Вот уже четвертый час отряд землян в количестве десяти человек двигался цепочкой в темноте, ориентируясь только на тусклый свет фонарика впереди, монотонный шум бегущей воды слева и близкую шероховатую каменную стену справа.

Сначала они обнаружили в глубине пещеры небольшое, метров семьдесят в диаметре, озерцо и, только обойдя его по узенькой кромке, наткнулись на этот ход, по которому бежал впадающий в озеро ручей. Решив последовать старому доброму правилу, гласившему: "Иди вдоль текущей воды и куда-нибудь дойдешь", отряд втянулся в природный тоннель и скорым походным шагом двинулся вверх по ручью.

Фонарик был лишь у шедшего впереди Хельмута Дитца. Всего фонариков оказалось три: два у немцев и один у русских, тоже, правда, немецкий, трофейный, и один из этих трех уже полностью отдал энергию своих батареек. Второй тоже заметно ослабел за последние полчаса, и было совершенно ясно, что долго он не про-тянет. Впрочем, энергии батареек пока не жалели – необходимо было оторваться как можно дальше от возможных преследователей в самом начале, чтобы потом было время подумать и принять решение о дальнейших действиях. К сожалению, ход, по которому сейчас молча и быстро шагал отряд, был единственным продолжением пещеры, и никаких иллюзий по поводу того, в каком направлении двинется погоня, ни Дитц, ни Велга, ни все остальные не испытывали. У них еще имелись шесть двухсотграммовых толовых шашек и несколько метров бикфордова шнура, но пока устроить завал не представлялось никакой возможности – стены, пол и потолок тоннеля представляли собой сплошной каменный массив без каких-либо выступов и трещин, куда можно было бы заложить заряд взрывчатки.

И все же им продолжало везти.

Когда через час окончательно "сдох" второй фонарик и пришлось включить последний, третий, шедший впереди Дитц чуть не разбил себе голову об нависавшую с потолка каменную глыбу. Здесь высота тоннеля резко уменьшалась, и самым высоким в отряде, Малышеву и Дитцу, пришлось метров десять пройти пригнувшись, прежде чем потолок снова ушел вверх. Дитц посветил фонариком, и тут же в торце этого выступа обнаружилась парочка очень удобных, достаточно глубоких и широких трещин, будто специально созданных для закладки в них толовых шашек. Если учесть, что буквально еще через четыре метра тоннель резко поворачивал вправо, то более удобного места для засады и устройства завала и пожелать было нельзя.

– Кто у тебя лучший подрывник сейчас? – спросил Дитц Велгу, шаря лучом фонарика по извилистым трещинам в торце выступа.

– Пожалуй, Онищенко, – чуть подумав, ответил тот. – Петро, справишься?

– Думаю, шо справлюсь, товарищу лейтенант. – Онищенко старался говорить по-русски, так как переводная машинка явно плохо знала украинский язык.

– Хорошо. Останешься здесь. Ты и…

– Рудольф Майер, – подсказал Дитц.

– Ты и Майер. Ваша задача: заминировать этот выступ и, как только противник приблизится, взорвать его. Взорвать желательно так, чтобы завалить врага камнями насмерть. Но это уж как удастся.

– Я думаю, это не очень сложно э-э… товарищ лейтенант, – плотоядно ухмыльнулся Майер. – Скорость горения бикфордова шнура мне известна. Свеча у меня есть. Мы заложим шашки и пройдем вперед. Метров эдак двести. Там сядем и будем ждать и слушать. Акустика тут хорошая, а бесшумных погонь не бывает. Опять же, они выдадут себя светом. Как только мы их обнаружим, быстро вернемся сюда, прикинем расстояние и время… В общем, уверен, справимся.

– Что ж… – Велга внимательно оглядел обоих. – Удачи вам. Эй, у кого тол и шнур?! Отдайте ребятам. Мы отойдем метров на пятьсот – нет нужды рисковать всем. Как только подожжете шнур, быстро, но тихо двигайтесь к нам. Если не получится со взрывом, встретим их иначе.

– Извините, товарищ лейтенант. – Коренастый немец-пулеметчик переступил с ноги на ногу и вдруг посмотрел прямо в глаза Александру. – Я, конечно, солдат и знаю, что такое приказ, но, по-моему, это не очень удачная мысль.

– Рядовой Майер! – рявкнул Дитц.

– Прошу прощения, господин обер-лейтенант! Я только хотел высказать свои соображения. В конце концов, мы в не совсем обычной ситуации…

– Говорите, рядовой, – разрешил Велга.

– Зачем рисковать всем отрядом? Если у нас не выйдет с завалом, то мой "МГ" и автомат Петра задержат погоню, а возможно, и остановят ее. Если же мы удачно взорвем этот проход, то догоним вас, и все вообще будет прекрасно. – Он помолчал и упрямо добавил: – Я так думаю.

– А? – повернулся Александр к Дитцу.

– Солдат прав, – пожат плечами обер-лейтенант. – Тем более что в этом тоннеле мы не можем развернуться по всему фронту. Двоих вполне достаточно, чтобы сдержать хоть роту.

– Если это обычная стрелковая рота, – пробормотал про себя Велга.

– Что?

– Да так… не обращай внимания. Хорошо. Тогда мы отходим на два километра и ждем взрыва. Если после этого услышим стрельбу, значит, будем уходить дальше. Если нет – ждем вас. Такой вариант устраивает, господин рядовой?

– Вполне, – широко улыбнулся Майер и вскинул пальцы к виску. – Р-разрешите выполнять?

Восемь человек ушли во тьму, и Майер с Онищенко еще долго стояли на повороте тоннеля, вглядываясь в слабеющий отблеск фонарика и вслушиваясь в затихающие шаги своих товарищей. Наконец уже ничего нельзя было рассмотреть и ничего расслышать, кроме слабого журчания воды сзади: в этом месте подземный ручей уходил под монолитную скалу, и его дальнейшее течение было скрыто от людских глаз.

– Ну что, Петя, – хлопнул Майер по плечу Онищенко, – займемся делом?

– А то! – откликнулся он, и обоим показалось, что они поняли сказанное друг другом безо всякой переводной машинки.

Слабого света свечи оказалось вполне достаточно для привыкших к темноте глаз, чтобы заложить толовые шашки в две трещины, как можно выше и глубже, для чего более легкому Онищенко пришлось встать на широкие плечи немецкого пулеметчика. Потом они протянули бикфордов шнур за поворот и, погасив свечу, на ощупь двинулись обратно по течению ручья. Отсчитав триста шагов, остановились и сели.

Тьма и камень окружали их со всех сторон. Разговаривать было нельзя, да и как разговаривать, не зная языка друг друга, и солдаты обратились в слух и зрение, пытаясь уловить малейший шум или свет погони.

Время ползло.

Чертовски хотелось курить.

Петр Онищенко и сам не заметил, как его глаза закрылись… и вот он уже сидит на пологом левом бережку родной речки Жерев, что в Житомирской области. Желтоватая от прибрежного леса вода Жерева успокаивающе журчит, журчит… голова Петро клонится к рукам на коленях… В его руках удочка, за спиной – летний веселый лес, полный птичьего гомона, сладких запахов, грибов и ягод. Рыба не клюет. Петро вскидывает голову, обводит затуманенным взором обрывистый правый берег и ясно-синее небо с пушистыми облаками над ним. Голова его опять неумолимо клонится вниз… Что-то толкает в бок, и рядовой Онищенко распахивает глаза.

– Не спи, разведка! – шепчет смутно видимая фигура справа.

Странно… Слова явно не русские, но он их, кажется, понял. И он… Петр внимательно вгляделся в фигуру Майера. И он видит! Пусть нечетко, но различает и сидящего рядом немца (чудеса все-таки: он и мирный немец рядышком!), и каменный свод тоннеля над ним. Он видит свои руки, автомат "ППШ" на груди, две гранаты с длинными ручками на ремне Майера.

– Слухай, – говорит он тихо немцу, – я бачу! Я вижу! – И показывает рукой на свои глаза.

– Да, – отвечает тот шепотом, – я тоже. Зрение приспособилось.

Не все, конечно, но общий смысл сказанного они понимают.

– Boт так дела, – бормочет Майер. – Сам не заметил, как выучил русский.

Далеко-далеко слева мигнул, погас, опять мигнул и медленно разгорелся тусклый огонек. Оба бойца как по команде улеглись на животы, до рези в глазах всматриваясь в черную бесконечность каменного коридора.

Впрочем, бесконечность уже не была черной. Там, в глубине, огонек становился ярче и ярче, и уже было видно, что это не просто огонек, а луч мощного фонаря…

– Это они, – шевельнул вмиг пересохшими губами Майер. – Метров шестьсот ходу. Назад!

Опыт – великое дело.

Грохот и яростный свет раскололи подземную тьму и скалу вместе с тьмой.

Прикрыв руками головы, разведчики некоторое время лежа выжидали, а после осторожно двинулись в сторону завала – уж очень хотелось полюбоваться на дело рук своих, да и убедиться в том, что враг уничтожен или хотя бы отрезан, было необходимо.

Завал получился отменным. Уже метров за пятьдесят в воздухе чувствовалась толовая вонь, и пыль от взорванного камня лезла в нос и глотку.

Майер зажег свечу, и в желтоватом ее свете они с удовольствием оглядели великолепную кучу скальных обломков различной величины, засыпавших тоннель под самый потолок.

– Чистая работа! – восхитился немец.

– Да, – согласился Петр. – Мышь и та… Э! А цэ шо?!

Возле стены, подвернув под себя руки, ничком лежал человек.

Точнее, сварог.

Некоторое время разведчики молча разглядывали неподвижную фигуру в переливчатом комбинезоне и круглом чудном шлеме на голове. Наконец Майер передал свечу Онищенко, наклонился и одним ловким движением перевернул сварога на спину… Слабый свет упал на густые ресницы, чувственный рот и длинные черные пряди волос, выбивающихся из-под шлема. Правой рукой Майер подхватил оказавшийся под фигурой излучатель, а левой неуверенно дотронулся до нежной щеки сварога.

– Тю! – сказал стоящий над ним Онищенко. – Кажись, баба!

Далекий звук взрыва докатился до отряда именно в тот момент, когда они заметили впереди слабый намек на свет.

– Наши взорвали тоннель! – крикнул ефрейтор Карл Хейниц.

– Впереди выход!! – радостно завопил Валерка Стихарь.

Уже через пятнадцать минут солдаты стояли на неширокой каменной террасе и, прикрыв ладонями слезящиеся от яркого дневного света глаза, оглядывали окрестности.

Собственно, оглядывать особенно было нечего – тоннель выходил в глубокое и узкое горное ущелье. Терраса, на которой они сейчас находились, практически отвесно обрывалась вниз метров эдак на пятьдесят прямо в белую от пены реку, несущуюся по ущелью. Выше вздымались все те же отвесные скалы, и только полоса голубого неба над головами и солнце, как раз в этот час заглянувшее в ущелье, убеждали людей в том, что они выбрались-таки наружу из каменного чрева гор.

– Ни фига себе вышли. – Валерка Стихарь наклонился над обрывом и сплюнул в далекую реку. – Как же тут спуститься? Или подняться? – Он задрал вверх вихрастую голову, осматривая скалы.

– Эй, да тут тропка! – замахал рукой отошедший чуть в сторону Кур г. Шнайдер.

Действительно, от террасы, начинаясь чуть ниже ее, вдоль скалы вела узенькая – впору пройти одному человеку – тропинка-карниз.

– Похоже, это единственный путь, – хмыкнул Дитц, внимательно изучая тропу. – Надо вам заметить, что никогда не любил горы, а тем более скалы, несмотря на то, что родился в Дрездене, который, как известно, является столицей так называемой Саксонской Швейцарии… Именно по этой причине меня не взяли в горные егеря – отборные войска вермахта, – он вздохнул.

– Надо дождаться наших солдат, – сказал Велга.

– Здесь?

– По-моему, лучше в пещере. Вдруг они погибли и на нас выскочит погоня?

– Я не слышал выстрелов.

– Я тоже, но у нас говорят: "Береженого бог бережет".

– А не береженого конвой стережет, – добавил Валерка Стихарь.

– Рядовой Стихарь! – В голосе Велги звякнул ме-талл.

– Простите, товарищ лейтенант, это я машинально! У нас в Ростове…

– Отставить разговорчики.

– Есть отставить.

Они вернулись в пещеру.

Тоннель перед выходом значительно расширялся, образуя настоящий зал. По размерам он, конечно, значительно уступал тому, из которого они ушли несколько часов назад, но и здесь хватало укромных уголков и крупных камней для устройства первоклассной засады.

Восемь человек в полном молчании растворились, исчезли в полумраке, слившись с окружавшим их кам-нем. Кто лучше фронтового разведчика может устроить засаду? Только другой, еще лучший разведчик. Ни один, даже самый внимательный глаз не смог бы обнаружить в этом сравнительно небольшом пространстве восемь вооруженных людей, готовых к любым неожиданностям и опасностям.

Привычно замедлилось время.

Впрочем, ждать слишком долго не пришлось.

Сначала они услышали приглушенные голоса, потом шаги, и наконец из черной пасти тоннеля вывалились оба разведчика, вытолкнув перед собой.

– Ой, мама! – не выдержал Валерка Стихарь, выскакивая из-за крупного камня, как чертик из коробки. – Какая девчонка! Это что же, за нами такую погоню послали? А где остальные? Нет, только не говорите мне, что все погибли в засаде, – мое сердце этого не перенесет…

– Валера, успокойся. – Велга вышел на середину пещеры, закинул автомат за спину и весело осмотрел всю троицу. – Докладывайте.

Остальные возникли за его спиной словно из ниоткуда, во все глаза разглядывая прекрасную пленницу. Руки у пленницы были крепко связаны за спиной.

– Все получилось по плану, товарищ лейтенант, – кашлянул Майер, дотрагиваясь до левого глаза, под которым красовался шикарный свежий синяк. – Заложили взрывчатку. Ждали. Дождались. Рванули. Погоню завалило. Может, часть отрезало, не знаю. Этой вот повезло – жива осталась. Даже слишком жива, я бы сказал…

– А-а! – догадался подошедший Дитц. – Неужто это она тебе фингал подвесила?

– Так точно, – хмуро кивнул пулеметчик и вдруг весело ухмыльнулся. – Боевая девка, господин обер-лейтенант! Ногой меня, представляете?

– М-мда, – неопределенно протянул Хельмут и кивнул на излучатель, висевший на груди Онищенко (свой "ППШ" тот перекинул за спину). – А это что?

– Трофей, господин обер-лейтенант, – отрапортовал украинец. – У нее був. Помьятаете… э-э… помните, колы мы сидели в тих кимнатах с прозрачною стеною? Той… этот Карсс нам показував, як вона, эта зброя… оружие действуе. – Петр перекинул ремень излучателя через плечо и протянул чужое оружие Дитцу. – Такое же.

– Отлично. – Дитц принял излучатель, с удовольствием взвесил его на руках и опустил прикладом к земле. – С трофеем потом разберемся. Сейчас меня лично больше интересует сия особа… – Неожиданно он сделал длинный шаг вперед и жестко ткнул пленницу пальцем в грудь. – Имя?!

Незнакомка, отшатнувшись было от Хельмутова тычка, закусила нижнюю губу, ожгла обер-лейтенанта яростным взглядом серых глаз и демонстративно сплюнула на пыльный сапог немца.

– Ах ты… – Дитц коротко взмахнул рукой, и голова незнакомки дернулась вбок и назад.

Звонкий звук пощечины заметался под сводами пещеры.

– Погоди, Хельмут… – шагнул к немцу Велга.

– Нет, это ты погоди, Саша, – спокойно повернулся к нему Дитц. – Твоя славянская мягкотелость здесь абсолютно излишня. Это враг. Он был вооружен и шел за нами, чтобы убить. Что из того, что она женщина? В данном случае это не имеет никакого значения. Повторяю: она – враг. А с врагом у меня разговор короткий. Не станет говорить – расстреляю безо всякой жалости. И никто мне в этом не помешает. Даже ты. Понял меня? – И Хельмут подмигнул Александру правым, не видимым пленнице (он стоял к ней в профиль) гла-зом.

– Понял, Хельмут. – Велга безразлично пожал плечами и отошел в сторону, бросив через плечо: – Действуй. Только не забудь передвинуть переключатель на "переводчике", а то он тебе сейчас переводит с немецкого на русский.

– А, черт… Спасибо, что напомнил. – Дитц нащупал на груди плоскую коробочку "переводчика" и сдвинул переключатель вниз.

– Имя?! – повторил он свой вопрос и медленно потянул из кобуры "парабеллум".

Пленница заметно побледнела, но продолжала хранить молчание.

– Та-ак. – Обер-лейтенант сунул пистолет обратно в кобуру, не глядя передал стоявшему рядом Вешняку излучатель, достал из кармана сигарету, прикурил и выпустил в лицо незнакомке густую струю дыма. – Теперь вы меня отлично понимаете, фрау, мадемуазель или не-знаю-как-вас-там. Свидетельство этому – слова вашего сварожъего языка, которые я слышу из этой вот коробочки. Так что я специально для вас раскрою дальнейшие свои намерения. Так вот… Я не зверь и пытать вас не буду. Но я мужчина и солдат. И мои товарищи (а нас тут всего-то десять человек) тоже, как вы, несомненно, успели заметить, мужчины и солдаты. Судя по вашему снаряжению и вооружению, с жизнью солдатской вы хоть как-то, но знакомы. Если же нет, то я вам сообщаю, что жизнь эта очень тяжела. В особенности она тяжела в условиях военных действий, которые вначале мы, люди, вели между собой, а теперь ведем их с вами, сварогами. Основная тяжесть нашей солдатской жизни сводится, скажем прямо, к отсутствию женщин и, соответственно, женской ласки. Смею вас уверить, что находящиеся здесь мужчины не видели женщин очень давно. Вы понимаете, к чему я подвожу? Нет? Хорошо, продолжаю. Будете молчать, я отдам вас нашим солдатам. Они (да и я, признаться, тоже) с удовольствием воспользуются вами, и не по одному разу. Думаю, что различия в анатомии земных женщин и ваших не столь велики, чтобы помешать нашему… э-э… соединению. Если и после этого вам не захочется отвечать на мои вопросы, я, пожалуй, возьму вас с собой. Во-первых, в качестве заложницы, а во-вторых, в качестве просто… э-э… женщины. Ночи, знаете ли, длинные, а мы, как я уже говорил, давно лишены женского общества в том смысле, о каком вы уже, надеюсь, догадались. Ну а если ваши соплеменники нас все-таки обнаружат и попытаются убить, то вы умрете первой.

– А если я буду говорить? – неожиданно спросила пленница.

– О! Какой, однако, приятный голос! – восхитился Дитц. – Что ж, если вы честно и без утайки ответите на мои вопросы, то в целости и сохранности останетесь нашей пленницей до тех пор, пока возникшая сложная ситуация не разрешится… э-э… в нашу пользу.

– А если она не разрешится в вашу пользу?

– Поживем – увидим, – пожал плечами Хельмут. – Я всего лишь командир взвода и не люблю загадывать дальше чем на сутки вперед. Одно могу обещать твердо: ваша девичья честь никоим образом не пострадает. Разве что вы сами…

– О боже! Нет, разумеется!

– Это жаль. Но делать нечего. Итак, ваше имя?