Больше никаких секретов

Я спрыгиваю с корня, и мама протягивает ко мне руки и крепко прижимает меня к себе.

– Слава богу, что с тобой все хорошо. – Я закрываю глаза, и от облегчения мое напряженное тело расслабляется, и его пробирает дрожь. Волокна ее бобрикового пальто говорят о страхе, но также о решимости и огромной любви. Она падает в мои объятия, и я помогаю ей встать.

Небо уже стало совсем темным, и светит луна. Мы с мамой помогаем друг другу не упасть, и она показывает на драге и спрашивает:

– Что это, черт возьми, за тварь? – Я смотрю на отвратительную отрубленную голову и прижимаюсь лицом к маминому плечу. Тело драге лежит наполовину снаружи, наполовину внутри полости в стволе. Десятки и десятки воронов, каркая и хлопая крыльями, острыми клювами расклевывают последние остатки его сухожилий и кожи.

– Эта тварь убила Олафа и Ишу!

Мама делает шаг назад:

– Что?

– Мы нашли их мертвые тела в снегу.

– Мы? Кто с тобой был?

– Стиг. Он должен быть где-то здесь, но я не знаю даже, жив ли он.

Мою душу наполняет страх, когда я вспоминаю слова Хель. Она не пообещала мне оставить Стига в живых. Но я вернула души умерших в подземный мир и убила драге, так что, возможно… Пошатываясь, я делаю в темноте несколько шагов в одну сторону, потом в другую.

– Стиг! – Я начинаю бегать туда-сюда, не обращая внимания на призывы мамы вернуться.

Вороны каркают и хлопают крыльями над моей головой, потом садятся справа от меня. Я подбегаю к ним и вижу бугорок на снегу. Пожалуйста, пожалуйста, пусть он будет жив!

Лицо Стига посинело. Его щека холодна как лед, но я вижу у него только одно повреждение – еле заметный розовый шрам на шее.

– Стиг! – Я зову его снова и снова, но он не открывает глаза.

Моего плеча касается рука. Я поднимаю взгляд и вижу маму. Она снимает перчатку и прикладывает палец к шее Стига.

– Пульс есть. Надо спешить.

Мы берем его за подмышки и общими усилиями кое-как тащим в сторону дома. По дороге он что-то бормочет, и от радости мое сердце чуть не выпрыгивает из груди.

– Все в порядке, Стиг, – шепчу я. – Мы нашли тебя. Обещаю, все будет хорошо.

Мама бросает на меня взгляд поверх его головы, говорящий, что она не вполне в этом уверена.

Зайдя в дом, мы укладываем его на диван.

– Одеяла, скорее!

Я бросаюсь в комнату Мормор и стаскиваю с кровати одеяло, затем бегу в комнату для гостей и хватаю там еще два. Вернувшись в гостиную, я бросаю их все на диван и помогаю маме снять со Стига пальто и ботинки.

Она укутывает его в одеяла, потом замечает беспокойство на моем лице.

– Ему надо согреться. На это нужно какое-то время. – Она качает головой и вздыхает:

– Эта тварь у дерева… Я видела это существо в своих видениях, но никогда не верила…

– В видениях?

– В галлюцинациях… Я писала эти образы на холстах, чтобы выкинуть их из головы.

Мама трогает лоб Стига, потом начинает растирать одну его руку, а я – другую.

– После начала приема лекарств я надеялась, что видения прекратятся, но они не прекратились. А потом с тобой произошел несчастный случай. Если бы я только… – Она глубоко вздыхает:

– Врачи говорили, что я не могла предвидеть того, что случилось, что это ложное воспоминание, которое я сама создала в своей голове уже после того, как это произошло, но меня и до этого преследовали образы. И в каждом из моих видений было это дерево. Я знала, что не должна подпускать тебя к нему.

Она трет свои виски, потом смотрит на Стига. Теперь его кожа уже скорее белая, чем синяя, а дыхание хотя и осталось поверхностным, но стало ровным. Если бы он только открыл глаза…

– Как раз перед твоим отъездом меня начало преследовать новое видение. Я все писала и писала эту… эту тварь, что была у дерева.

Мормор знала, что в нашем роду было много провидиц. Может быть, мама писала драге по той же причине, по которой другие женщины нашего рода рисовали углем те наброски, которые я нашла в сундуке, – чтобы предупредить нас о том, что грядет.

– Ты поэтому настояла, чтобы я покинула дом? – Она кивает, чувствуя у себя в горле ком. – Мы попытались это сделать, мама! Мы отправились к Олафу и Ише, но обнаружили их тела в снегу. Они были до смерти изодраны когтями.

Лицо мамы мертвенно бледно. Она неуверенно смотрит на меня, потом судорожно сглатывает:

– Я поеду в полицию позже. А сначала мне хотелось бы узнать, что здесь происходило. И я хочу, чтобы ты рассказала мне все.

Веки Стига начинают подрагивать, и он открывает глаза. Я обнимаю его за шею.

– Ты пришел в себя! – Я отстраняюсь и смотрю на него, но с ним явно что-то не так. Зрачки расширены, взгляд отсутствующий, как будто его самого в его теле как бы и нет.

– Мама, что с ним?

– Подожди несколько минут, Марта. – Мама старается меня успокоить, но я вижу, что она встревожена.

Стиг поворачивает голову набок и стонет. Возможно, Хель оставила ему жизнь, но теперь он стал просто пустой оболочкой или даже хуже – существом, похожим на драге. Он облизывает губы. Бросает беглый взгляд на меня, потом смотрит поверх моего плеча, как будто увидел знакомого.

– Нина? – хрипит он. Мое сердце пронзает боль. Мама вопросительно смотрит на меня, но я только качаю головой. С какой стати он произнес ее имя?

Он бормочет что-то по-норвежски, и я поворачиваюсь к маме, ожидая, что она переведет его слова. Но она только касается моего плеча и качает головой:

– Он не в себе.

Возможно, мама права, и он и впрямь не понимает, что говорит. Проходит еще минута, долгая-долгая минута, и Стиг, моргнув, смотрит на меня и улыбается. В его взгляде столько теплоты, что мои сомнение и страх развеиваются без следа.

– С тобой все хорошо?

Он едва заметно кивает, и я крепко обнимаю его. Мое сердце переполняет любовь. Стиг так и не смог согреться, и я изо всех сил прижимаю его к себе, пытаясь разделить с ним тепло моего тела.

Мама стоит и смотрит сначала на Стига, потом на меня:

– Разве ты не собираешься нас познакомить?

Я касаюсь его плеча:

– Мама, это Стиг.

Мама снимает пальто.

– Да, я уже поняла, что это Стиг. Я приготовлю всем нам горячий кофе, а потом ты расскажешь мне, кто такой Стиг, а также что здесь вообще происходило, хорошо? – Мама качает головой и бормочет: – Даже бедняга Гэндальф выглядит совершенно измотанным.

– Гэндальф!

Он лежит на своей подстилке, свернувшись и положив голову на лапы. Я бросаюсь к нему и падаю рядом с ним на колени.

– Но я думала… – Он лижет меня в лицо, и мое сердце переполняется благодарностью. Я обнимаю его крепко-крепко, глажу по голове и шепчу: – Хороший мальчик. Спасибо, спасибо, спасибо.

Мама возится на кухне. Она включает воду, наполняет чайник, затем открывает дверцу полки и со вздохом спрашивает:

– Куда подевался кофе?

Стиг хрипло шепчет:

– Он на самой верхней полке в красной алюминиевой банке.

Я улыбаюсь ему, любуясь каждой черточкой его лица. Ямочками на щеках, которые сначала едва заметны, а затем, когда он улыбается, появляются во всей своей красе. Глубокой морщинкой на губе, которую так хочется поцеловать. Сквозь слои одеял я касаюсь его ступней и сжимаю один из больших пальцев. Он улыбается мне, а я ему. Я жду не дождусь, когда мы наконец останемся одни. Мне так много надо ему сказать.

Мама хватает меня за руку чуть ниже плеча и тащит на кухню. Я готовлюсь к тому, что она начнет выговаривать мне по поводу моего побега на остров и психовать на тему парня, лежащего сейчас на диване, но вместо этого она судорожно вздыхает и тихо говорит:

– Мне следовало рассказать тебе о Мормор.

Я удивленно смотрю на нее и чувствую такое знакомое мне стеснение в груди. Я зла за то, что она мне лгала, но сегодня мама вела себя так храбро – бросилась на драге и ударила его суком по голове. Я знаю – ради меня она сделает все. Она не сказала мне о похоронах Мормор, потому что знала – я настою на том, чтобы поехать на них, а она хотела во что бы то ни стало удержать меня вдалеке от дерева. Так она пыталась защитить меня.

Мама льет кипяток в кофейник.

– Обещаю – больше никаких секретов. Но я должна знать, что здесь происходило. – Она мешает кофе, затем наливает его в три чашки и протягивает одну из них мне. Затем я вслед за ней возвращаюсь в гостиную, где обнаруживаю, что Стиг спит, тихо похрапывая. Мама ставит его чашку на пол рядом с диваном, затем выпроваживает меня обратно в кухню, как будто понимает, что я могла бы без конца просто радостно стоять и смотреть, как он спит.

Я сажусь за стол и обхватываю руками свою чашку. Кофе горяч, и вкус у него восхитительный, даже лучше, чем у того, который варила Мормор. Наверное, это оттого, что я посмотрела смерти в лицо – видимо, после такого все кажется вкуснее и ты острее чувствуешь, что жива.

Мама вскидывает брови:

– Итак?

Я делаю глубокий вдох:

– Ты ведь знаешь, как Мормор хотела, чтобы ты поливала дерево, да? Ну, так вот, его никто не поливал, и оно начало гнить.

Мама смотрит на меня с непонимающим видом:

– И что с того?

– Оно уходит корнями в подземный мир – Царство мертвых. В дереве образовалась дыра, настоящая яма, и через нее наружу вырвались души умерших и один восставший мертвец.

Мамины глаза округляются.

– То существо, которое я убила, – это и был драге, ходячий мертвец.

Мама смотрит в свою чашку.

– Однажды твоя бабушка показала мне сундук, полный старых дневников. И сказала, что в дереве живут сверхъестественные существа. Она отвела меня к нему и велела слушать, но это была чепуха.

– Мормор говорила правду, мама, – все в ее рассказах было правдой.

Она закрывает лицо руками:

– О господи, а я ей не верила! Я думала, это какая-то странная одержимость или же у нее галлюцинации, и эта склонность к галлюцинациям у нас семейная.

От возмущения я стискиваю зубы. Если бы мама исполняла свой долг и поливала дерево, ничего из всех этих ужасов бы не случилось. Почему она не могла просто поверить Мормор?

Я подхожу к окну, и в мою голову приходит мысль – последний кусочек пазла:

– Ты ведь читала письма Мормор перед тем, как их сжечь, не так ли? – Мама виновато опускает голову, и я продолжаю: – Ты знала, что я могу считывать информацию с одежды. Ты могла бы сказать мне, что и у тебя есть такая способность, но ты не сказала.

Мама устремляет на меня страдальческий взгляд:

– Как-то раз я услышала возле дерева голос, или мне так показалось. Тогда у нас с твоим отцом возникли проблемы, и у меня был жуткий стресс. После того как я услышала этот голос, я начала чувствовать всякие вещи, касаясь одежды людей, но объяснение врача на этот счет показалось мне логичным. Он сказал, что я уцепилась за мысль, что у меня якобы появился дар считывать информацию с одежды, просто потому, что твоя бабушка талдычила мне об этом столько раз.

Она судорожно вздыхает:

– Поверь мне, если бы я знала, что ты явишься сюда одна, я бы рассказала тебе все. – Мама вытирает глаза, потом встает из-за стола и подходит ко мне. Она говорит медленно, как будто ей нелегко произносить эти слова. – Прости, что я сожгла ее письма. Прости, что ничего тебе не сказала. – Я молчу, и она вздыхает опять. – Я не хотела, чтобы Мормор забивала тебе голову теми же глупостями. Не хотела, чтобы ты стала такой же, как я!

Я смотрю на оконное стекло и вижу на нем наши отражения. Мы с ней так похожи. Странно, что я не замечала этого раньше. Не знаю, злиться мне на нее или жалеть ее.

Я дотрагиваюсь до рукава шерстяного джемпера и чувствую пропитывающие его растерянность и страх. Ей было легче поверить в то, что у нее галлюцинации, чем признать, что в мире существует волшебство. Она так долго прожила в своем коконе, боясь признать правду. Она меня разочаровала, но, с другой стороны, ведь мне и самой известно, как легко впасть в заблуждение. Я была так поглощена жалостью к самой себе, что убедила себя в том, что просто не могу вызвать интерес у Стига. Я содрогаюсь, вспомнив кошмар, в котором мой рот и глаза были зашиты. Если бы я не увидела себя такой, какая я есть, таков бы и был мой удел – я бы так и осталась отрезанной от мира, с зашитыми глазами и ртом.

– Я все тебе расскажу, но сначала тебе придется прочитать те дневники, согласна?

Мама на мгновение задумывается.

– Согласна.

С моих плеч вдруг спадает тяжкий груз – а я и не знала, что он там был. Я вдруг чувствую такую усталость. У меня кружится голова, и я обеими руками хватаюсь за подоконник, чтобы не упасть.

– Что с тобой, Марта? Возможно, тебе лучше сейчас прилечь. – Она ведет меня обратно в гостиную. – Я съезжу в полицию утром. Скажи мне, где Иша и Олаф, и я совру полицейским, что нашла их, когда выгуливала пса. Таким образом, тебе не придется им лгать.

– Спасибо, мам.

Мне столько всего надо ей сказать, но я так устала. В том числе от злости и разочарования. После всего, что произошло, это уже не кажется важным. Она любит меня, и она сейчас со мной, а только это и имеет значение.

Я останавливаюсь и долго, испытывая блаженство, смотрю на Стига. Жаль, что я не могу просидеть рядом с ним всю ночь.

– Мама, ты присмотришь за ним вместо меня, позаботишься о том, чтобы с ним все было в порядке?

– Конечно. А теперь в кровать.