17. Аншлюс

12 марта 1938 г. произошло присоединение Австрии к Германии – аншлюс. Многие иностранцы сочли это грубейшим нарушением международного права, другие увидели в аншлюсе совершенно естественный ход истории. Такие люди считали, что включение Австрии в состав Германии, в конечном счете, пойдет Австрии только на пользу.

В тот день в Геттингене Цзи Сяньлинь услышал звонок в дверь: его товарищ Лонг Тонгтиан пришел рассказать о случившемся. «Я никогда бы не смог догадаться, какие новости он мне сообщит, – писал Цзи в дневнике. – Немецкая армия оккупировала Австрию. Война неизбежна, и я боюсь, что в ближайшем будущем я не смогу вернуться в Китай. Мне придется жить за границей без денег, возможно, просить милостыню на улице. Увижу ли я свою родину?» Сильвия писала, что жители Дрездена поедали в честь аншлюса море сливок, что бросалось в глаза «на общем фоне недостатка продуктов». В год, когда гитлеровские войска оккупировали Австрию, любительница оперы леди Маргарет Бойл, дочь восьмого графа Глазго, оканчивала школу в Мюнхене:

«Юнити Митфорд спросила, хотели бы мы его увидеть. Некоторые из нас решили, что это все-таки исторический момент, согласились и вышли на улицу, чтобы посмотреть, как он будет проезжать. Вдоль улицы выстроилось оцепление из солдат. Мы стояли и гадали, по какой стороне он поедет, по ближней к нам или дальней. Как назло, он поехал по дальней от нас стороне улицы, поэтому мы оттолкнули солдат и бросились к машине. Он был, как обычно, в кожаном пальто и стоял в автомобиле. Вместо того чтобы мило улыбаться нам, он выглядел ПРОСТО РАЗЪЯРЕННЫМ, потому что солдатам не удалось нас удержать. В любом случае мы его увидели. Он точно такой же, как и на фото».

Кей Смит стояла среди огромной толпы в Линце в ожидании триумфального прибытия фюрера. Жена военного атташе записала, что крики «Зиг хайль» повторялись так часто и были такими оглушительными, что «звучали как гигантский пульс в ухе».

Урсула Дункан-Джоунс пришла в ужас, когда узнала, что «Гитлер оккупировал маленькую радостную страну под названием Австрия». Девушка жаловалась на то, что было невозможно спрятаться от бесконечной пропаганды, которую изрыгало «настроенное на полную мощность радио на улицах и в домах». Урсулу удивляла реакция людей: «Мне очень нравятся эти люди, они кажутся умными и вполне гармоничными, но они стали жертвами пропаганды. Как наблюдатель, я молчала и держала свои мысли при себе. Очень быстро я истощила запас всех нейтральных комментариев по поводу бурной радости немцев».

Через четыре дня после аншлюса в английской газете «The Times» появилась статья под названием «По нацистской Австрии: впечатления путешественников»:

«Добраться до вокзала в Вене оказалось непросто, так как дороги были забиты въезжавшими в город колоннами военной техники и толпами людей, находившихся в состоянии, близком к истерике. Ночью из окна купе в поезде были видны двигавшиеся в сторону Вены колонны тракторов, грузовиков и бронетехники, фары которых освещали сельскую местность. В самом городе лучшие отели заняты офицерами и их ординарцами. Привокзальные рестораны оккупированы немецкими солдатами. Все похоже на то, что можно было увидеть в Бельгии во время Первой мировой… Отбывающие в сторону границы поезда забиты, главным образом, евреями и английскими горнолыжниками, которые отдыхали в районе Инсбрука, но сочли, что сейчас лучше покинуть Австрию. Евреев массово доставили в штаб-квартиру полиции в Инсбруке и обыскали на предмет наличия контрабандной валюты. У английских туристов деньги не отнимают».

Семнадцатилетняя Джоан Вейкфилд писала 28 марта в своем дневнике, что именно из-за этой статьи у нее за завтраком возникла оживленная политическая дискуссия с молодой немкой по имени Ута. Ута была членом Союза немецких девушек, женского отделения Гитлерюгенда. Немка полгода проработала с крестьянскими семьями в сельской местности и только недавно вернулась в Берлин. «Мы спорили 2 часа! По-немецки!» – восклицала Джоан, учившаяся в Берлинском университете. В день, когда Гитлер с триумфом вернулся из Вены, Джоан вместе с хозяйкой дома баронессой Буше-Штрайтхорст пошла на площадь Вильгельма, чтобы послушать выступление фюрера. Джоан стояла у фонтана, на парапете которого сидели, болтая ногами, несколько коричневорубашечников. Когда те заметили, что девушка не отдает нацистское приветствие, они начали пинать ее ногами по голове. В тот вечер патриотически настроенная баронесса к ужину украсила свастиками стол.

Через месяц, 10 апреля, по всему рейху прошел плебисцит для одобрения аншлюса Австрии. В ночь перед плебисцитом Джоан ехала на поезде из Штутгарта в Мюнхен. Из окна купе девушка наблюдала огромные костры, горевшие на каждом холме, и фейерверки над каждой деревней. После подсчета результатов объявили, что 99,7 % избирателей проголосовали за аншлюс. Цзи Сяньлинь не одобрял присоединение Австрии к Германии: «Сегодня в Германии выборы. Все немцы вышли на улицы со значками на груди. У дверей избирательных участков много черных [СС] и коричневых собак [СА]». На следующий день китаец написал: «Прошлой ночью я проснулся от шума. Внизу было включено радио, я услышал собачий вой, наверняка, это был Старый Кси [Гитлер], а может, и кто-то другой. После выступления раздались оглушительные аплодисменты. Все немцы сошли с ума. Близится день, когда все это развалится».

Несмотря на политические перипетии, хоккейная команда из школы Чартерхаус отправилась в апреле в тур по Германии. Вот как писали об этом в школьной газете:

«Надо признать, что, когда мы прибыли в Кельн, наша хоккейная команда точно не попала в центр внимания всей общественности. Дело в том, что за день до нашего приезда в городе был Гитлер, призывавший сказать «да» на предстоящем плебисците… Все общественные здания в Лейпциге от самого простого магазина до оперы были заклеены плакатами с нацистской пропагандой. В Кельне мы остановились в здании прекрасного стадиона, чудесного примера современной немецкой архитектуры. Это был единственный раз, когда мы не жили в семьях. Не потому, что нас не хотели принимать, а потому, что все дома местных жителей были переполнены друзьями и родственниками, приехавшими увидеть своего руководителя…

Мне кажется, что большинству членов команды больше всего понравился Лейпциг… в нем более английская атмосфера, и дух Гитлера не ощущается так сильно, как в других местах Германии, которые нам удалось посетить… Где бы мы ни жили, везде ощущали стремление людей дружить с Англией. Они не хотят верить в то, что англичане предпочитают дружить с французами, которые находятся в хороших отношениях с Чехословакией и Россией, а не со своими саксонскими братьями».

Капитан Джордж Питт-Риверс тоже совершенно не понимал, почему Британия не хотела вступить в союз с Германией. К середине 1937 г. количество англичан, поддерживавших нацистов, значительно уменьшилось, но из оставшихся сторонников Гитлера самым ярым был, пожалуй, Питт-Риверс. По его мнению, аншлюс стал большой победой фюрера. Вернувшись из очередной поездки по Германии, Питт-Риверс писал Гитлеру: «Позвольте мне, старому британскому офицеру и искреннему другу Германии… выразить чувство глубокого удовлетворения проведенным под вашим руководством бескровным аншлюсом Австрии, который обрадовал немецкий и австрийский народы».

6 июля 1938 г., через три месяца после аншлюса, поезд, останавливаясь на каждой, даже самой маленькой станции, медленно полз из Фульды в сторону Ганновера. На одной из таких небольших станций под названием Корвей (в шестидесяти четырех километрах к северо-западу от Геттингена) вышла Джоан Вейкфилд. Девушке предстояло провести летние каникулы, которые она запомнит на всю жизнь. Совершенно случайно в Берлине в доме своего учителя немецкого языка Джоан познакомилась с герцогом Ратиборским, имевшим также титулы принц Корвейский и принц Гогенлоэ-Шиллингсфюрст. Герцогу понравилась молодая англичанка, и через несколько дней он пригласил ее на все лето в свое имение, чтобы его младшие дети могли улучшить знания английского языка. «Поехали прямо в замок, – писала Джоан, – на лестнице у входа к которому меня встретила герцогиня».

В тот чудесный летний вечер «замок» (в прошлом Бенедиктинское аббатство) был залит теплым золотым светом. Владельцы замка, «в социальном плане сравнимые с королями», принадлежали к одному из старейших родов Германии, но обстановка в их резиденции была скудной и современных удобств недоставало. На весь дом было всего две ванных комнаты. Джоан распаковала вещи, и, когда мужчины вернулись со стрельбища, все сели ужинать. В Германии ощущался дефицит продуктов, но еда в замке была вкусной и обильной. Джоан не написала, о чем шел разговор за столом, но, скорее всего, обсуждали последние новости – в тот день вышло постановление о запрете евреям торговать, а также предлагать определенные коммерческие услуги. Перед тем, как лечь в кровать, Джоан отметила: «Я чувствовала себя как дома и очень довольна первым вечером, проведенным в семье Ратибор».

Первую неделю в имении Джоан провела, сплавляясь на байдарках по реке Везер. На фотографии мы видим группу улыбающихся и готовых к отплытию красивых молодых людей, стоящих перед входом в замок. Даже серые тучи не могли испортить им настроение. Сохранился целый фотоальбом под названием «Путешествие на байдарках по Везеру, Мюнден – Минден». На небольших выцветших черно-белых фотографиях с потрепанными краями изображены пустые берега по обе стороны реки. Иногда в кадр попадает ребенок или одинокий велосипедист. На фото мы видим также деревянные дома, церкви и тихие деревушки. Молодые люди, участвовавшие в экспедиции, пережили грозы, столкновение с баржей, мошкару, протечки корпуса байдарки, солнечные ожоги. Путешественники даже столкнулись с тем, что хозяйка дома, в котором они ночевали, подглядывала за ними через щелку. Когда молодые люди не гребли против ветра или не плыли по течению, они поднимались на гору Бюкеберг, покупали деревянные башмаки-клоги и объедались вестфальской ветчиной. Самую веселую ночь путешественники провели в деревне Кирхозен (в семи километрах от Хамельна). Играл деревенский оркестр из мандолин, двоюродные брат с сестрой из Испании танцевали танго, а Джоан – польку. К концу вечера к ним присоединилась почти вся деревня. Джоан писала, что было «очень весело».

Через неделю молодые люди вернулись в замок, к которому их подвез грузовик, груженный овощами. Погода становилась все более жаркой, и один день был лучше другого. Они играли в теннис, стреляли оленей, катались на лошадях и плавали в реке. Вечерами слушали граммофон, пили крюшон из белого вина и шампанского и обсуждали политику. Через неделю после сплава на байдарках молодежь отправилась на автогонки «Гран-при». Гонки были захватывающими, но еще более интересной показалась Джоан обратная дорога в замок с Виктором (старшим сыном и наследником герцога Ратиборского) на его стареньком английском автомобиле «Фрезер-Нэш». «Немного страшновато, – писала Джоан, – но очень романтично проезжать через виноградники при заходе солнца». На следующий день объявили, что докторам-евреям запрещено заниматься медициной.

Корвей был, возможно, самым роскошным замком, в котором Джоан довелось побывать, но на самом деле он был всего лишь летней резиденцией семьи Ратиборов, которые большую часть года проживали в бывшем цистерцианском аббатстве – замке Рауден в Верхней Силезии. Этот замок с окружавшими его угодьями до начала Второй мировой находился всего в нескольких километрах от польской границы. 3 августа семья Ратиборов вместе с Джоан уехала из княжества-аббатства Корвей и отправилась на восток. Как и многих иностранцев, Джоан поразил автобан, хотя дорога и показалась ей монотонной. Сначала компания добралась до Берлина. Здесь все быстро переоделись в теннисную одежду, сыграли пару сетов и вечером пошли на танцы в отель «Эден». «Франц Альбрехт совершенно не умеет танцевать джигу», – отметила Джоан. Она вспомнила, как за несколько месяцев до этого танцевала в том же отеле с племянником баронессы Акселем фон дем Бусше. Этот высокий и красивый офицер позже стал героем Сопротивления. В 1943 г., когда Акселю было двадцать четыре года, его попросили побыть моделью для фюрера и продемонстрировать ему новую униформу вермахта. Офицер должен был убить Гитлера, взорвав себя гранатой. Однако ему не пришлось выступить в роли модели, потому что поезд, на котором везли форму, разбомбила авиация союзников. Вторую встречу Акселя с фюрером тоже отменили. К счастью для Акселя, когда 20 июля состоялось покушение на Гитлера, офицер лежал в госпитале после ампутации ноги и поэтому был вне подозрений. Августовской ночью 1938 г. Джоан вспоминала об Акселе и мечтательно писала в дневнике: «Как мы тогда танцевали в отеле «Эден» с Акселем. Божественно!»

На следующий день все поехали в огромный замок в Копице, украшенный арочным контрфорсом и готическими башнями. Вокруг замка раскинулся огромный сад. Впрочем, поместье семьи Шаффготч, разбогатевшей на добыче угля в Силезии, не впечатлило Джоан. «Мне не очень нравится», – признавалась девушка. Ратиборов пригласили в замок для участия в двухдневном теннисном турнире, который был организован с завидной немецкой скрупулезностью. В этом мероприятии участвовали многие представители аристократии. «Было довольно страшно, – писала Джоан, – приходилось идти к теннисным кортам под изучающими взглядами массы людей». Для английской девушки, недавно окончившей интернат и не имевшей большого жизненного опыта, турнир стал серьезным испытанием: «Я там вообще никого не знала. Граф со мной разговаривал. Сотни человек прислуги. После чая надо было быстро переодеться и играть. Я играла неплохо, что придавало мне некоторой уверенности в себе». Джоан представили датскому принцу Георгу, которому, как и ей, было семнадцать лет. Девушка положительно отозвалась о своем новом знакомом: «Приятный и здоровый мальчик». Принц признался Джоан, как сильно он ненавидит немцев и как ему неприятно говорить на их языке. Он также сказал, что «матери девушек буквально навязывают ему своих дочерей!» Потом Джоан обратила внимание на то, что спальня Георга располагалась прямо напротив спальни самой красивой из дочерей семьи Шаффготч. Принц был завидным женихом с впечатляющей родословной, но вот в теннис он играл из рук вон плохо. «От него вообще никакого толка, – жаловалась Джоан, сыграв с ним несколько парных игр. – Просто смех, он даже не бежит, чтобы отбить мяч!»

Теннисный турнир был организован на широкую ногу. «Напитки рекой, куча прислуги, мороженое и тому подобное, просто чудесно», – писала Джоан. 8 августа, пока в Копице играли в теннис, в 480 километрах к югу от Линца (города, в котором провел свое детство Гитлер) строили концентрационный лагерь Маутхаузен. Предполагалось, что в этом концлагере будут содержать самых неисправимых врагов рейха (в том числе многих представителей интеллигенции). План состоял в том, чтобы уничтожить их с помощью рабского труда на местных карьерах, шахтах и заводах по производству боеприпасов. Однако в Копице никто не думал о концлагере: после награждения победителей турнира начался банкет. Джоан провела вечер с Георгом: «Принц пригласил меня на ужин. Мы отлично пообщались и потом весь вечер танцевали, в том числе Ламбет-уок [ламбетовский ход]. Масса молодых людей, все веселятся».

На следующий день Джоан и Ратиборы отправились в огромный, окруженный лесами замок Рауден. Спустя три дня, 12 августа, когда Гитлер мобилизовал 750 тысяч солдат, Джоан находилась в Глейвице у зубного врача. Зубной врач оказался нацистом, и, сверля девушке зуб, разглагольствовал о прелестях национал-социализма. По пути назад в Рауден навстречу Джоан двигались «сотни» танков и грузовиков с солдатами. «Немного страшно», – признавалась англичанка. Впрочем, чувство страха быстро позабылось из-за постоянных развлечений: катаний на лошадях, купаний в холодных лесных озерах, розыгрышей и неизбежного тенниса. Больше всего Джоан нравилось охотиться с герцогом. Каждое утро в 6 часов они выезжали на его старом «Форде» с зеленым салоном и ярко-оранжевыми брызговиками. «Кабаны – это очень волнительно. Видела их, но на слишком большом расстоянии, чтобы стрелять», – рассказывала Джоан. В дождливые дни девушка любила выгуливать собак в лесу и иногда терялась. 17 августа Джоан помогли найти дорогу к замку местные крестьяне: «Разговаривала с крестьянами. Они очень бедные, но очаровательные. Я не думаю, что им приходилось общаться с англичанками». В тот день вышло указание, согласно которому все евреи-мужчины, имевшие нееврейские имена, должны были называть себя Израилем, а еврейки – Сарой.

По мере приближения сентября (и съезда партии в Нюрнберге) Гитлер все настойчивее требовал, чтобы Чехословакия отдала Судетскую область Германии. Судетская область (расположенная на границе Моравии, Богемии и Чешской Силезии) до Первой мировой была частью Австро-Венгерской империи, и в ней проживали главным образом немцы. Чем более напряженной становилась международная обстановка, тем более веселой и беззаботной казалась жизнь в поместье Рауден. Предчувствуя приближающиеся изменения, молодые люди словно наслаждались жизнью еще больше. Однако мало кто мог предвидеть катастрофу, которая вскоре сокрушила могущественные немецкие семьи Верхней Силезии, разрушив их образ жизни навсегда. Однажды в соседнем замке Джоан познакомилась с доктором из Праги: «Он сказал, что чехи будут драться. Без боя они не сдадут и сантиметра своей земли». Подобные политические комментарии крайне редко встречаются в дневнике девушки. По записям Джоан трудно догадаться, что Европа находилась на грани войны в то время, когда англичанка гостила у Ратиборов. Однако в конце концов сам герцог решил, что Джоан должна уехать. Но ее отъезд надо было отметить.

В последний вечер, проведенный Джоан в замке, мужчины семейства Ратиборов были одеты во фраки. Джоан надела черное платье в горошек, которое «всем нравилось». В замке собралось 60 одетых в вечернее платье гостей. Ужин состоял из пяти перемен блюд. После этого Гвидо Хенкель фон Доннерсмарк с герцогиней «чудесно» танцевали тирольские танцы и венские вальсы. Играл деревенский оркестр, и танцы продолжались до четырех утра. «Прислуга тоже танцевала, – писала Джоан, – но по другую сторону стены».

Вот, наконец, и настало 31 августа – день отъезда девушки:

«Упаковала вещи, и мои большие чемоданы отправили. Вместе с герцогиней искупались в пруду. Сыграла в теннис и всухую обыграла Франца-Альбрехта. Герцог следил за матчем. Все в прекрасном настроении. Прокатилась в последний раз по лесу с Францем-Альбрехтом. Листва начинает желтеть, какое прелестное зрелище. Грустно. До замка возвращались галопом. Начало темнеть. Последний раз быстро на стрельбище. Чудо, чудо. Прощальный ужин. Выпила четыре содовых с кофейным мороженым. Все пошли спать в 10.30. Попрощалась с герцогом. Поцеловались с герцогиней. Франц-Альбрехт принес пластинку, которую я хотела получить. Герцогиня еще раз меня поцеловала на прощание. Все пожелали спокойной ночи и попрощались. Последним быстро попрощался Франц-Альбрехт».

Джоан упаковала последние вещи, послушала бой Биг-Бена по радио. Проснулась в 3 утра. «На цыпочках прошла к спальне ФА, оставила его пластинку с благодарственной запиской». Дворецкий накормил девушку завтраком и довел до машины. «Прощайте, Рауден и Ратиборы, два самых счастливых месяца моей жизни, дружбы и личностного роста!» Почти через год, 18 сентября 1939 г., лейтенант Виктор фон Ратибор, наследный принц Гогенлоэ-Шиллингсфюрст заживо сгорел в танке в бою под местечком Брохув в шестидесяти километрах к западу от Варшавы.

Джоан уехала из Раудена на рассвете. Приблизительно за час девушка добралась до Одерберга на чешской границе. Она оставила шоферу чаевые, передала через него записку герцогине и села в поезд до Вены. На чешской стороне границы стояли цементные доты и тянулись ряды колючей проволоки, напоминавшие о том, что война может начаться в любую минуту. Джоан удивило то, что на станциях и на поездах работало огромное количество женщин. Как только поезд отошел, хлынул ливень. «Все выглядит серым и депрессивным», – писала англичанка. Джоан покинула Рауден всего два часа назад, но ей казалось, что прошла вечность.

Поезд остановился на австрийской границе, и в вагон для проверки документов вошли немецкие пограничники. Джоан забыла, что ей нужна новая виза для въезда в Австрию. Пограничник медленно переворачивал страницы ее паспорта. Потом он отдал англичанке паспорт и сказал, что она должна возвращаться в Прагу, чтобы получить визу на въезд в Австрию. У Джоан не было денег (из страны было запрещено вывозить более 10 марок) и знакомых в Чехословакии, которые могли бы ей помочь. Она разрыдалась, и ее слезы растопили сердце пограничника, который пробормотал, что девушка вряд ли представляет угрозу рейху, и вышел из вагона.

В Вене у Джоан оставалось время до отправления поезда в Зальцбург, и она зашла к знакомым американцам. Наняла такси, которое, конечно, стоило дорого, но зато девушке удалось посмотреть весь город. Водитель был ужасно рад пассажиру: «Он жаловался на то, что нет туристов и, значит, хороших заработков». Железнодорожный вокзал оказался не самым веселым местом: «Маленькие группки евреев со слезами на глазах махали на прощанье». Поезд в Зальцбург тоже особо не поднимал настроения, поскольку был «забит уезжавшими евреями». По крайней мере, вид из окна на Дунай радовал глаз. Красивыми Джоан показались «Линц и другие города, по которым триумфальным маршем немецкие войска вошли в Австрию». Девушка писала: «На поездах в сторону границы ехало много солдат. Наш поезд постоянно пропускал военные эшелоны. Выпила самый вкусный и самый дешевый чай в привокзальном буфете в Линце. Чувствую себя неважно. Выпила чашку кофе с огромным куском чудесного пирога буквально за копейки!»

В Австрии Джоан остановилась у Эдит Келлер, которая прожила в этой стране двенадцать лет. За ужином Келлер рассказала девушке, что, когда пять месяцев назад немецкие войска входили в Австрию, все, и особенно в Линце, приветствовали их с большим энтузиазмом. Австрийцы думали, что немцы сделают их страну процветающей и при этом им самим не придется работать. Теперь все австрийцы работали больше, но оставались такими же бедными, как и раньше. В результате Австрия потеряла всю свою веселость и очарование. Несмотря на то, что многие австрийцы были недовольны аншлюсом, никто активно немцам не сопротивлялся. Келлер говорила, чтобы избежать вступления в армию или Гитлерюгенд, многие австрийцы просто убегали в горы. Иностранные туристы больше не приезжали, и в отелях теперь за половину обычной цены жили немцы по путевкам турфирмы «Сила через радость».

Это краткое изложение событий мало обрадовало Джоан, но, впрочем, не помешало девушке насладиться чудесными видами Зальцбурга и окрестностей. Однако надо было двигаться дальше. 4 сентября, предварительно проверив, не началась ли война, Джоан отправилась на поезде в Мюнхен. Еще через пару дней она уже ехала на поезде в Женеву. После того, как Джоан пересекла швейцарскую границу, она с облегчением вздохнула.