2. Младший лейтенант Илана Случ
(докладная записка)
На раннем этапе следствия по делу «операция „Голгофа“» меня как владеющую русским языком прикрепили к группе майора Ашера Коэн-заде, где я исполняла разнообразные и многочисленные поручения.
Картина ужасной гибели Иешуа Калантара по сей день стоит у меня перед глазами и останется, я думаю, на всю жизнь. Странный, необъяснимый факт: из всей нашей группы прикрытия, наблюдавшей сверху всю эту сцену, никакой птицы никто не видел, что порождает у меня мистический страх, а точнее — глубокое религиозное потрясение.
Во многом я обвиняю себя. Никогда не прощу себе своего поведения дурочки и суровой солдатки во время первого и единственного контакта с подозреваемым. Он везде искал сострадания, просил участия, чтобы кто-нибудь его выслушал! Да так и ушел, несчастный и бедный, «изнасилованный галутом».
Хочу признаться в том, что конфликт моей совести с интересами государственной безопасности возник с самого начала. Прекрасно понимаю, что весь этот год с «лечением» И. К. был годом решения труднейшей загадки. Что имел в виду КГБ, засылая в Израиль группу евреев с пергаментом? И чего добивался советский разведчик Хилал Дауд от Института каббалы? Но речь пойдет не об этом.
По сей день меня возмущают антигуманные, недозволенные средства, которыми пользовалось следствие во главе с майором Ашером Коэн-заде:
алеф) больному Иешуа Калантару не было объявлено ни разу, что он находится под следствием, — в чем именно его подозревают;
бет) тяжелобольного человека должным образом не лечили, содержали в глухой изоляции, вводя в заблуждение;
гимел) без ведома и согласия больного он был подключен к детектору лжи, к множеству других датчиков и приборов, чье назначение ему даже не было известно;
далет) какая жестокость — свести вместе психически нездоровых людей, Брахью Калантара и подследственного, доведя обоих до откровенного помешательства!
И т. д.и т. п.
Весь этот год со мной происходили странные вещи. Мне снились диковинные, фантастические сны. Я весь их поход словно сама пережила: шла вместе с ними пещерами, а все участники его мне стали как бы родными… Да, я питаю к погибшему определенные, сильные чувства. Я верю, что он тоже любил меня, и содрогаюсь от жалости. Он много писал мне. В своих бумагах он обращался ко мне: «Моя любовь! Моя трепетная лань!» И больно мне, больно…
Все вышеизложенное прошу принять как отставку и заявление об увольнении.
