Глава шестая
Соответствующие инструкции относительно обращения с полковником Половцевым и его спутницей, принимающие во внимание его чин и статус, у старшего опергруппы наверняка были, поскольку он с должным тактом осведомился, куда их доставить.
Вадим уточнил, кто именно десантников сюда направил, и, когда услышал, что в отсутствие полковника Неверова и капитана второго ранга Кедрова задание было получено от подполковника Стрельникова, успокоился окончательно.
– В таком случае отвезите нас в дачный поселок рядом со Сходней, задержанных же изолируйте положенным образом. До утра. Перед первым допросом я сообщу следователю необходимые обоснования.
– Будет исполнено, господин полковник. Тем более мне приказано вам передать: «Отдыхайте, сколько сочтете нужным. После чего соблаговолите подъехать по известному адресу. Если дорогу не помните, перезвоните. Машину пришлем».
Вертолет приземлился прямо на территории дачи Василия Кирилловича Бельского. Места там оказалось достаточно.
На Майю случившееся подействовало несколько сильнее, чем на Ляхова. Тот привык за время армейской службы и продолжительного общения с Тархановым и товарищами по Академии к острым коллизиям. Кроме того, когда работаешь плотно, с полной отдачей, рефлексировать некогда. А когда все закончилось, вроде и незачем.
У трапа Ляхов машинально поднес ладонь к пустой голове, кивнул офицеру, поддерживая Майю под локоть, пошел к крыльцу. На него уже вышел прокурор, разбуженный ревом мотора и вихрем от винтов, сгибающим деревья. От калитки бежал охранник со страхолюдного вида собакой на поводке.
Вертолет взлетел, унося в своем нутре троих арестованных и отделение «печенегов».
– Нет, все-таки Герой России, – философически заметил поручик, устроившись между креслами первого и второго пилотов и закуривая, чего не позволял себе с начала и до конца операции, – что тут скажешь: в одиночку попал в крутую переделку, всех сделал и усмехается, как будто так и надо. Я слышал, они с нашим Невером где-то на Востоке вместе воевали. Там и отличились.
– На вид и не подумаешь, – ответил первый пилот.
– Если б на вид можно было подумать, – многозначительно ответил поручик. – Но девица у него вообще полный отпад. Ножки – обратили внимание? А это… Мне б такую, и никаких крестов не надо.
Первый пилот был мужчина практического склада.
– Если б не кресты, и бабы такой, пожалуй, с ним бы не было…
– А то ж, – подвел итог второй пилот.
Несмотря на должность, жизненный опыт и отсутствие особых причин для переживаний, кроме несколько странного дочкиного звонка, прокурор встретил их в достаточно расстроенных чувствах.
«Стареет, наверное, – подумал Ляхов, – дочка единственная, общается бог знает с кем, а тут еще боевые вертолеты валятся прямо на голову».
– Пойдем, пойдем, папочка, все у нас хорошо, только двери вели запереть и дай нам чего-нибудь выпить, – несколько своеобразно успокоила отца Майя.
Ляхов уже здесь бывал, недавней зимой, но по-хорошему не успел осмотреться. И в этот отцовский кабинет Майя его не водила.
А здесь было уютно. В том смысле, что место идеально приспособлено для уединенной работы, научных размышлений и сопряженного с ними отдыха.
Сегодня, как Вадим заметил, Василий Кириллович, гадая, откуда и зачем звонила ему посланная на несложную вроде бы работу дочь, утешался длинной сигарой и виски «Джек Даниэльс» без всякого льда и содовой.
Докуренная до половины и погасшая сигара лежала на краю хрустальной пепельницы, хотя запах драгоценного дыма еще витал в помещении, на треть опустошенная бутылка стояла рядом.
Что ж, есть повод продолжить.
– Садитесь, рассказывайте… – не слишком радушно предложил прокурор. Да и понятное дело. Только задремал – и разбудили. Многие такое плохо переносят. Был он, по ночному времени, причесан на скорую руку, из-под длинного вельветового халата выглядывали полосатые пижамные брюки и шлепанцы на босу ногу.
Ляхов сел, дисциплинированно дождался, пока прокурор ему нальет на три пальца в тяжелый, как артиллерийская гильза, стакан. Выпить в человеческой обстановке ему очень хотелось, ибо, как говорил персонаж одного из популярных в детстве романов, «он устал сражаться с убийцами».
Потягивая очень неплохое виски, плавно оттаивая душой, он предоставил Майе рассказывать обо всем, что случилось, в собственной интерпретации, справедливо полагая, что это было в куда большей степени их дело, нежели его.
Отец, посылая дочь в разведку, обязан предвидеть, во что это может вылиться.
Отдыхать в глубоком кресле было невероятно приятно, тем более что до сих пор он еще не пришел к убеждению, что все, вопреки первому впечатлению, закончилось вполне благополучно.
Он даже, кажется, ухитрился слегка задремать.
– Что, Вадим Петрович, так и было? – разбудил его голос прокурора.
– Ага! Совершенно так.
Хотел было уточнить, что конкретно подразумевает Бельский под словом «так», но вспомнил историю из мемуаров адмирала Исакова.
Кажется, в 1920 году для офицеров Черноморского флота были организованы курсы повышения оперативного мастерства. Один из штурманов, продремав в кают-компании «Императрицы Елизаветы» весь доклад представителя Главморштаба, посвященный животрепещущей теме прорыва «Гебена» в Черное море, грамотно проснулся от аплодисментов аудитории. Услышал благодушный голос докладчика: «Вопросы будут?» – и одновременно увидел устремленный на себя суровый взгляд командира линкора. Не полностью «войдя в меридиан», решил проявить активность.
Мол, не спал я вовсе, а просто внимал, погрузившись в себя, глубокой военно-морской мысли. Огляделся растерянно, увидел на грифельной доске плакатик с темой и схемами и ляпнул от души: «А вот хотелось бы уточнить, господин капитан первого ранга, а прорвался все же «Гебен» в Черное море?»
Кают-компания обмерла, не зная, хохотать или стонать, а командир спокойно пожал руку ошарашенному лектору: «Спасибо за содержательное выступление. А лейтенанту я лично отвечу. У меня в каюте после развода».
Так вот в такой роли Ляхов оказаться не хотел.
– Так как же вы сумели столь быстро сориентироваться? Ей-богу, я готов фуражку перед вами снять, если б она на мне сейчас была. Отдых, ресторан, случайно взглянувший на вас мой сотрудник – и вы сразу все поняли? При всем моем опыте – удивляюсь!
– Простите, ваше превосходительство, я и сам не могу этого объяснить. Интуиция, наверное… – Вадим, после хорошей порции виски ощутивший душевный подъем, сказал то, что в другой ситуации говорить бы не стал. – Оно, конечно, и ваш сотрудник – человек неподготовленный. Что за дело – идти на решительную акцию и излучать вокруг себя агрессию в сто киловатт. Пялясь при этом на клиента желтыми от злобы глазами. Как вы их там у себя воспитываете?
Грубо, конечно, получилось, и в то же время смешно, что после его слов Бельский ощутил перед ним бы даже и вину.
Ему бы еще склонить седеющую голову: «Ну, что поделаешь, недорабатываем с кадрами!»
Сказал же прокурор совсем другое:
– Майя изложила вам то, о чем я просил?
– Попыталась, но не все успела. Однако основной смысл я понял.
– Вот и хорошо. Во-первых, примите мою благодарность за все… За дочь, за Герасимова. А во-вторых – сами видите, оснований поговорить начистоту у нас становится все больше и больше.
Ляхов привычным жестом пожал плечами. В смысле – вам виднее. О том, что сейчас ему будет говорить Бельский, он тоже знал заранее. Не дословно, но по смыслу.
Вообще, другой на месте Василия Кирилловича начал бы ахать и возмущаться, какой, мол, сволочью оказался надежный (а как же?) сотрудник, и выражать прочие интеллигентские эмоции, как бы отводя от себя вину перед человеком, от которого решение его участи почти и не зависело.
Но Бельский так поступать не станет, хотя и представляет, какие неприятности по службе его ждут в ближайшем будущем. А может быть, именно поэтому.
Так примерно и вышло.
А Майя сидела напротив, напряженно сцепив пальцы. Кажется, ее очень волновал исход беседы отца с другом. И неизвестно, по политическим причинам или же по личным.
– Я бы, господин полковник, хотел, чтобы вы знали: никаких специальных пристрастий у меня нет. Должность и вытекающие из нее обязанности – это само собой. Но в принципе… Готов примириться с любым государственным устройством, при котором лучше будет России. Вы меня поняли?
– Чего ж не понять? Тут мы с вами абсолютные единомышленники. Правительства и даже означенные устройства приходят и уходят, а Россия остается.
Ничего странного в поведении прокурора Вадим не видел. Так себя и должен вести нормальный мыслящий человек, если намечаются в стране политические катаклизмы. Благородство и абстрактно понимаемый долг требуют одного, здравомыслие и рационализм – совсем другого.
Действительно, не нынешнему же премьеру с его кабинетом служить, живота не щадя. Исполнять за жалованье положенные функции – обязательно, пока…
Пока не встанет обычный русский вопрос: «А делать-то что?!» К повседневной, мирной службе этот экзистенциальный вопрос отношения не имеет. А если появляется выбор? Человеку-то уже шестой десяток, думать о боге, может, и рано, но задуматься о судьбе детей и внуков уже не грех.
И если вдруг обозначилась ситуация, что жизнь может повернуться и так и этак, на старости лет оказаться не на той стороне – просто глупо.
В конце концов, такую позицию можно только приветствовать, особенно если человек собирается перейти на твою сторону, а не наоборот. При его немаленькой и весьма полезной в грядущих перипетиях должности.
– Но, в свою очередь, хотелось бы услышать более стройное изложение вашей позиции…
– Это – сколько угодно.
Ляхов взглянул на часы. Полночь. Ему спать не хотелось, да до утра и вряд ли захочется, после всего пережитого.
Но утром ведь придется ехать в штаб «печенегов», а там разговоры быть легкими не обещают. Допросы, опознания, очные ставки и все такое.
Причем если друзья Тарханова собираются соблюдать процессуальный кодекс и «буквы закона», то его положение явно проигрышное. Один голос против трех, и ничего ничем не подтвердишь, кроме как записью на магнитофоне у дежурного, если он ее вел. Да и та запись мало что докажет. Со стороны обвиняемых – «козел», и больше ничего. Остальное – эмоциональная фразеология и его последующие комментарии, которые к делу не подошьешь.
Одна надежда, что там исходят из других принципов справедливости. И прокурор не станет настаивать на состязательности процесса.
– Извините, Василий Кириллович, – сказал Ляхов почти искренне. – Устал. Перенервничал. Речь моя будет непременно смутна и бессвязна. Давайте еще по стаканчику, и отпустите меня поспать. А ежели вам хочется узнать принципы, которые я считаю более разумными и в данном историческом контексте перспективными, Майя вам перескажет тезисы нашего с ней собеседования. Интересный было разговор завязался, да только скомкали нам его. Но могу представить вам печатный текст того самого реферата…
А по поводу того, что вас, конечно, больше всего и интересует и что из моих прежних высказываний вытекает, скажу.
Да, существует способ обеспечить новую (точнее – любую) власть практически любым количеством нужных и бесконечно преданных ей людей. Более того, уже разработана методика, которая позволяет определить, какая работа лучше всего подходит данному конкретному человеку. Былые тираны за счет своей – не скажу гениальности, но пусть даже звериного чутья умели найти некоторое количество исполнителей высшего класса.
Наполеон делал из бондарей и трактирщиков маршалов Франции, Ленин чуть не выиграл Гражданскую войну, опираясь на фельдфебелей, аптекарей и недоучившихся семинаристов. Исключительно за счет их бешеного энтузиазма, верности идее и «комплексу Раскольникова». То есть были мы при старом режиме тварями дрожащими, а теперь – право имеем!
Однако «цивилизация», сделав ставку на массу пусть посредственных в личном плане, зато квалифицированных и дисциплинированных исполнителей, рутинно соблюдавших присягу, сумела раздавить и того и другого.
Я же знаю, как совместить первое и второе. И не только знаю, а делаю это уже сегодня. В итоге… Ну, додумайте сами, стал бы я, кого вы считаете заговорщиком, инсургентом, откровенничать с вами, не будучи совершенно уверенным, что для меня это вполне безопасно. Извините, Василий Кириллович, я действительно зверски устал, – махнул рукой Ляхов, сообразив, что и так сказал слишком много.
Майя до отведенной ему спальни провожать Ляхова не пошла. Да оно и к лучшему, пусть с отцом обсудят и полученную информацию, и свои дальнейшие планы.
Как Вадим и предполагал, заснуть сразу ему не удалось. Комнатка была тихая, уютная, за окнами успокоительно шелестели кроны деревьев, почти касающиеся стекол. Отдыхай и радуйся. Но вдруг где-то начинали орать кошки, чуть позже или параллельно затевался агрессивный перебрех вольно живущих в окрестностях дачи собак.
И Ляхов, подавляя желание начать стрелять в направлении отвратительного шума, становился босыми ногами на подоконник и курил, высунув голову в форточку. Постепенно успокаивался и снова предпринимал попытку заснуть, постоянно возвращаясь к мыслям – что, в конце концов, надеется выиграть Бельский, какая от него, в свою очередь, может быть движению польза и, что немаловажно, как это дело подать своим. Как вариант удачной вербовки высокопоставленного чиновника из чужого лагеря или как-то иначе? А если да, то как?
Но в конце концов он все же заснул, и сны ему снились никак не связанные с реальными событиями вечера и ночи.
Зато утро началось с повергнувшего в шок большую часть страны сообщения о вчерашнем захвате Пятигорска бандой террористов.
Такого не случалось уже больше полувека, с тех пор, как завершились операции по подавлению Львовского мятежа. Но то была все-таки приграничная территория, совсем недавно присоединенная к России, а на Северном Кавказе ничего подобного не происходило с времен пленения Шамиля, если, конечно, не считать событий Гражданской войны, но тогда все пространство от Ростова до Тифлиса было охвачено беспрерывными наступлениями и отступлениями то красных, то белых, и города переходили из рук в руки, бывало, что и по десятку раз.
Но теперь-то, в глубоко мирное время… Репортеры дальновидения, сменяющие друг друга на экранах, сами пока что знали крайне мало о сути происшедшего и заполняли сообщения по преимуществу слухами и домыслами. Официальные же власти, военные и гражданские, до выяснения всех обстоятельств от комментариев пока воздерживались.
Наиболее информированными выглядели репортеры Пятигорской информационной компании «Пять вершин», сами пережившие все перипетии вторжения и первыми оказавшиеся на месте главного сражения юнкеров с бандитами. Со слов очевидцев выходило, что главную роль в достижении быстрой и почти бескровной с нашей стороны победы сыграл какой-то неизвестный, бесследно исчезнувший офицер, в одиночку проникший в штаб террористов.
Слушая все это, Ляхов отчего-то сразу вспомнил о Тарханове. И училище его, и не так давно Сергей говорил, что собирается по каким-то своим делам именно в эти края. Вообще все это соответствует и его нынешнему роду занятий, и стилю работы…
Кому, как не ему, в одиночку сокрушать полчища врагов? Не впервой.
И тут же следующая мысль – а ведь и вправду! Бой на перевале, бой в Пятигорске, зимние эксцессы в Москве и под Сходней, его собственная вчерашняя история! Словно под копирку.
Или – не под копирку, а просто донельзя обленившийся режиссер ставит мизансцену за мизансценой по одному и тому же, однажды найденному шаблону. И с теми же самыми актерами. Эти, мол, проверенные, амплуа соответствуют, если что, и сымпровизировать сумеют…
Мысль показалась ему интересной, но нуждающейся в более глубокой проработке.
Но времени на это не оказалось, Майя пригласила его к завтраку.
– Ну-с, и что вы скажете? – осведомился Бельский, указывая на экран гораздо большего, чем у Ляхова в спальне, размера. Но говорили и показывали там то же самое.
– Что я могу сказать, если они и на месте пока ничего не знают? Появится конкретная информация, тогда и будем рассуждать.
– А мне кажется, это в определенной мере коррелируется с тем, о чем мы говорили и что вы пишете…
– Не берусь спорить, подобные варианты нами рассматривались. И в гораздо больших масштабах. Хотя вполне возможно предположить, что это только первый звонок…
– А не может ли это быть своего рода провокацией? Очередной выстрел Принципа?
– Извините, Василий Кириллович, вот тут я пас! Если вы имеете в виду наших людей…
– Да при чем тут ваши? Совершенно наоборот!
– А-а, – глубокомысленно протянул Ляхов и сел на указанное ему место за столом.
Уклониться от разговора о случившемся в Пятигорске, разумеется, не удалось. Если не стали говорить о смысле и политических последствиях, то сам факт обсуждать все же пришлось, поскольку комментарии с экрана поступали непрерывно, и история обрастала все большим количеством правдоподобных и не очень подробностей.
Вот, наконец, какой-то репортер показал фрагмент интервью со служительницей ресторана, которая ухитрилась лично познакомиться с таинственным офицером в уже захваченной гостинице, чуть ли не в разгар боя.
Звучало это как откровенный и нахальный вымысел, тем более что и внешность дамочки особого доверия не внушала. Но тут было названо имя, после чего Ляхов окончательно уверовал в то, что речь идет именно о его боевом друге и соратнике.
Не вдаваясь в детали, он сообщил Бельскому и Майе, что в ближайшее время будет располагать исчерпывающей информацией о сути и смысле произошедшего, после чего предложил вернуться к более их касающимся проблемам вчерашнего дня.
– Что же, пусть так, – согласился Бельский. – Я ознакомился с вашей точкой зрения на монархический способ правления…
– Не моей, – вставил Вадим, – я же называл Майе источник.
– Не суть важно. Вы же признали, что эту точку зрения разделяете. Я и сам бы охотно подписался под многим и кое-что даже добавил бы, исходя из собственного опыта и особенностей «видения предмета».
Но, дражайший Вадим Петрович, – прокурор со значительностью поднял палец, – признайте, что пока это всего лишь набор общих мест и благих пожеланий. Поскольку за кадром остается главное – кто и каким образом будет все эти почти бесспорные идеи воплощать в жизнь. Вы как бы утверждаете, что где-то в подполье у вас имеется целый корпус наделенных государственной мудростью кандидатов на высшие имперские посты, благородных гражданских и военных чиновников, бескорыстных мытарей… Проще говоря, подразумевается для реализации ваших планов наличие, как бы сказать, целого запасного народа! А вам только останется с помощью некоей секретной методики их выявить и приставить к делу. Разве не так?
– А почему бы и нет? – невозмутимо ответил Ляхов, дожевав бутерброд и промокнув губы салфеткой. – Вот вы, например, вряд ли станете возражать, если я выскажу предположение, что у вас нет оснований считать хотя бы лично себя лишенным государственной мудрости, гражданского мужества, понятий о чести и должного уровня бескорыстия. Или меня. И, наконец, Его Императорское Высочество. Я не ошибаюсь?
– Ну, в такой постановке… Я ведь не отрицаю наличия в обществе энного количества носителей вышеуказанных качеств. Я просто говорю, что таких людей, по сравнению с прочими, намного меньше критической массы. И, даже сравнительно легко и успешно взяв власть, вы и ваши единомышленники столкнетесь со всем тем спектром явлений и причин, которые со времен Петра Великого так и не позволили нашей Родине по массе показателей стать вровень с той же Англией или Швейцарией. Национальный характер, если угодно. Либо бескорыстно умереть во славу Отечества, а если уж нет, так тогда… Стоит очередному демагогу провозгласить: «Грабь награбленное» – и создать минимально подходящие для этого условия…
– Вот тут вы правы и не правы одновременно, – с улыбкой возразил Ляхов. Прокурор не оригинален, все эти доводы и контрдоводы многократно использовались в клубных диспутах. – И заблуждаетесь вы прежде всего в том, что преувеличиваете размеры так называемой критической массы. На самом деле она не так уж велика.
Вот, к примеру, как обстоят дела в более близком мне военном деле. Чтобы сделать дивизию образцовой, совершенно необязательно укомплектовывать ее на сто процентов какими-то идеальными солдатами и офицерами выдающихся талантов и способностей.
Опыт показывает, что обычно достаточно грамотного и волевого комдива, подходящего ему по характеру и взглядам начальника штаба, ну и еще полномочий назначать и смещать, исходя из интересов дела, командиров полков. Как правило, такая ситуация позволяет за год-два самое разболтанное соединение вывести в первоклассные. Примеров тому – сколько угодно. От Ромула до наших дней… Да и по своей линии вы наверняка нечто аналогичное припомнить можете.
– То есть все ваши расчеты строятся на том, чтобы в масштабах государства повторить то, что, на ваш взгляд, легко сделать с дивизией?
Однако у нас даже дивизии отнюдь и далеко не все являются образцовыми… – Видно было, что, как и в прошлый раз, слова Ляхова если в чем-то коренном, исходном, кондовом Бельского и убедили, то в деталях ему требуется полная определенность. Да и то…
Согласиться «сменить флаг» – не самая сложная проблема, куда труднее понять, причем понять вовремя, на ту ли лошадь ты ставишь.
– И сколько же, по вашим расчетам, необходимо «идеальных людей», чтобы превратить Россию в рай земной?
– Не слишком много, как я уже имел возможность вам доложить. На первом этапе – человек триста-четыреста. Чтобы заполнить должности, так сказать, первой линии. Затем еще около двух тысяч. Дальше процесс пойдет вниз и вширь в самоподдерживающемся режиме. Десять тысяч, пятьдесят… После чего по соответствующим расчетам ближайшую задачу можно будет считать выполненной.
– И на какой же базе вы рассчитали именно такие пропорции, Вадим?
– А это уже совсем элементарно. Из практики управления давным-давно выведена аксиома: один командир может плодотворно руководить не более чем семью непосредственными подчиненными. Для надежности примем пять. Министр у нас будет иметь в подчинении пять департаментов, директоров которых он выберет по моей методике. Если пожелает, тем же образом лично проконтролирует отбор и назначение на должность двадцати пяти товарищей директоров… Дальше уже не потребуется. Процесс по нисходящей войдет в автоматический режим, уважаемый Василий Кириллович.
– Остается последний вопрос, и на сем будем заканчивать, поскольку меня ждут куда более неотложные дела, – эта фраза в устах прокурора прозвучала едва на грани вежливости.
Да и можно было его понять. Один из достаточно близких сотрудников арестован за попытку убийства и похищения родной дочери и этого вот теоретика, в недрах подчиненной ему конторы свили гнездо враги, а тут выслушивай фантазии насчет…
– Вопрос, как я понимаю, такой. Кто ты есть, господин полковник Ляхов, что имеешь наглость взять на себя ответственность за оценку людей, расстановку их по ступенькам и ячейкам и в конечном счете за судьбы державы? И поумнее, и покруче тебя были люди, и чем кончили? По каким критериям будешь этих самых идеальных людей подбирать, как назначать и как контролировать?
Уже эта демонстрация проницательности и умения читать в сердцах Василия Кирилловича озадачила. Слишком дословно будущий зять (а так он с недавних пор привык думать) произнес вслух его мысли. Частично конкретизированные, частично смутно ощущаемые.
– Именно это меня и интересует, – кивнул Бельский, все еще сохраняя самообладание. Внутреннюю растерянность на поверхность не выпустил.
– Отвечу, но сначала, как в Одессе, вопросом на вопрос. Ваш господин Герасимов хоть каким-то краем мог быть в курсе ваших с Майей интересов в отношении меня, разговоров, которые вы, возможно, вели, в том числе и аналогичных имеющему место сейчас?
– А черт его знает, – озадачился Бельский, но Майя, похоже, ухватила суть раньше.
– Ты хочешь сказать, что вчерашний инцидент может быть связан именно с твоим «планом»?
– Совершенно в точку. Я не интересуюсь системой ваших отношений внутри конторы, распределением обязанностей, степенью секретности внутренних документов и тому подобными частностями.
Лично мне можете вообще сейчас не отвечать. Но схему вот такую попытайтесь отследить. По службе вы присматриваете за деятельностью княжеских структур. Контролируете их внешнюю и внутреннюю политику, в том числе кадровую. Убедились, что уже не первый год Олег Константинович сосредотачивает под своей рукой слишком много авторитетных и профессионально состоятельных людей. Наверняка докладывали об этой тенденции в Питер. В какой-то момент взяли в разработку и меня. Вполне возможно, в той или иной форме были зафиксированы и мои «фантазии».
Но вы не один же там у себя сидите. Сотрудники обычно более в курсе дел учреждения, чем многие начальники. Особенно если имеют привычку обмениваться информацией.
Что, если тема ваших разработок вызвала интерес не только у Генерального прокурора? И кое-кто уловил их важность или потенциальную опасность, принял к сведению, тут же начал принимать превентивные меры?
– Нет, могу ручаться, ни один из моих сотрудников даже близко не был допущен к работе в этом направлении. Это, так сказать, чисто семейная разработка, – позволил себе сдержанно усмехнуться Бельский.
– Что касается лично меня – согласен. А в целом? И даже обо мне вы ведь с Майей на эту тему говорили? Думаю, даже не раз. Вон, даже кличку оперативную мне придумали. Что, если некие сотрудники слушают и пишут ваши разговоры? Я бы не удивился. Впрочем, система внутренней безопасности – ваше личное дело. Что же касается господина Герасимова, надеюсь, уже сегодня он скажет все, что знает. Именно – все. – Последнее он подчеркнул голосом. – Хотелось бы думать, что ничего, компрометирующего вас лично.
– Молодой человек! – прокурор обиделся уже всерьез: как он смеет, скороспелый полковник, подвергать сомнению…
Нет, ошибки могут быть у каждого, и он тоже, Василий Бельский, мог не усмотреть за чем-то в своем ведомстве, но так вот намекать! Находясь в гостях… Встать и указать ему на дверь, действительно не считаясь с последствиями?
Ляхов предвидел и это.
– Простите, Василий Кириллович. Вы не совсем верно меня поняли. Но если уж начали мы так вот беседовать, примите как данность. Ваши ведь прокурорские привычки и приемы наверняка не всем вашим пациентам, виноват, клиентам нравились.
Вадим перевел дух. Его опять начало нести. В хорошем смысле. Слова приходили на язык почти сами собой, собеседника он чувствовал, ловил его реплики, как актер (ранее уже приходил ему на ум этот образ), сыгравший с одним и тем же партнером сотню спектаклей.
Объект идет на вербовку, сам идет, он все для себя решил, но только хочет, чтобы произошло это нежно и ласково, как лишение девственности при полном непротивлении сторон.
Да нам же и не жалко. Нам еще работать и работать.
Майя, что-то понимая, а кое-что и нет, сидела за столом напряженно и молча. Крошила сухое печенье в чашку с кофе, сомнамбулически ловила ломтики ложкой, отправляла в рот.
Ее судьба тоже ведь сейчас решалась. Совершенно по Чехову. «Люди сидят, пьют чай, а в это время рушатся их жизни». За точность цитаты Ляхов не ручался, но примерно в этом роде. Только еще как сказать, рушатся или совсем наоборот.
Но объект вербовки в какой-то момент требуется резко «дожать». Так его учили. Дожать можно по-разному. Шантажом, деньгами, прямой угрозой. А можно и неожиданностью, приводящей в изумление.
То, что он после боя выпил как следует, не смог толком поговорить с Бельским ночью, в спальне мучился пьяной бессонницей, – любая система слежки и просто наблюдательность не могли не отметить. А вот чем еще он минувшей ночью занимался – другой вопрос.
– Василий Кириллович, я займу не более пяти минут вашего драгоценного времени, после чего избавлю вас от своего присутствия. Только посмотрите на это…
Ляхов протянул прокурору две карточки, размером в стандартную игральную.
– Это – что?
– Один из доводов. Не «Ultima ratio rei», но все же. Чтобы подтвердить собственные предположения, а также и вас с Майей кое в чем убедить, я имел при себе прибор, представляющий малую часть уже работающего комплекса. Из-за миниатюрности и отсутствия связи с центральным процессором его возможности не так уж велики.
Захвати я модель посерьезнее, с господином Герасимовым вообще бы проблем не возникло. Но я такого варианта просто не мог вообразить. Настраивался совершенно на другое.
Однако… Вот, смотрите.
Это – карточка Майи. Запись пошла с момента нашей встречи на пристани. Некоторые детали мы опустим. Главное – что? Никаких эмоциональных и интеллектуальных связей с Герасимовым она не имела. С начала операции горячо сочувствовала успеху нашего дела и переживала за меня. Страх имел место, но подавлялся аллертностью. Искренность – примерно восьмидесятипроцентная. Большего требовать вообще невозможно. Иначе будем иметь перед собой идиота.
Теперь вы, Василий Кириллович… – он обратил взор на вторую карточку.
– Не надо, – прокурор вытянул перед собой раскрытую ладонь. – Как истинно православный человек, не признаю гадальщиков, астрологов и этих… экстрасенсов!
– Не надо так не надо, – легко согласился Ляхов. – Только прошу иметь в виду, что мой экземпляр «верископа» – почти игрушка. Вроде школьного компаса. Для самой грубой прикидки направления.
Однако и он позволил мне говорить с вами без страха и сомнений. Вы разве не удивлялись все последнее время моей совершенно дурацкой с Государственным прокурором откровенности?
– Иногда – удивлялся, – честно сказал Бельский. А что ему оставалось делать? – Относил на счет либо особой изощренности княжеских клевретов, либо вызванной симпатией к моей дочери беспечности ни в чем серьезном не замешанного провинциала.
– Второе – почти правильно, – сообщил Вадим. – И симпатия, и не замешан. Главнее же всего – третье. – Он показал пальцем на цветные линии и символы карточки.
– Первый опыт я поставил еще зимой. Убедился, что с вами дело иметь можно. С тех пор система усовершенствовалась. Стала куда более информативной. И подсказала мне, что и вы, и Майя – наши люди. Вполне вписывающиеся в критерии программы «Кадровая революция».
Все прочие подробности – при следующей встрече. А сейчас мне надо ехать, извините. Первые результаты допроса Герасимова я вам сообщу. А вам, примите совет, лучше вообще не подавать виду, что вы хоть что-нибудь об этом слышали. Дочка вам ничего сказать не успела, а больше – откуда же?
Не исключаю поворота, что ваш сотрудник окажется ни в чем не замешанным и спокойно приступит к исполнению своих обязанностей.
Ляхов, раскуривая прокурорскую сигару, вдруг замолчал. Ему ведь никто не давал права откровенничать, а уж тем более вербовать прокурора, давать ему какие-то обязательства.
А впрочем, что он такого сказал? Все тот же салонный треп, с какого начиналась его дружба с «пересветами». И если даже кому-то его действия не понравятся – не наплевать ли?
Чекменеву он нужен, то, что умеет сейчас он, не умеет больше никто. Ссориться с ним по такому пустяку никто не станет. Если даже захотят сделать ставку только на доктора Максима, не выйдет. У того ведь сейчас только «железо». А полным комплектом формализованных методик и специальных тестов по каждой категории «объектов» владеет только сам Ляхов. И больше половины ключевых формул держит в голове.
Напоследок же стоит еще раз подсластить гипотетическому тестю пилюлю.
– Имею все основания предполагать, Василий Кириллович, что при полном обследовании у вас найдется достаточно нужных черт личности, чтобы претендовать на более высокий пост, чем нынешний, – сказал Вадим, раскланиваясь.
Майя вышла на крыльцо вместе с ним. Слуга уже подал к воротам знакомый синий «Хорьх».
– Садись. Шофер, надеюсь, не требуется?
– Ты меня не проводишь? – Интонации Майи и ее не слишком приязненный тон его задели. Но и поводов для такого отношения он дал предостаточно.
– О чем речь, конечно. – Голос был ровный, но все равно…
– Переодеться не хочешь? – спросил Ляхов. Она была одета по-домашнему, в белесые джинсы и узлом завязанную на животе клетчатую рубашку.
– Зачем? Я в городе задерживаться не собираюсь. У тебя ведь дела. Доеду и вернусь. Освободишься, позвонишь. На тот случай оденусь по обстановке.
Вадим сел за руль, Майя рядом.
Несколько минут она молчала, курила сосредоточенно, вертела ручку настройки радиоприемника.
– Резко ты с отцом говорил. Слишком резко. Он ведь почти вдвое старше тебя, и так готов был…
Вадим ожидал, что она начнет с другого. Ну, если хочет сначала об этом, то пусть…
– На что готов? – Ляхов продолжал гнуть свою линию. – Если хочет обижаться – пусть обижается. Неприятно, но переносимо. Гораздо хуже будет, если потом скажет – ах, юноша был столь любезен, задурил мне мозги, а я сразу не понял, что он меня вербует в противоправительственный заговор.
Нет уж! Полюбите нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит. Я сам долго колебался и перебирал материальные и нравственные доводы «Pro et contra». Потом принял решение, а сейчас жгу мосты и корабли. Улавливаешь?
Майя презрительно хмыкнула:
– Где уж нам! Но ты уверен, что и вправду нас слушают везде – в конторе, дома, на даче. И Герасимов не одиночка в прокуратуре?
– Чего же нет? Девушки эти, кстати… Я вчера утром тебе позвонил, а вечером нас уже ждали. Как, почему? Слишком много вопросов сразу.
– А ты уверен, что Герасимов сегодня же заговорит?
– Куда ж ему деваться? Не захочет, а скажет.
– Пытки?
– Ни в коем разе. Пытки – это пережиток средневековья, не слишком, кстати, эффективный. Есть гораздо более цивилизованные методы. Ты ведь только что наш «верископ» в работе видела. Он вполне может как детектор лжи работать. Только умнее.
– Хотелось бы тебе поверить, да не верится, – вздохнула Майя. – Потому что, если поверить…
Слишком долго она сдерживала эмоции, стараясь держаться в рамках светского (и должностного тоже) поведения. И наконец сорвалась:
– Слушай, неужели ты до сих пор не понимаешь, что ведешь себя подло! По отношению ко мне! Просто вот ко мне! Это почти то же самое, как в замочную скважину подглядывать! Я ничего не подозреваю, а ты все записываешь – что подумала, что почувствовала.
Может, нам расстаться лучше? Я тебе кто? Как я с тобой теперь общаться буду, да и зачем?
Слова прерывались горловыми спазмами и вздохами, готовыми превратиться в полноценные рыдания.
Жалко ему было Майю, и уже не первый раз. Ну так не она ли сама поставила себя в такое положение?
– Успокойся, а? Не хочется мне оправдываться, пусть, наверное, и есть за что. Ну так давай договоримся. Предупреждай заранее, когда ты только моя, а когда – при деле. Я в свою очередь обещаю, что больше тебя зондировать не стану. – Ляхов немного поколебался, но все-таки добавил: – За исключением жизненно важных случаев. Ну?
Девушка в последний раз глубоко вздохнула, даже чуть слышно хлюпнула носом, после чего улыбнулась.
– Ох, да что с тобой делать…
Обрадованный, Вадим тут же вернулся к основной теме:
– Кстати, сегодняшнее сообщение об офицере, в одиночку уничтожившем чуть ли не всю банду, имеет к моим словам некоторое отношение. Я сразу почти догадался, а потом та рыжая подтвердила – Неверов там был. И в соответствии с критериями пригодности к своей должности он и не мог поступить как-то иначе. Не мог испугаться, не мог принять непродуманного решения и по уровню своей боевой и тактической подготовки просто обязан был переиграть почти любого мыслимого противника.
– Робот запрограммированный, что ли? – с гримаской прежнего, привычного недоверия и одновременно некоторым даже испугом спросила Майя.
– Никак нет. Именно то, что я сказал. Человек, психологически и физически созданный именно для подобной деятельности. В роли бухгалтера или зубного врача он наверняка не представлял бы собой ничего выдающегося… Каждый человек необходимо приносит пользу, будучи употреблен на своем месте.
Майя была с детства слишком уж рациональной девушкой. Семья прокурора, престижный университет, соответствующая компания, четко определенный набор жизненных ценностей. Тяжелый случай.
И, только что пережив, пусть и коротенькую, личную драму, которой иной женщине хватило бы на несколько дней полноценных скандалов, она обо всем если и не забыла, то отодвинула в сторону.
То, о чем говорил Ляхов, было гораздо интереснее и сулило куда большие приключения тела и духа, нежели глупая ссора с любимым, в общем-то, человеком. Который тоже был намного интереснее всех ранее знакомых мужчин. Это же надо – такое придумать!
– Ты только что убедилась, как наш «верископ» работает. Даже карманный. А в стационарном варианте… – Вадим махнул рукой. – Короче, наконец-то осуществится принцип: «Каждому человеку – свое дело, каждому делу – своего человека».
Он сообразил, что на этом пора ставить точку. Если Майя продолжит расспросы, придется начинать врать, ему же сегодня этого категорически не хотелось.
Лучше просто переключить ее внимание, но так, чтобы выглядело это естественно.
– У нас в лагерях по вечерам делать было особенно нечего. Сухой закон, кроме книжек и радио – никаких развлечений, а книжки читать в палатке на полсотни человек не очень-то получается. Вот и трепались обо всем на свете. А народ все больше образованный, эрудированный. Такие иногда словесные баталии затевались! Добрались и до российской национальной идеи. Есть ли она вообще, а если есть, то в чем заключается?
– И до чего доспорились?
– Подожди. Ты вот знаешь, что такое «нож Лихтенберга»?
– Впервые слышу.
– И я тоже. Оказывается, это весьма изящная философема. Все очень просто: представь себе нож без лезвия, лишенный рукояти. И все.
Майя засмеялась.
– Нечто вроде буддийской железной флейты без дырочек?
– Примерно. Так вот – российская национальная идея – нож Лихтенберга в роли бритвы Оккама, логически отсекающей фиктивные сущности. Проще говоря, парадокс в роли аксиомы.
– Значит, ее все-таки нет?
– Отнюдь. Именно что есть, но она столь же непостижима, как буддийские коаны, а ее воздействие на реальную жизнь столь неуловимо, что последствия становятся ясны лишь «а постериори». Поскольку отечественная История есть собрание беспрецедентных прецедентов, а не предсказуемых закономерностей.
Из чего сама собой вытекает мораль – надо жить здесь и сейчас, действуя по обстоятельствам, а не дожидаться неизвестно чего, запутавшись в сомнениях. Соответственно, предназначение интеллигенции – отнюдь не духовное водительство народа, что бы ни воображали ее амбициозные представители, а рефлексия над условиями существования.
Нельзя напряженно вопрошать пустоту – что делать? Нужно делать то, что нужно, а что именно – ответ обычно валяется под ногами.
– Да, серьезные проблемы вы там у себя решаете, – с иронией вымолвила Майя.
– А ты думаешь! Главное – из того, что со стороны может показаться досужим словоблудием, научиться делать практические выводы.
К примеру, многие у нас считают, что именно сейчас История бросает России небывалый вызов, и, если она сумеет на него ответить, впервые за семь веков сможет стать страной, уважающей самое себя, а не озабоченной тем, уважают ли ее другие.
Россия сама для себя есть основание, средство, цель и идеал исторического развития – самодостаточный исторический феномен, локальная цивилизация, развивающаяся посредством саморазвития генетического кода собственной истории. Из чего следует – как можно быстрее, но и без скандала, выйти из Союза, по-новому позиционироваться, определив себя третьей силой, наряду со Свободным миром и «черным интернационалом»…
– Ну, ребята, замах у вас! Если все это всерьез, так я уж и не знаю, или от вас подальше держаться, или, пока не поздно, в Канаду эмигрировать.
– Почему именно туда?
– А чтоб подальше. По-моему, Канада – единственная страна, куда никакой враг никогда не доберется.
– До Вологды тоже никто не доберется. Еще Гоголь писал – оттуда три года скачи и никуда не доскачешь.
Купим домик рядом с Кирилловым монастырем, на берегу Белого озера, пересидим смутные времена…
А если серьезно, так все, о чем я говорю, именно интеллектуальные игры, ничего больше. Ты пойми, ребята у нас в Академии уверены, что через десяток лет именно они займут все ключевые посты в стране, ну, как в царское время выпускники Пажеского корпуса, Царскосельского лицея и училища Правоведения. Вот и проигрывают варианты.
– Ты тоже так считаешь?
– Что ж я, хуже других, что ли? Вот и занялся «персоналистической революцией». Мой вклад в общее дело, так сказать…
За разговорами доехали незаметно.
Как Майя и настаивала еще весной, при ее деятельной поддержке Ляхов все-таки приобрел себе квартиру в весьма приличном доходном доме на Сретенке, буквально в двух шагах от Бульваров.
Дороговато, конечно, вышло, за Сухаревской площадью или на Разгуляе просили почти вдвое меньше, зато немедленно Вадим понял, что подруга была совершенно права.
Полковник, имеющий собственное помещение из трех обширных комнат в центре Москвы, мгновенно переходил в иную социальную категорию. Приобретал уважение у товарищей и невиданную ранее степень личной свободы.
Не в том только дело, что теперь не нужно было думать, где размещать покупаемые у букинистов книги, куда девать костюмы и прочие предметы личного туалета, которые при помощи Майи стали прибывать к нему в пугающих количествах.
Оказалось, что, потратив почти все деньги, полученные от Глана за саблю, он не обеднел, как казалось вначале, а начал стремительно богатеть.
Никогда раньше он о подобном не задумывался, а вот пришлось. Майя, чтобы упрочить в его глазах свой авторитет, несколько раз подсовывала Ляхову бюллетень московского рынка недвижимости.
Смешно, но цены на квартиры, особенно именно той категории, в которой обосновался он, росли как на дрожжах. В мае – на три процента, в июне – еще на четыре, а в июле – как бы и не на пять.
– Видишь, видишь, – веселилась подруга. – Ни с того ни с сего ты уже заработал тридцать тысяч. А если бы жил в наемной – столько бы и потерял за счет роста квартирной платы. Через два года получится, что ты вообще подобрал ее на дороге, еще через два – пойдет чистый доход.
И Ляхов снова подумал, что жениться на Майе просто необходимо. Где еще такую умную, красивую, забавную, а вдобавок и практичную девушку найдешь?
А уж если потом не сложится – тогда и думать будем. Только – вряд ли. Отец ему еще лет десять назад сообщил фамильную мудрость и принцип всех мужчин их рода. «Баб менять – только время терять».
На примере истории с Еленой он убедился, что постулат правильный.
Вадим остановил машину у солидного парадного подъезда дома. Пять высоких этажей, цоколь отделан карельским гранитом, выше – бордовая шуба из мраморной крошки.
За зеркальными стеклами специально подобранный швейцар в ливрее гладил бороду, пышную, как у протоиерея. Настоящая охрана на публику не рисуется, пара отставных вояк с автоматами гоняет чаи в караулке напротив лифта.
– Может, зайдешь все-таки? – Хотелось ему сейчас совсем другого общения, попросту, без политики и иных проблем.
Тем более что романтические планы, которые он лелеял целый месяц, были вчера так грубо разрушены.
Майя пересела на водительское место.
– Зачем? Дел у тебя и без меня должно быть много. Главное, не пропадай. Как только освободишься – позвони. Подъеду.
Это, конечно, та самая маленькая месть, от которой девушка не смогла удержаться.
– Сегодня? – с надеждой спросил Ляхов.
– Как получится. Может – и сегодня…
