Глава пятая
НОЧЬ, УЛИЦЫ И СТРАХ
Бо станет пред Воином исчадие Диавола и изрекет:
«Аз есмь погибель твоя и друзи твоя…»
То не убоится сих слов Воин, идущий по своей Дороге, ибо знает, что не один он в час битвы с силами Врага вечного.
Сила его в руках собственных и в вере Господней, в сердцах его самого и тех Воинов, что идут рядом.
И да будет так, пока есть род человеческий, и Воины, что хранят его от зла, и от нечистого, и от многих горестей.
Книга св. Мэдмакса (апокриф)
— Темновато здесь, для города-то. — Мусорщик зябко дернул плечами под защитными пластинами. — Жадный, видать, здесь мэр.
— И не говори, — идущий рядом светловолосый пулеметчик согласно кивнул головой в шлеме. — Масляные фонари в городке, из которого выходит половина всего угля Звезды. Я бы не экономил на его месте.
— Ты, Толстый, на его месте никогда и не будешь, — напарник улыбнулся за забралом, — а знаешь почему?
— Почему? — Голос пулеметчика привычно напрягся, ожидая очередного подкола.
— Потому, что ты только и можешь, что жрать, палить из пулемета и мочить всяких подонков. А мэру еще и думать нужно.
— Я еще и женщин люблю, если ты забыл, и…
— А вот трахать все, что шевелится, это моя прерогатива, и не смей в нее лезть.
— Вам трепаться не надоело, а? — голос Мерлина, раздавшийся в наушниках был, как обычно, мерзким и ленивым. — Мусорщик, хорош из себя крутого перца корчить.
— А я что? Я ничего, командир. — Чистильщик недовольно пожал плечами. — Скучно просто.
— Скучно тебе, бедняжка? — в голосе командира прорезались ехидные нотки. — Может, снимешь с себя всю защитную байду со стволами и голышом по улицам побегаешь? Двойная польза. И сам повеселишься, и нам поможешь тварей ловить на живца. Чего скажешь?
— Да иди ты в…
— А наряд вне очереди у Айболита, а?
— Эхе-хе… — Мусорщик вздохнул. — Нет у нас в группе свободы слова, нету. Тиран ты, Мерлин, деспот и самодур.
— Балабол, — коротко хрипнул голос Мерлина и пропал.
* * *
Группа, рассредоточившись на двойки, неторопливо патрулировала кварталы Старого города, образованные десятью пересекающимися улицами. Назывались они согласно нумерации.
Мерлин и Варяг шли по Второй. Параллельно им, по Четвертой, двигались Мусорщик и Толстый. Кот с Ферзем, Чунга-Чанга и Волк шли по нечетным Первой и Третьей. Пока ничего необычного или странного никому не встретилось. Пару раз навстречу попадались местные патрульные, которые старались держаться неподалеку.
Город был, кстати, весьма неплох. Особенно если сравнивать с теми, в которых обычно приходилось работать отряду. Достаток жителей чувствовался во всем: в старательно отремонтированных стенах домов, в попытках залатать стареющий асфальт… Да и салун, в котором местные чуть не прищучили Файри и Хани с пацаном-стражником, был весьма неплохим.
Что и говорить, Мерлин был бы не прочь посидеть там или где-то еще в похожем месте. Выпить чего-нибудь покрепче в компании друзей, снять девушку… Выспаться наконец в нормальной кровати со свежим бельем и мягкой подушкой. А вместо этого приходилось, впрочем, как и всегда, отмерять километры на своих двоих, внимательно присматриваясь и прислушиваясь к каждому звуку и шороху, к каждой странной тени в подворотне. От такого несоответствия ожиданий и реальности Мерлину очень хотелось встретить в конце концов какого-нибудь страхолюда и нашпиговать его свинцом.
Мусорщик перестал подкалывать своего невозмутимого друга, отчего настроение командира немного улучшилось. Иногда его шутки начинали доставать, и Мерлин только поражался той терпимости и флегматичности, которую демонстрировал толстяк. Да, все помнили, что спас его именно Мусорщик, весивший в два с половиной раза меньше и умудрившийся тащить на себе пулеметчика. Но ведь все эти шуточки были и до того случая, и Мерлин не понимал, что же заставляло Толстого относиться к своему товарищу так снисходительно. Хотя в любом другом случае обидчик светловолосого громилы обычно оказывался минимум побитым, а максимум — переломанным во многих местах.
— Спокойно здесь, как по мне, — голос Варяга, раздавшийся в динамиках, отвлек его от размышлений. — Вроде бы местные боятся, но все равно спокойно.
— Хороший городишко, ничего не скажешь.
— Я бы здесь задержался. Даже подумал бы о том, чтобы осесть. После когда-нибудь.
— После? — Мерлин улыбнулся. — Да ты мечтатель, дружбан. Ты ведь знаешь, что…
— Да знаю, знаю. — Его товарищ и заместитель грустно вздохнул. — Помечтать-то можно?
— А, ну, мечтай, конечно. Только не сейчас, наверное, да?
— Злодей.
— Эт точно, — согласился Мерлин с Варягом. Он и сам знал, что был еще тем подлецом. А как иначе заставить товарищей не расслабляться? Только постоянно напоминать всем, и самому себе в первую очередь, что слово «потом» для них призрачно.
Впереди показался очередной перекресток — они проходили здесь уже, наверное, раз третий, если не четвертый. На углу стояли Кот и Ферзь, скорее всего уставшие тащиться по своему участку слишком медленно. А может, это они с Варягом плелись? Хотя…
Кот сидел на корточках, внимательно рассматривая что-то при свете портативного фонаря. А дылда Ферзь стоял рядом со взятым на изготовку автоматом, старательно оглядывая тот сектор, который не могли прикрыть приближающиеся чистильщики.
— Что такое, брат? — Мерлин аккуратно снял предохранитель. — Чего ковыряешься?
— Детектор запищал, командир. — Кот поднял лицо, скрытое опущенным забралом шлема. — Тут прошло что-то оставившее след. Вот только не могу понять что.
— А на что был выставлен детектор? — Мерлин нахмурился.
— На ткани с содержанием некроклеток. Специально попросил настроить Фроста, перед тем как уехать.
— Ну, ты шаришь. — Варяг уважительно покосился на товарища. — С чего вдруг взял-то?
— Да хрен знает, как дернуло что-то, — тот чуть пожал плечами.
Командир группы внимательно осмотрелся. Темные улицы городка, судя по всему, начали оправдывать свою мрачную репутацию. Это и к лучшему. Слишком долго ждать встречи с противником Мерлин не любил.
— Мусорщик, Толстый, Волк, Чунга — прием…
— Слышу, — как всегда, насмешливый голос их шутника.
— Прием, командир, — такой же тяжелый и надежный, как сам пулеметчик, его бас.
— Внимательно, — опасный и острый, как лезвие финки, Волк всегда был лаконичен.
— Нашли? — даже сейчас голос великана звучал жизнерадостно.
Голоса напарников раздались в той последовательности, в которой он произнес их позывные. И, как обычно, Мерлину сразу стало намного спокойнее, потому что каждый из них сейчас жив.
— Кот засек присутствие тварей. Внимательнее, парни, внимательнее. Движемся по тем же маршрутам, на связи постоянно. Один держит фронт, второй — тыл. Все ясно?
— А то. — Мусорщик стал серьезнее, как всегда в моменты опасности.
— Не вопрос, командир. — Толстяк чуть зазвенел расправляемой подлиннее лентой.
— Есть! — Скорее всего, Волк сейчас пробормочет молитву воина.
— Понял. — Голос Чанги чуть напряжен. Не от страха, а из-за тяжести огнемета.
— Молодцы. — Мерлин удобнее перехватил тяжелый автомат и включил гордость их оружейника, всепогодный совместимый со шлемом прицел, работающий в нескольких режимах. — Все, парни, работаем…
* * *
Масляные фонари едва-едва разгоняли темноту на улицах города, по которым сейчас двигались четыре «двойки» чистильщиков. Где-то неподалеку шлялось несколько патрулей местной стражи, оглушенных страхом перед тем, что ждало их во мраке.
Варяг тихо, стараясь не попасть ногами в колдобины и ямы, шел впереди. Матовый ствол его оружия постоянно двигался, страхуя сектор наблюдения. Мерлин перемещался спиной к нему, осторожно, чтобы не толкнуть напарника. Покуда хитрые приборы, созданные Инженером, Фростом и Ганом на основе почти забытых технологий, ничего не фиксировали. Это не было столь уж странным.
Если противниками чистильщиков являются не измененные временем потомки солдат-биороботов времен Полночной войны, не мутировавшие из-за проникновения энергии Прорыва люди либо животные, то остается очень мало вариантов. И наиболее вероятным было столкновение с некроидными формами. Если, конечно, не врал детектор Кота, единственный из восьми, настроенный не на предполагаемые первоначально два варианта. А раз так, то нужно быть очень осторожными — некроидов тепловизоры, встроенные в шлем и прицел, не засекут. Мерлин уже успел разозлиться на самого себя за то, что не взял несколько собак Волхва. Тот, конечно, не очень-то и настаивал… Отрядные псы ненавидели некроидов в отличие от своих обычных собратьев и легко их находили, не боясь вступить в схватку. Ошибка была непростительной, и если сегодняшняя ночь закончится хорошо, то завтра в город обязательно пойдут несколько псов, дал себе слово Мерлин. И наплевать на то, что Волхв начнет, как обычно, ныть и пытаться отговорить Капитана. Жизни и здоровье его ребят куда как ценнее, чем жизни пусть и хороших, но все же животных.
— У нас пока чисто, — хрипловатый голос Ферзя чуть развеял мрачные мысли.
— Так же. — Волк отозвался практически сразу.
— Такая же хрень, — проворчал Мусорщик.
— Хорошо, работаем дальше.
Темные окна домов, мимо которых они прошли совсем недавно, отразили в слабом свете фонарей несколько сгорбленных странных фигур.
* * *
Мусорщик недовольно зашипел, когда изображение в его шлеме начало мерцать. Вероятнее всего, дело было в контактах, вновь начавших отходить. Ган давно обещал помочь с ремонтом, но никак не получалось найти необходимых запчастей. А такое с его шлемом случалось уже не первый раз, к сожалению. Он мог, естественно, обойтись и без режима тепловизора и датчика движения. В конце концов, Мусорщик был профессионалом и не полагался только на технику с ее капризами. Но это его все-таки расстроило. С мертвяками, если это были они, он предпочел бы встретиться с нормально работающим прицелом и прочими прибамбасами.
Толстяк, шедший впереди, покосился на него, вопросительно мотнув головой. Мусорщик так же беззвучно показал, что все нормально, хотя сам уже не был в этом уверен.
Этой работой он занимался без малого полтора десятка лет, но всякий раз, выходя на задание, с тревогой ожидал первого столкновения. Оно было необходимо ему как воздух, чтобы понять, с кем имеешь дело на этот раз, отбросить в сторону сомнения и нажать на спусковой крючок. Или добить очередную тварь с помощью недлинного прямого клинка, висящего на поясе. Или выжечь нечисть огнеметом. Или… Скорей бы добраться до того момента, когда не надо ожидать незнамо чего, лишь бороться за собственную жизнь и жизнь напарника, давно ставшего ему братом.
Где-то на перекрестке, от которого они двигались дальше, неслышно скользили практически невидимые серые тени.
* * *
Рыжий чистильщик Кот озадаченно крутил головой по сторонам, пытаясь уловить тот неуловимый след, который заставил его остановиться и включить детектор. Что тогда привлекло внимание, что он уловил шестым чувством? Сейчас ему очень хотелось взять след, пройти по еле ощущаемому в довольно холодном воздухе то ли запаху, то ли…
Пальцы крепко стиснули рукоять оружия. В том, что искомые «объекты» были рядом, он уже не сомневался. Кот четко ощущал их присутствие — всем телом, которое сейчас старательно распределяло излишки адреналина, выделенного организмом. Чистильщик по собственному опыту знал, что зачастую такое очень полезно. Помогает обострить все чувства, довести их до состояния, которого никогда не достигнет охранная система, пусть и созданная на основе еще довоенных разработок.
И еще он знал, что некоторые свойства организмов чистильщиков, врожденные и приобретенные за то время, что они вместе шерстили пустоши рухнувшего мира, помогут ему еще больше. Полагался на них, абсолютно справедливо считая, что они, эти особенности, помогут в самый необходимый момент.
Кот был солдатом, сражавшимся за то, что хотел бы видеть вместо имеющегося в наличии мира. И в этом абсолютно неравном поединке с хаосом и его порождениями он старался сделать все, что требовалось от него. Пускай их дела — всего лишь капля в море. Отряд старается двигаться к определенной цели, и негласный девиз отряда: «Мы хотя бы ползем среди тех, кто сдался и лежит».
На миг ему показалось, что впереди мелькнуло несколько размытых во мраке, еле прорезанном желтоватым светом горящего масла, теней.
* * *
Волк мягко крался вдоль стен приземистых двухэтажных домов. Сзади него и чуть напротив сливался с темнотой его постоянный напарник-великан. Конечно, с такими габаритами весьма сложно быть бесшумным. Особенно если таскать на себе столько оружия и боеприпасов. Зато по огневой мощи с ними могла сравняться лишь «двойка» Мусорщика и Толстого.
Сейчас в руках у Чанги был толстый ствол огнемета. Именно Волк настоял на том, чтобы тот его захватил вместо своего обычного трехствольного крупнокалиберного монстра. С точки зрения темнокожего, это было не самым верным решением, но спорить он не стал. Так как уже много раз убеждался в том, что его постоянный напарник зачастую бывает прав. Казалось, Волк неким внутренним чувством предугадывает, что именно надо захватить с собой, выходя на задание. Вот и на этот раз, нисколько не прекословя, взял и повесил на спину увесистый ранец с горючей смесью, захватив из личного оружия только короткого, но мощного «питбуля».
Волк внимательно осмотрел крыши домов. В конце-то концов, что мешает местным неживым, или кто они там такие, попытаться напасть оттуда? Да и дома, которые несколько раз, согласно полученной информации, вырезались до последнего человека, — что если их захватили вот так, сверху? Через трубу дымохода, к примеру. Ведь такое уже было, Волк это прекрасно помнил.
Как назывался тот полуразрушенный мегаполис, находящийся на излучине великой реки? Сейчас он не мог этого вспомнить, да и какая разница… Там через крыши проникали в пятиэтажные общежития карлики с местных невысоких гор. Пользуясь собственной ловкостью и небольшими размерами, залезали по ночам, неслышно проходили по комнатам и коридорам. Резали всех без разбора, тащили все мало-мальски ценное. И уносили с собой маленьких девочек…
Пальцы с хрустом сжались на ребристой поверхности подствольного гранатомета его штурмовой винтовки, когда Волк вспомнил, как им пришлось зачищать пещеры в горах. Никогда до этого ему не приходилось убивать женщин, но в тот раз…
Превращенные с помощью нескольких потомков врачей-изуверов, создавших тех самых карликов, в живые инкубаторы. Полночная война, в топку которой бросили тысячи человеческих жизней, породила закрытое поселение в горах, про которое никто не знал. Тамошние жители не желали знать ничего, кроме своего странного способа существования. Исковерканные медицинскими опытами осколки военного эксперимента, кровожадные и вырождающиеся, погибли вместе с бедными девочками, которых не смогли бы спасти все усилия медиков отряда. Только милосердная пуля в голову и последующее огненное погребение. Тогда они выжгли их гнезда, уничтожив все, что хоть как-то напоминало тех злобных недомерков. Но из памяти это выжечь невозможно…
То ли ему показалось, то ли на повороте все же скользнуло что-то отдаленно напоминающее человека?
— Парни, что видим?
— Да хрен пойми, Мерлин.
— Странно как-то.
— То ли мерещится, то ли…
— Короче, у всех что-то странное, так?
— Именно, командир.
— Я бы сказал что весьма.
— Аналогично.
— Скоро ребята, скоро. Все наготове, работаем…
Две патрульные группы городской стражи, что должны были работать вместе с приезжими, встретились около десяти минут назад. Всем им уже порядком надоело нарезать круги по кварталам Старого города. Не будь на улицах этих странных парней, экипированных так, что начинала глодать черная зависть, патрульные давно бы завалились в один из кабаков, рисковавших работать даже по ночам. Вместо этого приходилось таскаться взад-вперед, обливаясь холодным потом и постоянно озираясь по сторонам.
Наконец старшему одной из групп, Реду, это опостылело по самое не хочу. Зная, где можно подождать своих, он направился туда. И вот сейчас шесть человек стояли под козырьком одного из домов в небольшом переулке, потягивая сигареты и передавая по кругу флягу с «борщовкой», припасенную одним из солдат.
— Ох и странные же эти типы, да, старшой?
— И не говори. Мне вообще не по себе, когда они мимо топают.
— У вас кто ходит? У нас какой-то здоровущий хрен с огнеметом и узкоглазый вроде как. Это в одной группе. Вторые тоже не алё. Толстая такая хрень с пулеметом и дерганый тип с ним.
— У нас вроде как их старшой. И еще двое каких-то: один длинный как жердь, а напарник его — с-т-р-а-а-а-н-н-ы-ы-ы-й. Так и кажется, что ходит и принюхивается…
— Во-во. А нам с ними, спрашивается, зачем шляться?
— Точно, им за это бабки платить будут, а нам за просто так шею подставлять?
— Мож, здесь и простоим, а, мужики?
— Доложат Грифу…
— Да ладно!
— Ну, да, мы ж им не сватья, не братья…
— Вот и я про то же.
— Эхе-хе, придется щас назад идти.
— Не говори. Как говорицца — от заката и до упора.
— Вот оно мне зачем? Я своей бабе говорю — поехали к Камню…
— И че ты там делать будешь?
— Да на завод какой-нибудь пойду работать.
— Ой, не смеши, а? Зарекалась, грю, свинья говно не жрать…
— Че?
— Через плечо, грю. Куда ты от легких денег пойдешь, а? На завод?
— Да ну тебя, Еж.
— Бздну, а не «да ну». Так что, господин капрал, извольте прогуляться.
— Во-во, никуда нам теперь и не деться.
— Не, ну можно попробовать, канешн…
— И дом бросить, какой-никакой… Че это?!!
— Где?
— Да вон там, вон… АААА!!!
— Братцы, не выдавайте, куда вы?!!
— Давай авт… ААААААА!!! Глык…
Стрельба практически и не началась. Дал осечку единственный пистолет-пулемет, что был у патрульных.
Приземистые и гибкие серые фигуры моментально оказались среди испуганных, орущих людей. В слабом свете замелькали длинные худые лапы, когтями разрывающие кожу нагрудников, ткань, плоть. Стена одного из домов украсилась темными брызгами. Крик, захлебывающийся бульканьем разорванных в клочья трахей и артерий.
Серые фигуры осторожно переступают через валяющиеся тела длинными сильными ногами, изломанными в суставах. Одна тварь наклоняется над тем, кто побежал первым.
Патрульный еще жив, несмотря на то что острые когти пропороли ему бок и в лохмотья разодрали шею. Из разорванных сосудов толчками выходит кровь, он хрипит, пытается дотянуться до оружия, когда видит, как над ним наклоняется темный силуэт. Но основные артерии не повреждены, и Ред все еще жив. На свою беду.
Темные провалы глаз. Зрачки вертикальные. Нос сплюснут, широкие ноздри со свистом втягивают воздух. Пахнущий его, Реда, кровью. Ребра под темной кожей выпирают, длинные, до колен, руки задевают асфальт, когда тварь нагибается ниже, скребут по нему черными изогнутыми когтями. Ред не понимает, почему он рассматривает все это, вместо того чтобы попытаться достать оружие, но глаза твари затягивают, даже в темноте. В голове звучит еле слышный голос, который что-то бормочет. Что именно? Что? Ну почему, почему он еще не умер? ПОЧЕМУ-У-У?!!
Лицо или морда? Какая теперь разница? Губы слабеющего патрульного тихо шепчут что-то. Из-за черных узких губ, из-за двух рядов высоких зубов показывается длинный язык, касается его разбитого и окровавленного лица. Он хотел бы сейчас провалиться в беспамятство, но нет, у него не получается. Тварь наклоняется еще ниже, шипит, широко разевая пасть, из которой несет свернувшейся кровью, тухлым мясом и еще чем-то, гнилым и смердящим. И Ред чувствует, что по его щекам вниз ползут слезы, как тогда, в далеком детстве, когда старший брат рассказывал страшилки про подземных рудокопов.
Вот он, рудокоп, сидит напротив. Облизывается перед тем, как его, Реда, снямкать. Фу, п-р-о-т-и-и-и-в-н-а-я бука, фу! Иди, иди отсюда, я папку позову… Фу, бука гадкая, ф… Гром? Мама, я боюсь грома…
* * *
Девятимиллиметровая пуля вошла в голову твари, склонившейся над орущим какую-то хрень патрульным, разнеся ее в клочья. Мерлин пал на колено и начал стрелять по остальным «серым». Рядом спокойно и невозмутимо отсекал свои постоянные «двадцать два» Варяг, не давая подкрасться тем трем, что стояли в переулке, видимо охраняя основную стаю.
Именно стаю. А как еще назвать с десяток низко пригнувшихся фигур, которые они увидели, прибежав на выстрелы? Фигур, так похожих на человеческие по силуэтам, устроивших засаду на расслабившихся патрульных? Судя по всему, противник в этот раз им достался и хитрый, и опасный. И быстрее бы подтянулись оставшиеся «двойки». Мерлин нажал на кнопку маяка, посылая сигнал для ожидавших у броневиков ребят группы поддержки. Он знал, что сейчас к ним, ревя двигателем, уже несется машина Капитана, на броне которой наверняка сидит он сам, вместе с близнецами, Инженером и Фростом. И, скорее всего, там же, вцепившись в поручень у башни, лязгает на ухабах зубами Айболит.
— Идем, Мерлин, идем! — Это Мусорщик с Толстяком, которые уже бегут что есть сил с самого дальнего из перекрестков.
— Мы уже близко, — как всегда, спокойный голос Волка, который наверняка будет здесь первым. И хорошо действительно, что Чунга взял с собой огнемет.
— У нас тоже гости. Трое. Сейчас разберемся и придем, — это Кот. И это плохо. Они ведь так и не знают, сколько тварей сейчас на узких улочках Старого города. А местные-то хороши! Ни одно окно из всех в округе, укрепленное решетками и тяжелыми ставнями, даже и не скрипнуло, выпуская наружу ствол хотя бы ружья. Зато какие герои днем были в том самом кабаке, а?!!
Над ухом грохочет автомат Варяга, сейчас уже матерящегося в сторону размазанных серых силуэтов, что никак не хотят убегать, двигающихся в их сторону. Мерлин видел, как поднялся один из тех, кого он нашпиговал свинцом в корпус. Прикинул про себя запас живучести и понял, что это, пожалуй, действительно были мертвяки. А ведь сначала он грешил на собственный тепловизор. Ладно, хоть есть ночничок, которому, правда, сейчас мешает даже слабый свет масляных фонарей.
Мерлин перезарядил автомат и прикрыл Варяга, пока тот, в свой черед, менял обоймы. Твари приближались. Сбиваемые с ног пулями, но все равно — упорно приближались. Их был даже не десяток, как ему показалось сначала. Штук двадцать, возникших из темноты переулка, в котором он пристрелил первую.
Первыми добрались Волк и Чунга, как он и предполагал. Улица озарилась жарким рыжим пламенем огнемета. Волк, присев за большую чугунную урну, экономно отстреливал тех, что пытались выбежать из огня.
Часть нападающих кинулась в ту сторону, откуда бежали Мусорщик и Толстяк. Двум или трем удалось проскользнуть в незаметный проход чуть раньше, чем заработала машинка Толстяка, отшвырнувшая назад тех, что не успели. В квартале стоял жуткий грохот автоматического оружия, и Мерлин не сразу услышал вой приближающейся бронемашины.
Командир чистильщиков довольно ухмыльнулся, понимая, что первый бой в этом городе им, надо полагать, удался. А потом, объяснив Варягу, что ему нужно к Коту, бросился влево по уходящей вглубь этого квартала извилистой улочке.
* * *
— Хороший результат, Кэп. — Инженер задумчиво потер свой породистый нос. — Мерлин отработал прекрасно. Хотя… Возможно, это как обычно — его бешеное везение.
— Все возможно. — Кэп пожал плечами, наблюдая за тем, как Волк и Толстый помогают Фросту паковать длинные тела в плотные черные пакеты. — Самое главное у нас есть. Именно то, что хотела скрыть администрация. Сергеич, будь добр, как только будут первые результаты — сообщи мне. Хоть разбуди, если спать буду.
— Ну, Кэп, я не маленький, в конце концов. — Инженер придирчиво смотрел, как Мусорщик собирает в мешок остатки того, что было головой твари до меткого попадания. — Конечно, сразу сообщу. Подозреваешь, что здесь все очень сложно?
— Именно. — Капитан прикурил сигару. Айболит, бинтующий и обрабатывающий небольшую рану у Ферзя, сделал вид, что ничего не заметил. — Ну ты сам посмотри… Видишь странное?
— Вижу. Нехарактерно это для тех, что идут при Прорыве. Не то здесь что-то. Ох как бы они там в своих шахтах не откопали чего…
Капитан вздохнул:
— Боюсь, что все это только вершина большущего айсберга. А вот то, что у него внизу, — наиболее страшно. Понимаешь?
— А то…
Рассвет
— Смотрите внимательно, мальчиши, смотрите…
Человек, одетый в полевой камуфлированный костюм, оглянулся на группу подростков, сидевших на коленях и повернувших коротко остриженные головы в указанную сторону.
— Это чудо, то, что сейчас увидит каждый из вас. Ежедневное и повторяющееся, неизменное и прекрасное. Оно кажется таким же незыблемым, как те горы, в которых мы тренировались в прошлом году. И это верно…
Подростки сидят свободно и раскованно, внимательно слушая слова, которые мужчина произносит тихо, чуть слышно. Становится светлее, и сейчас уже можно увидеть, что их двенадцать. Двенадцать мальчишек, приблизительно одного возраста, сидящих на коленях на холодной земле, покрытой редкой травой, одетых в одинаковые свободные курточки с капюшонами и широкие штаны. Глаза каждого устремлены в ту сторону, где сейчас медленно возникает пока еще узкая светлая полоска.
— Рассвет, чудо Господне… — Мужчина медленно идет вдоль ровной линейки сидящих подростков. — Сколько раз каждый из вас мог видеть его раньше? По каждому из них можно мерить жизнь человека. У кого-то их будет очень много, у кого-то очень мало. Самое главное…
Он останавливается, чуть щурится, глядя, как полоска на горизонте становится чуть более светлой и широкой:
— У каждого существа рассветов ровно столько, сколько суждено быть в его судьбе. Древние пряхи ткут нити той длины, которую считают нужной. И никто не может знать, будет ли его нить длинной, ровной и прочной. А может быть, она неожиданно запутается, и ее придется рвать? Или вдруг, по прихоти одной из тех, чьи пальцы крутят ее, ножницы судьбы сделают свой неожиданный взмах… И все. Так есть, так было и так будет. Вы понимаете, мальчиши?
Подростки практически одновременно открывают рты, чтобы одним слитным звуком-выдохом сказать:
— Да, Мастер.
Он поворачивается к ним. Солнце, пробивающееся на востоке сквозь низкие тучи, выхватывает из рассветной полумглы его упрямый профиль с высоким лбом, волосами, зачесанными назад и собранными в хвост, ровным прямым носом и короткой бородой с усами. На широком кожаном ремне свобод но висят две кобуры. Небольшие, куцые, баюкающие в себе пистолеты. В одной — матово поблескивающий автоматический, с вьющейся по коробке ствола белой атакующей змеей. Во второй — револьвер. С деревянной потертой ручкой и узором по заушинам барабана и длинному стволу.
Каждый из двенадцати подростков, застывших в одинаковых позах, был вооружен. И пусть у их поясов всего по одному пистолету, и они еще не такие грозные, намного проще и дешевле, чем у мужчины, которого зовут Мастером. Но кроме этого, справа у каждого, так, чтобы мгновенно схватить, лежат пока укутанные рассветными сумерками короткие и широкие клинки, с надежными гардами, закрывающими руку, спящие в кожаных ножнах.
Рассвету очень любопытно узнать про них больше, и он хотел бы задержаться. Но ему нужно бежать дальше, будить всех и каждого на своем пути.
И, подгоняемый уже начавшим розоветь небом, он устремляется вперед…
— А в качестве ножниц для резки нитей пряхи могут использовать все что угодно. И кого угодно. Стадо пастыря нашего убедилось в этом не так давно, и спорить с этим нет у нас с вами ни желания, ни возможности. Почему, Мерлин?
— Потому что наш мир умирает, Мастер. — Один из подростков, худой, высокий, с большим носом ответил, не шевельнувшись ни на сантиметр. — Потому что чаша терпения была переполнена, и хлынул через ее край гнев.
— Именно, именно так. — Мужчина задумчиво посмотрел на восток, где горизонт уже на одну треть стал красноватым. — Вы же помните, что говорили вам? Про то, как встал брат на брата, отец против сына, жена против мужа. Когда помутился рассудок наш, сжигаемый изнутри гордыней и любовью только к себе, и человечество решило, что может все, что только взбредет в голову. Три поколения назад точно такой же рассвет стал последним из длинной череды тех, когда можно было просыпаться в своем доме и не думать о том, как дожить до вечера…
* * *
Год 20.. от P. X. Северо-западные губернии Российской Империи, телеканал РДТВ, прямой репортаж из зоны погашения Прорыва:
Камера крупным планом выхватывает сидящего на бруствере на скорую руку вырытого окопа крепкого парня. Шлем с поляризованным забралом, напичканный изнутри хитрой электроникой, аккуратно лежит на расстеленной ткани плащ-палатки. На парне грамотно подогнанный индивидуальный защитный комплект с верхним слоем «хамелеон». Сейчас камуфляж не активирован, и оператор может снимать его, не опасаясь, что фигура бойца размажется в одно сливающееся с фоном пятно.
Объектив, вероятнее всего, встроен в подобный защитный шлем, тем самым оставляя свободными руки репортера, вынужденного находится на линии фронта. Камера наезжает на лицо, обычное лицо русского парня, родом откуда-то с Брянска, может быть. Или с Харькова, Лиепаи, Гомеля, Новосибирска, с вновь отстроенных городов Туркестана или с Волги. Зуммер пси-совмещения начинает моргать, показывая, что до полной связи с ИД-матрицей осталось всего ничего, и…
Как обычно, все одновременно и привычно и незнакомо: несколько сияющих кругов перехода, погружение под ритмичные щелчки, соединение с матрицей, полный контакт…
* * *
Дым, едкий дым, сизого цвета. Он такой всегда. Если сгорает много-много пороха, то он такой всегда. Режущий слизистую глаз и ноздрей. И еще пахнет гарью и кровью. Он такой тяжелый, этот страшный и сладкий аромат. Ambre la guerre… Да и пусть я не прав в этом определении. Ведь при желании вы сможете меня понять.
Дым стлался повсюду, смешиваясь с густым утренним туманом. Плохо, когда он такой. Мешает смотреть, мешает увидеть момент Прорыва. А каждый раз, когда его не замечали, все заканчивалось так же, как и сейчас. Вон, покрутите вместе со мной головами, посмотрите, посмотрите вокруг. Увидьте не просто переломанные тела в камуфляже. Поймите каждого из тех, кто уже никогда не встанет с бруствера.
Сколько раз вам доводилось смотреть на мнемоэкране ИД-визора кадры с мест Прорыва? Помните, нет? Конечно, тяжело запомнить, проще не запоминать. Что можно увидеть и понять за несколько минут экранного времени… Да ничего. Мечущиеся движения камеры выхватывают только то, что должно быть видно. То горделиво подбоченившихся штабных крыс, которые немедленно оказываются там, где нужно, после того, как все закончится. То наваленные тесной кучей тела Тех, кто из-за Черты. Голос диктора, понижаясь и дрожа от торжественности момента, зачитывает какие-то невнятные цифры и перечисляет исковерканные номера боевых групп, закрывавших Прорыв. А потом начинают мелькать высокие кабинеты с теми, кто озабоченно хмурят лбы своих умных и ответственно-государственных лиц. Они что-то докладывают, говорят правильное, скорбное и нужное, льют ложь не то что ведрами, а цистернами… Встанем, не пустим, грудью, уничтожим и не забудем…
А на деле? А на деле нет никого, кроме тех, кто оказался рядом. И уж тогда — как карта ляжет, то ли пан, то ли пропал. Увело меня в сторону, несу тут чушь какую-то… А что только не понесешь, когда в крови еще бурлит адреналин и руки трясутся. Такой мелкой-мелкой дрожью. Нет, не трусливой ни хрена. Как бы попытаться показать вам это, как дать почувствовать?
Не знаю, не знаю, может быть, и получится. Давайте еще оглянитесь, присмотритесь внимательно. Видите — вон там, за сгоревшей кабиной, такое черное и неприятное? Не отворачивайтесь, не нужно. Еще час назад то, что там лежит, летело в вашу сторону, жадно разинув пасть и издавая голодный рык. Такое страшное, большое и уверенное в себе. Сильное и думающее только о том, что впереди какие-то жалкие неумехи, которые не смогут помешать. Сожрал, гнида? Лежи теперь там, где тебе лежится.
Чуть дальше задрал в небо ствол автоматический гранатомет. Рядом с ним, обняв его левой рукой, лежит Зот. Я не знаю, жив он или нет. Не давно Младший вытащил оттуда Лебедя и ползком поволок его на своем горбу в сторону медпалатки. Им досталось, да еще как. Рвануло где-то ближе к концу, подняло в небо фонтан из земли, досок и камня.
Вон справа большая темно-красная лужа. Она уже давно не парит в морозном воздухе. Командира уволокли втроем, стонущего и матерящегося. И без ноги, разжеванной в клочья. И еще, говорят, Лейтенанта тоже нет. А если и есть, то неизвестно, будет ли жить.
Почувствовали хоть чуть-чуть? Хорошо, если да. Давайте сползите вместе со мной по стенке окопа. Хороший окоп, хороший. А как тяжело было рыть тебя, родной? Ой как тяжело. И киркой я тебя долбил, и ломом, прежде чем смог воткнуть штык лопаты. Зато сейчас, пусть и сыплются за шиворот мелкие кусочки земли, ты мне помог. Хотите воды? Нате вот, не жалко. Не нравится вкус, горькая? А что сделать? Там, где Прорыв, воду нужно чистить, чтобы не окочуриться от какой-нибудь дряни. Вот и чистят химики, кидают в нее всякую хрень и кипятят с разной дрянью. Пейте, пока можно спокойно пить. Скоро начнется снова. Откуда знаю? Да уж начнется. Поверьте мне.
Когда начинается Прорыв, Те идут сплошным потоком, давая лишь редкие минуты отдыха, которые начинаешь ценить так же, как ценишь в другой жизни время с женщиной. Или с мужчиной, в зависимости от вашего пола и интересов. Это дело не мое, а ваше личное. Надеюсь, что поняли.
Кто вон тот странный военный, у которого вся спина с задницей в кровавых лохмотьях? Это наш старшина, Мэйджик. Почему он ходит и орет, вместо того чтобы находиться у медиков? Да все просто: он один остался из старших по званию. Да, мы здесь обходимся минимум офицеров, вот и страдаем из-за этого. Нет, согласно штата они все есть. Только те, кто хочет получить звезд побольше, они сейчас в Штабе. Скоро, конечно, появятся. Как только журналюги прилетят на вертушке с сопровождением. Вот тогда-то они и появятся. Будут отвечать, корча героические рожи, на дурацкие вопросы о том, сколько шло Тех и какими силами закрыли очередной Прорыв. Принимая при этом вычурные позы, неуверенно лапая стволы, которые до этого пылилось в оружейке. Это они умеют.
Кстати, познакомьтесь. Вот он, лучший друг и собрат. Потрогайте, повертите в руках. Не бойтесь, я отсоединил магазин и выбросил патрон. Вот такой он, с острой серебряной головкой, крупный и обтекаемый. Я про патрик, который вы в пальцах держите. А мой лучший друг — вот он. Большой, тяжелый, матово-черный. Чуете, как он пахнет? Остатками смазки и порохом. Почему не горячий? Странный вопрос. Потому что уже остыл. И почищу я его чуть позже, когда будет совсем спокойно.
Страшно ли при Прорыве? Конечно, страшно. И это правильно. Не будешь бояться, так свихнешься. Вон как тот рыжий, который сейчас жонглирует тремя гранатами. Может взорваться? Конечно, может. Он и правда регулярно лежит в дурке. А потом все равно возвращается. Почему? Да потому, что не представляет себя без всего этого, и мы без него. Сколько жизней он спас — тяжело сосчитать. Да все мы здесь немного не того, а куда деваться?
Добровольцы? Да, мы все добровольцы. Почему? Да как-то получилось. Говорю же — сумасшедшие, все до единого. Какое к черту благородство и патриотизм! Хотя… Ладно, хватит на сегодня. Надеюсь, что понравилось. А то вон, опять замельтешили. Е…
Тени в густом тумане, странные, нереальные, кажущиеся перенесенными сюда с полотен Босха, Дали либо Гиггера. Несутся прямо на камеру оператора, мгновенно прекратившего репортаж, развернувшегося в сторону очередного Прорыва. Скачут, бегут, ползут, летят, щерятся шипами, рогами, наростами. Плюются тем, чем могут плюнуть, метают собственные иглы-стрелы, бьют бронированными хвостами. Камера успевает ухватить момент, когда смазанным движением прямо перед объективом возникает подрагивающий конец костяного штыря. Потом в объективе появляется низкое и серое небо, она чуть трясется в такт судорогам агонизирующего человека, решившего заработать там, куда ему лучше было не соваться. И все…
* * *
Из отчета Государственной чрезвычайной комиссии престолоблюстителю Российской Империи, светлейшему князю…
«…Результатом стало появление в различных точках земного шара мест так называемых Прорывов. На данный момент одной из основных гипотез возникновения является версия, выдвинутая учеными лаборатории „Янтарь“, входящей в состав группы объединения „БАРС“ при ИМО.
Данные, указанные в пояснительной записке к проекту „Полночь“, указывают на то, что молекулярные связи так называемой некросферы, открытой около ста лет назад группой профессора Щепетнева, были нарушены в результате экспериментов на известном Вам объекте в Швейцарии. Равно как тогда же, используя практику проколов пространственного континуума, были созданы первые попытки прохода на Сопредельные пространства. Результатами данных исследований явились активизация некросферы и появления так называемых Прорывов.
На сегодняшний момент возможность закрытия основных мест Прорывов с помощью применения тактических ядерных зарядов не представляется возможной. Гипотетически расчеты, сделанные сотрудниками лаборатории „Янтарь“, доказывают, что энергии, выделяемой стандартной боеголовкой ракет „Шестопер“, хватит на приведение молекулярных связей в состояние, близкое к стабильному. Но побочным результатом может также стать уничтожение близлежащих территорий в связи с тем, что энергия взрывов будет многократно увеличена за счет собственной аккумулированной энергии так называемых Нор, являющихся основными образующими факторами Прорывов.
Ответственно можно заявить о том, что результаты исследований сотрудников лаборатории „Янтарь“ должны быть полностью засекречены…»
* * *
— Мама… мамочка… — детский голос, сухой, болезненный. В подвале темно, жарко и сухо. Так сухо, что кажется, что это не подвал в Рязани, а палатка посреди Сахары или Каракумов. — Скоро можно будет отсюда выйти? Пить так хочется…
— Потерпи, милая. — Голос матери полон боли, горькой безнадеги и отчаяния. Она пытается справиться с собой, чтобы не пугать старшую. Младший, четырехлетний сын, сейчас забылся в тяжелом сне. Худенькая грудь с хрипом поднимается, ему плохо.
Господи, как же давно это было… Вчера. То самое вчера, когда она осталась с детьми на даче, а муж с братом поехали в город, чтобы докупить пива, мяса и прочего. Когда на радиоволне, передающей веселое ретро, вдруг раздался резкий свист, предваряющий самый страшный из сигналов ИМЧС, которые она учила в школе. И схватив в охапку детей, она кинулась к погребу, глубокому, надежному, капитальному.
Потом был удар, грохот и рев наверху. Все это было, да. И первые, самые страшные минуты, когда старшая, Даша, кричала, прижав руки к лицу. А Степка, зарывшийся маме в грудь, молча трясся и плакал, не понимая ничего и чувствуя тот страх, что сейчас тряс ее.
Что это было? Почему? И кто смог это наконец сделать? И за что?!
* * *
— И когда с неба пошли сжигающие все дожди, и снег был алым, города лежали в разрухе, то именно тогда, мальчиши, твари вернулись. И это было уже на моей памяти. С тех пор каждый рассвет стал именно таким, каков есть сейчас. Дающим надежду, дарующим счастье от того, что ты его просто видишь. Ведь раз видишь, значит, ты жив. И ножницы прях не перерезали нить судьбы, которая есть у каждого.
Подростки, внимательно смотрящие на небо, ставшее уже полностью красным, кивнули. Все, как один. Мальчишки, одетые в одинаковые куртки и штаны, найденные Каптером на одном из законсервированных складов у Камня. Дети, подобранные Мастером и Лейтенантом на пустошах, у фронтира, в Диких землях, в руинах городов, чьи названия уже забыты или ничего не значат для тех, кто их населял. И ставшие на тот путь, к которому каждого привела судьба-нить.
Мастер глядел на них, таких одинаковых и таких непохожих, заливаемых светом солнца, неумолимо и победоносно встающего над землей. Всматривался в лицо каждого, зная, что, скорее всего, после того испытания, которое ждет их ночью, не все останутся в живых. Но так надо, потому что иначе ничего не получится. Только так…
Рассвет отражался в их глазах. Абсолютно спокойных у Мерлина, всегда насмешливых Мусорщика, добрых Варяга, чуть наивных Чунги, настороженных Ферзя, сосредоточенных Толстого, яростных Волка, постоянно ехидных Кота, злых Оборотня, мягких и теплых Рыжего, грустных Пиноккио и чего-то постоянно ждущих Крота.
Кто из них увидит следующих восход, а кто навсегда останется вон в тех холмах, изрезанных внутри ходами и пещерами? Никто не сможет сказать этого сейчас, даже смотрящая далеко вперед Ниоба, никто. И он, давно ставший стариком Мастер, не решится. И как хотелось бы, чтоб завтра утром солнце так же отразилось в глазах каждого…
