Глава 32

На залитом лунным светом поле земляных орехов Кунта ловко забрался на шест и, скрестив ноги, уселся на смотровую платформу, устроенную в развилке высоко над землей. Положив рядом оружие – кроме копья, он захватил с собой топор, чтобы на следующее утро срубить-таки дерево для своего барабана, – он смотрел, как его собака-вуоло снует по полям, что-то вынюхивая и высматривая. В первые месяцы сторожевой службы несколько дождей назад Кунта хватался за копье, даже когда в траве пробегала мелкая крыса. Каждая тень казалась ему обезьяной, каждая обезьяна – пантерой, а каждая пантера – тубобом. В конце концов его глаза и уши привыкли к работе. Со временем он даже научился различать рычание льва и леопарда. Гораздо труднее было привыкнуть бодрствовать всю ночь. Когда он погружался в свои мысли, а такое случалось часто, то попросту забывал, где находится и что должен делать. Но со временем он научился и бдительно сторожить поля и думать о своем одновременно.

Сегодня Кунта думал о дружбе-терийе, которую старейшины позволили двум его друзьям. Несколько лун они говорили Кунте и его товарищам, что собираются обратиться в совет, но им никто не верил. А теперь все произошло. Может быть, прямо сейчас, думал Кунта, друзья его исполняют акт терийя в постели со своими вдовами. Кунта даже выпрямился, представив, как это может быть.

О том, что скрывает женская одежда, Кунта знал мало – и только из рассказов своих сверстников. Он знал, что во время переговоров о браке родители девушек должны подтвердить девственность невест, чтобы получить лучшую цену. А еще он знал, что у женщин бывают кровотечения. Каждую луну к ним приходит кровь – а еще когда они рожают детей. И еще в первую брачную ночь. Все знали, что на следующее утро свекровь и теща приходят в хижину молодых супругов и складывают в плетеную корзину белое покрывало, на котором они спали. Кровь на покрывале подтверждала девственность невесты. Только после этого алимамо брался за барабан и призывал милость Аллаха на молодых супругов. Если ткань не была запачкана кровью, молодой муж покидал хижину и в присутствии двух матерей трижды возглашал: «Я с тобой развожусь!», чтобы все слышали.

Терийя была совсем другим делом – молодые мужчины просто спали с согласными на это вдовами и ели их пищу. Кунта вспомнил, как во время совета старейшин посматривала на него Джинна М’баки, не скрывая своих желаний. Почти не сознавая того, Кунта сжал свой затвердевший фото, но сдержался и не стал поглаживать его, потому что тем самым он согласился бы с тем, чего хотела вдова, а о таком было стыдно даже подумать. Кунта твердил себе, что его вовсе не тянет к вдове. Но теперь, когда он стал мужчиной, у него есть все права думать о терийе – и старейшины показали, что этого нечего стыдиться.

Кунта вспомнил девушек, мимо которых они с Ламином проходили, возвращаясь из похода за золотом. Их было с десяток, все восхитительно черные, в облегающих платьях, ярких бусах и браслетах, с высокими грудями и множеством тонких косичек. Когда он проходил мимо, они вели себя так странно, что он не сразу понял: они отворачиваются, встретив его взгляд, не потому что он им не интересен. Просто они хотят, чтобы он заинтересовался ими.

Женщины такие странные, думал он. В Джуффуре ровесницы никогда не обращали на него внимания – даже не отворачивались. Может быть, они просто знали, что он собой представляет? Или знали, что он намного моложе, чем кажется, – слишком молод, чтобы заинтересовать женщину? Девушки из другой деревни, увидев странствующего мужчину с мальчиком, думали, что ему не меньше двадцати или двадцати пяти дождей – они не знали, что ему всего семнадцать. А если бы узнали, то со смехом отвернулись бы. Но ведь вдова отлично знала, как он молод, а ей он был интересен. Может быть, ему еще повезло, что он так молод. Иначе девушки Джуффуре вешались бы на него, как девушки из той деревни. Кунта знал: всем девушкам нужно одно – брак. А Джинна М’баки слишком стара, чтобы искать что-то, кроме дружбы-терийи. Зачем мужчинам жениться, если они могут найти женщин, которые будут им готовить и с которыми можно будет спать без брака? Наверное, тому есть объяснения. Может быть, только в браке у мужчины могут быть сыновья? Это хорошо. А как можно научить чему-то сыновей, не прожив достаточно долго, чтобы самому узнать все о мире, – не только от отца, арафанга и кинтанго, а изучив все самостоятельно, как это сделали его дядья?

Дядья его до сих пор не женились, хотя были старше отца. У большинства мужчин их возраста уже появились вторые жены. Интересно, не собирается ли Оморо взять вторую жену? Эта мысль так поразила Кунту, что он резко выпрямился. А что думает об этом его мать? Что ж, Бинта как старшая жена сможет указывать младшей на ее обязанности и следить за тем, чтобы она работала. И Бинта сама определит очередь, как они будут спать с Оморо. Поладят ли две женщины? Нет, Кунта был уверен, что Бинта не похожа на старшую жену кинтанго, которая постоянно кричала на младших жен, оскорбляла их и держала в постоянном напряжении – у бедного кинтанго не было ни минуты покоя.

Кунта сменил позу, вытянув ноги так, чтобы они слегка свисали с помоста, а то мышцы уже стали затекать. Собака-вуоло свернулась клубком на земле, ее гладкий коричневый мех блестел в лунном свете, но Кунта знал, что она лишь дремлет, а нос и уши ее чутко следят за всем, что происходит вокруг. Стоит ей почуять какой-то чужой запах или услышать звук, собака вскочит и с лаем бросится на павианов, которые стали совершать набеги на поля земляных орехов почти каждую ночь. Долгой ночью мало что нравилось Кунте больше, чем звуки стычки павианов с большой кошкой в кустах. Такое случалось раз десять за ночь. Особенно нравились ему жалкие визги, означавшие, что очередной павиан стал жертвой пантеры.

Но той ночью все было тихо и спокойно. Кунта сидел на краю платформы и смотрел на поля. Единственным происшествием за ночь стало появление мерцающего желтого света за высокой травой: там пастух-фулани размахивал зажженным факелом, чтобы отогнать какого-то зверя, наверное, гиену, которая слишком приблизилась к его коровам. Фулани так хорошо следили за скотом, что многим казалось: они умеют разговаривать со своими животными. Оморо говорил Кунте, что в уплату за свои труды пастух-фулани каждый день сцеживает немного крови из шеи коровы, смешивает ее с молоком и пьет. Какой странный народ, думал Кунта. Хотя они не мандинго, но тоже из Гамбии, как и он сам. А как же сильно отличаются люди – и их обычаи, – которые живут за пределами их страны.

Вернувшись с Ламином из похода за золотом, Кунта целую луну раздумывал над новым путешествием – на сей раз настоящим. Он знал, что другие юноши из его кафо собираются в путь после сбора урожая кускуса и земляных орехов. Но никто не решался идти далеко. Кунте же хотелось добраться до далекого места, называемого Мали, где, как рассказывали Оморо и его дядья, триста или четыреста дождей назад появился род Кинте. Предки Кинте были искусными кузнецами. Они покорили огонь и делали железное оружие для войны и орудия для обработки полей. Все их потомки и все люди, которые работали на них, носили имя Кинте. Часть рода перебралась в Мавританию, и там родился великий дед Кунты.

Пока никто, даже Оморо, не знал о его великом плане. Кунта в строжайшей тайне обсудил с арафангом лучший путь до Мали. Арафанг нарисовал на пыли карту и, указывая на нее пальцем, сказал, что нужно шесть дней идти по берегам Камби Болонго в направлении, куда все смотрят во время молитв Аллаху. Там будет остров Само. За ним река сужается и резко сворачивает налево, а потом начинает вилять и извиваться, как змея. Там начинается много болонгов – таких же широких, как сама река. Болотистые берега теряются в густых мангровых зарослях, высота которых порой превышает рост десяти мужчин. Учитель сказал, что на берегах реки множество обезьян, гиппопотамов, крокодилов и огромные стада павианов, до пятисот штук в каждом.

Но два-три дня этого тяжелого пути должны привести Кунту ко второму большому острову. На низких илистых берегах острова возвышаются небольшие скалы, поросшие кустарником и невысокими деревьями. Тропа, идущая вдоль реки, приведет его к деревням Бансанг, Карантаба и Диабугу. И вскоре он пересечет восточную границу Гамбии и попадет в царство Фулладу. За полдня пути он дойдет до деревни Фатото. Из сумки Кунта достал кусочек выделанной шкуры, полученный от арафанга. На нем учитель написал имя своего друга в Фатото, который объяснит Кунте, как ему двигаться следующие двенадцать-четырнадцать дней. За это время он должен добраться до страны, называемой Сенегалом. А уже за ней, по словам арафанга, находится Мали и Каба, куда так стремится Кунта. На то, чтобы добраться туда и вернуться, по подсчетам арафанга, должно было хватить одной луны – не считая времени, которое Кунта захочет провести в Мали.

Кунта столько раз рисовал маршрут на полу своей хижины и стирал, чтобы не увидела Бинта, что, сидя на своем навесе над полями земляных орехов, он буквально видел его. Мысли о приключениях, которые ожидают его в пути – и в самом Мали, – заставляли Кунту беспокойно ерзать на месте. Ему страшно хотелось рассказать Ламину о своем плане – он не просто хотел поделиться своим секретом, но еще и взять младшего брата с собой. Он знал, как похвалялся Ламин их совместным путешествием. К тому времени Ламин уже станет мужчиной и будет опытным и надежным спутником. Но главным мотивом – Кунта вынужден был признаться – было желание иметь компанию в пути.

Какое-то время Кунта сидел в темноте, улыбаясь. Он представлял лицо Ламина, когда тот узнает о планах брата. Конечно, Кунта скажет об этом как бы невзначай, словно эта мысль только что пришла ему в голову. Но прежде нужно поговорить с Оморо. Он догадывался, что почувствует отец. Он будет страшно горд. И даже Бинта хотя и будет беспокоиться, но встревожится меньше, чем прежде. Кунта размышлял, что можно принести Бинте из Мали, чтобы она оценила это больше, чем перья с золотом. Может быть, красивые горшки или кусок ткани? Оморо и дядья говорили, что в старину женщины Кинте славились в Мали своими красивыми горшками и тканями. Может быть, женщины Кинте и сегодня делают такие вещи?

А когда он вернется из Мали, думал Кунта, можно будет придумать новое путешествие на следующий дождь. Он даже может отправиться за бескрайние пески вместе с большими караванами странных животных, у которых вода хранится в двух горбах на спине. О них рассказывали ему дядья. Калилу Контех и Сефо Кела будут довольствоваться своими старыми и безобразными вдовами-терийя, а он, Кунта Кинте, совершит паломничество в саму Мекку. Поймав себя на том, что он смотрит в сторону священного города, Кунта обнаружил крохотный желтый огонек далеко за полями. Там пастух-фулани готовил себе завтрак. Кунта даже не заметил, как начался восход.

Потянувшись за оружием, чтобы идти домой, Кунта увидел топор и вспомнил, что хотел срубить дерево для барабана. Но он устал. Лучше он срубит дерево завтра. Но ведь он уже на полпути к лесу. Если не сделать этого сегодня, придется все отложить до следующей вахты, то есть на двенадцать дней. Кроме того, истинный мужчина не откладывает своих планов. Размяв ноги и не почувствовав судороги, Кунта спустился по шесту на землю, где его, виляя хвостом, уже поджидала собака-вуоло. Преклонив колени и прочитав молитву суба, Кунта поднялся, потянулся, вдохнул прохладный утренний воздух и зашагал к болонгу.