Глава 3
Сэв

Сэв смотрел под ноги.

Такой он выработал прием выживания, защитный механизм, а еще – способ не вступить в дымящуюся кучку помета.

На службе Золотой империи прошло полгода, а Сэв так и не свыкся с новой жизнью солдата. В конце концов, не он выбрал этот путь, и ему претило стоять в одном ряду со сбродом: воришками, убийцами и детьми бедняков, у которых тоже не было выбора.

Все они напоминали ему, кто он сам: голодранец, воришка, убийца.

Правда, еще меньше ему нравилось соседство с повинниками. Оно напоминало Сэву не о худшей половине его сути, но о лучшей – той, которую он поклялся забыть. Той, которую пришлось задушить и унять до едва тлеющего фитилька. Сэв, может, и анимаг, как те же рабы, но жить, как они, – остаток жизни горбатиться на империю без оплаты – он отнюдь не собирался.

А еще он не обязан подыхать, как они, – бросая близких. Как когда-то его бросили родители.

Никто, разумеется, от Сэва не зависел, об этом он позаботился. В детстве, когда привычный мир рухнул, так было проще: не любить никого и никому не позволять любить себя. Меньше забот. Не сегодня – завтра Сэв сгинет, и ни одна душа не заплачет о нем.

Порой, однако, он забывал, почему эта идея показалась ему в свое время годной.

Сэв продолжал брести, но тут колонна замедлилась. Он украдкой поднял взгляд. Его подразделение – десяток солдат и дюжина рабов – сопровождали тридцать лам, которых купили у заводчика на задворках низовий Пирмонта, горы, приютившей поселения Пиры.

Оказаться так близко и так далеко от дома… В груди защемило. Сэв только и ждал подходящего случая, чтобы покинуть империю, но не думал, что вернется вот так – в рядах ненавистной армии.

Это ведь усилиями империи Пира превратилась в страну-отщепенца, населенную изгоями. Их борьба за независимость унесла тысячи жизней – жизней наездников, овеянных пламенной славой. Жизни Авалькиры Эшфайр, так и не ставшей их королевой, и бросившей ей вызов сестры.

Жизни матери и отца самого Сэва.

Нынче же Пира слыла домом для изгнанников и тех, кто воевал с империей. Или же анимагов, не желающих вставать на учет и мечтающих без опаски использовать дар. Сюда не назначали губернаторов, здесь не действовали законы империи и ни с кого не взимали налогов, здесь даже не стоял гарнизон. Разбойничьи отряды у границы – дело обычное, и, собственно, поэтому Сэва и его сослуживцев обрядили в рванье и разномастную броню. Чтобы не выделялись.

Основная часть войска стояла лагерем на приличном удалении от Паломничьего тракта, главной артерии Пиры. Отряду Сэва поручили обменять повозки – бесполезные на крутых козьих тропах, которыми предстояло идти, – на крепких лам, послушных и спокойных вьючных животных. Вот если бы они гадили меньше. В лагерь надлежало вернуться засветло, и отряд едва успевал.

Так чего же все встали?

Вытянув шею, Сэв шагнул вперед… прямо в теплое скользкое дерьмо.

– Тэйке, – пробурчал он. Если кто и подбросит тебе под ноги кучку помета, так это проказливый бог-оборотень.

Кучка с чавканьем выпустила ботинок Сэва. Тут он поймал на себе взгляд шедшего рядом повинника: тот нахмурился, наблюдая за неудачей Сэва. Он, казалось, следил за Сэвом, потому Сэв и запомнил его. И почему-то повинник всегда оказывался рядом, стоило Сэву угодить в неловкое положение, то есть часто. Раб вроде приходился Сэву ровесником; высокий, широкоплечий; кожа – смугло-золотистая, черные волосы коротко стрижены. На шее – рабская цепь с простенькой табличкой, на которой значились имя, преступление и срок наказания.

Лицо раба выражало скорее любопытство, не враждебность, словно Сэв – некая интересная загадка. Правда, стоило обернуться, и повинник напрягся.

Ненависть к анимагам среди солдат – дело обычное, корнями она уходила во времена Войны крови. Истоки брала в рядах командования – среди офицеров, годами воевавших с наездниками и получивших на память жуткие раны и ожоги, – и спускалась к нижним чинам. Многие из молодых солдат в ту войну осиротели или росли, слушая, как родители с презрением говорят о повстанцах-анимагах и пирейских отступниках. Правды в этих рассказах было мало: не все анимаги происходили из Пиры, равно как не все пирейцы владели анимагией. Однако после войны, когда волшбу объявили вне закона и жизни анимагов оказались под угрозой, многие предпочли бежать в Пиру.

Почти все солдаты ненавидели анимагов, вовсю злоупотребляя положением, ни во что их не ставя. Обращаясь как с преступниками. Да они и были вне закона, и чем бы ни провинились – служили в Войну крови Авалькире Эшфайр, не встали на учет или тайно применяли магию, – в империи их преследовали и либо загоняли пошлинами в бедность, либо, если им нечем было платить, отправляли отбывать повинность на службе империи. Половина солдат когда-то преступили закон, но им все простили. Как Сэву, например.

Анимаги отвечали взаимной ненавистью. Их заклеймили предателями – даже тех, кто не поддержал восстание Авалькиры Эшфайр, – и они страдали под игом империи.

Сэв же застрял где-то посередине: вроде и солдат, но и от повинников почти не отличался.

С другой стороны, его родители были наездниками, и в его жилах текла магическая кровь. Тирания империи заставила скрыть дар, а по ночам ему виделось в кошмарах, как в армии раскрывают его секрет.

Солдаты не знали, что Сэв – анимаг, нашедший способ выжить.

Пусть все так и остается.

Если выяснится, что Сэв – анимаг, то носить ему цепь. А если прибавить к этому преступное прошлое, пожизненный срок обеспечен.

С другой стороны, он в армии, хотя ненавидел и боялся солдат, сколько себя помнил. Наездники отняли у него родителей, разрушили его жизнь и оставили сиротой на улицах Аура-Новы. Их он тоже ненавидел.

Сэв был без роду и племени. Словно овца без стада.

Поглядев на ботинок, Сэв одарил повинника невеселой улыбкой и стал оттирать подошву о ближайший пятачок травы. Повинник покачал головой и отвернулся. Избавиться от помета никак не получалось. Повинник снова повернулся к Сэву и раздраженно похлопал себя по поясу. Озадаченно нахмурившись, Сэв уставился на пустой пояс осужденного, и тут до него дошло, что повинник указывает ему на его собственный ремень. На подвешенный к нему мех с водой – самое то, чтобы смыть дерьмо. Зардевшись, Сэв кивнул в знак благодарности и, вынув пробку, быстренько полил себе на ногу.

Наконец Сэв покончил с обувью и, щурясь, снова посмотрел вперед: сквозь деревья виднелась залитая солнцем прогалина. Посреди нее стояла небольшая хижина с синей дверью. Домик был круглый, с куполообразной крышей – в Пире так многие строили. Наверное, охотничья хижина или жилище какого-нибудь отшельника.

Уходя утром из лагеря, отряд получил от капитана Белдена два приказа: вернуться засветло и никому не попадаться на глаза. Имперских солдат в Пире не жаловали, и вряд ли их маскировка под налетчиков убедит кого-то из местных, если станут присматриваться. К тому же местные и налетчиков не больно любили.

Впереди засуетились, и отряд двинулся дальше. Наверное, решили обойти прогалину стороной: хижина хоть и выглядела заброшенной, явно не пустовала. У дальней стены лежал хворост, тропинку очистили от разросшейся травы, а над трубой вились легкие струйки дыма.

– Эй, салага! – резкий окрик вернул Сэва на землю. Отт. Коренастый и пухлый, пыхтя от усилий, он напоминал Шута из арборийской комедии. Лоскутная куртка только усиливала это ощущение. Не хватало лишь колпака с бубенчиками. Землистого цвета лицо Отта пошло пятнами от загара, по вискам из-под редеющих волос стекали ручейки пота.

– Сэр, – Сэв вытянулся по стойке «смирно». Он намеренно двигался и думал медленно, чтобы не выделяться. Большинство солдат считали Сэва тупым, как болванка для меча, и Сэв изо всех сил поддерживал это впечатление. Служил он послушно, чтобы не придирались, и вместе с тем расхлябанно, чтобы не поручали лишнего.

– Стой здесь, – приказал Отт, тыча пальцем в землю, чтобы Сэв, дурак такой, понял все точно. – Животные отправятся дальше, но ты будешь тут нашими глазами, – добавил он, указав толстыми пальцами на свои глаза. – Убедись, что никто к нам не подкрадется. Мы с Джотамом на разведку.

Отт подтянул ремень, будто готовился к серьезной работе. Джотам, его подельник – сейчас в прямом смысле, – встал позади. Остальные же погнали лам дальше.

Сэв прекрасно понимал, что́ Отт называет разведкой. Империя, может, и простила ему с Джотамом прегрешения, но бандитского дела эти двое не оставили. Даже не ради выживания, но для удовольствия. А ведь еще можно и кошель набить, да куда туже, чем позволяет скудное армейское жалованье. Таких вот «очистившихся», кому простили былые злодеяния, в армии – десятки, и на их проступки закрывают глаза, лишь бы у своих не крали. Джотам и Отт частенько брали в сообщники или оставляли на стреме салаг, неопытных и глупых.

Хорошую кражу Сэв обожал не меньше иного бедного беспризорника, но одно дело – срезать кошель у богатого купца, и совсем другое – обнести какую-то лачугу со сломанными ставнями. Вряд ли у тех, кто живет в ней, есть что-то лишнее.

И вдруг в хижине сейчас кто-то есть?

Сэв знал, что тогда будет.

Прольется кровь.

– Ты, магораб, – рявкнул Отт, обращаясь к ближайшему повиннику, тому самому, который видел, как Сэв вляпался в кучку помета. Магораб. Исполненное презрения ругательство, при звуке которого Сэв поморщился. Впрочем, сам повинник остался совершенно спокоен, только слегка втянул голову в плечи. – Замыкаешь строй. Не хватало еще, чтобы кто-то отстал.

С этими словами Отт – и Джотам с ним – скрылся за деревьями.

Сэв помялся, глядя на повинника.

– Не серчай на него, – пробормотал он.

– Чего? – переспросил повинник. Сэв впервые услышал его голос: низкий, с грудным рокотом.

– Да просто… не стоило им тебя так называть.

Какое-то время повинник пристально смотрел на Сэва, словно пытаясь понять, издевается тот или говорит искренне. Редко какой солдат заговорит с осужденным, а уж извиняться и вовсе не подумает.

Наконец повинник фыркнул – почти удивленно – и, уронив подбородок на грудь, покачал головой.

– Беда не в том, как меня называют, солдат. Хоть рабом, хоть сэром… Беда в том, кто я такой.

Ну конечно. Сэва и повинника отличало только то, что одного поймали на использовании магии, а другого нет. Магия в империи была всегда, и она нужна людям, кто-то не выживет без нее. Как можно ставить волшбу вне закона? Будучи солдатом, Сэв ощущал себя соучастником тирании.

Сэв не нашел что ответить и, вспомнив приказ Отта, подавил чувство вины. Он оставил повинника и двинулся сквозь деревья к прогалине. Встал на самом ее краю, так, чтобы не видеть через открытую дверь, что творится внутри.

Вовсю пекло солнце, и в воздухе слышался легкий аромат древесного дыма, к которому примешивался горьковатый и вызывающий тревогу душок. По лбу скатилась капелька пота; подбитая кожей куртка липла к мокрой спине.

Джотам и Отт приближались к хижине, а тишина сгустилась, словно сам лес затаил дыхание. «Неправильно все это», – думал Сэв. С тех пор как неделю назад отряд пересек границу империи, его повсюду окружали звуки природы. Он привык к шуму Аура-Новы, где тебя глушат толпа да грохот колес по мостовой. Но здесь, в Пире – или в Вольных землях, как ее называли местные, – шум был вовсе не какофонией. Это была музыка, мелодичная и живая; ее ритм удивительным образом успокаивал разум и смягчал исстрадавшуюся душу. Звуки напоминали Сэву о проведенном на ферме детстве, когда его жизнь, никого не интересовавшая, была проста и спокойна.

Ах, если бы все вернуть.

Ощутив прикосновение к руке, Сэв обернулся. Оказалось, к нему прильнула лама, словно бы успокаивая. За ней пришли еще две, а с ними – повинник, который, видно, предпочел остаться с Сэвом, а не следовать, как было велено, за конвоем.

Сэв отпихнул животное. Получилось неожиданно грубо, но приходилось делать вид, что животные ему совершенно безразличны. Даже простую ласку могли принять за магию, а выдавать себя Сэву нельзя.

Повинник прищурился. Неужели ощутил в нем магические силы? Порой, стоило Сэву отвлечься или расстроиться, как способности проявлялись сами собой. Не успевал он опомниться, как к нему, привлеченные помимо воли, подсаживались птица или кошка.

– Ты что тут делаешь? – спросил Сэв.

Повинник раздул ноздри.

– Это ты что тут делаешь? – накинулся он на Сэва. Взгляд его темных глаз устремился Сэву за плечо, туда, где Отт с Джотамом крались к хижине. – Не извиняйся передо мной за грубость солдата, если сам остаешься в стороне, когда тот же солдат грабит невинных и оставляет за собой трупы.

Сэв нахмурился.

– Они не станут меня слушать, – махнул он рукой в сторону Отта и Джотама. – Прости, но здесь, на горе, они успеют натворить дел похуже.

Империя втайне отправила в Пиру двухсотенный отряд не для мирных переговоров. Зачем точно – Сэв не знал, но местных они точно в покое не оставят.

Повинник взглянул на него с нескрываемым презрением.

– И что, тебе плевать?

Сэв уставился на него в ответ. Не то чтобы ему прежде не дерзили, но с тех пор, как он записался в армию, ни один повинник вообще не смел заговаривать с ним. А этот будто не ведает ни страха, ни сомнений.

– Какая разница, что меня волнует? – ответил Сэв. – У меня нет выбора.

Повинник скривился, словно Сэв не только не был выше его по статусу, но был чем-то даже отвратительнее приставшего к ноге помета.

– Выбор есть всегда.

«Ложь», – подумал Сэв.

Не он решил стать сиротой в четыре года и с другими потерявшими родных жить в переполненных приютах, где свирепствовали голод и болезни и от повинности спасало только умение скрывать дар. И когда он убил солдата, то не по своей воле занял его место, примкнув к тем, от кого прятался всю жизнь. Выбор – самообман, развилка на дороге в сказке. В жизни альтернатив нет – разве что сулящих беду.

Если Сэв и выберет что-нибудь, то лишь бегство от смерти и людей, которые ее несут, а не навстречу им.

В тишине, окутавшей лес, даже ветер перестал шелестеть листьями. И тут словно грянул гром среди ясного неба – Джотам ударом ноги выбил дверь.