуться. Еще мы просим о том, чтобы никто из посторонних не мог пробраться к нам и преступить спокойствие нашей законопослушной жизни. И наконец, особо просим о том, чтобы наша Николь Тибодо вылечилась от свища, который не позволяет ей в последнее время появляться перед нами на экранах телевизоров, и чтобы ее головные боли не имели никакого отношения к несчастному случаю двухлетней давности, когда рабочий сцены позволил упасть на ее голову куску декорации, отправившему ее на несколько дней в госпиталь… Аминь!

– Аминь! – согласилась аудитория.

– А теперь, – сказал поднявшийся со своего стула Тишман, – прежде чем приступить к делу, давайте потратим несколько минут на то, что нам приготовили наши таланты. Я думаю, все получат немало удовольствия. Сначала перед нами выступят три девочки Фетерсмоллер из квартиры двести пять. Они исполнят танец под мелодию «Я воздвигну лестницу к звездам».

Он сел, а на сцене появились три светловолосые девчушки, хорошо знакомые собравшимся по своим прошлым выступлениям. Пока они, одетые в полосатые панталончики и сверкающие серебристые жакеты, улыбаясь, исполняли свой танец, открылась дверь в коридор и на пороге возник Эдгар Стоун.

В этот вечер он опоздал из-за контрольного теста своего ближайшего соседа, мистера Иана Дункана, и сейчас, стоя в дверях, все еще размышлял о том, какими жалкими знаниями обладает сосед. Эдгару Стоуну было совершенно ясно, что даже не закончив просмотр ответов Иана Дункана, можно сделать вывод: сосед с экзаменом не справился.

На сцене девчушки Фетерсмоллер запели писклявыми голосками, и Стоун задался вопросом, зачем он здесь. Скорее всего, он пришел лишь для того, чтобы не оказаться оштрафованным, поскольку посещение собраний было для всех жильцов делом строго обязательным. А все эти столь часто организуемые смотры любительских талантов были ему совершенно до лампочки. То ли дело – былые времена, когда по телевидению транслировались развлекательные программы, в которых принимали участие высокоталантливые профессионалы!.. Теперь, разумеется, все сколько-нибудь талантливые профессионалы заангажированы Белым домом, а телевидение из средства развлечения превратилось в преподавателя и пропагандиста. Мистер Стоун подумал о славном золотом веке, давно уже ушедшем, вспомнил таких комиков, как Джек Леммон и Ширли Маклейн, еще раз глянул на сестричек Фетерсмоллер и застонал.

Дежуривший у двери Винс Страйкрок услышал этот стон и бросил на мистера Стоуна строгий взгляд.

«А и ладно, – подумал мистер Стоун. – По крайней мере, я пропустил молитву…»

Он предъявил свой идентификат новой дорогой машине Винса, и она дала разрешение пропустить его – о, какое счастье! – на одно из незанятых мест. Все лица вокруг были до тошноты знакомыми. Интересно, видит ли это сейчас Николь? Транслируется ли выступление юных талантов по телевидению? Девчонки Фетерсмоллер, скорее всего, стараются зря.

Усевшись, он закрыл глаза, не в силах смотреть на сцену. Жаль, что нельзя было заткнуть уши…

«Они никогда ничего не добьются, – подумал он. – Им надо смириться с этим. И им, и их честолюбивым родителям. Нет никаких особенных талантов ни у них, ни у других жителей дома… Нашему дому нечего добавить в культуру СШЕА, сколько бы мы ни проливали пота и как бы ни стремились изменить такую ситуацию».

Безнадежность положения девчонок Фетерсмоллер заставила его еще раз вспомнить о тестовых бумагах, которые, трясясь и бледнея лицом, всучил ему рано утром Иан Дункан. Если Дункан потерпит неудачу, ему будет куда хуже, чем даже этим девчонкам Фетерсмоллер. Не жить ему тогда в «Аврааме Линкольне», он выпадет из поля зрения – во всяком случае, из их поля зрения – и вернется к своему прежнему презираемому статусу. Он наверняка, если только не откроются вдруг у него какие-то особые способности, снова окажется в общежитии и будет заниматься тяжелым физическим трудом, как довелось всем это делать в юные годы.

Безусловно, ему вернут сумму, которую он успел выплатить за свою квартиру, – это была немалая сумма, представляющая собой главное капиталовложение человека за всю его жизнь. Отчасти Стоун даже завидовал Дункану.

«Что бы предпринял я, – спрашивал он самого себя, сидя с закрытыми глазами, – если бы мне сейчас возвратили активы? Ведь там набежало уже очень и очень изрядно… Возможно, я бы эмигрировал. Приобрел бы один из этих дешевых драндулетов, которыми незаконно торгуют на распродажах, где… »

Грянувшие аплодисменты вернули его к действительности. Девочки закончили выступление, и Стоун тоже захлопал в ладоши. Тишман взмахами рук принялся утихомиривать зал.

– О’кей, народ! Я знаю, что вы насладились увиденным, но сегодня вечером у нас есть и другие выступления. Да плюс официальная часть нашего собрания. Не стоит забывать об этом. – Он улыбнулся.

«Да, – подумал Стоун, – дела-делишки». И почувствовал себя очень и очень неуютно, поскольку считался в «Аврааме Линкольне» одним из самых главных радикалов, тех, кто хотел закрыть принадлежавшую комплексу среднюю школу и отправить своих детей в муниципальную, где их способности можно было сравнить со способностями детей из других комплексов.

Это была идея, вызвавшая особое противодействие. Тем не менее за последние несколько недель она получила весьма ощутимую поддержку. Вероятно, причиной стало осознание, что для всех наступают необычные времена. В любом случае осуществление этого предложения обернется расширением кругозора детских умов! Дети «Авраама Линкольна» обнаружат, что люди из других жилых комплексов ничем не отличаются от них. Будут сломаны барьеры, разделяющие обитателей разных зданий, и возникнет новое взаимопонимание между людьми…

По крайней мере такие идеи владели Стоуном. Однако консерваторы вовсе не считали это предложение своевременным. По их мнению, начинать такое смешение было слишком рано. Между детьми вспыхнут драки, ведь дети есть дети, они обязательно начнут доказывать друг другу, что именно их жилой комплекс выше и престижнее. Рано или поздно, разумеется, придется пойти на такой шаг, но не сейчас, не так скоро.

Оставаясь этим вечером в своей квартире, мистер Иан Дункан рисковал подвергнуться суровому штрафу. Тем не менее он решил пропустить собрание, поскольку собирался заняться изучением официальных правительственных документов, касавшихся политической истории Соединенных Штатов Европы и Америки. Он был слабоват в этом вопросе и прекрасно понимал это; он с трудом постигал экономические факторы развития государства, не говоря уже о религиозно-политических идеологиях, что зародились и исчезли еще в двадцатом столетии, но обусловили возникновение нынешней ситуации в стране. Это касалось, например, создания демократическо-республиканской партии. Раньше существовали две партии (или даже три?), которые погрязли в расточительной борьбе за власть точно так же, как это делают сейчас отдельные жилые комплексы. Эти две (или три?) партии слились около 1985 года, как раз перед тем, как в СШЕА вступила Германия. И теперь существовала только одна партия, которая управляла устойчивым и мирным обществом, и каждый, согласно закону, был членом этого общества. Любой гражданин должен выполнять свои обязанности, посещать собрания и каждые четыре года участвовать в выборах нового Дер Альте – человека, который, как полагали, больше всего понравится Николь.

Было очень приятно сознавать, что они – народ – обладают властью решать, кто станет мужем Николь на очередные четыре года; в определенном смысле это давало избирателям наивысшую власть, власть даже над самой Николь. Взять, к примеру, хотя бы последнего ее мужа, Рудольфа Кальбфляйша. Отношения между этим Дер Альте и Первой Леди были весьма прохладными, указывая на то, что она была не очень-то довольна этим последним выбором своего народа. Но, разумеется, будучи настоящей леди, она никогда этого не показывала в открытую.

Когда положение Первой Леди получило статус более высокий, чем самого президента? – спрашивалось в учебнике.

«Другими словами, когда наше общество стало матриархальным? – спросил самого себя Иан Дункан. – Где-то в районе тысяча девятьсот девяностого года. Ответ на этот вопрос я знаю».

Тенденции наблюдались и раньше, перемена происходила постепенно. С каждым годом Дер Альте все больше отходил на второй план, а Первая Леди становилась все более общеизвестной, более любимой народом. Именно публика и вызвала к жизни такую перемену. Может, это было результатом возрастающей потребности каждого в матери, жене, хозяйке или, может, во всех трех женских ипостасях сразу? Во всяком случае, общество получило то, что хотело. У него появилась Николь, ставшая сразу всеми тремя ипостасями. И даже чем-то большим…

От стоящего в углу комнаты телевизора донеслось «динь!», означавшее, что наступило время передачи. Дункан со вздохом закрыл официальный учебник по религиозно-политической идеологии и перенес внимание на экран. Наверняка это будет сообщение, касающееся деятельности Белого дома. К примеру, рассказ об очередной поездке Николь. Или повествование (во всех мельчайших подробностях) о ее новом хобби. Что, если теперь она увлеклась коллекционированием чайных чашек из китайского фарфора?.. Тогда нам придется битый час пялиться на эти чертовы чашки!..

На экране возникло суровое круглое лицо Максвелла У. Джемисона, пресс-секретаря Белого дома.

– Добрый вечер, граждане Земли нашей! – торжественно сказал он. – Вас никогда не интересовало, что такое – опуститься на дно Тихого океана? Николь заинтересовало, и, чтобы получить ответы на свои вопросы, она собрала здесь, в Белом доме, в Гостиной с тюльпанами, троих самых выдающихся в мире океанографов. Сегодня она попросит их поделиться своими знаниями, и вы тоже услышите ученых, так как их рассказы были недавно записаны на пленку с помощью Бюро общественных связей телекомпании «Юнифид Триадик нетворк».

«А теперь в Белый дом! – скомандовал самому себе Дункан. – Хотя бы посмотреть со стороны… Мы, у кого нет никаких шансов попасть туда реально, у кого нет никаких особых талантов, способных заинтересовать Первую Леди, увидим по крайней мере таланты других. Хотя бы по телевизору…»

Вообще-то ему сегодня не очень хотелось таращиться в телевизор, но отказаться от него совсем было бы нецелесообразно. В конце программы вполне могла оказаться викторина. А хороший уровень ответов на ее вопросы вполне мог компенсировать ту плохую оценку, которую он, Дункан, заработал за последний релпол-тест и над которой все еще размышлял сосед, мистер Эдгар Стоун.

На экране уже цвели прелестные спокойные черты, светлая кожа и карие умные глаза – мудрое и вместе с тем озорное лицо женщины, сумевшей приковать к себе всеобщее внимание, чьей судьбой жила вся нация и почти вся планета. Глянув на эту женщину, Иан Дункан ощутил самый настоящий страх. Он подвел ее: отвратительные результаты его тестов стали известны ей, и, хотя она ничего и не скажет об этом, лицо ее выражало явное разочарование.

– Добрый вечер! – сказала Николь ласковым, чуть хрипловатым голосом.

– Я неверно живу, – пробормотал Дункан. – Мои мозги не приспособлены к абстрактному мышлению. Я имею в виду всю эту религиозно-политическую философию. На мой взгляд, она совершенно бессмысленна. Я способен сконцентрироваться только на реальности. И мне стоило бы делать кирпичи или шить обувь.

«Мне стоило бы жить на Марсе, – подумал он, – на рубеже, который осваивают новые переселенцы. Здесь я полностью провалился. Мне всего тридцать пять, но я уже выброшен на берег. И она об этом знает… Отпусти меня, Николь! – взмолился он в отчаянии. – Не устраивай мне больше проверок, у меня нет никаких шансов выдержать их. Даже эта сегодняшняя программа об освоении дна океана… Она еще закончиться не успеет, а я уже забуду все, о чем в ней говорилось. Демократическо-республиканской партии нет от меня никакой пользы…»

Тут он вспомнил о своем прежнем приятеле Эле.

«Эл мог бы помочь мне», – подумал он.

Эл работал у Чокнутого Луки, в одном из его «Пристанищ драндулетов», торгуя межпланетными консервными банками, которые мог позволить себе даже самый нищий и на борту которых, при доле везения, можно было успешно совершить разовый перелет на Марс.

«Эл мог бы достать мне такую развалюху по оптовой цене», – подумал Дункан.

А Николь продолжала смотреть на него с телевизионного экрана.

– И действительно, – говорила она, – это просто мир сплошного очарования. Возьмите хотя бы эти светящиеся существа, далеко превосходящие в своем разнообразии и своих поразительных свойствах все, что было найдено на других планетах. Ученые подсчитали, что в океане различных форм жизни больше…

Лицо ее исчезло с экрана, по нему теперь проплывали потрясающе причудливые рыбы.

«Это часть пропагандистской кампании, – понял вдруг Дункан. – Попытка отвлечь наши умы от эмиграции на Марс. Стремление заставить нас забыть об отходе от партии и тем самым от нее самой».

С экрана на него глядела теперь какая-то пучеглазая рыбина, против воли приковавшая к себе его внимание.

«Черт побери, – подумалось вдруг ему, – какой это все-таки загадочный мир, океанские глубины! Николь все-таки заманила меня в ловушку. Если бы Эл и я преуспели, то мы, наверное, сейчас выступали бы перед нею и были бы счастливы. Пока бы она брала интервью у знаменитых на весь мир океанографов, мы бы, Эл и я, сопровождали передачу, исполняя, скорее всего, одну из “Двухголосных инвектив” Баха».

Пройдя к шкафу, Иан Дункан нагнулся и осторожно поднял завернутый в материю предмет, поднес его к свету.

«Как была сильна наша юношеская вера в это!» – вспомнил он.

С нежностью погладив кувшин, он сделал глубокий вдох, дунул пару раз внутрь сосуда, взяв несколько низких нот. «Дункан и Миллер – дуэт на кувшинах»…

Они с Элом Миллером не раз играли в собственной аранжировке сочинения Баха, Моцарта и Стравинского. Однако искатель талантов для Белого дома оказался вонючим скунсом. Он не дал им выступить даже на прослушивании. По его утверждению, то, что они делали, было не ново. Джесси Пигг, легендарный кувшинист из Алабамы, первым пробился в Белый дом, доставив удовольствие дюжине собравшихся там членов семьи Тибодо своими версиями «Бараньего дерби», «Джона Генри» и тому подобным.

«Но, – возразил тогда Дункан, – ведь у нас классика! Мы играем сонаты позднего Бетховена».

«Мы вызовем вас, – пообещал им искатель талантов, – если Никки проявит когда-нибудь в будущем интерес к подобной музыке».

Никки! Дункан побледнел. Неужели этот тип настолько близок Первой Семье! Бормоча что-то бессвязное, Дункан глянул на Эла, и они покинули сцену вместе со своими кувшинами. Их сменили следующие конкурсанты – группа собак, одетых в наряды эпохи Елизаветы и изображавших персонажей «Гамлета».

Собак тоже отправили прочь, однако это было весьма слабым утешением…

– Утверждают, – продолжала тем временем Николь, – что в глубинах океана мало света… А вот поглядите-ка на это странное существо.

По экрану проплыла рыба, перед носом которой светил яркий фонарик.

Тут в дверь постучали, и Иан вздрогнул от неожиданности. Потом встал и осторожно открыл.

На пороге, удивленно глядя на Дункана, стоял его сосед, мистер Стоун.

– Вы пропускаете собрание? – спросил он. – Разве во время переклички это не обнаружится?

В руках мистер Стоун держал все те же злополучные бумаги.

– Ну, каковы у меня успехи? – спросил Дункан.

Он был готов к самому худшему.

Войдя в квартиру, Стоун прикрыл за собою дверь. Глянул в сторону телевизора, увидел на экране Николь, сидевшую с океанографами, пару секунд послушал, о чем она говорит, и резко сказал хриплым голосом:

– Вы прошли тестирование с отличным результатом. – Он протянул бумаги Иану.

– Я прошел? – Дункан не поверил тому, что услышал.

Он взял бумаги у Стоуна, принялся недоверчиво их разглядывать. И тут же понял, что случилось.

Стоун решил вести себя так, будто Дункану удалось справиться с испытанием. Он сфальсифицировал результат, судя по всему, просто по-человечески сжалившись над соседом. Дункан поднял голову, и они молча посмотрели друг на друга.

«Какой ужас! – подумал Дункан. – И что же теперь?»

Такая реакция поразила его самого, но с этим ничего нельзя было поделать.

«Я желал провала, – понял вдруг он. – Но почему?.. – И сам себе ответил: – Да чтобы удрать отсюда, чтобы у меня была причина отказаться от всего этого, бросить свою квартиру, свою работу, сделать выбор и удрать. Эмигрировать в одной рубашке, воспользовавшись развалюхой, которая навсегда останется в марсианской пустыне».

– Благодарю вас, – хмуро сказал он.

– Когда-нибудь, – быстро ответил Стоун, – вы сделаете нечто похожее и для меня.

– О да, буду рад.

Стоун поспешно ушел. И оставил Дункана наедине с телевизором, кувшином, лживыми бумагами, подтверждающими, что тот выдержал тесты. Наедине с его мыслями.