Глава 19

Первые лучи рассвета разбудили Кунту. Он вскочил на ноги. Рядом с ним стояла худая старуха и визгливым, надтреснутым голосом вопрошала, что случилось с едой, которую она отправила ему две луны назад.

– Хотели бы мы ответить вам, бабушка, – мягко сказал подошедший Оморо.

Умывшись и позавтракав, они двинулись дальше. Кунта вспомнил старуху из Джуффуре, которая бродила по деревне, всматривалась в лица людей и радостно сообщала: «Завтра придет моя дочь!» Дочь ее исчезла много дождей назад, и все об этом знали. Белый петух умер на спине, но все, кого она останавливала, соглашались с ней: «Да, бабушка, завтра!»

Солнце поднялось еще не слишком высоко, когда они увидели впереди одинокого путника, шагавшего по направлению к ним. За день до этого они встретили трех путников – обменялись улыбками и приветствиями. Но этот старик явно хотел поговорить. Указав туда, откуда он шел, путник сказал:

– Вы можете встретить тубоба.

Кунта даже дышать перестал.

– У него много людей, которые несут его груз…

Старик рассказал, что тубоб видел его и даже остановил, но хотел лишь узнать, где начинается река.

– Я сказал, что река начинается на самом большом расстоянии от ее конца.

– Он не обидел тебя? – спросил Оморо.

– Он был очень дружелюбен, – ответил старик. – Но кошка всегда съедает мышь, когда наиграется с ней.

– Это правда! – кивнул Оморо.

Кунта хотел расспросить отца о странном тубобе, который искал реку, а не людей, но Оморо распрощался со стариком и зашагал дальше – как всегда, не оглядываясь на сына. И сейчас Кунта был рад этому, иначе Оморо увидел бы, что сын обеими руками держит сверток на голове и хромает. Ноги его начали кровоточить, но он знал, что настоящие мужчины не обращают на это внимания и уж тем более не жалуются.

По той же самой причине Кунта скрыл свой ужас, когда чуть позже они свернули за поворот и наткнулись на семейство львов – крупного самца с роскошной львицей и двумя львятами. Львы расположились на лугу совсем рядом с тропой. Для Кунты львы были страшными, хитрыми животными, готовыми разорвать козу, если не уследишь и она отобьется от стада.

Оморо пошел чуть медленнее. Почувствовав страх сына, он, не глядя на львов, спокойно сказал:

– Львы не охотятся и не едят в это время дня, если только не голодают. Эти львы жирные.

И все же, проходя мимо львов, он положил руку на лук, а другую на колчан со стрелами. Кунта затаил дыхание и пошел вслед за отцом. Он и львы смотрели друг на друга, пока не скрылись из виду.

Кунта продолжал размышлять о львах и о тубобе, но скоро ноги у него заболели так сильно, что думать он мог только о них. К ночи он не заметил бы даже двадцати львов, пирующих на месте, выбранном Оморо для ночлега. Кунта только ноги вытянуть успел, как тут же провалился в глубокий сон. Ему почудилось, что отец разбудил его через несколько минут, но оказалось, что уже рассвело. Хотя у Кунты закрывались глаза, он с нескрываемым восхищением смотрел, как ловко Оморо разделывает и жарит двух зайцев – они попались в силки ночью.

Сидя на корточках и вгрызаясь во вкусное мясо, Кунта думал, что им с приятелями приходилось долгие часы тратить на охоту и приготовление обеда. Где же отец и другие мужчины нашли время, чтобы научиться столь многому – да, пожалуй, всему на свете?

На третий день пути у Кунты болело все – натертые ступни, бедра, спина, шея… Все его тело ныло и ломило, как никогда в жизни. Но мальчик понимал, что становится мужчиной. Его будут презирать все приятели по кафо, если он выдаст свою боль. В полдень Кунта наступил на острый шип, но закусил губу и не заплакал. Впрочем, он начал хромать и так сильно отстал, что Оморо решил устроить небольшой привал и пообедать. Отец смазал ранку успокаивающей пастой, и Кунта почувствовал себя лучше. Но как только они двинулись дальше, рана снова разболелась и начала кровоточить. Впрочем, вскоре она забилась грязью, и кровь остановилась. От ходьбы боль притупилась, и Кунта сумел догнать отца. Он не был уверен, но ему показалось, что Оморо стал идти чуть медленнее, чем раньше. Когда они остановились на ночлег, ступня вокруг раны покраснела и распухла, но отец приложил другое лекарство, и утром нога выглядела вполне прилично и спокойно выдерживала его вес при ходьбе.

На следующий день Кунта с облегчением заметил, что терновник и кактусы остались позади и теперь они вышли в буш, почти такой же, как в Джуффуре. Деревьев и цветущих растений стало больше. Повсюду сновали болтливые обезьяны и порхали разно-цветные птицы, которые были мальчику хорошо знакомы.

Вдыхая напоенный ароматами воздух, Кунта вспомнил, как они с младшим братом ловили крабов на берегах болонга, поджидая возвращения матери с рисовых полей.

У каждого дерева странников Оморо сворачивал на тропу, ведущую мимо ворот, но дети первого кафо всегда неслись им навстречу, чтобы рассказать о самом интересном в жизни деревни. Однажды дети выскочили с криками: «Мумбо-юмбо! Мумбо-юмбо!» – и, сочтя свой долг исполненным, убежали назад за ворота. Тропа проходила совсем рядом с деревней, и Оморо и Кунта увидели местных жителей, наблюдающих за наказанием женщины. Она лежала ничком, и другие женщины держали ее за руки и ноги, а мужчина в маске и костюме заносил кнут над ее спиной. Каждый удар кнута сопровождался визгом и криками.

Из разговоров с приятелями Кунта знал, что, когда сварливая жена доводит мужа до крайности, он идет в другую деревню и нанимает мумбо-юмбо, чтобы тот пришел и наказал строптивицу. Сначала мумбо-юмбо, спрятавшись в каком-то укромном месте, громко кричал для устрашения, а потом появлялся и наказывал женщину. После этого все женщины деревни на время притихали и начинали вести себя лучше.

У очередного дерева странников дети не появились. Оморо и Кунта вообще никого не увидели. Из деревни не доносилось ни звука – только пение птиц и крики обезьян. Кунта подумал, что здесь тоже побывали работорговцы. Он тщетно ждал объяснений Оморо, но это сделали болтливые дети из соседней деревни. Указывая на тропу, они сказали, что вождь деревни поступал плохо и это не нравилось людям. Как-то ночью, когда он спал, они собрали все свои вещи и ушли в дома друзей и родных в других деревнях. В опустевшей деревне остался один лишь вождь, сказали дети. Он обещал исправиться, если жители все же вернутся.

Было уже поздно, и Оморо решил заночевать в этой деревне. Жители собрались под баобабом, чтобы послушать новости и поболтать. Многие были уверены, что их новые соседи вернутся домой через несколько дней, проучив своего вождя. Кунта набивал живот тушеными земляными орехами и рисом, а Оморо пошел к местному джалибе и договорился, чтобы тот послал сигнал его братьям. Пусть они ждут его к закату, он придет со своим первенцем. Кунта сквозь дремоту услышал, как барабаны разносят его имя по всей земле. Он столько мечтал об этом – и вот оно свершилось. Он услышал свое имя. Ворочаясь на бамбуковой лежанке в хижине, Кунта представлял, как другие джалибы берутся за свои барабаны и передают его имя во все деревни по пути к деревне Джаннеха и Салума.

После сигнала тамтамов у каждого дерева странников их встречали не только маленькие дети, но и старейшины и музыканты. Оморо не мог отказать старейшинам, поэтому им приходилось заглядывать в каждую деревню хотя бы ненадолго. Отец с сыном отдыхали в хижинах гостеприимства, а потом садились в тени баобабов и хлопковых деревьев разделить с жителями деревень пищу и воду. Взрослые хотели услышать ответы на свои вопросы, а дети первого, второго и даже третьего кафо толпились вокруг Кунты.

Малыши смотрели на него с молчаливым почтением, ровесники и старшие – с нескрываемой завистью. Они расспрашивали его о родной деревне и о том, куда они идут. Кунта отвечал спокойно и с достоинством – он надеялся, что его слова звучат так же веско, как и слова отца. Когда приходило время прощаться, жители деревни оставались в уверенности, что видели подростка, большую часть жизни проведшего в странствиях по Гамбии вместе с отцом.