Глава 4. Гора Буды, глаз Кришны
Что я люблю в больших международных аэропортах — так это их унифицированный стиль. В Шарле ли ты Де Голе, в Бен-Гурионе, Гэтвике или в третьем терминале Джи-Эф-Кей — нипочем не угадаешь. Те же самые магазины, торгующие беспошлинным барахлом и электроникой, те же тележки и эскалаторы, чахлые бамбучины в кадках, ряды пластиковых кресел, англо-французско-немецкие вопли интеркома, интернет-терминалы и все тот же безвкусный кофе в идентичных, как две обертки от Биг Мака, кафешках. Аэропорты — апогей футуристических чаяний человечества, они обращены в будущее. В то самое будущее, когда придуманная людьми глобализация наконец-то восторжествует, и весь мир превратится в огромный международный аэропорт.
Рейс наш откладывался по техническим причинам — а, скорее, потому, что пилот загулял по местным борделям. Мы сидели в «Старбаксе». Нили и я угрюмо глотали обжигающий кофе под оптимистическим названием «Колумбийский рассвет» (а лучше бы другой продукт из Колумбии, право). Иамен пил латте. Серебряная катана, которую он ухитрился протащить через все детекторы — а нам, между прочим, с оружием пришлось распроститься еще в Непале — серебряная катана лежала рядом с ним на столе и казалась инженерским тубусом.
Отставив пустой стакан в фирменном зеленом пояске, Нили обратился ко мне:
— Один вопрос, босс.
— Хоть два.
Вот видите: под зловещим влиянием аэропортной ноосферы уже и Нили вместо привычного «Мастера» величал меня каким-то уродским «боссом».
— Один. Вопрос такой: за чем мы все-таки охотимся?
— В смысле?
— В смыле, за оборотнем или за мечом?
Я пожал плечами.
— Нифлинг его знает.
При упоминании о Нифлингах телохранитель мой посерел, так что я поспешно протянул ему свой стакан.
— Нили, объясняю на пальцах: в пророчестве было сказано «найдете то, что ищете». Драконьи потроха, видимо, лучше знают, что же мы все-таки ищем.
Иамен, между тем, не прислушиваясь к нашей беседе, внимательно смотрел куда-то в сторону забитых индусами кресел у выхода 45В. Индусы, если верить надписи на табло, направлялись в Бомбей. Логично. Куда бы еще лететь индусам?
— Иамен, что вы там выглядываете? Или факир упустил свою гадательную кобру, и нам следует спасаться?
— Насчет гадательной кобры не поручусь, но вот наша знакомая гадательница, похоже, зарабатывает на жизнь очень разнообразными способами.
Мы с Нили уставились на индийский ряд. И вправду — девушка по имени Ли Чин сновала между кресел. Время от времени она нагибалась то к тому, то к другому прикорнувшему индусу (выбирая при этом не обряженных в тюрбаны), и что-то такое краткое над ними проделывала. Еще присмотревшись, я обнаружил, что девица орудует маленькими маникюрными ножничками. Ножничками этими она ловко состригала выбивавшиеся из индусьих причесок черные прядки и прятала их в небольшую, расшитую бисером сумочку, висящую у нее на шее. Среди российских хиппи подобные сумочки принято именовать ксивниками.
— Это ж Личинка! — осклабился Нили, до которого в последнее время все доходило, как до башенного крана. — Пойду, вытрясу из нее душу…
— Сидите, — остановил его Иамен, и, как ни странно, верзила послушался.
— Что она делает? — спросил я у некроманта. — Порчу наводит?
— Нет, тут все куда интересней. Если не ошибаюсь, девочка собирает материал для Ловца Снов.
— Дримкэтчер? — я недоуменно нахмурился. — Такая идейская хрень…
— Не индейская хрень, а, скорее, индейский хрен, простите меня за прямолинейность. Эти ребята живут тем, что воруют чужие сны и употребляют их в пищу. Младшие братцы столь не понравившихся вам, Мастер Нили, Теней. Хотя смахивают они скорее на пауков…
Нили содрогнулся. О его нелюбви к паукам я знал давно.
— Как-то вы, Иамен, драматизируете. Ну, уворуют ваши дримкэтчеры парочку снов, кому от этого хуже?
Иамен обернулся ко мне, сведя брови домиком.
— Мастер Ингве, вам бы понравилось, если бы, заснув, вы каждый раз проваливались в серое ничто? Липкое как паутина, так что проснуться вам не удастся до того, как зазвонит будильник — если он вообще зазвонит. Люди, на которых паразитируют дримкэтчеры, проживают в среднем от двух недель до полугода. Обычно они пытаются не заснуть, используя для этого разнообразные стимулирующие средства: и кончают либо передозом, либо — те, кто порешительней — пускают себе пулю в лоб.
Я встал, да так резво, что чуть не опрокинул столик. Нили вскочил следом за мной.
— Вы куда? — с настоящим или деланым изумлением спросил мистер Иамен.
— Как куда? Надо же ее остановить?
— Кому надо?
Вот за это я и люблю некромантов.
Пока мы чухались, девушка по имени Ли Чин успела собрать свою страшную жатву, и сейчас решительно удалялась по коридору. Мы поспешили за ней. Отойдя метров на двести, девица оглянулась и шмыгнула в мужской сортир, ловко обогнув перегородившую вход тележку уборщика.
— Нили! — сказал я.
— Мастер Ингве, неужели вы считаете, что я девку от мужика не отличу?!
Не думаю, что Нили захотелось бы выслушать мое искреннее мнение по данному вопросу. Не говоря худого слова, я распахнул дверь сортира.
В сортире было весело. Девица Ли Чин стояла спиной к нам. Как раз в этот момент она протягивала ксивник с волосами невысокому человечку. Человечек, судя по всему, был индейцем. Из-под желтого шелкового цилиндра, увенчивающего его макушку, свисали пряди масляных волос цвета воронова крыла. Еще индеец был обряжен в желтый фрак с неимоверно длинными фалдами, широкие штаны и мокасины.
Прежде, чем деловые партнеры успели отреагировать на наш визит, Нили взревел и ухватил Ли Чин за подол ее летнего платьишка. Девица взвизгнула. Платье слезло с нее, как ящериный хвост, обнажив симпатичную узкую спинку и не менее симпатичный рыжий хвостик.
— Лисица! — заорал Нили, который, как дурак, застыл с платьем в руках.
— Кицунэ, — поправил я.
Не дав нам возможности закончить наш научный диспут, девка влетела в кабинку и прыгнула прямиком в толчок. Зажурчала сливающаяся вода, и девицы и след простыл. Между тем ее компаньон прошествовал в ту же кабинку, скорбно кряхтя, развел полы фрака, спустил штаны и опустился на сиденье.
— Это еще что… — проборматал Нили.
Маленький негодяй поднял на нас взгляд, исполненный бесконечной кротости.
— Орлиный Зуб хотел бы осведомиться, что нужно бледнолицым господам от бедного индейца?
— Ты что, издеваешься?! — зарычал Нили.
Я подошел к делу более практически и сказал:
— Кошелечек-то отдай.
— Вот уж не подумал бы, что бледнолицым господам понадобятся жалкие сбережения старого Орлиного Зуба.
Без лишних церемоний я подошел к сидящему на унитазе и вцепился в кошелек. И тут случилось странное. Индеец подскочил в воздух чуть ли не на две сажени — и там, где у нормального краснокожего должны быть ноги, обнаружились мохнатые паучьи лапы. Этими лапами индеец быстро и деловито принялся опутывать меня на редкость липкой нитью. Нить тянулась оттуда, где у нормального краснокожего должны бы быть…
— Ты чего?! — заорал Нили.
Он ухватился за нить, пытаясь меня освободить — и ту же влип сам.
— Так-так-так, — приговаривал паук, ловко орудуя лапами, — Тихо-тихо-тихо. Сейчас-сейчас-сейчас.
Я уже начал задыхаться. Нили жалобно выл и драл паутину, однако тонкая нитка оказалась прочнее стали.
— Осторожно-осторожно-осторожно, — напевал паук, работая с усердием. Из того места, где у всех нормальных краснокожих мужского пола находится детородный орган, показалось гнусное на вид жало. На кончике жала подрагивала капля желтоватого яда. Тут я сдался и заорал во всю глотку:
— Спасите! Помогите!
— Никто-никто нас не спасет, — радостно напевал паук. — Никто-никто нам не поможет.
— Иамен! — взвыл я, отбросив всякий стыд.
Неожиданно паук остановился. Склонив ко мне жуткую харю, на которой уже прорезались нехилые жвала, он спросил:
— Простите, как вы сказали? Кого-кого вы позвали на помощь?
— Иамен — наш некромант, и он надерет тебе задницу, гнусный ты паучара! — заорал Нили, выплевывая паутину.
— Ага, — сказал паук.
Утратив к нам всякий интерес, он шлепнулся на пол и быстро-быстро пополз вон. А мы остались в кабинке, спеленутые паутиной, как две куколки шелкопряда.
— Да что же это за некромант такой, от одного имени которого нечисть разбегается? — вопросил Нили, стараясь освободить левую кисть.
От его рывков мы утратили равновесие и, покачнувшись, вывалились из кабинки. Кафель холодил обожженные паутиной щеки, но в остальном приятного было мало.
— Чтобы ты провалился в Хель, Нили, — ласково пожелал я. — Не мог, что ли, стоять спокойно?
— А какая разница — торчать в кабинке или на полу валяться?
Ответ был резонный, но тут по интеркому — звучавшему несколько глухо из-за захлопнутой двери — объявили наш рейс.
— Что будем делать?
— Поползем? — предложил Нили.
Лучшего варианта у меня не нашлось, и мы, извиваясь, как дождевой червяк под ботинком фермера, поползли к двери. По счастью, выползать из нее нам не пришлось. Створка распахнулась, и на пороге показался мистер Иамен с катаной. Некоторое время он стоял неподвижно, впитывая глазами открывшееся ему чудное зрелище.
— Иамен, вы паршивец, — прочувствованно сказал я. — Почему вы никогда не предупреждаете нас о том, что мы лезем к Фенриру в жопу?
— Хорошо, — покладисто согласился некромант, — Если вы соберетесь залезть в жопу Фенриру, Ингве, я вас об этом заблаговременно извещу.
Когда серебряное лезвие освободило нас от большей части паутины, я поднял одеревеневшую руку и торжествующе помахал ксивником.
— Чем бы дитя ни тешилось… — не преминул заметить некромант.
Я бы нашел, что возразить — но тут интерком снова разразился воплями, и мы рванули на посадку.
В самолете Нили опять дрых, я злобно обирал я себя клочки паутины (некоторая часть из них так надежно приклеила меня к спинке кресла, что я здорово опасался унести его с собой по прибытии), Иамен читал очередную книжку. Похоже, он ими питался. Правда, на сей раз это был не роман, а что-то по астрофизике. Отчаявшись бороться с липкими нитями, я уставился через плечо некроманта на страницу, испещренную интегралами. Заметив мое внимание, Иамен спросил, не оборачиваясь:
— Как я погляжу, вас, Ингве, тоже интересуют возможные решения уравнения Дрэйка?
Из Дрейков я знал только пирата, и было у меня смутное ощущение, что речь идет не о нем. Чтобы скрыть смущение, я ответил с великолепным апломбом:
— Нет, не особенно. Просто удивляюсь, как вы, Иамен, тратите время на подобную чепуху. Ведь человеческое представление о Вселенной примерно так же далеко от действительности, как яичница от божьего дара.
Иамен захлопнул книжку и сдвинул очки на лоб.
— Во-первых, вы не правы насчет яичницы. Горячая, с пылу с жару яичница вполне может оказаться божьим даром, особенно если до этого ты три дня ничего не ел. Во-вторых, не поделитесь ли своими взглядами на устройство Вселенной?
Я пожал плечами и высказал то, что доселе считал аксиомой:
— Вселенной не существует. Вселенная — просто бесконечное число производных, придуманное физиками, чтобы объяснить законы — те законы, которые физике не подчиняются в принципе.
Иамен потер переносицу и произнес тоном легкого сочувствия, каким, возможно, обращаются к милому, но придурковатому ребенку:
— Потрясающе, Ингве. Я вам аплодирую. Вы и вправду верите в эту глупость?
— А во что же верите вы?
Он отвернулся к окну и довольно долго молчал — я уже решил, что не дождусь ответа.
— Не столь уж важно, — сказал наконец Иамен, — что такое Марс. Неважно даже то, когда именно ученые откроют, что на этой планете существовала подобная земной жизнь. Жизнь, уничтожившая самое себя. Марс может быть мертвой планетой или богом войны с коротким мечом гладиус, это все неважно. Важно лишь то, что люди, понятия не имевшие, какая страшная там произошла война, назвали планету Марсом. Совпадение. Случайность. Легкое нарушение вероятности.
Он снова обернулся ко мне и добавил:
— Вот это и есть та область, в которой я работаю.
В Будапешт мы прилетели далеко за полночь, спасибо пунктуальной авиакомпании. Тащиться сейчас в замок не имело ни малейшего смысла. К тому же мы с Нили все еще толком не пришли в себя после встречи с дримкетчером. Ингри прозвонился нам, как только шасси коснулись посадочной полосы, и радостно сообщил адрес отеля. Было в его веселом голосе что-то, заставившее меня насторожиться, однако тут уж не до жиру — быть бы живу. До отеля, расположенного почему-то в новой части города, мы добирались на метро. В отличие от Нили, отдавшему свое сердце изоленте, лучшим изобретением человечества я считаю подземку. Впрочем, сомнительное это изобретение — идею людям подал цверг-перебежчик, в рассчете на то, что смертные докопаются до наших туннелей и начнется заварушка. Мерзкий народ цверги. Смертные, впрочем, на большие глубины не лезли, так что тарахтящие над головой поезда доставали разве что все тех же мотсогнировских ублюдков.
Когда мы выбрались на поверхность и подошли к зданию отеля, я в полной мере осознал источник ингриного веселья. Отель был никаким не отелем, а студенческим хостелем, да еще и перестроенным из старого монастыря. Консьерж на входе долго и подозрительно нас разглядывал, что и понятно: если я еще с грехом пополам мог прокатить за эдакого потрепанного жизнью второгодника, то Нили и Иамен на студентов не тянули никак. Наконец нам выдали ключи от комнат, и — новый сюрприз. Если для Иамена Ингри хотя бы заказал отдельный номер, нам с Нили предстояло ютиться в одной келье.
Келья напоминала гроб. Если бы мне хотелось оказаться в шкуре русского Раскольникова, кельей я был бы, несомненно, доволен. В нынешнем своем настроении я чуть ли не рыдал. Где номер люкс с арабесками по стенам, фонтаном, и, главное, ложем королевских пропорций? В келью едва вместились два узеньких топчана и умывальник. Общий душ был в коридоре. Подхватив полотенце, Нили немедленно туда удалился, и вскоре из коридора раздался его рык:
— Ой, какие жопы симпатичные!
Студентики прыснули из душа, как лягушата из-под колес трактора. Заплескалась вода. Стены в бывшем монастыре были толстые, и все же они не смогли полностью оградить мой слух от неблагозвучного нилиного пения. Я застонал, и, вцепившись в телефонную трубку, набрал номер Ингри.
— Ну как, устроились? — прощебетала трубка. — Хорошую я вам нашел хазеру?
— Ингри, — сказал я тихо и внятно, — если ты еще раз попытаешься на мне сэкономить, я тебя лично удушу.
— При чем тут экономия? — возмутилась трубка. — Ты что, Ингве, совсем тупой? Это же монастырь, освященная земля. За вами же волколак охотится! Вам нужна защита!
— Мне нужны чистые простыни! — заорал я. — Желательно, льняные и открахмаленные! Мне нужна сауна! И спа! С джакузи! Мне нужен вид на королевский дворец и парк! А свой монастырь со своим гребаным Христом ты можешь засунуть себе в жопу, псих ненормальный! Иди в пустыню, пророчествуй и акриды жри, я-то тут причем?
— Не говори так про Христа. Ты не понимаешь…
— Да пошел ты в пень со своим Христом!
Я так осатанел, что со всей силы шваркнул трубкой о стену. Хрупкий аппарат разлетелся вдребезги. На мои вопли из душа выскочил голый Нили — вид его обросших шерстью ляжек ничуть не смирил мой мятежный дух. Спустя секунду к нему присоединился Иамен с катаной наперевес.
Нили оглядел учиненный мной разгром и сокрушенно покачал головой:
— Я думал, тебя тут убивают…
Иамен подобрал останки телефона, подержал в руке и выронил в помойное ведро.
— Вы, Ингве, как ребенок малый, — сказал он. — Вас оставишь на минуту — и все игрушки переломаны, изгрызен торшер…
— Какой торшер?!
Из распахнутых дверей соседних комнат выглядывали синюшные от табака и недосыпа студенческие физиономии. Выглядывали и тут же прятались, потому что голый гвардеец-свартальв — зрелище не для чистых студенческих глаз.
Чтобы успокоиться, я вылез покурить на крышу. Небо затянуло тучами, лишь Марс подмигивал в просвет кровавым зраком. Кругом тянулись крыши, трубы, трубы. Острый шпиль собора торчал справа, слева — тополя маленького парка. Громада замкового холма едва намечалась на западе, за темной лентой реки.
Я с наслаждением затянулся, и тут заметил справа некое движение. Не то чтобы меня напугали слова Игнри о рыщущем за нами оборотне — покамест это как раз мы гонялись за оборотнем — и не то чтобы ожидал встретить на крыше городских химер или ночных грабителей, однако на всякий случай я замер, следя за движущейся тенью уголком глаза. Сомнения мои, впрочем, разрешились быстро.
— Иамен, вы что — меня караулите? Не буду я больше спутниковые телефоны крушить. У нас их, кстати, и не осталось.
Некромант подошел. Катана в ножнах висела, по обычаю, у него за плечом.
— Я и не собирался вас беспокоить. Я, собственно, вышел на прогулку.
— На прогулку? По крыше?
— Вы когда-нибудь слышали про ямакаси?
Про ямакаси я слышал, однако…
— Это японские подростки, бегающие по стенам, как орангутаны?
Иамен усмехнулся.
— Да, суть вы передали верно. Правда, не японские, а французские. И не только подростки. Они предпочитают называть себя «свободными».
— Хороша свобода — носиться по крышам.
— Свобода, — назидательно сказал Иамен, — свобода, Ингве, бывает разная. И у каждого, как правило, своя. В основном она определяется тем, что нам делать запрещено.
— А не наоборот?
— Увы, нет. Хотите присоединиться?
Я с легким ужасом посмотрел на противоположную крышу. До нее было добрых две сажени по прямой. Правда, соседнее здание на пару этажей ниже, так что перепрыгнуть, в принципе, возможно — отбив себе по приземлении все ноги.
— Признайтесь, Иамен: вы хотите моей смерти?
— Если бы я хотел вашей смерти, Ингве, — мягко ответил некромант, — вы бы были уже покойником.
Да, с самооценкой у него явно все было в порядке. А вот с головой… Не говоря больше ни слова, Иамен подошел к краю крыши и легко прыгнул. Без разбега. Наверное, в предках у него были не только духи преисподней, но еще и ягуары — его перенесло на соседнюю крышу без всяких усилий, будто он не через двадцатиметровую пропасть скакал, а через лужицу в сквере. Я подошел к краю. В противоположность общепринятому мнению, свартальфар не боятся высоты. Мы часто работаем под сводами таких пещер, что куда там монтажникам-высотникам. Это в целом. В частности же, я под сводами пещер никогда не работал. В самолетах, конечно, летал постоянно, но там высота неощутима. Внизу текла узкая речка улицы в оторочке оранжевых фонарей. Хорошо хоть машин нет, глупо подумал я — как будто, сверзившись с двадцати метров, для достижения полного эффекта надо еще и угодить под машину. И я прыгнул. Это оказалось совсем несложно.
Мы двигались к реке. Плоские крыши сменялись двускатными, черепичными — я скользил, но не падал. Меня несло вперед на крыльях бешеного восторга. Ветер бил в лицо. Нили бы, наверное, свихнулся, узнав, чем я занимаюсь. Эта озорная мысль придала мне еще сил, и я почти поравнялся с Иаменом. У того даже дыхание не участилось — хотя, в отличие от меня, некромант не просто прыгал с крыши на крышу, а выплясывал какой-то сложный танец между пожарных лестниц, флюгеров и труб. Мы продолжали свой бег. Пальцы мои покрылись ржавчиной от спасавшей не раз от падения жести, джинсы порвались на коленях, в легких гудело, как в ущелье во время пурги. Спустя какое-то время я заметил, что мы уже не одни. За нами, впереди и вокруг нас неслись легкие тени, бледные огоньки. Когда они подлетали чуть ближе, мне казалось, что я вижу тонкие, будто бы детские фигурки.
— Кто это? — прохрипел я, цепляясь за водосток. — Городские химеры?
Для химер они были слишком бесплотны, для болотных огоньков — слишком далеки от родных болот.
— Тени маленьких самоубийц, — ответил Иамен, приземляясь в двух шагах от меня и протягивая мне руку.
Я перевалился на крышу и так и остался лежать на брюхе, отдуваясь. Огоньки приблизились — я уже различал их шепот и голоса. Между лопатками пробежал холодок.
— Вы шутите?
— Отнюдь.
Иамен присел на черепицу рядом со мной, положив на колени катану. Огоньки окружили нас. Я выпрямился. Наш дом был в каких-то полутора сотнях метров от реки. Видна была широкая набережная. Дунай катил медленные воды. Подсвеченное здание парламента пристально наблюдало за старым замком на другом берегу. Скалились мостовые львы. Где-то неподалеку брякнул ранний трамвай.
— Что им от нас надо?
— От вас, Ингве — ничего. Со мной они хотят поиграть.
— А?
Иамен встал и отошел на несколько шагов, ближе к коньку крыши. Теперь я различил столпившиеся вокруг него маленькие фигурки, видел и лица в толпе. В основном это были мальчишки, хотя попадались и девочки. Некоторые — во вполне современных свитерах с капюшонами и джинсах, кое-кто — в костюмчиках прошлого века, рубашках с короткими рукавами, матросках… различил я и несколько пионерских галстуков. Дети тянулись к Иамену. Самые смелые уже успели облапать катану, те, что потише, старались протиснуться вперед. Некромант повысил голос:
— Души взрослых самоубийц, в конце-концов, обычно находят, к какому берегу приткнуться. А дети верят лишь в то, что видят, а видят они только этот город… Дети хотят играть. Они пробуют подружиться со своими живыми ровесниками, но те в лучшем случае убегают с ревом. В худшем игры заканчиваются довольно печально. Я взял с них обещание не лезть к живым, а взамен поклялся, что буду приходить иногда и играть с ними.
— Играть во что?
Иамен улыбнулся.
— В основном я рассказываю им истории. Иногда мы затеиваем салки или пятнашки на чердаках, или угадываем желания.
— Вы хотите, чтобы я пошел с вами?
— Нет, не стоит. Тут справа должна быть пожарная лестница. До хостеля добирайтесь лучше понизу, а то как бы вам не сверзиться ненароком.
Дети тянули некроманта за руки. Он еще раз махнул мне на прощанье, и вся компания: взрослый с катаной за плечами и маленькие мерцающие призраки — перевалила за конек крыши и побрела обратно в город. Иамен что-то говорил детям, но поднявшийся утренний ветерок уносил слова.
Я смотрел им вслед. Будь на моем месте Ингри, он наверняка бы припомнил какую-нибудь Нагорную проповедь — мол, Белый Христос проповедует детям. Я не видел никакого Христа. По-честному, я и Иамена уже не видел. Мне казалось, он слился с толпой теней, стал одним из них: бледным темноволосым призраком своего несчастливого детства.
Нили, конечно, просторожил меня до утра. Когда я наконец ввалился в комнату, грязный, исцарапанный и покрытый с ног до головы ржавчиной, телохранитель мой уже чуть ли не на стену лез. Как выяснилось, он успел сбегать и поискать меня по соседним кварталам, вернуться, снова побежать. Для начала он меня облапил, а потом принялся ругать и поносить — да так, что, по всему, следовало бы мне его законопатить на тысячу лет в темницу за оскорбление княжеского дома. Но я только устало отбрехивался, а потом вообще натянул на уши одеяло и заснул на своем стремном топчанчике, как мертвец. И проспал до заката.
Когда солнце рухнуло за гору Буды, мы тронулись в путь. Ноги у меня после вчерашнего так болели, что идти пешком я категорически отказался. Взяли такси. В каком-то сумрачном отупении я наблюдал, как проносятся за окнами высокие здания — некоторые еще в щербинах от снарядов — неоновые вывески, трамвайные линии, соборы с острыми маковками, львы и ограда моста. Иамен сидел рядом и был свеж, как огурчик, что меня изрядно бесило. Наконец машина, порыкивая и разгоняя гудками загулявших туристов, вскарабкалась на холм. Мы выгрузились. Над нами возвышался замок, вниз убегали знакомые крыши и купы вишневых садов. Должно быть, прекрасен этот высокий берег весной, весь в мареве белого цветения. Хорош бы он был и сейчас, если бы не вечные сумерки. Фонари на том берегу горели ярко. От дворца били вверх зеленые прожектора, но этот клочок между замком и набережной был освещен тускло. Я потопал усталыми ступнями по булыжнику мостовой и спросил:
— Ну, и что дальше?
Иамен пожал плечами.
— Я думал, у вас есть какой-нибудь план.
Некромант усмехнулся.
— А почему план должен быть у меня?
Воистину, почему? Тем временем Нили, рыскающий, по обыкновению, в поисках паба или иного питейного заведения, замахал нам рукой с противоположной стороны улицы.
— Эй, идите сюда!
Мы подошли. Нили стоял перед невзрачной на вид дверкой. На которой значилось «Dungeons of the Buda Castle».
— Свинья везде грязь найдет, — хмуро сказал я.
Несмотря на долгий надземельный стаж, мой телохранитель, казалось, все еще чувствовал себя неуютно на поверхности, и при случает так и норовил нырнуть в какой-нибудь погреб. Не этим ли объяснялась и любовь его к пабам, многие из которых располагались в подвалах, и вела в них замусоренная окурками лесенка?
— Почему бы и нет? — пожал плечами Иамен. — Все равно мы понятия не имеем, где и, главное, что искать. Надо же с чего-то начать.
И мы начали с подземелья замка Буды. Честно закупившись билетами — а некромант даже прихватил маленький путеводитель — мы устремились в сумрачно освещенные коридоры. Подземелье, надо сказать, было такой же дешевой подделкой, как и чумной Лондон под Лондоном настоящим. Меня малость позабавили фальшивые пещерные росписи на стенах в одном из первых залов, но дальше уже пошли какие-то абстракции, и я приуныл. До закрытия оставалось около получаса, так что туристов, кроме нас, не было. Похоже, они вообще нечасто посещали эту сумеречную обитель — слишком уж ловко она замаскировалась между двух сереньких неприметных домов. Мы прошли еще немного вперед, когда слух наш порадовало журчание фонтанчика и тихая музыка в стиле барокко. Иамен сверился с путеводителем и сообщил: «Зал Ренессанса».
— Вижу, что не постмодерна, — откликнулся я.
Нили принюхался и радостно осклабился.
— Вино. Разрази меня Хель, вино.
И вправду, это было вино. Вино текло из небольшого фонтанчика в центре комнаты. Фонтанчик был окружен узорчатой железной скамьей. Кузнец отчаянно старался подражать стилю позднего Возрождения. Скамьи тянулись и вдоль стен: видимо, многие туристы предпочитали задержаться именно в этом зале. Тихо, ненавязчиво играл клавесин. На скамье обнаружилась стопка чистых пластиковых стаканчиков. Нили немедленно к ним потянулся. Я тоже вдруг сообразил, что меня мучит страшная жажда. Я подхватил стакан и зачерпнул из фонтана.
— Ингве, я бы на вашем месте воздержался, — сказал Иамен. — Этот напиток не кажется мне достаточно… гигиеничным.
С этими словами он вытолкнул носком ботинка из-под скамьи два угнездившихся там использованных презерватива и порванные женские трусики.
— Да ладно, волков бояться — в лес не ходить, — беззаботно заявил я.
От вина тянуло гнилой кислятиной, но почему-то не было в тот момент для меня более желанного питья. Я опрокинул стакан в глотку. У напитка был вкус железистой воды из-под крана. Нили уже распахнул пасть, чтобы тоже отведать халявной браги, когда Иамен, подозрительно принюхивающийся к фонтанчику все это время, завопил:
— Нет! — и толкнул моего телохранителя под локоть.
Вино выплеснулось на рубашку Нили веселым водопадиком. Опасно лишать гвардейца-свартальва его последнего утешения. С ревом: «Ну все, этот шпендрик меня достал!» Нили ухватил Иамена за загривок и макнул башкой в наполненный вином каменный бассейн. Я застыл в оторопении. Некромант забулькал. Вырваться из могучего захвата он не мог, как ни дергался. Я понял, что Иамена придется спасать, иначе совсем захлебнется… И тут из темного перехода справа раздался звонкий смех. Я крутанулся на месте. Нили тоже бросил некроманта и уставился в проход. Там, в луче синеватого света, льющегося от круглого потолочного фонаря, стояла Ли Чин. На сей раз девушка предусмотрительно обрядилась в сплошную кожу, и острые грудки ее задорно торчали под облегающей материей.
— С-сучка, — отчетливо сказал Нили и ринулся в коридор.
И влип с разбега в невидимую, от стенки до стенки растянутую паутину. В коридоре заскребло, прошуршало восемью мохнатыми лапами. Ли Чин грациозно развернулась, отставила попку и не спеша пошла прочь, поцокивая каблуками. Под потолком над ее головой семенила восьминогая тень. Только тут я очухался и кинулся извлекать своего воющего от бессильной ярости телохранителя из липких сетей.
Когда мне удалось наконец освободить Нили, некромант уже вытащил голову из бассейна. Он сидел на скамье. С волос его капало. Я оттолкнул Нили, который все еще порывался кинуться в погоню, и присел рядом.
— Так. И чем же нас отравили?
Иамен смахнул со лба мокрую прядь и неожиданно ухмыльнулся.
— Ну, отравлением я бы это не назвал. Не буквально. Вы, Ингве, слышали историю о Тристане и Изольде? Помните, что сердобольная служанка добавила в кубок?
Я поперхнулся. Нили, тоже знакомый с легендой, замычал. Некромант поднял на него поблескивающие глаза:
— Вы-то что воете, любезный? Вас я спас от нелегкой судьбы. А то гонялись бы сейчас за своим князем с букетом гвоздик и признаниями в любови вечной и пылкой. Или прямо здесь, на лавочке…
Нили занес над головой Иамена огромный кулак. Я среагировал прежде, чем успел сообразить, что происходит. Мой телохранитель отлетел в коридор и снова прилип, как большая нелепая бабочка. Мне было уже все равно.
— И что, Иамен, теперь мы навсегда?..
Кажется, я даже тихонько поскуливал от ужаса. Некромант, напротив, выглядел так, будто получает от происходящего немалый кайф.
— Нет, Ингве, все не так мрачно. Зельице, конечно, разбавлено до невозможности, примерно как и само вино. Но где-то на сутки нам с вами хватит.
— Так что, мы теперь сутки будем мучиться невозможной любовью друг к другу?
— Ну почему же невозможной, — хмыкнул Иамен. — Все в наших руках. Для пущей гармонии следовало бы, конечно, напоить и Мастера Нили…
Я начал осознавать черный юмор ситуации. Мой телохранитель выпутался наконец из сетей и пялился сейчас на нас двоих со все возрастающим ужасом. Как бы ненарочно, я напружинил руки и бочком-бочком двинулся к нему. Нили отшатнулся и завопил жалобно и злобно:
— Я вас убью! Не подходите, педики гребаные! Не притрагивайтесь ко мне, слышите?!
Иамен веселился вовсю. Я вывернул кисть руки в лучшем клубном стиле и протянул, старательно имитируя тон Юсуфика:
— Не-ет, он пра-ативный. Большой, толстый и волосатый. Он, Иаменчик, чужой на нашем празднике жизни.
Иамен расхохотался. Нили сплюнул и отвернулся.
А серьезно, хотите узнать, каково это — большая и чистая любовь к мистеру Иамену в дворцовом подвале? Нет, конечно, ни его я не представлял в виде грудастой блондинки, ни себя. Мне даже переспать с ним не слишком хотелось. То есть хотелось, но терпимо. Скорее, дотронуться — только и это опять же не главное, а разве что как награда. Награда за что, спросите? Больше всего я желал снова очутиться в Недонге, когда Нили пытал некроманта. И тогда бы я Нили убил. Или умер сам, пытаясь защитить Иамена. Да при чем тут Нили, я бы встал между ним и всем миром, и мне было абсолютно плевать — затопчут меня в свалке, нет ли. Я хотел за него умереть. Мне хотелось бесконечно, каждую секунду за него умирать. Примерно так. Никогда не испытывал подобного и надеюсь, что не испытаю и впредь.
Что при этом чувствовал сам мистер Иамен, сказать не могу. На поверхности он был совершенно спокоен. Он, впрочем, на поверхности спокоен всегда.
Да, в качестве последнего комментария: больше всего мне запомнился жалобный шепот Нили. Преодолев отвращение, он все же подобрался ко мне и прошептал на ухо:
— Слушай, только не делай с ним этого, а? Он-то все равно пидор опущенный, но ты…
В ответ я зачерпнул вина щедрой горстью и выплеснул прямо в бородатую харю своему телохранителю. Тот отскочил, как ошпаренный, и принялся судорожно обтираться рукавом. Почему-то мне было очень весело. Весело и легко — примерно как вчера, когда мы носились по крышам, минус страх падения. Мне казалось — у меня за спиной наконец-то выросли крылья.
Говорят, юная и неопытная дочка венецианского сенатора поцеловала однажды привезенного ей из сказочной Мавритании удава. Или, может, питона. Чем уж так ее очаровала змея, понятия не имею. Говорят, от девичьего поцелуя удав превратился в стройного чернокожего воина по имени Отелло. Говорят также, что девушка ни разу не пожалела о своем необдуманном поступке. Чем кончилась эта история, вы знаете и без меня.
Пока Нили отплевывался, а я пытался примириться со своим новым статусом безнадежно влюбленного, Иамен деловито закатал рукава и снова полез в бассейн.
— Что вы делаете? — уныло спросил я. — Решили утопиться от пылкой страсти?
— Научитесь мыслить шире, Ингве, и многое вам откроется. К примеру, пока Мастер Нили купал меня в любовном зелье, мне открылось кое-что интересное. Смотрите.
Я без особой охоты встал и уставился на дно бассейна. Там поблескивало что-то вроде бутылочной пробки. Приглядевшись, я понял, что кругляш вделан в каменную чашу.
— Нили, у тебя фонарик с собой?
Телохранитель приблизился ко мне с опаской и протянул фонарь. Я направил луч в фонтан. На кругляше имелась печать — змея, пожирающая свой хвост.
— Уроборос? — задумчиво произнес Иамен. — Не самый очевидный символ Возрождения.
— Никакой это не символ возрождения, а карликово клеймо, — пробурчал бывший гвардеец. — Так отродия Мотсогнира помечают свои туннели. Червяк, от голода гложущий свой хвост. Как оно поганым карлам и пристало.
— Да вы, Мастер Нили, расист, — протянул некромант.
— Заткнулся бы ты…
— Эй, кончайте базар, — вмешался я. — Смотрите.
В кольцо змеиного тела заключена была маленькая поперечная черточка. Получался то ли рептильный глаз с вертикальным зрачком, то ли…
— Заешь меня Фенрир, князь! Это же меч. Неужто тот самый?..
— А вот это мы сейчас и проверим.
Я с силой надавил на печать, и кругляш — а, точнее, кнопка, — ушла вниз. Раздался скрежет. Бассейн вместе со всем своим содержимым медленно поехал в пол и куда-то в сторону, а на месте его обнаружилось круглое отверстие люка. Вниз вели уже знакомые железные скобы, слишком маленькие для человеческой — или свартальвовской — руки. Я посветил фонарем. Этот колодец, в отличие от монастырского, был очень глубок. Луч фонарика не достигал дна. Я вытащил из кармана пригоршню монет и швырнул вниз. Зазвенело нескоро.
— Что ж, по крайней мере, дно у него есть — и то хорошо.
Некромант кашлянул. Я обернулся.
— Ингве, вы просили предупредить вас в следующий раз, когда вы соберетесь в гости к анальному отверстию Фенрира. Мне кажется, это как раз тот случай.
— Волков бояться… — начал я, но вовремя заткнулся.
И разозлился.
— Вы, Иамен, можете с нами не идти.
— Спасибо за разрешение. Идти с вами или нет, это я уж как-нибудь сам разберусь. Просто будьте осторожны.
— Благодарю за заботу.
Смотреть ему в лицо я не мог: поэтому взял в зубы фонарик и с немалым облегчением начал спускаться в холодное чрево туннеля.
Пока мы пробирались по цверговой штольне с низким и плохо обработанным потолком, я размышлял: в какой момент Иамен перестал быть нашим пленником и стал спутником? Все мои размышления вели к неутешительному выводу, что пленником он никогда и не был. В самом деле, руки я ему освободил почти сразу. По всему, хотел бы он сбежать — сбежал бы. Мог бы еще и мертвого змея поднять и на нас натравить. Выходит… Но что выходит, я так и не успел придумать, поскольку коридор закончился еще одной шахтой, ведущей вертикально вверх.
— Вот и пришли, — непривычно тихо сказал Нили.
Несмотря на его любовь к подземелью, в карликовом ходу моему телохранителю было не по себе. И мне было не по себе. Непривычные углы, странные пропорции — геометрия этих туннелей настолько отличалась от нашей или человеческой, что прогулка по ним вела к полной дезориентации. И еще казалось, что у тебя за спиной сидит что-то маленькое, тяжелое, мохнатое, и смрадно дышит тебе через плечо. Недаром говорят, что карлы вывелись из червей, пиршествующих на костях Имира. Кем бы не обзывал нас Иамен: хоть расистами, хоть коллаборационистами — а прогрызенный червяками ход и есть прогрызенный червяками ход. Я с радостью выпрямился — в самом коридоре нам порой приходилось чуть ли не четвереньках ползти — и стал карабкаться вверх. Железные скобы были скользкими, кое-где их и вовсе не хватало, и тогда приходилось виснуть на руках или тянуться, опираясь о камни. В душе я не раз и не два вежливо попросил Вотана, чтобы крышка колодца не оказалась заперта или прижата чем-нибудь неподъемным. И чтобы наверху была ночь.
Как попросил, так и сбылось. Крышка в этом колодце оказалась из старого щелястого дерева, легкого, как пробка. Я легко откинул ее. В глаза мне ударил острый свет звезд. Судя по положению созвездий, дело шло к полуночи. Я высунулся из колодца, подтянулся, опираясь о заросшую мхом каменную кладку, и спрыгнул в сухую траву. В лицо мне пахнуло прохладным ветром. Ветер нес в себе запах далеких ледников, и сладость луговых трав, уже подвявших, но еще подставляющих каждое утро головки неяркому солнцу. Пахнуло и озерной сыростью, и тучной чернотой землей, и сосновой хвоей.
— Альпы, — сказал я.
И вылезший за мной Нили распрямился, вдохнул воздух полной грудью и, раскинув руки, блаженно выдохнул:
— Альпы.
После душного карликового хода хотелось кататься по траве и визжать, как щенку. Я бы и покатился, если бы не было со мной Нили и некроманта. Телохранитель-то еще ладно, то ли он видал, а вот Иамен, кажется, и так считал меня чем-то вроде полудурка. Так что я просто шел вниз по пологому склону, запрокинув в небо лицо, шел к небольшому озеру, шумевшему зарослями рогоза. И все же на ходу подпрыгнул пару раз, словно веселящийся жеребенок. Давешнее ощущение крыльев за спиной усиливалось. Как ни странно, я не думал об Иамене: мне хотелось подняться ввысь и лететь над этим озером, над горами, чтобы мое отражение плыло внизу. А лучше бы — моя тень. Я, кажется, совсем одурел, но больше всего мне хотелось увидеть голубой водный зрак, жмурящийся под лучами солнца. Если бы не ночь кругом…
— Не увлекайтесь, Ингве, — прозвучал негромкий голос сзади. — Это только побочное действие снадобья.
И я рухнул с небес на землю, разроняв по пути все свои белые лебяжьи перья. Никакого голубого зрака не привиделось. Черной была вода. Черной, с белыми поплавками звезд…
— Не знаю, о чем вы думаете, но еще два шага — и вы провалитесь в болото.
И вправду, у берега было топко. Из вязкой почвы с лужицами воды у меня под ногами поднимались копья тростника, серые, как посеченный дождями частокол.
— Значит, все-таки альпийское озеро, — сказал я, присаживаясь на корточки и задумчиво поплескивая пальцами в холодной воде. — Странно. Мне казалось, лорд Драупнир прочесал все озера в этих краях.
— Ваш отец?
Я кивнул. Только такой безумец, как мой дед, мог наречь сына в честь им же откованного священного оружия. И вышел сынок: прям как копье, туп, как незакаленный наконечник. Э, да что говорить…
Иамен присел на корточки рядом со мной. Я отодвинулся. Еще не хватало тереться с ним плечами. Некромант тоже опустил руку в болотную муть и нахмурился.
— Странное какое-то озеро.
— Почему странное?
Он повозился в тине и вытащил длинную белесую нить какой-то водоросли.
— Рогоз тут необычный. С какими-то неправильными метелками. И эта серебрянка… это донная трава.
— Ну и что? Вынесло волной на берег.
Иамен, не слушая меня, поднял голову и всмотрелся в небо.
— Ингве, вам не кажется, что ручка Ковша перевернута?
— Что?
— Дайте мне ваши сигареты.
— С каких это пор вы курите?
— Я не курю. Дайте.
Я полез в карман, вытащил сигареты и кинул ему… левой рукой.
— С каких это пор вы заделались левшой, Ингве?
— К чему вы ведете?
В панике я уставился на небо. Ручка Ковша — Тачки — смотрела влево.
— Так мы что, не в Альпах?
— В Альпах-то в Альпах… С какой стороны у вас сердце?
Я, как дурак, полез щупать собственную грудь. Сердце билось справа. Я вскочил, дико оглядываясь.
— Иамен, что происходит?
Некромант тяжело поднялся с колен. Таким я его еще не видел. Даже когда Нили пытал его гвоздями, даже когда он рассказывал о своей матери… Похожее выражение у него на лице появилось лишь однажды — когда он мне показывал журнальную фотографию с выставки. Фотографию с портретом его отца.
— Иамен, не молчите.
— Ингве, только давайте без паники. Мы не в настоящих Альпах. Мы в их отражении. И нам надо отсюда очень срочно выбираться, потому что подобные отражения — часть эрликова домена. Я не могу долго здесь находиться, потому что… потому что то, что вы вскоре увидите вместо меня, вам не понравится.
Проклятые цверги! Я оглянулся на Нили, который беззаботно пыхтел в камышах, как бегемот, достигший наконец-то желанной речной прохлады.
— Вы можете нас отсюда вытащить?
— Могу. Только, когда заклинание распадется, мы с вами окажемся на дне озера. Я понятия не имею, какая здесь глубина. Полагаю, ваш телохранитель тоже не умеет плавать?
Я покачал головой. Иамен в задумчивости потер подбородок.
— Одного из вас я сумею вытащить. Двоих… не уверен.
Я закрыл глаза и набрал полную грудь воздуха. И сказал сквозь зубы:
— Иамен, я вам соврал. Я умею плавать. Просто я не решался лезть с вами в воду на том пляже. Мне очень не понравился ваш рассказ.
Я заглянул в светлые глаза некроманта. Поверил? Не поверил? Он с минуту смотрел на меня изучающе, потом ответил:
— Ничего страшного. Если, конечно, вы не врете мне сейчас.
Помолчав, добавил:
— Найдите мне плоскую гальку.
Плоскую гальку найти было не так-то легко — это вам не морской бережок. Вдобавок, небо закрыли тучи, и даже мое ночное зрение помогало слабо. Тем не менее, после четверти часа рытья в вязком, как гудрон, иле галька нашлась. Иамен отмыл ее в озерной водичке, а потом вытащил катану и острием принялся выцарапывать на камни какие-то знаки. После чего порезал палец и добавил к знакам каплю собственной крови. Затем прошел дальше по берегу, там, где камышовые заросли обрывались, и расстилалась чистая водная гладь.
— Позовите Нили.
Я позвал. Нили вывалился из рогоза, как преследуемый борзыми кабан.
— Станьте рядом со мной.
— Что тут происходит? — вопросил мой телохранитель.
— Ничего. Просто иди сюда. Стань рядом с Иаменом.
— Зачем? — подозрительно спросил Нили.
— Затем, что я так приказываю.
Усмешку некроманта я проигнорировал. Тот встал, чуть отведя назад руку с галькой. Такую позу принимают мальчишки, пускающие блинчики по воде.
— Когда я кину камень, вы, Нили, и Ингве — наберите побольше воздуха. На третьем прыжке начнется. Готовы?
— Что начнется? К чему готовы? Что вы тут с этим труповодом затеяли?
— Заткнись и делай, как он сказал.
Нили обиженно замолчал. Иамен напружинил руку, дернул кистью и без замаха швырнул камень. Галька поскакала по озеру. Раз. Два. Три.
Меня оглушило ревом, легкие и грудь сжало как в тисках, на глаза надавило, в ушах раздался колокольный звон. Я отчаянно оттолкнулся от мягкого дна и поплыл наверх, поплыл, осознавая, что не выплыву. Вокруг было так черно, что вскоре я потерялся: где поверхность, где дно, куда я плыву? Легкие разрывало. Я сжал зубы, и все же в рот мне залилась вода, выталкивая последние пузырьки воздуха. Я сделал безнадежный рывок, захлебнулся и провалился в черноту, где не было ни низа, ни верха, лишь быстрый-быстрый стук моего сердца.
Тук. Тук.
— Он дышит!
Я попробовал открыть глаза, но прежде, чем успел что-нибудь рассмотреть, из меня хлынула вода. Кто-то помог мне перевернуться на бок. Задыхаясь и кашляя, я боролся со спазмами, а вода все лилась и лилась в жидкую грязь, в которую упиралось мое лицо. Наконец поток иссяк, только в груди нестерпимо жгло. Я сплюнул последние капли и перевернулся на спину. В лицо мне уставился ковш Большой Медведицы. Ручка у ковша была, как и положено, справа.
— Мастер Ингве!
— Коханый!
— Идиот.
Последняя реплика окончательно привела меня в чувство. Надо мной склонились три бледных лица. Одно из них было бледным всегда, потому что у навок по жизни кожа выбелена водой. На фоне чернющей и мокрой насквозь бороды белизна щек Нили выглядела особенно пугающе. Иамен был просто бледен и, по традиции, мокр с головы до ног. Впрочем, вода лилась со всей троицы.
Увидев, что я очнулся и смотрю осмысленно, Ганна упала мне на грудь и запричитала по-украински. Впрочем, причитания быстро сменились гневными воплями, и, провизжав:
— Ты йолоп! Дурэнь! Як ты злякав мэнэ! Я вжэ гадала, що ты помэр! — Ганна отвесила мне две звонких пощечины.
Я рефлекторно перехватил ее руку, занесенную для третьего удара.
— Отпустите девушку, — сказал Иамен. — Она вам жизнь спасла.
И, тише, добавил:
— А могла бы и не спасать.
Ганна вздрогнула и отвела глаза. Но что-то в них такое промелькнуть успело, отчего я понял: не сразу, ох не сразу навочка моя кинулась меня, утопающего, вытаскивать. Были бы мы сейчас с ней на дне, в темной прохладной мгле, вдвоем навсегда.
Ганна поднялась с земли и, отступив на шаг, сказала тихо:
— Я и не думала.
Иамен усмехнулся обычной своей суховатой усмешкой:
— Думали, милая, думали. И поделом бы ему было.
Ганна встрепенулась, и я подумал: все, некроманту несдобровать. Выцарапает моя коханая ему сейчас ясные очыньки. Иамен, кажется, тоже так решил, потому что быстро попятился. Но тут не успевшая начаться свара прервалась странными звуками. Мы оглянулись. Нили стоял на коленях, по пояс в прибрежной траве, и рыдал во весь голос. Сжатые кулаки его упирались в болотистый грунт, плечи тряслись, по щекам катились слезы.
— Ты чего? — обалдело спросил я.
Попробовал встать, поскользнулся и снова плюхнулся на задницу. Нили, ни слова не говоря, грузно поднялся, смахнул влагу с лица и, сгорбившись, пошел в темноту вверх по склону.
— Что с ним?
Иамен пожал плечами.
— А как вы думаете? Смысл его жизни, его долг, его гири … по-вашему, кажется, храдвар, честь — ваша безопасность. А вы такие штучки откалываете. Вы, Ингве, ему практически в глаза плюнули. Показали, что считаете бесполезным грузом. Он, между прочим, когда вы с Ганной еще не вынырнули, в озеро прыгнул — пришлось мне его два раза вытаскивать.
На душе у меня сделалось нехорошо, но, чтобы скрыть смущение, я нагло ухмыльнулся:
— Подумаешь, какая фифа. Мало ли что я от него терпел.
Ганна зашипела, как обваренная кипятком кошка, и сиганула в озеро — только круги по воде пошли. И остался я один на один с Иаменом. Он снова посмотрел на меня свои странным взглядом, то ли сочувствующим, то ли оценивающим. После долгого молчания некромант наконец сказал:
— Вам, Ингве, совсем не интересно, что вы притащили со дна? Вы так вцепились в эту железяку, что Нили пришлось разжимать вам пальцы, я не смог.
— Я притащил?..
Я оглянулся. На мокрой траве у меня под правой рукой лежал меч. Длинный прямой клинок с тонкой насечкой по лезвию. Удобная, без лишних украшений рукоять, уравновешенная маленькой стальной головой дракона. Моя добыча ничем не напоминала сто раз описанный дедом меч-гигант с золотой рукоятью. Я взглянул на свою правую ладонь. Потом на левую. Не считая озерной грязи, никаких пятен на них не было. Подтащив клинок поближе, я присмотрелся. И длинно, смачно выругался. Иамен удивленно заломил бровь.
— Разве это не то, что вы искали? Насколько я понимаю, этот меч вышел из кузни свартальвского кузнеца?
Взгляд, которым я наградил некроманта, был полон чистой и искренней злобы.
— Этот меч вышел из кузни Хродгара Черного, и зовут его Наглинг. И мне он нужен, как собаке пятая нога, жирафу коньки и вам, Иамен — встреча с вашим батюшкой.
Это бы разгром впечатляющих масштабов. Казалось бы — чего я дергаюсь, Наглинг тоже не Гарм из ноздри вычихал. Описать мои чувства можно разве что с помощью метафоры. Представьте охотника, который преследует чудного зверя: куницу там, или песца. И вот охотник двое суток гоняется за свои песцом с двустволкой наперевес, только для того, чтобы, поразив добычу метким выстрелом, обнаружить, что все это время он преследовал драную кошку.
Вид у меня был до того унылый, что бедняга Нили забыл о своих обидах и еще и меня утешал:
— Ну что вы так близко все к сердцу берете, Мастер Ингве? Потом, Наглинг — меч славный. Ингвульф обрадуется. Беовульф-то был то ли внучатым племянником его папаши, то ли еще кем-то вроде. То есть родственник. Смертных наследников Вульфингов не осталось, так мы можем с чистой совестью меч Ингвульфу отдать. Или, лучше еще, самому Хродгару, а то он на прошлом Совете что-то был хмурый.
— Вот ты и отдавай.
Нили передернулся. Я поспешно добавил:
— Извини. Я что-то нынче совсем не в себе.
— Да я понимаю.
Иамен внимательно изучал клинок. Пробежал пальцами по лезвию, проверил центр тяжести, заточку. Погладил драконью голову на рукояти. Сделал несколько пробных выпадов. Красиво работал, сволочь, красиво — сразу видно мастера. Нили смотрел, смотрел да и брякнул:
— А, может, некроманту нашему отдадим?
— Берите, — вяло согласился я.
Иамен отложил клинок и серьезно на меня посмотрел:
— Такими клинками, Ингве, не разбрасываются. Потом, я вполне доволен своим мечом.
Я вздохнул. Нили нахмурился. Свартальв, добровольно отдающий выкованный соплеменником меч — дело неслыханное. А некромант отмахнулся от подарка, будто его пробкой от бутылки с сидром одарили.
— Что это за меч, — проворчал честный вояка, — у которого даже имени нет?
— А и не надо имени, — спокойно ответил Иамен. — Основная беда ваших клинков — эти имена. Получившее имя оружия начинает слишком много о себе думать.
Нили фыркнул. Я тоже вяло улыбнулся. Свежее слово в оружейной технике. Бедные «катюши», «пантеры» и «томагавки», интересно, что они подумывают в тишине тесных складов и братских могил? Мой телохранитель, кажется, неправильно истолковал мою улыбку — возможно, он решил, что это новая гримаса горя. Нили сплюнул в сердцах и хлопнул меня по плечу так, что все косточки загудели:
— Да не переживайте вы так, Мастер. Не сегодня, так завтра мы Тирфинг отыщем.
Вот тут уж я взбеленился и заорал:
— Да пошел ты на! Вместе с Тирфингом! Пусть его волчина позорный ищет, если ему так приспичило. А я с этим делом — все, завязал!
Нили поглядел на меня с опаской.
— Куда же мы теперь?
— Как куда? В Москву, потом в этот, как его там… Нижневартовск, что ли? Нефтяные пески копать. А зимой домой отправимся. Прав Ингвульф — нечего мне, как гопнику малолетнему, по горам и канавам скакать. Надо заниматься делом, потому что дело…
Тут я опять сник. Потому что дело меня совсем, ну совсем не привлекало. Никак. Нили все это понимал и только вздохнул тяжко. А я запустил пальцы в волосы и закрыл глаза. Не знаю, может, то был эффект от выдыхающегося любовного зелья. Или не поэтому меня так ломало, а оттого что казалось — наконец-то, хоть пальцем, хоть мизинчиком прикоснулся я к чуду. Смешно, правда? Мало ли чудес в Семи Мирах, мало ли чудного в чертогах Нидавеллира или в светлом Асгарде? Не поверите — мало.
Из приступа черного отчаяния вывел меня голос Иамена:
— Не печальтесь, Ингве. Гадатель из меня плохой, но тут и без карт видно — чудесное вас не минует.
Он что, мысли мои читал? Я поднял глаза. Некромант стоял чуть выше по склону. Сереющее предрассветное небо четко обрисовало его неширокие плечи и высовывающуюся из-за правого плеча рукоятку катаны. Где-то там, за его спиной, просыпалось солнце. От озера вверх по холму полз туман. Туман поднимался все выше, и в этот туман он и ушел, кивнув на прощание Нили. Ушел легкой походкой человека, который знает, что все предстоящие беды ему по плечу. Таким я его и запомнил. Надолго. Но не навсегда.
