50

Вот как началась эта история: будет тринадцать Хеннесси, и тогда все закончится. Ограниченный выпуск, подписано художником, продолжения не ждите.

Тринадцатая убьет ее, сказали они Ронану, и все согласились, что это вполне логично. Тринадцать – дьявольское число, самое оно для жизни, прожитой черт знает как. Они показали ему одинаковые татуировки на шеях. Сосчитай цветы, велели они. В совокупности места хватало только для тринадцати. Тринадцать прелестных цветов, складывающихся в смертельную удавку. Осталось место всего для двух – а потом смерть от избытка красоты.

Номер двенадцать: имени пока нет. Они сказали, что раньше имена им давала Хеннесси. Но после Альбы, впрочем, она решила, что они и сами могут покопаться на сайте с именами для новорожденных, ведь она им не мать.

Одиннадцать: безымянная. Навеки безымянная. В чем-то – сказали они – хорошо, что Ронан уже знал их секрет, когда приехал. Им не пришлось врать, отчего в ванной у них лежит мертвая девушка. Она не успела выбрать себе имя, или ощутить досаду оттого, что приходится делить одну жизнь с шестью другими девушками, или хотя бы вдохнуть воздух.

Десять: Тринити. Милая Тринити, такая недовольная собой, что хотелось либо обнять ее, либо прибить. Хеннесси приснила Тринити прямо на подъездной дорожке. Она была так измучена и так долго тянула, прежде чем уснуть, что оставила за собой черную полосу – от машины, из которой выпала, до пятачка земли, на котором наконец вырубилась.

Девять: Октавия. Злая Окто. Она ненавидела остальных девушек. Хеннесси приснила ее в полном одиночестве, в навороченном краденом «Челленджере». Обычно, сказали Ронану девушки, Хеннесси давала им знать, что собирается заснуть, ну или это становилось очевидно из-за той штуки, как ее? Ночной грязи. Но только не в ту ночь. Хеннесси пропала без предупреждения, угнала машину, приснила копию (честно говоря, трудно было определить порядок событий – могло быть и всё наоборот), и лишь несколько часов спустя ее нашли Джордан и Джун. Если бы Окто вела себя дружелюбней по отношению к остальным, они объяснили бы ей, какие таблетки не стоит мешать с алкоголем.

Восемь: Джей. Хеннесси ненавидела Джей. Когда та выбрала это имя, Хеннесси потребовала, чтобы она его сменила. Потому что так, кажется, звали мать Хеннесси, объяснили Ронану девушки. «Мы ее плохо помним. Хеннесси редко о ней говорит». «Я кое-что помню, – сказала одна из девушек. – Типа того». «А разве у вас не общая память?» – спросил Ронан. «По большей части да», – ответили они. После жуткой ссоры с Хеннесси Джей заснула в бассейне и не проснулась. Бруклин думала, что Хеннесси убила ее. Джордан сказала, что если бы Хеннесси была способна убить кого-то из них, она бы уже жила в милом маленьком домике с каким-нибудь сладким папочкой.

Семь: Бруклин. Иногда казалось, что каждая девушка была окрашена тем чувством, которое Хеннесси испытывала, засыпая. Хотя, пожалуй, в них оно слегка переливалось через край. Когда появилась Бруклин, у Хеннесси случился период невеселого прожигания жизни с партнерами обоего пола – количеством она старалась возместить качество. За ней валялись разбитые сердца. Природа или воспитание? Бруклин была не прочь как следует перепихнуться.

Шесть: Альба. Девушки сказали Ронану, что не знают, какого рода сон производит двойников. В нем, очевидно, фигурировала Хеннесси, поскольку она приносила с собой только собственные копии. «Она всегда видит один и тот же сон?» – уточнил Ронан. «Да». – «И обязательно приносит с собой себя?» – «Да, именно поэтому она спит двадцатиминутными отрезками». «Я думал, – сказал Ронан, – что если человек не может нормально выспаться, в конце концов он умирает». «Ну да, – согласились они, – наверное, ты прав». Но Альбу убил не недосып; она вдребезги разбила машину Билла Дауэра, еще до того как они переехали. Официальная история гласила, что Хеннесси чудесным образом спаслась, не получив и царапины. Некоторым образом, так оно и было.

Пять: Фарра. Глупая Фарра, как сказали девочки. Глупая Фарра влюбилась, а он… «Не ответил взаимностью?» – предположил Ронан, и они рассмеялись. Глупая Фарра. Сорокапятилетний мужчина, женатый… и Фарра для него даже не была Фаррой, он знал ее как Хеннесси. Ничто в Хеннесси не вызывало искреннего, не порочного влечения. Никогда дело не дошло бы до белых лошадей и атласного платья, даже будь Фарра способна всерьез любить, на что никто из них не способен. Она вообще в зеркало на себя смотрела?

Четыре: Мэдокс. Хеннесси чуть не застукали, когда она ее приснила. Тогда они еще жили дома. Боб Дауэр только что обзавелся новой подругой – будущей новой женой – и девочкам это не нравилось. Им, впрочем, не нравилось всё: переезд из Лондона в Пенсильванию, переходный возраст, необходимость жить втроем как одна, особенно если у этой одной постоянно дурное настроение и она пытается отрастить грудь, урывая по двадцать минут сна. Хеннесси заболела гриппом, заснула на кушетке, у нее протекла любимая пара джинсов, и она приснила Мэдокс – все одним заходом. Джун пришлось разбить урну, в которой хранился прах отца Боба Дауэра, чтобы отвлечь внимание. Мэдокс родилась сердитой, но ее можно было понять.

Три: Джун. Бедная Джун. В представлении Хеннесси на ней стояло вечное клеймо: именно Джун доказала, что двойники – не разовая случайность. Не то чтобы Хеннесси, впрочем, не знала этого в глубине души. Уже после первого инцидента она начала устанавливать таймер на двадцать минут всякий раз, когда закрывала глаза. Она держалась несколько лет, а потом дала маху, и наказанием стала Джун.

Два: Джордан. Самая первая, чудо и проклятие. Девочки не знали, спустя сколько времени после смерти Джей появилась Джордан, но это, несомненно, произошло в пределах нескольких дней. Так скоро, что Хеннесси попросила Джордан пойти вместо нее на похороны, и та согласилась. «Она не желала идти на похороны родной матери?» – уточнил Ронан. «Ты не знаешь, какие чувства Хеннесси питала к Джей», – сказали девушки. В любом случае, Джордан, конечно, не стала возражать. Она что угодно сделала бы для Хеннесси, и наоборот. Они, в конце концов, по сути были одним человеком.

Один: Хеннесси. Кто мог сказать, кем стала бы Джордан Хеннесси, будь она цельной личностью? И если бы Джей не умерла? Может быть, какая-нибудь версия Хеннесси сейчас училась в художественной школе. Может быть, она была слишком хороша для художественной школы – может быть, она уже выбежала из аудитории и ухмылялась где-нибудь в лондонской студии, в окружении знаменитостей и камер. Может быть, она верила в любовь, может быть, плевать хотела на всё, может быть, спала восемь часов в сутки. Или нет. Посмотрите на Дж. Х. Хеннесси. Иногда лучше просто вылить стаканчик водки на могилу и признать, что в этом сердце всегда текла отравленная кровь. Девушки чокнулись и угрюмо согласились.

Все версии Джордан Хеннесси, возможно, были рождены для того, чтобы умереть.

После того как девушки поведали ему свою историю, Ронан не стал озвучивать то, о чем подумал. А именно: Джордан Хеннесси умела врать.

Он не знал, почему, и не знал, глубоко ли коренилась эта ложь, но он достаточно времени провел с Дикланом и мог распознать лжеца.

Хеннесси убивали не двойники.

Ронан сам однажды приснил копию себя. Это вышло случайно. К тому моменту он уже давно научился контролировать свои сны, но еще даже не начал контролировать свою жизнь – и захотел сразу слишком многого. Ставки были высоки: Ронан собирал компромат, чтобы погубить репутацию человека, который велел убить Ниалла Линча. Он хотел сделать так, чтобы этот человек с гарантией оставил Линчей в покое. У Ронана был список предметов, которые предстояло добыть во сне: бумаги, техника, фотографии. Детальные. Отвратительные. Одни вещи было страшнее создавать, чем другие. Некоторые он сумел приснить, лишь слегка подпихнув подсознание – желание их заполучить одержало верх, однако фотографии упорно оставались пустыми. Ронан мог создать их лишь одним способом: сперва срежиссировать во сне жестокую сцену, а затем снять ее на телефон.

Картинки должны были быть жуткие. Душераздирающие. Шантаж человека вроде Колина Гринмантла требовал чего-то большего, чем стандартные изображения трупов. Нужны были ужас и невинность. Ронан решил, что принесет из сна какую-нибудь часть тела в конверте. Злой умысел, запечатленный в фотографиях.

Чтобы добиться результата, пришлось это прожить.

Ронану казалось, что он никогда не отмоется.

Даже во сне он питал к себе отвращение, и вместе с отвращением и стыдом явились его давние враги, ночные ужасы. Ночные ужасы Ронана во многом походили на то, что ему НРАВИЛОСЬ видеть во сне – у них были крылья, клювы, когти – с одной существенной разницей: они ненавидели его.

Они явились за ним, когда он собрал в охапку все гнусные свидетельства и уже хотел уходить. Ронан стоял перед выбором: проснуться, не взяв с собой ничего и зная, что придется попробовать еще раз… или бросить ночным ужасам кость, чтобы унести ноги с добычей.

Он попросил сон создать другого Ронана. И сон явил его так быстро, как будто ждал этой просьбы.

Ночные ужасы набросились на двойника.

Ронан видел это. Все реакции того, другого Ронана были точно такими же, как у него. Он издавал такие же звуки. Точно так же согнулось тело. Руки скребли землю. Двойник посмотрел на Ронана; он понял, почему Ронан это сделал, точно так же, как понял бы и сам Ронан.

– Вали отсюда, – рыкнул тот, другой Ронан, знакомым голосом. – Чтобы это было не напра…

Ронан проснулся.

Он очнулся с полными руками отвратительных фотографий, бумаг и электроники. А на ковре перед ним лежал второй Ронан Линч. Окровавленный, выгнувшийся жуткой дугой, зажимающий рукой зияющую рану на шее. Он хватал ртом воздух.

Он так долго умирал.

Ронан вряд ли видел зрелище страшнее.

Но никаких физических последствий для него это не имело.

Двойники не могли убивать Хеннесси. Значит, она либо врала, что умирает, либо ее убивало что-то другое.

Но он не мог объявить этого остальным. Ронан просто сказал им, что должен поговорить с самой Хеннесси. Одна из девушек – он не различал их, кроме Джордан и Джун – предупредила:

– Сейчас она спит или ругается.

– Я рискну, – сказал Ронан.

Девушки отвели его в одну из многочисленных спален особняка, которую выбрали, очевидно, за наличие штор. Они были задвинуты, и в комнате царил особый полумрак затемненного в ясный день помещения. В спальне стояла тишина, когда Ронан вошел. Как и все другие помещения особняка, которые он видел, она была огромной и нелепой. Благодаря Агленби и дружбе с Ганси Ронан повидал в школьные годы немало богатства, но оно никогда не выглядело так. В подоконники были встроены атласные сиденья. Три зебровые шкуры добавляли измерение полу, покрытому толстым белым ковром. Три пышные мраморные женщины лили из кувшинов воду в желоба, которые вели в смежную ванную; вода в них была застоявшейся, серой и грязной.

Сама по себе кровать представляла пьедестал, куда с трех сторон вели мраморные ступеньки. Ее толком не застелили: кто-то бросил два теплых одеяла поверх голого матраса.

Хеннесси в этом бесформенном гнезде напоминала маленькую черную кляксу.

Она не спала и не ругалась, а тихо плакала. Не горестно всхлипывала – издавала едва различимые, неровные звуки боли. Одной рукой она зажимала рот, словно не хотела, чтобы пустая комната ее слышала.

Вряд ли она слышала, как Ронан вошел.

– Ты ведь наврала? – спросил он.

Плач прекратился.

Хеннесси открыла глаза. Устремила их на него. Они были темные, умные, полные скепсиса.

– Это всего лишь я, – сказал Ронан. – Твои девочки в гостиной. Так что, если ты наврала, можешь перестать притворяться.

Хеннесси села. Казалось, для этого понадобилась масса усилий, особенно чтобы в процессе не издавать звуков. Потом Хеннесси понадобилась минута, чтобы прийти в себя. Она не сердилась, что ее обвинили в притворстве. Она как будто оценивала Ронана.

Хеннесси поинтересовалась:

– Почему мы вообще об этом говорим?

Ронан протянул ей пальмовый крест, который нашел на берегу. Рука Хеннесси задрожала, когда она его взяла. Костяшки у нее были совсем белые. Она молча провела большим пальцем по узелку, который соединял пальмовые ветки.

– Я знала, что должен быть еще один, – произнесла она тихо и напряженно. – По статистике. И вот ты здесь. Я убила ту, последнюю, кажется? Она утонула.

Ронан молча удержал ее взгляд.

Она с горечью кивнула.

– А ты их расшевелил. Разве они не впечатлились?

Ронан слегка пожал плечами, как бы говоря: а кто бы не впечатлился?

– И ты не утопил их в океане, – сказала Хеннесси. Это не был вопрос. – Потому что ты хороший сновидец. Опытный.

Он вновь слегка пожал плечами.

– И вот тебя послали сюда и приказали спасти меня, – предположила Хеннесси.

– Я знаю, что ты врешь им. Но не могу понять, почему. Ты что, хочешь, чтоб они чувствовали себя дерьмом? Тебе нравится, что они считают себя виноватыми?

– Мои бедные девочки, – сказала Хеннесси и осторожно коснулась пальцами татуировки у себя на горле.

У нее было на один цветок больше, чем у остальных девушек, и он был слегка ярче соседних. Когда она дотронулась до него, Ронан увидел крошечные капельки крови. Не по контуру нового цветка, как бывает со свежими татуировками, а по всему горлу и на щеках, как будто кровь сочилась из пор. Хеннесси закатила глаза.

Это не было притворством.

Она повалилась на край кровати, и Ронан бросился вперед, чтобы подхватить ее. Он прислонил Хеннесси к изголовью, и на лице девушки появилось осмысленное выражение. Теперь он увидел, что одеяло под ней было испачкано кровью. Не то чтобы сильно. Но достаточно.

Ее телефон лежал рядом, экраном вверх. На нем отсчитывал секунды таймер. Одиннадцать минут.

Даже теперь она старалась не заснуть опять.

– Значит, эта штука правда тебе вредит.

Возможно – подумал Ронан – он ошибался. Может быть, его опыт с двойником не универсален. Может быть, обратный эффект получаешь, если создаешь двойника чаще одного раза. Пусть даже Ронан не понимал, почему. Может быть…

– Конкретно это – правда, – сказала Хеннесси. – Я действительно умираю.

Ронан оставил ее в постели и стал рыться в ванной в поисках полотенец. Лампочки все перегорели, окон не было, так что пришлось обойтись рулоном туалетной бумаги, который он разглядел в свете, падавшем из открытой двери.

Он вернулся с бумагой. Хеннесси взяла ее и вытерла свою странную кожу.

– Умираешь, но не от того, что создаешь двойников… – произнес Ронан. – Тогда зачем вся эта морока, охота за «Темной леди»?

– Меня убивают не двойники, – сказала Хеннесси. – А сам сон.

– Нет.

– Да, Ронан Линч, – ответила Хеннесси. – Уж поверь. Это правда. Если бы я могла изменить свой сон, я бы не умирала.

– Но картина его изменила. Тебе приснился океан.

– Я увидела этот проклятый океан и заодно тот же сон, что и всегда. Посмотри на меня: шаг, шаг, шаг… танец навстречу смерти.

Он задумался.

– Но если двойники не убивают тебя, откуда ты знаешь, сколько еще осталось?

Она указала на цветочную удавку вокруг шеи, стараясь не прикасаться к ней.

– У меня свой обратный отсчет.

«Всё не так просто, как ты думаешь», – сказал Брайд.

Ронан, нахмурившись, взглянул на Хеннесси. Попытался представить, может ли он приснить нечто, способное кардинально изменить ее сны. Чары «Темной леди» были сильны, но Хеннесси увидела свой повторяющийся сон даже сквозь океан. Она нуждалась в чем-то очень мощном. Поскольку на шее у нее оставалось место только для двух цветков, права на ошибку не было. Возможно, Ронан мог бы приснить нечто, что пожирало бы сны Хеннесси в момент появления. Это было нелегко, когда речь шла об абстрактных снах; иногда к ним прилагался необычный побочный эффект вроде волшебной сделки в сказках. Ронан не хотел изобретать ничего, что съело бы ВСЕ сны Хеннесси и заодно ее мысли; ничего, что съело бы, в том числе, ее живые сны. Может быть…

– Ронан… тебя ведь зовут Ронан, так? Линч? – спросила Хеннесси, вернув его к реальности. – Брат Линча Диклана, сына Линча Ниалла. Да, я так и подумала. Я сейчас скажу тебе очень серьезную вещь. Я вижу, ты смотришь на меня и думаешь, что можешь всё исправить. Ты смотришь на меня и думаешь, что ты крутой сновидец… – она помахала ему пальмовым крестом, – что ты справишься. Ты гадаешь, как это сделать, пока я еще жива. Но вот в чем штука, Ронан Линч. Я убийца. Ты не представляешь, сколько крови на моих руках. Ты видел моих девочек. Их кровь тоже будет на моих руках, когда я умру. И ничего изменить нельзя. Но я могу сделать так, чтобы твоя кровь не добавилась к той, что никогда не отмоется. Выметайся из этого проклятого места, пока есть время.

– Какое тебе дело до меня? – возразил Ронан. – Мы только что познакомились.

Ее глаза блеснули.

– А тебе какое дело, что я куда-то влипну?

Таймер закончил отсчет. Она автоматически включила его снова. Двадцать минут. Что за жизнь? Хеннесси наверняка ощущала страшную усталость – каждую минуту, каждый день. Скорее всего, она чувствовала себя так, словно ходила во сне. Когда Ронан не высыпался, ничто не имело для него значения, потому что казалось неправдой.

Каждую минуту, каждый день, каждую неделю, каждый месяц, каждый год… вот что представляла собой ее жизнь.

Девушки сказали, что Хеннесси на всё плевать. Но как?

– Ты отсылаешь меня ради своего блага, не ради моего, – продолжал Ронан. – Чего ты боишься? Что это за сон, который тебя убивает?

Он не видел перед собой злую бунтарку, которую рисовали в своих рассказах прочие девушки. Чем бы ни была ее беда, она нависала над Хеннесси и пересиливала желание впечатлить Ронана. Хеннесси пряталась. Он подумал, что трусость гораздо приемлемее лжи. Некоторым вещам не сразу удается взглянуть в лицо.

– Если я десять лет не говорила им, – сказала Хеннеси, – я, сука, тем более не скажу тебе.