19 января

Не вышло у меня с кормлением из баночки «говядина-морковь», а ведь я так рассчитывал. Не лучше и с фермерской курицей и сладкой кукурузой. Хьюго плюет мне в лицо. Не то ему это тяжело, не то он вегетарианец, и меня от этого берет легкая досада – получается, в семье только я люблю сочный кусок мяса с кровью.

Открываю баночку «шпинат-лосось» и снова начинаю эксперимент. У меня в руках полная ложка, я вожу ей туда-сюда над головой Хьюго, словно это самолетик, и, наконец, приземляю его ему прямо в раскрытый рот. Хьюго глотает и строит недовольные рожи. Я-то его, беднягу, понимаю, это, наверное, очень невкусно.

Я запрашиваю разрешения на новый взлет, заправляю второй самолетик, и вот он поднимается в воздух. Несколько секунд кружится и, наконец, пикирует, сбитый шквалистым ветром, разбиваясь о мой правый глаз.

Глаз распухает, и я отказываюсь от борьбы, признавая победу Хьюго – а он только что выплюнул зеленоватую смесь прямо на сиденье высокого детского стульчика.

21 января

Из-за фингала под глазом я теперь щеголяю по улицам в солнцезащитных очках, на манер кинозвезд. Кому еще может прийти в голову в разгаре января защищаться от тусклой серости?

Конечно, меня никто не узнает, как и прелестную девчушку, которую я держу за ручку и инкогнито веду в лес. Мы с Ниной идем играть в прятки, мы это обожаем. Тем паче, что в этой игре я и отпетый топтун, и отпетый лгун.

Коварство тут совсем простенькое: когда я считаю до пяти, прислонившись к дереву, то потихоньку перевожу телефон в режим селфи и вижу, куда она идет и в каком убежище спряталась. После этого найти ее – просто детские игрушки.

– Папа, как у тебя это получается? Ты всегда меня находишь!

– Потому что ты, дитя мое, вкусно пахнешь! – рычу я как злой серый волк.

Нина не смущаясь принимает комплимент и начинает считать до десяти, это мое время, чтобы спрятаться самому. А может, дать ей разок выиграть?

23 января

С утра на улице собачий холод, и мы стартуем с космической станции, закутанные как астронавты, пролетая Млечный Путь со скоростью света. Я покидаю Нину у школьной шлюзовой камеры и устремляюсь вместе с Хьюго в городскую галактику. Вдруг он начинает ни с того ни с сего плакать и биться. Стараясь его утихомирить, я хочу дать ему любимую погремушку, но никак не могу найти ее в коляске. И все-таки точно помню: утром я сам давал ему ее прямо в руки.

– Эй, а где же твоя погремушка? – спрашиваю, как будто он может ответить.

Сколько родителей, как и мы, простодушно говорят такую глупость, и столько же людей спрашивают у любимой собаки, куда она девала свой мячик. Я поворачиваю оглобли обратно, но не вижу нигде этой проклятой обслюнявленной тряпки. Хьюго безутешен. Вдруг для меня вспыхивает лучик надежды: родители, найдя чьи-то потерянные погремушки, оставляют их висеть на решетке ограды. Я на всех парах гоню туда на своей сверхзвуковой коляске и вижу три несчастные погремушки, распятые и обмороженные, в отчаянии ждущие своих владельцев.

Отцепляю самую маленькую, в виде кота цвета черного кофе, и протягиваю Хьюго. В ответ он долго и недовольно фыркает, потом, наконец, начинает ее поглаживать. Разок провернуть ее в стиральной машине – будет как новенькая. Изе останется лишь приветствовать мое приобретение. Я ведь хитрюга, а?

1 февраля

Увидев, как дешево стоят детские коврики, я решил приобрести один такой для Хьюго. Я раскладываю его поверх большого ковра под моим письменным столом, на котором висит много разных вещиц: ключи, пробки от пивных бутылок, этикетки из плотного картона, алюминия и даже рулон туалетной бумаги. Абсолютное счастье. Хьюго играет со всем этим маленьким базаром, а я приглядываю за ним, успевая еще и работать.

Я пишу статью для «Страпонтен Магазин» – на тему «почему считается, что зеленый цвет приносит театрам несчастье». Городская легенда гласит, что именно в костюме этого цвета Мольер в последний раз играл «Мнимого больного» и умер прямо на сцене. Иногда говорят, что корни у этого суеверия чисто химические. В Средние века театральные костюмы окрашивали в зеленый цвет окисью меди, и такой химический состав, крайне чувствительный к сырости, мог быть причиной многочисленных случаев отравления среди комедиантов.

Я бросаю взгляд на Хьюго, его что-то давно не слышно. И зеленею сам: он посасывает синий фломастер, который я вынул из ручного набора. Я вырываю у маленького смурфика фломастер и пытаюсь стереть с него следы, насколько это возможно.

Встревожившись, я рыскаю по Интернету, чтобы оценить ядовитость продукта. На форумах обезумевшие от страха родители находят утешение в общении. И комменты тоже в основном зеленые, то есть незрелые. Наконец нахожу сайты посерьезнее и поспокойнее – они наполовину облегчают мои тревоги. И все равно – знаю: вернувшись, Иза начнет названивать в отдел по борьбе с отравлениями службы спасения.

2 февраля

На Сретенье я решил приготовить полдник сам – испечь блины. То и дело бегаю от плиты к моей статье для «Зик-Зак-Зука», которую назвал «Ром и блюз». Мысль продолжает работать – и вот, хлебнув немного «ромового пунша», сваренного самолично, я орошаю тесто целым стаканом рома, просто для вкуса.

Я в состоянии легкой эйфории – ловко подбрасываю блины на сковородке и ловлю их прямо в полете, крутя бедрами под креольские ритмы знаменитой песни Мустаки – «Налей рому твоему мужчине».

Иза ушла к Марии за Хьюго, а Нина, приманенная вкусным ароматом, вернулась из школы пораньше. Все готовы прекратить военные действия, мы рассаживаемся за столом, на котором сахар, тартинки, конфитюры, соленый карамельный крем.

Хьюго смотрит, как мы объедаемся, точно оголодавшие людоеды. Но и ему положен маленький кусочек блина, и он посасывает его с явным удовольствием. У всех нас красные рожи, и мы дышим вкусным жаром.

– А как вкусны ромовые блины! – говорю я с видом знатока.

– Чего? Ты что, рому туда налил? – шарахается побледневшая Иза. – Нет, ну ты, правда, больной на всю голову!

И опять кончается звонками в отдел по борьбе с отравлениями. А я снова оказываюсь папашей-пофигистом.

НЕ НРАВИТСЯ ТОВАР —

ВОЗВРАЩАЕМ СТОИМОСТЬ

ПРЕДЛАГАЕМ

ТРИ МЕСЯЦА

БЕСПЛАТНОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ.

ВОТ ЕСЛИ БЫ ТАК И С ДЕТЬМИ —

КАК БЫЛО Б КЛАССНО, А?..