Пока он добирался до метро, его спасала развернутая газета, прикрывавшая ему лицо. Но он не мог использовать газету, пробираясь к свободному месту в вагоне метро, а эти несколько шагов и таили в себе опасность. Надо было миновать два, казалось, бесконечных ряда обращенных к нему лиц. Однако все обошлось. Судьба не нанесла нокаутирующего удара, приберегая его для следующих раундов.

К вокзалу на подземке он добрался с меньшим риском, чем если бы воспользовался наземным транспортом. Очутившись в огромном и пустом зале ожидания, Фрэнк ощутил острый приступ агорафобии. Стены словно раздвинулись в стороны на тысячи миль. Ему казалось, что он идет в полном одиночестве и нет ни одной движущейся фигуры в бесконечном вакууме из бетона и мрамора, которая отвлекла бы от него внимание. Ему казалось, что лучи фонарей сходятся на нем одном, высвечивая каждую деталь его внешности, что лучи следуют за ним, отмечая каждый его шаг в центре колоссального амфитеатра, где негде спрятаться, где он весь как на ладони. А за пределами пустоты и бесконечности ему чудились лица, лица, лица, бесчисленные невидимые лица, не спускающие с него глаз.

Он подошел к окошечку билетной кассы, но там не продавали билетов на нужный ему поезд. Перешел к другому окну.

— Будьте добры, билет до Нью-Джерико.

— Доллар восемьдесят четыре.

Выгребая мелочь из кармана, Таунсенд беспрестанно оглядывался. Он положил на прилавок последние монеты, выуженные из кармана, но кассир продолжал придерживать пальцем продолговатую картонку билета.

— Не хватает одного цента. Билет стоит доллар восемьдесят четыре.

— У меня больше нет денег. Я не рассчитал. Не можете ли вы?..

— Я не могу дать билет, пока вы не заплатите.

— Но ведь всего лишь один цент. Такая мелочь. Я случайно…

Всему виной идиотская затея с накладными бровями! У него остались бы еще двадцать четыре цента сдачи, если бы не маскарад.

— Неужели вы не понимаете, что меня выгонят с работы, если я начну продавать билеты дешевле обозначенной цены?

Какой-то пассажир уже стоял за спиной у Таунсенда и имел прекрасную возможность наблюдать за ним, изучать его внешность.

— Послушайте, мне нельзя опоздать на этот поезд. Такой пустяк, всего один цент. До отправления осталось две минуты!

— За каждый билет, который я выдаю, мне следует получить вот через это окошко полную сумму. — Рот кассира сжался в жесткую прямую линию. — Мне безразлично, идет ли речь об одном центе или о любой другой сумме. Или мне доплачивать за вас?

Кассир повернулся и положил билет в стопку, откуда взял его.

Мужчина сзади нетерпеливо подталкивал Таунсенда и наконец совсем оттеснил его от окошка. Продолжать спор было бесполезно. Фрэнк медленно зашагал вдоль билетных касс. Внезапно их длинная череда прервалась, и он оказался перед входом в маленький зал ожидания с рядами скамеек. Таунсенд вошел туда. Лишь бы исчезнуть из большого зала, где он открыт всем взорам. Лишь бы избавиться от чувства гнетущей беспомощности!

Таунсенд добрался до заднего ряда скамей, чтобы устроиться там на ночь в ожидании… Впрочем, нечего ему ожидать! И некого.

Он едва не столкнулся с мужчиной, который раздраженно стучал по автомату и, как видно, без желаемого результата. Чей-то голос произнес: «Брось! Пошли, у нас нет времени!» — и мужчина опрометью ринулся к выходу. Фигура этого человека загораживала узкое зеркало, в котором Фрэнк теперь увидел свое отражение. Он застыл на месте и уставился на себя, как на незнакомца, с интересом разглядывая наклеенные брови. Под зеркалом как раз и находился неисправный автомат для продажи жевательной резинки. Видимо, заклинило один из рычагов. Таунсенд машинально дернул за рычаг, чтобы поставить его в нормальное положение.

Рычаг со скрипом повернулся, и в лоток вместо жвачки упала маленькая, почерневшая от времени монета в один цент с профилем индейца.

Таунсенд сломя голову бросился к билетной кассе. До отхода поезда оставалось сорок пять секунд.

— На тебе этот злосчастный цент, сукин ты сын! — с жгучей ненавистью выкрикнул он в лицо кассиру.

— Получи свой билет, жалкий ублюдок! — огрызнулся кассир, без сомнения испытывая не менее острое чувство антипатии.

Таунсенд ворвался на перрон в полузакрытые ворота и схватился за поручни последнего вагона, когда поезд уже тронулся. Кондуктор приоткрыл дверь, пропуская его внутрь.

Это был последний поезд в этом направлении, поэтому народу набилось битком. Таунсенд протиснулся через весь вагон, но не нашел ни одного свободного места. И продолжал двигаться по вагонам дальше к локомотиву, пытаясь найти местечко, где можно забиться в угол и затаиться. В третьем вагоне его ожидала катастрофа.

Он избежал ее благодаря двум вещам. Две мелочи спасли его в очередной раз.

Пассажиры в своих вращающихся сиденьях обычно поворачивались лицом по ходу поезда. Все ряды сидений по обеим сторонам прохода в третьем от конца вагоне так и были повернуты. Кроме одного ряда. Возможно, механизм оказался неисправен, или кто-то намеренно оставил сиденья в таком положении, чтобы было удобно разговаривать со спутниками в ряду напротив.

Но самой поразительной неожиданностью было то, что на одном из таких не развернутых по ходу поезда сидений он увидел Рут Дилон. Возможно, она не нашла другого места и заняла единственное свободное. Она и незнакомец, сидевший рядом с ней, о чем-то оживленно болтали с другими пассажирами. Только их лица были обращены к Таунсенду. Никто из остальных пассажиров, сидевших к нему спиной, его не видел — он, к счастью, не сделал своего следующего, рокового шага и не обратил на себя внимания.

Рут мгновенно узнала его, подтвердив тщетность попыток Таунсенда замаскироваться накладными бровями. Ее глаза в ужасе расширились, но тут же приняли обычное выражение. Нет, страх не прошел, однако она больше всего боялась выдать себя.

Фрэнк успел задержаться у порога, и дверь только что закрылась у него за спиной. Рут сумела подать ему знак и сделала это так неприметно, что только он мог уловить ее легкие движения. Сначала предупреждающе подняла ладонь, что могло означать лишь одно: «Не иди дальше. Не подходи ко мне». Потом быстро скосила глаза к проходу. Таунсенд понял: «Посмотри мне за спину».

Через два ряда за ней, через проход, он увидел знакомый силуэт: бычья шея, водруженная на голову знакомая серая шляпа. Да, этот человек настойчиво шел по следам Таунсенда в той жизни. Жилы на шее у мужчины надулись, он вот-вот повернет голову. То ли чтобы проверить, сидит ли Рут на том же месте, то ли узнать, кто вошел в вагон.

Еще шаг — и все пропало. Но и здесь, около двери, Фрэнку тоже не спастись. Верхняя ее половина застеклена, и даже мимолетный взгляд, брошенный на дверь, засечет его в тамбуре, прежде чем он успеет скрыться. Он случайно нажал ручку сбоку от себя — и очутился в туалете. Теперь его враг не увидит ни странного типа с лохматыми бровями, никого.

Оставшуюся часть пути он проехал, неподвижно стоя столбом, спиной к двери, упираясь вытянутой ногой в противоположную стенку. Когда становилось невмоготу, менял ногу.

Таунсенд насчитал пять остановок и три попытки проникнуть в туалет. Попытки не были настойчивыми, и он понял, что это не Возмездие в сером костюме. Но тот факт, что несколько человек не смогли попасть в кабинку, мог насторожить, и его могли заставить открыть дверь с роковыми для него последствиями.

Все тело покрылось испариной. Никогда еще Таунсенд не был так плотно обложен, даже в ту ночь на Андерсон-авеню, когда в его распоряжении были только кухонный лифт и подвал. Кроме того, он не запомнил названий остановок и не знал, когда надо выходить. Матовое стекло окошка было чуть опущено, но щель не позволяла что-либо увидеть снаружи. Негромкие объявления кондуктора в кабинку не доносились. Если уехать дальше своего пункта назначения, билет станет недействительным и проводник может задержать его на выходе за попытку проехать зайцем. Неотвратимо последует процедура установления личности. Все теперь зависит от того, заметит ли профессиональный охотник, что туалет слишком долго занят.

Внезапно за дверью послышался легкий стук об пол, и вслед за тем поезд замер на шестой остановке. Через секунду стук повторился — значит, это был сигнал, а не случайный тычок споткнувшегося пассажира. Должно быть, Рут, задержавшись у двери, топнула каблучком.

Таунсенд мгновенно открыл дверь. Рут стояла спиной к нему, делая вид, что припудривает нос. Она не обернулась и быстро заговорила, обращаясь к маленькому зеркалу, которое держала в руке.

— Эймс, — быстрым шепотом сообщила Рут, — вышел из вагона через дверь в другом конце. Не хочет попадаться мне на глаза. Он сейчас на перроне. Как только я сойду с последней ступеньки, начинай медленно считать до десяти и лишь потом выходи. Слушай внимательно. У нас полторы-две минуты, не больше. У стены вокзала стоит тележка, доверху нагруженная чемоданами. Это совсем близко, в нескольких шагах по ходу поезда. Я ее вижу из окна. Как выйдешь, сразу спрячься за тележкой и не двигайся. Я все устрою. Если не подойду к тебе сразу, подожди, я вернусь, когда буду уверена, что Эймс потерял меня из виду. Жди меня там и не уходи. Запомни: считай до десяти…

Таунсенд из туалета вошел в вагон, когда Рут уже покидала тамбур. Он услышал, как на стальных ступеньках застучали ее каблучки. Начал отсчет, как она велела. Один… два… три…

— Гото-о-в! — гулким эхом прокатился по платформе крик дежурного по станции.

Поезд тронулся, когда Таунсенд дошел до десяти. Теперь, чтобы спрятаться за багажной тележкой, нужно будет идти по перрону не вперед, а назад: дверь вагона уже миновала ее. Но едва он соскочил с подножки, как вдалеке, у пассажирского выхода со станции, раздался громкий крик Рут. Все произошло почти синхронно.

Таунсенд понимал, что нельзя терять ни секунды — нужно стремглав бежать к тележке, но не смог удержаться и обернулся взглянуть на сценку, которую искусно разыграла Рут.

Головы людей на платформе повернулись в ее сторону. Хорошенькая девушка, подвернувшая ногу, с криком упала на руку и колено. Словно мощный магнит, она притянула к себе все взгляды, в том числе взгляд полицейского сержанта. Таунсенд съежился за тележкой; ему было видно, как вокруг Рут собралась толпа, как ей помогали подняться, как стряхивали с нее пыль, как выражали ей сочувствие. Затем все мало-помалу разошлись. Стук вагонных колес удалялся. Платформа опустела и затихла, темная, в белых пятнах света от дуговых фонарей.

Легкий постук ее каблучков, раздавшийся спустя добрых четверть часа, был первым звуком, нарушившим тишину. Маленькие станции вроде этой пустынны и тихи в течение суток, за исключением тех коротких минут, пока у платформы стоит прибывший поезд.

Когда Рут поравнялась с тележкой, Фрэнк выглянул из укрытия:

— Все в порядке?

— В порядке. Я зашла в аптеку Джордана помазать йодом ладонь. А чтобы можно было оглядеться, еще выпила стакан газировки. Он пошел прямо в полицейский участок, я это видела из окна аптеки. У этих захолустных городков с одной главной улицей есть одно преимущество: сразу видишь все, что в нем происходит.

— Откуда ты знаешь, что он не на дежурстве? Может, ему поручено продолжать слежку за тобой?

— Не тогда, когда я сюда приезжаю. Какой ему интерес следить за мной здесь, где я работаю и живу? Это только в городе он все время дышит мне в затылок. Возможно, он оказался со мной в одном поезде лишь потому, что следующий пойдет только в шесть утра. Ну и задал же он мне жару сегодня! Я едва не попалась. Не заметила, что он тащится за мной. Еще бы минута, и я привела бы его прямо к тебе! Правда, Дэн, — я уже поставила ногу на ступеньку автобуса, чтобы ехать на Тиллари-стрит, когда вдруг увидела его. — Рут вздохнула, вспомнив пережитый страх. — К счастью, он не сообразил, что я его заметила. Ну, я и села в этот автобус, будто ничего не заподозрила, хотя страшно испугалась.

Он вопросительно смотрел на нее.

— Я была вынуждена так сделать. Ведь не могла же я остаться, если он видел, что я ждала этот автобус. Он тут же понял бы, что я хочу сбить его со следа. Но ведь этим маршрутом можно доехать не только до Тиллари-стрит, а и до Уатт-стрит. Никакой разницы. Зато я узнала, что за каждым моим шагом следят. Я зашла к сестре и провела у нее весь день. Даже поужинала с ними. Подарила зятю кое-что из вещей, которые везла тебе. Сказала, что купила ему. Для маскировки. Знаешь, где я провела вечер, пока не пришло время отправляться на вокзал? В кино. Мне нужно было куда-то пойти и увести его подальше от тебя. Я понимала, что нельзя даже приблизиться к твоему дому ни днем ни ночью. Страшный риск.

— Отличная работа, Рут, — сказал Таунсенд.

Она вспыхнула от его похвалы и продолжала:

— Можешь себе представить, что я чувствовала.

Сидела и смотрела на Эррола Флинна, а видела перед собой твое лицо, думала о том, что ты меня ждешь. Возможно, Эймс тоже был в зале, но второй раз он мне на глаза не попался. Я не замечала его с того момента, как села на автобус, и до тех пор, пока пошла по вагонам в поисках свободного места. Это гораздо труднее, чем выслеживать кого-то: позволять идти за собой и не показывать, что об этом знаешь.

— Что он хотел от тебя? — спросил Таунсенд.

— Рассчитывал найти тебя, конечно. Он, думаю, подозревал, что я вижусь с тобой. Не верь тому, кто говорит, будто они не умеют работать. Они очень хорошо умеют работать. Телепаты и колдуны в одном лице.

— Ни то и ни другое, — ответил он. — Обычные люди. И тоже могут ошибаться. Они считают, что я убил Дидрича, но я этого не делал.

— Я тоже буду в это верить. Теперь надо придумать, как тебе выйти отсюда и как нам обоим выбраться из города.

— А ты сама как добираешься до усадьбы?

— Сажусь в автобус, который отходит с площади. Он довозит меня до самого дома. Но тебе это не подходит. — Она огляделась, ища выход. — Подожди минутку. Я кое-что сейчас заметила. Перед самым вокзалом стоит грузовик. Водители, наверное, ужинают в кафе «Ланч у Джо». Если нам с ними по пути, можно попросить их подбросить нас. Ни тебя, ни меня они не знают, они не местные, просто оказались здесь проездом. Обойди вокзал кругом, но в зал ожидания не заходи. Полицейского там нет, но много носильщиков.

Они обогнули угол невысокого одноэтажного здания, и Рут остановилась.

— Видишь? Вон там? Я имею в виду грузовик.

— Ты замечаешь все на свете, — сказал он, в восхищении сжав ее руку.

— Приходится, если выручаешь человека, которого любишь, — произнесла она с подкупающей простотой. — Смотри, водители выходят из кафе. Стой здесь, в укрытии, покуда я все не выясню. Если все в порядке, я махну тебе. Тогда сразу иди ко мне, но побыстрее. Возможно, Эймс проторчит в участке еще полночи со своим отчетом, но кто может поручиться…

Таунсенд внимательно смотрел, как она подошла к шоферам, остановилась и обменялась с одним из них несколькими словами. Его товарищ коснулся козырька кепки, приветствуя Рут. Потом в темноте взметнулась вверх рука в белой перчатке, подавая условный сигнал.

Таунсенд быстро пересек довольно широкую привокзальную площадь, ярко освещенную дуговым фонарем, и нырнул в спасительную тень большого грузовика с блестящей решеткой радиатора.

— Все в порядке, Джимми, — громко сказала Рут, перекрикивая шум прогреваемого мотора. — Ребята обещали подвезти нас туда, где мы работаем. Я рассказала, что случилось с твоим бумажником. Тебе придется залезть в кузов, в кабине поместятся только трое.

Таунсенд выразил жестом благодарность хозяевам машины, помахав в сторону одной из темных фигур, стоявших рядом с ней, но близко подходить не стал.

Задний борт грузовика был опущен; видимо, шоферы возвращались из поездки порожняком. Таунсенд забрался в кузов, прополз вперед, к кабине, и устроился в ее тени так, что освещены были только согнутые ноги.

Машина с грохотом тронулась, и вскоре Нью-Джерико, городок, которого Фрэнк так и не увидел, остался далеко позади — шахматная доска из светлых клеток, высвеченных дуговыми фонарями, и темных. Потянулась длинная сельская дорога, окаймленная высоким частоколом деревьев; кое-где мелькали небольшие домики, а небо было усеяно крапинками звезд.

Прошло тридцать или сорок минут; впрочем, может, ему это так показалось и на самом деле они ехали меньше. Один раз их нагнала легковая машина, доставив Таунсенду несколько неприятных минут. Свет фар желтым кругом отразился на задней стенке кабины, у которой он сидел. Машина пошла на обгон, и световое пятно увеличилось, стало ярче. Потом осветило ноги и стало подниматься выше. Таунсенд быстро раздвинул колени и спрятал между ними голову, а сверху прикрылся руками. Машина прошла, и он снова выпрямился.

Примерно пять минут спустя грузовик затормозил и, вздрогнув, остановился. Сквозь гул мотора до него донесся высокий голос Рут:

— Спасибо огромное. Вы просто спасли нам жизнь. Джимми, ты слез?

Он перепрыгнул через борт и секундой позже они стояли рядом на обочине, совершенно одни, в голубоватом облаке выхлопных газов. Рут потирала бедро, которое, видимо ныло от неудобного сиденья.

— У меня сердце в пятки ушло. Ты видел, кто нас недавно обогнал?

— Я спрятал голову в колени.

— Билл и Альма Дидрич! Я узнала их машину. Вот, значит, чем они занимаются, когда я уезжаю на ночь. Ведь они должны быть дома и присматривать за стариком! Это преступление, Дэн! В доме нет ни одной живой души, кроме сумасшедшей Аделы. И если она выберется из комнаты, Бог знает, что она с ним сделает, со стариком. И вообще может случиться что угодно: короткое замыкание, пожар или…

«По-видимому, — подумал Таунсенд, — они не слишком беспокоятся».

Рут показала на асфальтовую дорожку, белевшую в темноте.

— Вот этим путем я и хожу. Пойдем скорее отсюда, пока нас не заметили. Нам еще долго идти.

Фрэнк не мог удержаться, чтобы не бросить взгляд назад. Вот она, дорога в убийство. Высоко, на невидимом отсюда столбе висит белая табличка. Он представил себе надпись на ней: «Частная собственность. Проезда нет».

Они пересекли дорожку и двинулись друг за другом по еле заметной тропке. Рут шла впереди.

— Короче было бы, — объясняла она, — идти по дорожке, но я не хочу, чтобы ты приближался к дому без необходимости. Если они только что вернулись, то наверняка еще не легли и могут увидеть тебя в окно.

Дорожка от шоссе к дому осталась далеко позади, а Рут все шла и шла. Если имение и вглубь было таким же обширным, как вширь, то это о-го-го какой кусок земли! Целое графство.

— Вот отметка границы владения, — сказала Рут, наконец останавливаясь. — Видишь впереди? Белая полоска на стволе дерева. Здесь мы свернем. Нам придется немного пройти лесом, а потом дорожка, от которой мы ушли, делает крутой поворот, мы вернемся на нее, и она приведет нас на место.

Он пошел первым, чтобы Рут не хлестнуло веткой или она не споткнулась о корень, а она держала его сзади за плечо и легким нажатием пальцев указывала дорогу.

— Интересно, почему земля не огорожена? — спросил Таунсенд. — Туда может всякий зайти…

— Крепкие фермеры, я думаю. Они владеют этой землей еще со времен Питера Стьюивезента. Ты знаешь, каковы эти старинные семьи. Денег у них не больше, чем у моей сестры на Уатт-стрит. Удавятся, а не вложат и цента, чтобы что-то улучшить или подремонтировать. Может быть, старик и сделал бы что-то, но не может сказать, чего хочет.

Еще через несколько минут они вышли на узкую аллею, полускрытую ковром прошлогодних листьев.

— Остаток дороги пройдем как по бархату, — пообещала Рут.

Тропинка привела к двухэтажному домику — заброшенной сторожке. Нижний этаж был сложен из грубо обтесанных камней, а верхний — из бревен. Прикрывала строение двускатная крыша. Окна зияли черными дырами, ни в одном не было стекол, а дверной порог находился вровень с землей. Рут и Таунсенд остановились.

— Дай спички, Дэнни. Я заходила сюда днем и оставила свечку на полу справа за дверью.

— Нашла?

— Сначала войди и закрой дверь.

Темнота давила на них почти физически. Но вот в пальцах у Рут вспыхнула лучистая звездочка зажженной спички, тотчас превратившаяся в огненный язычок свечи, которая залила жилище тускло-желтоватым светом. Комната занимала весь первый этаж, и в углы свет не попадал.

— Как же забираться наверх? — спросил Фрэнк, заметив на потолке черное отверстие люка.

— Никак. Раньше здесь была стремянка, но кто-то ее унес. Эту хижину построили еще до всемирного потопа. Не уверена, что перекрытия выдержат человека. Тебе придется довольствоваться только первым этажом, Дэнни.

— А как же окна?

— Я сделала что смогла. Те, что смотрят в сторону дома, я затянула темно-зеленым сукном со сломанного бильярдного стола, который нашла на чердаке. А остальные пришлось оставить как есть. Во всяком случае, из хозяйского дома тебя не увидят; но если кто-то решит прогуляться по тропинке, по которой мы шли, и заметит свет, тогда… Я целую неделю переносила сюда нужные вещи. Прятала их в кресле под стариком, когда вывозила его на прогулку. — Она улыбнулась. — Иногда он сидел на целых шесть дюймов выше, чем обычно, но, к счастью, никто ничего не замечал. Я привозила его сюда каждый день на час или два и читала ему вслух. Никому ведь и дела нет, где я с ним, лишь бы с глаз долой. Вот как они о нем заботятся!

Она подошла к постели из двойного слоя одеял, уложенных на подстилку из мешковины.

— Это все, что я сумела сделать, Дэнни. Я принесла даже одеяло с моей кровати. Я притащила бы и настоящий матрац, но он оказался слишком громоздким и его трудно было вынести из дома.

Он обнял ее, и они некоторое время помолчали. Он не знал, что сказать, но, похоже, она и так была довольна.

— Ну, мне пора, — наконец промолвила Рут.

— Сумеешь пройти в дом или придется их будить?

— У меня есть отмычка.

— Может, проводить тебя? Мы ведь сейчас все равно никого не встретим на аллее.

— После тех испытаний, что пришлось пережить, пока удалось привезти тебя сюда? Нет, не стоит. Со мной все будет хорошо. Кругом ни души. Только погаси свечку и не зажигай, пока не закроешь за мной дверь.

Таунсенд все же вышел из домика и сделал вместе с ней несколько шагов.

— Когда я снова тебя увижу?

— Я вывожу старика на прогулку каждый день около одиннадцати. Тогда и появлюсь здесь.

— Только не подвергай себя риску.

Он смотрел ей вслед, пока она не скрылась во мраке. Потом вернулся и прикрыл за собой дверь.

Снова зажег свечу и оглядел мрачное помещение. Снял пиджак, свернул его и положил в изголовье постели вместо подушки. Грустно усмехнулся.

— Дом — убийца, — пробормотал он.