Глава 10
Вероника
Она изменилась, но изменилась и я. Кровная месть и праведное убийство не проходят бесследно.
В долгом ночном переходе Веронику только и поддерживала надежда отыскать еще яйцо. О Ксепире она старалась не думать, но плечи то и дело опадали, а из груди вырывался полный скорби вздох. Вероника ощущала пустоту, как будто в ней разверзлась бездна, и чем темнее становилась ночь, тем глубже становилась пропасть в душе. Место, которое прежде занимал питомец, онемело. В голове стояла жуткая звенящая тишина. Феникс успел стать частью жизни Вероники и того, как она познавала мир. Без феникса она как будто ослепла и оглохла, стала уязвимой. Можно было призвать на помощь сову или какого-нибудь ночного зверька, чтобы тот указывал дорогу, но у Вероники не получалось не то что применить магию, а просто собраться с силами.
От мысли, что приходится искать нового питомца, тогда как не остыл еще прах старого, в животе все крутило. Но больше ничего не оставалось, Вероника держалась за эту цель. Без нее можно было просто лечь куда-нибудь в канаву и уже не вставать.
Однако вовремя вспоминались слова майоры: «Есть воля – будет и возможность», и Вероника продолжала идти.
Вероника хотела – нет, она должна была стать наездницей. Но не одиночкой, отрезанной и закрытой, как хотела бы Вал. Она найдет себе стаю из десятков, если не сотен, и будет парить с ними в небе на огненных крыльях. Вместе они восстановят справедливость, в которой ее народу было отказано. Исправить то, что стало с майорой и бесчисленным множеством других, уже не получится, но Вероника станет частью перемен, и мир для анимагов снова будет безопасным.
Перед самым рассветом Вероника пересекла мост и вошла в Вайле. Ноги болели, в горле пересохло. Селяне уже готовились выйти в поле, рыбаки грузили сети в лодки, а в пекарне мерцали огни печей.
Отчаянно хотелось забыться сном, но нельзя было терять преимущество во времени. Вал в конце концов догадается, куда направилась Вероника, и догонит ее. Вероника постоянно оглядывалась через плечо в опаске, что из кустов вылетит сестра и утащит ее назад или отчитает за глупость. Тени двигались, деревья шептались, но сестры видно не было.
Понемногу светало. Вероника брела пустыми улочками Вайле, мимо домов с резными фасадами, стоящих отдельно. Заставы всегда располагались на возвышенностях, а деревенька Вайле раскинулась на вершине каменистых обрывов и скалистых холмов; улочки проходили одна над другой. Не заблудиться в извилистых переулках помогал шум бегущей реки, и к тому времени, как Вероника вышла на самую высокую улицу, она уже видела внизу поток: он пробегал под аркой моста и срывался с утеса.
Вероника остановилась отдышаться и оглядеться после долгого подъема. Вид открывался приличный, вот только смотреть на Пирмонте было особенно не на что: сплошь камни да лес. На мгновение Веронике показалось, что она разглядела опушку и хижину.
Она решительно отвернулась. Нечего смотреть назад и вниз. Смотреть надо вперед и вверх. Вдаль тянулся ряд пригожих домов – крупнее любой деревенской лачуги. Оконные клумбы под свежевыкрашенными ставнями полнились цветами. В предрассветных сумерках все казалось серо-голубым, но Вероника знала: при дневном свете постройки заиграют яркими пастельными красками. За домами начиналась роща: верхушки деревьев заслоняли небо. Вероника прищурилась, пытаясь разглядеть каменную башню, но деревья стояли чересчур плотно.
К тому времени, как Вероника, волоча свинцовые ноги, добралась до вершины холма, из-за ломаной линии гор вынырнуло солнце. Белые лучи пронзили пыльный воздух, а Вероника наконец остановилась у заставы Малки. Или того, что от нее осталось: обвалившийся каменный круг на месте фундамента да высокая трава и чахлые побеги среди камней. Рядом на боку лежала часть винтовой лестницы, куски стены и обломки скульптур валялись неподалеку.
– Нет, – усталым голосом прошептала Вероника. – Нет.
Она упала на колени и, крепко зажмурившись, постаралась сосредоточиться: башню разрушили не в войну, не разбойники – так высоко на Пирмонте бои не велись, и ни одна банда или вор не располагали стенобойными механизмами. Башню растащили на стройматериалы или разобрали потому, что она сама грозила обрушиться. Яйца же обычно прятали в самом высоком месте – в идеале там, куда смогут добраться только фениксы. А значит, если тут и была кладка, то давно пропала.
Вероника все равно принялась искать.
Она ворочала тяжелые камни, копала землю. Ломала ногти о раствор, пытаясь залезть в каждую трещинку и расселину.
Отчаяние росло и душило ее. Вероника не заметила, как расплакалась, но вскоре слезы уже застили взор. Ничего не видя, она привалилась к куску холодной гранитной стены.
Невыносимая боль терзала ее. Она утратила не просто Ксепиру. Она лишилась части себя, той, которую добровольно отдала фениксу.
Вероника приняла пустоту, чувствуя, как та обволакивает ее и поглощает. Измождение, с которым она боролась с тех пор, как покинула хижину, наконец одолело ее, и Вероника рухнула в траву.
Ее голова еще не коснулась земли, как она уже уснула.
* * *
Когда она проснулась, лучи жаркого послеполуденного солнца грели ей щеку, а к шее прижималось холодное обсидиановое лезвие.
Вероника поборола инстинктивное желание отдернуться и яростно заморгала на слепящее солнце, разглядывая длинное, грубо сработанное ратовище в руках у девушки. Вероника немного успокоилась, поняв, что это не Вал, – но тут копейщица коснулась оружием ее подбородка, так, чтобы Вероника перевернулась со спины на четвереньки.
– Чего ты тут забыла? – спросила девушка. Голос у нее был на удивление сиплый, а вот в тоне сквозила самоуверенность, свойственная лишь молодым.
– Сплю, – ответила Вероника, не в силах скрыть раздражения на себя за то, что попалась.
Девушка наклонила голову набок, глядя даже не на Веронику, а куда-то ей за спину.
– В отхожем месте?
Вероника в ужасе отпрянула и села. Ее взгляд заметался по развалинам, но ничего, кроме обломков камней, она не увидела. А пятачок травы, на котором она лежала, ничем не выдавал того, что это место использовалось как уборная.
– Я не… тут же нет… – запинаясь, затараторила Вероника, и девушка широко улыбнулась.
Улыбка была озорная, как у девчонки. Хотя разница в годах между незнакомкой и Вероникой казалась совсем небольшой. Спутанные волосы девушки отливали медом в теплых лучах солнца. В них застряла разная мелочь, но вряд ли ее намеренно вплетали в пряди – просто мусор, который не вычесали. Подозрения подтвердились, когда Вероника заметила клубок паутины у правого уха девушки и воробушка, сидевшего на ее левом плече. Должно быть, ее противница – анимаг.
Девушка небрежно опустила копье и расслабилась.
– Здесь больше не гадят, – пожала она плечами. – Но дрыхнуть тут все равно странно.
Она повела подбородком в сторону стены прямо за спиной у Вероники. Та немного помедлила, опасаясь оружия в руке у девушки, и лишь потом обернулась. В стене было вырезано лицо – едва различимое под слоем лозы и грязи. Когда Вероника отчаянно искала тут яйца, она его заметила, не обратив внимания на детали. Теперь же она разглядела, что это – перевернутое лицо женщины, державшей в руках чашу. Должно быть, водное божество – их обычно изображали с полными воды сосудами. Надпись стерлась, но под слоем земли Вероника нащупала вкрапления цветного стекла, кусочки мозаики, которую обычно выкладывали на полу в банях. Должно быть, купель была частью заставы.
Обернувшись, Вероника встала. Девушка оказалась на голову ниже ее, чумазая и тощая, а ее бледные, песочного цвета щеки и плечи от долгого пребывания на солнце покрылась веснушками. Копье она наверняка смастерила сама: вместо древка приспособила не слишком-то прямую, узловатую ветку, зато наконечник из обсидиана, примотанный полоской промасленной кожи, выглядел острым.
– Зла не причиню, – с усмешкой пообещала девушка. Ее словно смешила осторожность и подозрительность Вероники. Как будто не она разбудила ее, приставив копье к шее. Птичка у девушки на плече что-то чирикнула, будто напоминая о чем-то, и она кивнула в ответ.
– Звать как? – спросила она.
Вероника медлила. Она боялась, что, произнеси она свое имя вслух, и Вал услышит, примчится.
– Вероника, – шепнула она.
Девушка указала на себя:
– Я Воробейка, а это – Чири́к.
Птичка услужливо чирикнула, и Вероника поняла, что не зря заподозрила в девушке анимага. Они нередко заводили питомцев, привязываясь к ним почти так же, как наездники – к фениксам, только без магических уз.
Вероника протянула руку в знак приветствия, но девчонка продолжала смотреть куда-то ей за спину. Наконец молчание заставило ее нахмуриться. Она моргнула, чуть наклонила голову вбок, и Чирик вылез у нее из волос, перелетел в протянутую руку.
Морщинки на лбу Воробейки разгладились, и она пожала руку Веронике.
Да она незрячая! Чирик тем временем поднялся Веронике на плечо и присмотрелся блестящими черными глазками. Он, должно быть, служит девушке проводником – так же, как совы и прочие ночные твари помогают ориентироваться в темноте Веронике.
Мысленно Вероника осторожно потянулась к Чирику. Едва она коснулась его разума, как Воробейка радостно ахнула.
– Так ты анимаг! – Ее щеки вспыхнули румянцем. Чирик снялся с плеча Вероники и устроился на плече Воробейки. Они одновременно наклонили головы вбок, и Воробейка осмотрела округу – не глазами, конечно же, а при помощи магии. – Вот только одна.
Вал не позволяла Веронике заводить питомцев. Даже те создания, что время от времени помогали ей, удостаивались от сестры лишь презрения. Вал говорила, что только фениксы достойны уз, а анимаги, заводящие кошек и псов, обманываются бледной тенью магической связи.
Вероника кивнула, но тут же вспомнила, что девушка не видит, и добавила:
– Да, я одна.
От этих слов у нее перехватило горло. Не прошло и дня, как она лишилась питомца и сестры. Но если потеря Ксепиры была как свежая ножевая рана, кровоточащая и жгучая, то о сестре Вероника горевать отказывалась. Ведь это из-за Вал они разлучились: Вал намеренно уничтожила самое дорогое, что было в жизни Вероники. Хладнокровно и безжалостно.
– Пока одна, – добавила Вероника.
– Пока, – кивнув, повторила за ней Воробейка, так, будто слова Вероники – высочайшая мудрость. – Порой приходится жить в одиночестве. Но не всегда. Глянь, сейчас ты со мной. Больше ты не одна.
Вероника облегченно выдохнула. Нахмурив брови, она еще раз оглядела опушку. Знала ли Вал, что это место в руинах? Или намеренно запутала Веронику, чтобы та не последовала за ней?
– Воробейка, я… – Не успела Вероника договорить, как девушка схватила ее за руку и потянула за стену с изображением водяной богини.
Сбитая с толку, спотыкаясь, Вероника последовала за ней. Из-за деревьев долетели смутные голоса и мерный грохот колес.
Вероника сразу подумала о бандитах, потом – о солдатах, которых встретила у хижины. Но вот она выглянула из-за угла и увидела…
В крытой повозке, запряженной парой крепких горных лошадок, ехали пожилой мужчина и подросток. Одеты они были просто, как и многие местные селяне: короткие куртки и бриджи, – но вот на поясах висели кинжалы. В дорогу вооружиться ножом – дело обычное, однако за спиной у парнишки виднелся лук. Мужчина с виду был местным, зато мальчик цветом кожи напоминал Воробейку, а его светло-каштановые волосы отливали золотом.
Стоило старшему чуть слышно заговорить раскатистым басом, как Воробейка заметно расслабилась.
– Это стюард, – сказала она, хотя вставать и приветствовать мужчин не торопилась. Может, так даже правильней: вооруженный луком парнишка настороженно озирался. Вдруг он – телохранитель?
– Чей стюард? – спросила Вероника, следя за тем, как медленно катит повозка. Стюарды, как правило, следят за хозяйством в домах богатых господ и купцов в районах вроде Мраморной улицы, где живет элита империи. Вероника видела, как стюарды ходят по рынку и покупают все самое лучшее: еду, вино, наряды – для хозяев. Зато в Пире идея поместий, заполненных прислугой, не прижилась: даже самые богатые купцы, фермеры и торговцы держали только повара, анимага или укротителя и, может, еще уборщицу.
Воробейка отвернулась и, привалившись спиной к стене, принялась дергать кончик завязки на копье.
– Губернатора-изгнанника. Говорят, это старый отшельник, не покидающий поместья. Только раз в месяц-два посылает стюарда по деревням. Иногда тот присматривает конюха или…
Дальше Вероника ее не слышала. Голос стюарда становился отчетливей, и вот она – пораженно – различила слова на древнепирейском. Он уже лет сто как перестал быть государственным языком, медленно уступая наречию торговцев.
Зато Вероника им владела, потому что древнепирейский преподавали аристократии. Майора, будучи наездником, выучила его. Рождена она, как и Вал с Вероникой, была простолюдинкой, но статус наездника даровал доступ в высшие слои общества. По крайней мере так было раньше.
Вероника не сразу поняла, о чем речь. После смерти бабушки она не часто говорила на пирейском. Но одно слово она никогда не забудет, об этом Вал позаботилась.
И слово это – фениксэры.
Укротители фениксов.
Вероника вскочила на ноги, высматривая возницу и его спутника, надеясь лучше расслышать их речь. Говорить они продолжали на пирейском, и, читая по губам, Вероника стала понимать их лучше.
– …хватит на всех, даже на подкрылков. В прошлом месяце кончились.
Сердце Вероники заколотилось. Подкрылки – это же ученики наездников. Стюард с помощником тут по делам укротителей!
Впрочем, дальше подслушать не получилось: дорога вскоре сделала поворот, и повозка скрылась из виду.
– Он всегда ездит на рынок в Вайле, – сказала, поднимаясь на ноги, Воробейка.
– Рынок… – пробормотала Вероника, разворачиваясь на месте и глядя на уходящий вниз склон холма. – Где…
– Идем, покажу, – позвала Воробейка. Чирик в знак согласия залился радостной трелью и устремился вперед, указывая путь.
* * *
Воробейка даже не думала искать тропинку. Шла напрямки через деревья вниз по склону, точно вода, что выходит из берега, – быстро и гладко. То ли так хорошо видела глазами летевшей впереди птички, то ли знала местность как свои пять пальцев и в поводыре не нуждалась. Копьем она работала, словно тростью: убирала с дороги ежевичную лозу и находила трухлявые бревна.
Вероника как могла поспевала за ней, спотыкаясь об узловатые корни и цепляясь волосами за ветви. Голова шла кругом.
Встреча со стюардом придала Веронике надежду, которой так не хватало, и помогла собраться с мыслями. Застава оказалась пустышкой, но не все потеряно. Стюард упомянул и наездников, и учеников, а значит, кому бы он ни служил, его хозяин-изгнанник – укротитель. Живой и действующий.
Кто знает, вдруг стюард заберет Веронику с собой на обратном пути? От этой мысли на душе посветлело: есть шанс!.. С другой стороны, стюард и помощник не так просто переговариваются на древнепирейском и делают вид, что просто работают в загородном поместье.
Не хотят, чтобы посторонние опознали в них наездников.
Мудрый ход, особенно в низине, так близко от границы с империей. Но как они поступят, признайся Вероника, что узнала их секрет: примут с распростертыми объятиями или разозлятся?
– Воробейка, что ты там говорила про конюхов? – спросила Вероника, припомнив недавний разговор.
– Обычно стюард приезжает за припасами, финиками и медовым вином, – ответила девушка, – но иногда ему требуются лишние руки на конюшне и псарне, и он набирает помощников.
– Анимагов? – уточнила Вероника. Уж конечно, «конюхи» – это маскировка, чтобы не привлекать внимания.
Воробейка кивнула:
– И только парней.
– Что?.. почему? – спросила Вероника; ее замысел пошел прахом. Испокон веков наездники делились на мужчин и женщин. Сперва появились наездницы, избранницы Азурека – точнее, Аксуры, мысленно поправилась Вероника и тут же подумала о Вал. В сердце вспыхнул гнев, но Вероника поспешила погасить его, не давая сестре одержать верх. В первых пирейских племенах охотились и воевали женщины, потому Аксура и выбрала их, чтобы биться с тьмой и вернуть в мир равновесие. Лишь в следующем поколении фениксов седлали и дочери, и сыновья. Даже в золотой век империи наездниц всегда было больше.
А может, стюарду и правда нужен конюх? «Как будто девчонки на это не годятся», – раздраженно подумала Вероника.
– Дело вроде в койках, – неуверенно продолжала Воробейка. – Можно подумать, девчонки с мальчишками не могут спать вместе, не пытаясь пырнуть друг друга.
Вероника искоса глянула на Воробейку, пытаясь понять: то ли она так неуклюже намекает на нечто деликатное, то ли правда считает, будто стюарда волнуют драки.
И все же мысль занимала ее. Неужели все так? Неужели Вероника нашла укротителей, которые восстанавливают силы на Пирмонте, лишь затем, чтобы узнать, что ей не суждено быть их частью?
Должно быть, тут какая-то ошибка. Она пойдет к ним и убедит, что ей среди них самое место.
Выйдя на дорогу, Воробейка принялась указывать на дома, объясняя, кто где живет и чем торгует. Она знала все о купеческих семьях, друзьях, старых обидах и новых романах, а если сомневалась, кого видит или куда забрела, то хватало тихого щебета Чирика, чтобы сориентироваться.
Здания были по большей части сложены из местного камня, а вот крыши и ставни – сделаны из перекрещенных реек, окрашенных в поблекшие на солнце голубой, желтый и красный цвета. Бренчащие ветроловки и яркие краски разбавляли серость камней.
И хотя Пира была частью империи почти две сотни лет, бесчисленный пантеон имперских богов здесь не прижился. Люди молились трикстеру Тэйке – прося удачи, или Мизерии – ради милосердия, но эти боги пришли из долины, и обращение к ним больше напоминало суеверие. Вообще, пирейцы верили в двух богов: Аксуру и Нокс, но кто станет поклонятся богине смерти и тьмы? На похоронах жгли благовония, скорбящие прятали лица за черными вуалями, а в остальное время Пира принадлежала Аксуре. Ее круглые глаза рисовали на порогах и у входов – для защиты от неприкаянных душ, – а в открытых окнах висели тотемы фениксов из крашенных в красный голубиных перьев.
Удивляло, как прохладно местные встречали Воробейку, тогда как сама она знала их вдоль и поперек. Она была для них чем-то вроде надоедливой мухи. Может, у нее тут ни семьи, ни друзей? Может, она и родом-то не из Вайле? Внешне она напоминала выходца из Стели или Южной Арбории, а в Пире живет – или прячется – много пришлых. От мысли, что Воробейка – одиночка, Вероника ощутила к ней еще большую близость и, пробираясь шумными улицами, старалась не отставать.
Когда же они наконец нагнали стюарда, то уже не слышали его – гомон стоял слишком громкий. Подойти Вероника боялась. К тому же если стюард с пареньком разговаривают на пирейском, желая сохранить дела в тайне, они уж точно не обрадуются, если Вероника обратится к ним посреди гудящего рынка.
– Ты на них пялишься, – заметила Воробейка. Это был не вопрос. Нахмурившись, она чуть наклонила голову вбок, словно прислушиваясь к голосам.
– Э-э, да, ты права, – пробормотала Вероника, отвернувшись и делая вид, будто присматривает себе шарфик. Хозяйка лотка глянула на девушек с подозрением: стоят тут, босые и чумазые, – а когда Воробейка принялась с задором перебирать шарфы, шлепнула ее по руке.
– А зачем? – спросила Воробейка у Вероники, словно и не заметив рукоприкладства. Она отвернулась от лотка и раскрутила копье. Прохожие с охами бросились в стороны.
Вероника огляделась: теперь их обходили стороной.
– Думаю, они наездники.
Вероника сама не знала, с какой стати доверяет такие сведения Воробейке, но ей пригодилась бы помощь.
– О, наездники, – с придыханием повторила та, и ее глаза заблестели. Она воткнула древко в землю. – Лира Защитница. Мудрая королева Малка и Тракс. Золотая Королева Аурелия.
– Воробейка, ты слышала о них что-нибудь в последнее время? Они как-нибудь связаны со стюардом?
Девушка покачала головой:
– Буду слушать усерднее.
Не говоря больше ни слова, она метнулась к повозке стюарда.
– Воробейка! – зашипела Вероника. Она устремилась следом за проводницей, едва успев отскочить с пути тележки, запряженной лошадьми, и увернуться от торговца рыбой – тот вовсю размахивал руками, нахваливая свежайший утренний улов. Наконец она догнала Воробейку у повозки стюарда.
Вероника открыла было рот, чтобы сказать, мол, уйдем, а не то нас застукают, как Воробейка прижала к ее губам холодные маленькие пальцы.
– Свободных комнат нет, – сообщил стюард с противоположного конца повозки. Следом послышались пыхтение и возня грузчиков. – Уедем перед самым рассветом. Потом – в Рашли, далее – до Петратека. Пойдешь проведать ее?
– Если вы не против, мастер Берик, – ответил парнишка напряженным от тревоги голосом. Мастер Берик. Мастер-наездник? Так обращаются к полноправному укротителю. Если всякого, кто оседлал феникса, можно назвать наездником, то в армии укротители делились на два ранга: мастера и подмастерья.
– Эллиот, не забывай: без титулов.
– Да, конечно… простите, сэр.
– Времени у тебя полно, главное – вернись до утра.
– Успею.
Берик вздохнул:
– Если бы не строгость коммандера… ты мог бы забрать ее. Твоя сестра – она ведь тоже анимаг?
– Как и все в нашей семье. Она бы пришла со мной, если бы он позволил. – Голос Эллиота дрогнул от сдерживаемой горечи. – Ей страсть как хочется в наездники.
Берик откашлялся, и Вероника испугалась, как бы он не услышал стук ее громко бьющегося сердца.
– Как бы там ни было, тебе повезло, что она приехала сюда навестить родню.
– Да, сэр, я пойду.
Услышав шаркающие шаги, Вероника слишком поздно сообразила, что парнишка вот-вот обогнет повозку и увидит их. Она выпрямилась и потянула за собой Воробейку.
Эллиот и правда застал их у откинутого клапана тента, возле груза.
– Эй! – крикнул он, первой обратив внимание на Воробейку. Как и торговка шарфами, он сразу же приметил спутанные волосы и грязную одежду и решил, что добра от оборванки ждать не стоит. – Прочь, воровка!
Он кинулся к ней, угрожающе замахнувшись, но путь ему преградила Вероника. Она вскочила между ними инстинктивно, не желая давать Воробейку в обиду. Хватит с нее жестокости.
– Она не воровка, – резко сказала Вероника, положив руку на плечо Воробейке. Говорила она неожиданно уверенно. Чирик тоже разразился щебетом, нарезая широкие круги. Эллиот опешил.
Он уставился на птицу, потом на Веронику, которая, к слову, выглядела едва ли лучше Воробейки.
– В чем там дело? – спросил Берик, обходя повозку. Вероника застыла на месте: этого она не ожидала. Она хотела просто защитить Воробейку. Меньше всего хотелось предстать воровкой или смутьянкой в глазах человека, который мог бы осуществить ее мечты.
Не говоря больше ни слова, она подхватила Воробейку под руку и потянула за собой через толпу. Чирик полетел следом. Вероника обернулась – их не преследовали. Уходили-то они с пустыми руками, а значит, ничего не прихватили. И все же внутри у нее все сжалось: неужели она сама все испортила?
– Ты заступилась за меня, – сказала Воробейка, когда они остановились на краю рынка. Она вытянула руку в сторону, и Чирик сел ей на ладонь. Девушка, нахмурив брови, повернулась к нему и потрепала по головке. – Еще никто не заступался за Воробейку и Чирика.
– О, – рассеянно произнесла Вероника, все еще думая, как быть дальше. Воробейка говорила так искренне, что защемило сердце. – Не стоит. Ты была добра ко мне и помогла. Чирик тоже, – добавила она, и Воробейка просияла.
– Стюард на ночь остановился на кухне, – сообщила она, явно желая помогать и дальше. Она указала Веронике за спину – туда, где Берик вверял повозку заботам хозяина постоялого двора. Эллиот к тому времени уже ушел – на встречу с сестрой и родственниками, у которых она гостила. – Провести тебя в его комнату? Знаю ходы для прислуги.
– Нет, – вскинулась Вероника, испугавшись, что Воробейка помчится навстречу еще большим неприятностям. Не дело приставать к человеку, пока он трапезничает, или вламываться к нему в комнату. Стюард сказал, что останется в деревне до рассвета, так что надо будет его просто подкараулить. Вероника не отпустит его, не добившись ответов. – Я пережду здесь до утра.
К удивлению Вероники, Воробейка осталась с ней.
Когда рынок закрылся и солнце опустилось к горизонту, Воробейка пошла к черному ходу кухни и выклянчила для них с Вероникой ужин. При виде нескончаемых завитков дыма, что поднимались над сводчатой крышей, Вероника вспомнила погребальный костер Ксепиры – и ее тут же захлестнули воспоминания. Она стала задыхаться. Вспомнила мрачный и злой блеск во взгляде Вал, густой аромат овощного рагу и предсмертные хрипы Ксепиры. Ее бездыханное тельце и то, как быстро его забрал огонь.
Веронику будто ударили под дых, и все же она с трудом, дрожа, заставила себя сделать вдох. Нельзя же вот так расклеиваться всякий раз, как в голове возникает образ ее феникса. Вал считала, что младшая сестра не сумеет жить дальше – да просто выжить – без ее помощи, а Вероника отказывалась подтверждать ее правоту. Она знала, что надо делать, пусть даже ощущала себя при этом предательницей. Вероника сглотнула вставший в горле комок. Какие-то часы назад Ксепира была для нее источником силы, частью ее собственного естества. Теперь же она – источник отчаяния. Как же Веронике двигаться дальше с таким грузом на душе?
Закрыв глаза, Вероника выровняла дыхание. Ксепиру она не забудет – та не уйдет, никогда, – но память о ней можно запрятать глубоко-глубоко. Этот прием она переняла у Вал или, скорее, освоила благодаря ей. От такой сестры сложно что-то утаить, и потому Вероника придумала несколько трюков.
Некоторые мысли, оказалось, можно спрятать глубоко внутри разума, чтобы не возвращаться к ним, и люди вроде Вал, тенемаги, не смогут о них узнать. Правда, от себя Вероника еще ничего не скрывала, но попробовать стоило.
Она представила себе пустой пыльный уголок внутри разума – в самой его глубине, незаметный, о котором легко забыть. Вот там-то она Ксепиру и спрячет. «Ненадолго», – пообещала она себе, разозлившись, что обстоятельства вынуждают действовать так хладнокровно да еще напоминают о Вал. Ненадолго, повторила она.
Бережно, будто коллекционер – самые хрупкие и ценные предметы, Вероника собрала все то нежное и счастливое, что помнила о Ксепире, что испытывала к ней: как птенец вылупился, как первый раз неуверенно взлетел, мягкость и тепло его перьев. Пережив радость каждого момента еще один, последний раз, она убрала все их в этот темный уголок. Она представляла его себе как мысленный тайник, скрытый и незаметный, но не забытый. Ксепира останется ее частью. Навсегда.
Питомец медленно исчезал из памяти, а тяжесть на душе ослабевала. Пропасть в сознании, оставшаяся после трагедии, сменилась пустотой. Спокойной и мирной, невзирая на смуту у самой поверхности.
Когда-нибудь позже, наведя в жизни порядок, Вероника найдет время как следует поплакать о Ксепире.
* * *
– Если возьмут, отправишься с ними? – спросила Воробейка спустя несколько часов после ужина. – Станешь прославленным воином, как Авалькира Эшфайр?
Она играла с мотыльком: ловила и отпускала, бормоча ласковые слова. Общаться с насекомыми невероятно трудно, их разум слишком мал и чужд для людей, и анимаги не умели проникать в него. Обычно. Вероника не удивилась бы, узнай она, что Воробейка – исключение.
– Надеюсь, – с улыбкой ответила Вероника. – А ты что станешь делать?
Об этой девушке она не знала ничего: ни откуда она, ни куда идет. Может, Воробейка и сама этого не знала.
– Давненько мы не наведывались в Раннет, – вздохнув, ответила Воробейка и отпустила приятеля-мотылька. – Может, туда и двинем.
Ее ручной воробей согласно защебетал, давая понять, что значит «мы».
Вскоре Воробейка уже вовсю храпела. Вероника спала вполглаза, боясь упустить момент, когда стюард отправится в обратный путь. Она видела, как рыбаки выходят к лодкам, и слышала ароматы из лавки пекаря. Перед самым рассветом вернулся Эллиот – он зябко сутулился, а может, его снедала мысль о расставании с близкими.
Когда в золотистых рассветных лучах с конного двора выехала повозка, Вероника ждала ее у ворот.
– Простите, – обратилась она к перебиравшему какие-то бумаги Берику, чем напугала его. Эллиот в это время поправлял тент и не слышал ее, но при виде Вероники нахмурился.
– Да? – ответил стюард. И если Эллиот вспомнил Веронику, то на лице Берика отразилось только легкое учтивое выражение.
Вероника тяжело сглотнула.
– Я слышала… знаю, что вы… фениксэры, – тихо сказала она.
Берик, наклонившийся, чтобы расслышать ее, резко выпрямился.
– Прости, девочка, – сказал он, – но я не понимаю древнепирейского.
– Прошу вас, – взмолилась Вероника, преграждая ему дорогу. Выглядела она, должно быть, и правда жалко, потому что Берик остановился. – Я хочу с вами. Я анимаг и…
– Ты что-то путаешь. Я управляю поместьем, а вот это – мой помощник.
– Ваш подкрылок? – упрямо уточнила Вероника.
Берик напряженно улыбнулся и сделал жест подошедшему Эллиоту забираться в повозку.
– Послушай, девочка, и слушай внимательно, – быстро зашептал он. – Что бы там тебе ни показалось, забудь. Ради своего же блага. Даже если бы я вербовал ребят – а я их не вербую, – и даже если бы вербовал анимагов – а это не так, – то, боюсь, ты нам не подходишь.
– Это потому, что я не мальчишка?
Стюард посмотрел на нее с грустью и сожалением, как будто не в первый раз уже и явно без удовольствия отвергал кандидатуру девочки.
– Знаю, это несправедливо, но у него свои мотивы.
У него… У коммандера, которого еще вчера упоминал Берик. Не успела Вероника что-либо возразить, как он ободряюще похлопал ее по плечу и запрыгнул в повозку.
Глядя им вслед, Вероника переживала целую бурю эмоций. Да, она не получила желаемого, но стюард косвенно подтвердил, что он – наездник. А раз на Пирмонте есть хоть один наездник, это уже повод для радости.
– Что сказал?
Вероника от удивления аж подскочила на месте – Воробейка подошла незаметно. До этого девушка держалась в тени близ корчмы, но как только Берик уехал, потихоньку скользнула к Веронике.
– Все как ты говорила: они набирают только мальчишек, – пробормотала Вероника, все еще пытаясь понять, что хотел сказать стюард: неужели в будущей армии наездников будут только мужчины?
Воробейка пожала плечами:
– Ну так стань мальчишкой.
Вероника аж перестала дышать и с удивлением уставилась на Воробейку. Стань мальчишкой…
Как все просто. И гениально.
Именно так Вероника и поступит.
* * *
Аура, первая столица королевства Пиры, располагалась на высочайшей вершине Пирмонта. Она была построена вокруг Вечного пламени, огромного колодца, где горел тот самый божественный огонь, в котором тысячу лет назад прошла испытание Нефира. И после того дня он не угасал, подпитываемый газами из горных расселин.
Вечный Пламень окружали скалы, пронизанные жилами драгоценных металлов. Пирейцы медленно выдалбливали прямо в склонах храмы и статуи, а вкрапления золота отражали свет пламени, даруя стенам золотой блеск, откуда и пошло название Аура, Золотой город.
Постепенно пирейцы расселились по вершинам горы, обживая места, добраться до которых могли только укротившие фениксов. Лишь когда угасло Вечное пламя, они отправились искать новые земли и богатства. В том, что пламень угас, многие видели знак: Аксура недовольна ими, пирейцы впали в немилость богини. До того каждый феникс вылуплялся в вечном огне, который был неотъемлемой частью жизни древних наездников. В том божественном пламени жизнь начиналась, в нем сжигали умерших; в его свете справляли праздники и играли свадьбы, отправляли обряды…
Новая королева Элизия понимала, что народу нужен не просто новый дом – они должны все начать сначала. После долгих лет, что возводили Пиру и обороняли ее границы – а она охватила весь Пирмонт и Предгорье, – Элизия наконец устремила свой взгляд дальше, на другие земли. И она постановила, что истинная цель ее народа – распространить свет Аксуры на все уголки мира.
Гремели битвы, заключались союзы, договора и проводились новые границы. И вот уже пирейские королевы выходили замуж за королей из долины, и возникла Аурейская – или, проще, Золотая – империя, и пирейцы больше не возвращались к высотам горного дома.
«Мифы и легенды Золотой империи и стран за ее пределами», собрание историй и отчетов из Архивов Мори, 101 г.п.и.
