Глава 37
Когда мужчин в следующий раз вывели на палубу, Кунта постарался рассмотреть человека, который шел следом за ним, – в трюме он лежал слева от него. Это был серер, намного старше Кунты. Тело его сплошь было покрыто следами кнута. Некоторые раны были настолько глубокими и воспаленными, что Кунте стало стыдно за свое раздражение из-за его громких стонов в темноте. Серер смотрел на Кунту глазами, полными ярости и страдания. Они стояли и смотрели друг на друга. Громко щелкнул кнут – на этот раз досталось Кунте, и он быстро пошел вперед. От боли он чуть не рухнул на колени. Ярость застлала глаза. Издав почти животный крик, Кунта рванулся к тубобу, но тут же упал и потянул за собой того, с кем был скован, а тубоб бросился к ним. Мужчины столпились вокруг них. Тубоб, сузив глаза от ненависти, снова и снова бил кнутом Кунту и волофа. Кунта попытался откатиться в сторону, но получил ногой по ребрам. И все же ему и задыхающемуся волофу как-то удалось подняться и встать в цепочку рабов, направлявшихся туда, где их окатывали морской водой из ведер.
Через мгновение Кунта уже кричал от мучительной боли – соленая вода разъедала старые и свежие раны. Его крики слились с криками остальных и заглушили звуки барабана и странного сипящего инструмента – настало время прыжков и танцев для тубобов. Кунта и волоф так ослабели после избиения, что дважды споткнулись. Но новые пинки и удары кнута заставили их неуклюже задергаться в своих оковах. Ярость Кунты была так велика, что он почти не слышал, как женщины пели: «Тубоб фа!» А когда его наконец вернули в темный трюм, сердце у него отчаянно колотилось от желания убить тубоба.
Каждые несколько дней восемь голых тубобов спускались в зловонный мрак и выносили чаны, полные экскрементов, скапливавшихся на досках, где лежали чернокожие. Кунта лежал молча, пылая от ненависти. Он следил глазами за прыгающими оранжевыми факелами, слушал ругательства тубобов, которые иногда поскальзывались и падали прямо в вонючую грязь в проходах. Зловоние становилось невыносимым – пищеварение у рабов нарушилось, и теперь экскременты просто стекали с полок прямо в проходы.
Когда их в последний раз выводили на палубу, Кунта заметил мужчину, который тяжело прихрамывал. Ноги его были в ужасном состоянии. Главный тубоб смазывал их мазью, но ничего не помогало. Человек этот начал ужасно кричать в темном трюме. Когда подошло время следующей прогулки, он не смог выбраться сам, и ему пришлось помогать. Кунта заметил, что нога его, которая раньше была какой-то серой, начала гнить и распространять зловоние даже на свежем воздухе. Когда всех отправили назад в трюм, этого человека оставили на палубе. Через несколько дней женщины в песне рассказали узникам, что ему отрезали ногу и одну из женщин приставили ухаживать за ним, но той же ночью несчастный умер, и его выбросили за борт. С того времени тубобы, приходившие чистить полки, стали приносить с собой раскаленное железо и ведра крепкого уксуса. Едкий пар на время убивал зловоние, но очень скоро прежняя удушающая вонь возвращалась. Кунта знал, что запах этот навсегда останется в его легких и на коже.
Ровный гул, возникающий в трюме, как только тубобы скрывались, постепенно нарастал. Мужчины начали лучше понимать друг друга и больше общаться. Непонятные слова передавали шепотом вдоль полки, пока кто-то, кто знал несколько языков, не разъяснял их значение. Так все мужчины на каждой полке учили новые слова на языках, которых не знали раньше. Иногда кто-то из мужчин дергался, ударяясь головой о потолок, – таким был восторг от возможности общаться, причем в тайне от тубобов. Мужчины часами разговаривали друг с другом, и постепенно у них возникло ощущение братства. Хотя все были из разных деревень и племен, они более не ощущали своих различий – несчастье и страдание объединили их.
Когда в следующий раз тубобы пришли, чтобы вывести их на палубу, скованные мужчины маршировали, как на параде. А когда они вновь спускались в трюм, те, кто говорил на разных языках, постарались оказаться на другом месте, чтобы расположиться на концах полок – так им легче было передавать свои переводы. Тубобы ничего не замечали. То ли они не могли, то ли просто не хотели отличать скованных людей одного от другого. По трюму летали вопросы и ответы.
– Куда нас везут?
Этот вопрос сразу же вызывал горечь и боль в душах.
– А разве оттуда кто-нибудь возвращался, чтобы рассказать?
– Там всех съели!
Когда кто-то спросил, сколько времени они уже находятся в этом месте, предположения были самыми разными. Но потом вопрос перевели человеку, имевшему возможность считать дни – он был прикован рядом с маленьким вентиляционным отверстием, куда проникал свет. Он сказал, что насчитал восемнадцать дней с момента отплытия большого каноэ.
Из-за появления тубобов с пищей или щетками ответа на некоторые вопросы приходилось ждать целый день. Люди взволнованно искали знакомых и земляков.
– Здесь есть кто-нибудь из деревни Барракунда? – как-то раз спросил кто-то, и через какое-то время ему передали радостный ответ:
– Я, Джабон Саллах, я тут!
Однажды Кунта чуть не подскочил от радости, когда волоф прошептал ему на ухо:
– Есть здесь кто-нибудь из деревни Джуффуре?
– Да, есть, Кунта Кинте! – передал он, чуть дыша.
Кунта целый час лежал, затаив дыхание в ожидании ответа.
– Да, имя было таким. Я слышал барабаны горя из этой деревни.
Кунта разрыдался, представив себе, как вся семья собралась вокруг бьющего крыльями белого петуха, умирающего на спине, а жители деревни узнали печальное известие. И люди потянулись к Оморо, Бинте, Ламину, Суваду и маленькому Мади, рыдающим возле своей хижины. А потом деревенские барабаны разнесли по всей округе весть, что сын деревни по имени Кунта Кинте считается исчезнувшим навеки.
Целыми днями люди искали ответа на самый главный вопрос: «Как напасть на тубобов этого каноэ и перебить их?» Знает ли кто-нибудь, что могло бы стать оружием? Никто не знал. Поднимаясь на палубу, люди искали признаки беззаботности или слабости тубобов, надеясь застать их врасплох, но никто ничего не заметил. Самую полезную информацию они получали из женских песен: женщины по-прежнему пели, пока мужчины плясали в цепях. Они узнали, что на этом большом каноэ около тридцати тубобов. Мужчинам казалось, что их гораздо больше, но женщинам было легче сосчитать врагов. Женщины передали, что в начале путешествия тубобов было больше, но пятеро умерли. Их зашили в белую ткань и выбросили за борт, а беловолосый тубоб что-то читал над ними по книге. Женщины в песнях сообщали, что тубобы часто дерутся и избивают друг друга – чаще всего из-за споров о том, кому какая женщина достанется.
Благодаря пению женщин мужчины, пляшущие в цепях, быстро узнавали обо всем, что происходило на палубе. Потом они обсуждали это в трюме. А потом произошло еще одно важное событие – удалось установить связь с теми, кто был прикован на нижнем уровне. В трюме Кунты воцарялась тишина, и вопрос задавали рядом с люком.
– Сколько вас там?
Через какое-то время соседи начинали передавать друг другу ответ:
– Нас около шестидесяти.
Получение даже самых незначительных сведений из любого источника было единственным, что хоть как-то оправдывало их жизнь. Когда известий не было, мужчины разговаривали о своих семьях, деревнях, профессиях, полях, охоте. Все чаще люди ссорились из-за того, как убить тубобов и когда следует это сделать. Некоторые считали, что нужно напасть на тубобов, как только их в следующий раз выведут на палубу. Другие считали, что лучше понаблюдать и выждать подходящего момента. В трюмах стали вспыхивать настоящие ссоры. Один такой скандал прекратился, когда прогремел голос старейшины:
– Слушайте меня! Хотя мы все из разных племен и говорим на разных языках, помните, что мы – один народ! Мы должны быть как одна деревня! В этом месте мы должны быть все вместе!
Гул одобрения прозвучал в трюме. Этот голос люди слышали и раньше. Он давал советы в особо тяжелые моменты. Это был голос опыта, силы и мудрости. Вскоре люди зашептали, что тот человек был алькалой своей деревни. Через какое-то время он заговорил вновь. Он сказал, что нужно найти вождя, с которым будут согласны все, а потом следует продумать план нападения – только тогда есть надежда победить тубобов, которые гораздо лучше организованы и хорошо вооружены. И эти слова тоже были встречены гулом одобрения.
Новое чувство близости с другими людьми было настолько утешительным, что Кунта почти перестал ощущать зловоние и грязь. Даже вши и крысы перестали его беспокоить. Но потом возник новый страх – прошел слух о том, что на нижнем уровне есть предатель. Одна из женщин спела об этом перед группой закованных рабов, которых поймали с его помощью. Она пела, что ночью, когда с нее сняли повязку, ей удалось увидеть, как тубоб давал этому предателю спиртное, тот напился и рухнул замертво, а тубобы со смехом избили его и посадили в трюм. Женщина пела, что она не может описать лицо этого предателя, но он почти наверняка находится внизу в цепях, как и остальные. Он дрожит от ужаса, что его могут узнать и убить, как уже убили одного такого же. В трюме заговорили о том, что этот предатель может передать задуманное тубобам, в надежде спасти свою жалкую жизнь. Он может предупредить их о планах рабов, если что-то узнает.
Кунта тряхнул цепями, чтобы отпугнуть жирную крысу. Он размышлял о том, почему так мало знал о предателях раньше. Наверное, потому, что они не осмеливались жить в деревнях, где одного лишь подозрения было достаточно, чтобы расстаться с жизнью. Кунта вспомнил, что в Джуффуре, когда он сидел у ночного костра вместе с отцом и другими старшими мужчинами, ему казалось, что они слишком много думают об опасностях, которые он сам и другие молодые мужчины недооценивали. Молодым казалось, что им ничего не грозит, старшие же были очень встревожены. Теперь Кунта понимал, почему старшие так беспокоились о безопасности деревни: они лучше него знали, сколько предателей на просторах Гамбии. Презренных смуглых детей тубобов, сассо борро, было легко распознать, но не всех. Кунта вспомнил о девушке из своей деревни, которую похитили тубобы, но потом ей удалось сбежать. Она пришла на совет старейшин незадолго до его похищения. Она спрашивала, что ей делать со своим младенцем сассо борро. Кунта подумал, что никогда не узнает, что же решили старейшины.
Из разговоров в трюме он узнал, что некоторые предатели всего лишь поставляли тубобам индиго, золото и слоновьи бивни. Но были и другие, которые помогали сжигать деревни и похищать людей. Люди рассказывали, как предатели заманивали детей стеблями сахарного тростника – а потом натягивали им на голову мешок и похищали. Другие говорили, что предатели жестоко избивали их после похищения. Жена одного мужчины была беременна и умерла в пути. Раненого сына другого человека оставили истекать кровью прямо на дороге. Чем больше узнавал Кунта, тем сильнее становилась его ярость.
Он лежал в темноте и вспоминал, как отец сурово наставлял их с Ламином, чтобы они никогда и никуда не ходили в одиночку. Сейчас Кунта горько раскаивался в том, что нарушил отцовский наказ. Сердце его колотилось в груди при мысли, что он никогда больше не увидит отца, не услышит его наставлений. Всю оставшуюся жизнь он проживет в одиночестве, и не у кого будет спросить совета.
– Все по воле Аллаха!
Эти слова передавали от одного к другому. Первым их произнес алькала. Кунте их прошептал сосед слева. Кунта повернулся, чтобы передать эти слова своему другу-волофу. А потом он понял, что волоф не передал их своему соседу. Немного подумав, он решил, что тот не расслышал его, и начал шептать снова. Но волоф громко плюнул и так, чтобы слышали все, рявкнул:
– Если ваш Аллах желает этого, то я лучше буду молиться дьяволу!
В разных углах трюма раздались громкие восклицания согласия. И тут же вспыхнули ссоры.
Кунта был потрясен. Оказывается, все это время он лежал рядом с язычником! Вера в Аллаха была для Кунты так же драгоценна, как сама жизнь. До этого момента он ценил дружбу и мудрость своего старшего друга. Но теперь Кунта понял, что дружбы между ними нет и быть не может.
