Было солнечно и морозно, изо рта шел пар, а кончики пальцев мерзли. Но Мегрэ все равно не ушел с открытой площадки автобуса, где он стоял, читая только что вышедшую газету, и то ворчал, то не мог сдержать улыбки.

Ехал он на работу слишком рано. Часы показывали всего половину девятого, когда он вошел в комнату инспекторов и увидел, как Жанвье соскакивает со стола, на котором только что сидел, и пытается спрятать газету, которую только что громко читал вслух.

Их было там пятеро или шестеро, в основном молодежь; они ждали от Люка задания на день. Все они старались не смотреть на комиссара, но некоторые, украдкой все же поглядывая на него, с трудом сдерживались, чтобы не рассмеяться.

Им было невдомек, что статейка позабавила его самого не меньше их и он валяет дурака, чтобы доставить им удовольствие, напускает на себя мрачный вид, раз уж они ждут от него именно такой реакции.

На первой странице газеты на три колонки растянулся заголовок:

История, приключившаяся накануне с женой комиссара на Антверпенской площади, рассказывалась живо и в мельчайших подробностях; не хватало только фотографии самой мадам Мегрэ с мальчуганом, которого ей так бесцеремонно препоручили.

Мегрэ вошел в кабинет Люка; тот тоже прочитал заметку, но у него были свои причины отнестись к ней куда более серьезно.

– Надеюсь, вы не подумали, что это идет от меня? Я был потрясен, когда утром открыл газету. Ведь я ни одному журналисту ничего не рассказывал. Вчера, вскоре после нашего с вами разговора, я позвонил Ламбалю в девятый округ – ему я не мог не рассказать эту историю – правда, не называя имени вашей супруги, поскольку именно он должен был заняться поисками такси. Кстати, он только что позвонил, что уже нашел, чисто случайно, этого водителя, и отправил его к нам. Через несколько минут тот будет здесь.

– А в кабинете у тебя никого не было, когда ты звонил Ламбалю?

– У меня всегда кто-то сидит. И дверь в комнату инспекторов наверняка была открыта. Но кто мог?.. Ужас берет, что это кто-то из наших, у нас – и утечка информации.

– Я еще вчера об этом подумал. Утечка произошла уже двадцать первого февраля, ведь когда ты пришел на улицу Тюренн с обыском, Филипп Лиотар уже был предупрежден.

– Кем?

– Не знаю. Явно кем-то из полиции.

– И потому к моему приходу чемодан исчез?

– Скорее всего.

– Тогда почему они не избавились от костюма с пятнами крови?

– Может быть, о нем не вспомнили или решили, что нам не удастся определить, что это за пятна? Или просто не успели?

– Вы хотите, патрон, чтобы я опросил инспекторов?

– Я сам этим займусь.

Люка еще не закончил разборку почты, завалившей его длинный стол.

– Ничего интересного?

– Еще не знаю. Буду разбираться. Множество сообщений о чемодане, конечно. В одном анонимном письме говорится, что он и не покидал улицу Тюренн и что мы, должно быть, слепые, раз его не находим. В другом письме утверждается, что корни всей истории в Конкарно. Еще в одном, написанном убористым почерком на пяти страницах, доказывается, что все дело вообще раздуто правительством, чтобы отвлечь внимание населения от дороговизны жизни.

Мегрэ прошел к себе, снял шляпу и плащ и, несмотря на хорошую погоду, забросил угля в печь, единственную в доме на набережной Орфевр, которую ему с таким трудом удалось сохранить, когда устанавливали центральное отопление.

Приоткрыв дверь к инспекторам, он позвал малыша Лапуэнта, только что появившегося в комнате.

– Садись.

Он тщательно закрыл дверь и с любопытством взглянул на молодого человека.

– Ты честолюбив?

– Да, господин комиссар. Я бы хотел стать таким, как вы. Это называется амбицией, да?

– Твои родители – люди состоятельные?

– Нет. Отец – банковский служащий в Мелане, ему нелегко далось поставить нас на ноги, сестер и меня.

– Ты влюблен?

Он не покраснел, даже не задумался.

– Нет. Пока нет. У меня все еще впереди. Мне только двадцать четыре, и я не хочу жениться, пока у меня не будет приличного положения.

– Ты живешь один, в меблированных комнатах?

– К счастью, нет. Моя самая младшая сестра, Жермена, тоже живет в Париже. Она работает в издательстве на Левом берегу. Мы живем с ней вместе, и по вечерам у нее хватает времени заниматься хозяйством; это нам выгодно.

– У нее есть возлюбленный?

– Ей всего восемнадцать.

– Ты в первый раз с улицы Тюренн сразу же сюда вернулся?

Лапуэнт покраснел и довольно долго молчал, прежде чем ответить.

– Нет, – наконец признался он. – Я был так горд и счастлив, что мне удалось кое-что найти, что я позволил себе взять такси и заехать на улицу Бак, рассказать все Жермене.

– Хорошо, малыш. Спасибо.

– Почему вы меня об этом спрашиваете?

– Это ведь я задаю вопросы, не так ли? Потом, может быть, придет твой черед. Ты был вчера в кабинете у бригадира Люка, когда он звонил в девятый округ?

– Я был в соседней комнате, а дверь между ними была открыта.

– И в котором часу ты говорил с сестрой?

– Откуда вы это знаете?

– Ты отвечай.

– Она кончает в пять часов. И ждала меня, как это часто бывает, в баре «У Башенных Часов»; мы с ней, прежде чем идти домой, выпили по аперитиву.

– Вечером ты с ней не расставался?

– Она пошла с подругой в кино.

– Ты видел эту подругу?

– Нет. Но я ее знаю.

– Все. Иди.

Лапуэнт хотел сказать что-то еще, объясниться, но комиссару сообщили, что его хочет видеть какой-то шофер такси. Это был коренастый человек лет пятидесяти, который в молодости, должно быть, был кучером фиакра. Судя по его виду, прежде чем явиться сюда, он подкрепился парой стаканчиков белого вина.

– Инспектор Ламбаль велел прийти к вам по поводу той дамочки.

– Как он узнал, что это ты ее вез?

– Я обычно стою на площади Пигаль, и вчера вечером он подошел ко мне, как подходил поговорить и к другим шоферам. Это я ее посадил.

– В котором часу? Где?

– Было, наверно, около часа дня. Я кончал обедать в ресторане на улице Лепик. Моя машина стояла у входа. Я видел, как мужчина и женщина вышли из отеля напротив и она сразу заспешила к моей машине. Она была очень разочарована, когда увидела опущенный флажок. Я уже допивал свою послекофейную рюмочку и крикнул ей, чтобы она подождала.

– Как выглядел ее спутник?

– Маленький толстяк, великолепно одетый, похож на иностранца. Ему где-то от сорока до пятидесяти, точно не скажу. Не особенно его рассмотрел. Он отвернулся и что-то говорил ей на иностранном языке.

– Каком иностранном?

– Не знаю. Я сам из Пантена, в чужих говорах не разбираюсь.

– Какой адрес она назвала?

– Она очень нервничала, торопилась. Попросила сначала подъехать к Антверпенской площади и притормозить. Она что-то высматривала из окна. «Остановитесь на минуту, – сказала она, – и трогайтесь, как только я скажу». Она кому-то помахала. К машине подошла толстая тетка с маленьким мальчиком. Дама открыла дверь, посадила в машину мальчугана и велела мне ехать.

– Вам не показалось, что это похоже на похищение?

– Нет, они разговаривали. Недолго. Парой слов перекинулись. Но у той женщины, похоже, гора с плеч свалилась.

– Куда вы отвезли мать с ребенком?

– Сначала к заставе Нейи. Там она передумала и попросила отвезти ее к вокзалу Сен-Лазар.

– Там она и сошла?

– Нет. Она остановила меня на площади Сент-Огюстен. Потом я оказался в пробке и в зеркальце видел, что она взяла другое такси, только номера я не сумел разглядеть.

– А вам захотелось?

– По привычке. Она действительно была слишком возбуждена. И это ненормально – мотать меня к заставе Нейи, а выйти на площади Сент-Огюстен, и все для того, чтобы пересесть в другую машину.

– Она по дороге с ребенком разговаривала?

– Две или три фразы ему сказала, чтобы успокоить. А компенсация мне полагается?

– Может быть. Я не уверен.

– Я ведь полдня потерял.

Мегрэ протянул ему банкнот и через несколько минут уже входил в кабинет начальника уголовной полиции, где шла летучка. Там за огромным столом из красного дерева сидели начальники всех служб, обсуждая текущие дела.

– А у вас, Мегрэ? Как поживает ваш Стёвельс?

По их улыбкам было видно, что все они прочли утреннюю заметку, и он снова, опять-таки для их удовольствия, насупился.

Была половина десятого. Раздался телефонный звонок, начальник полиции снял трубку, послушал немного и передал ее Мегрэ:

– Вас просит Торранс.

Торранс был крайне взволнован.

– Это вы, патрон? Даму в белой шляпке не нашли? Только что привезли газеты из Парижа, и я прочел заметку. Так вот, по описанию это та самая женщина, на след которой я напал здесь.

– Рассказывай.

– Поскольку у меня не было никакой возможности вытащить хоть что-нибудь из этой гусыни с почты, которая делает вид, что у нее память вообще отшибло, я стал рыскать по гостиницам и меблированным комнатам, расспрашивать служащих в гаражах и на вокзалах.

– Понятно.

– Сейчас ведь не сезон, и большинство приезжающих в Конкарно либо местные, либо те, кого здесь более или менее знают: коммивояжеры, например.

– Короче.

Из-за комиссара все разговоры вокруг оборвались.

– Я подумал, если кто-нибудь приехал из Парижа, чтобы дать телеграмму…

– Представь себе, я уже понял.

– Так вот! В тот самый день, когда была отправлена эта телеграмма, приехала дама в голубом костюме и белой шляпке. Она сошла с поезда в четыре, а телеграмму отправили без четверти пять.

– У нее был багаж?

– Нет. Погодите. Она не останавливалась в гостинице. Знаете отель «Желтый Пес» в конце перрона? Она там поужинала и до одиннадцати часов просидела в углу кафе. Иначе говоря, уехала поездом одиннадцать сорок.

– Ты это проверил?

– Еще не успел, но я не сомневаюсь, потому что она ушла из кафе как раз в то время, а расписание попросила сразу после ужина.

– Она ни с кем не говорила?

– Только с официанткой. Она все время читала, даже за едой.

– Ты не узнал, что за книгу она читала?

– Нет. Официантка говорит, что у нее иностранный акцент, но какой именно, не знает. Что делать дальше?

– Снова поговорить на почте.

– А потом?

– Позвонить мне или Люка, если меня не будет на месте, и возвращаться.

– Хорошо, патрон. Вы тоже думаете, что это она?

Кладя трубку, Мегрэ улыбнулся.

– Может быть, мадам Мегрэ наведет нас на след, – сказал он. – Вы позволите мне уйти, шеф? Мне срочно надо кое-что выяснить самому.

В комнате инспекторов он, по счастью, успел застать Лапуэнта, совершенно потерявшего покой.

– Пойдем-ка со мной!

Они взяли такси, стоявшее на набережной; юному Лапуэнту было здорово не по себе: у комиссара не было привычки вот так прихватывать его с собой.

– Угол площади Бланш и улицы Лепик.

Был час, когда на Монмартре, а на улице Лепик в особенности, все тротуары заставлены тележками зеленщиков; груды фруктов и овощей замечательно пахли землей и весной.

Мегрэ понял, что слева от него – тот самый маленький ресторан, где обедал шофер, а напротив увидел гостиницу «Приятный отдых»; точнее, увидел он только узкую дверь этой гостиницы, зажатую между двумя лавками: колбасной и бакалейной.

Комнаты на месяц, на неделю и на день.

Водопровод. Центральное отопление.

Цены умеренные.

В глубине коридора была стеклянная дверь, за ней лестница, на стене сбоку висела табличка: «Контора».

Черная рука указующим перстом звала подняться по ступенькам наверх, в бельэтаж.

– Эй, кто-нибудь! – позвал Мегрэ.

Запахи напомнили ему те времена, когда он, примерно в возрасте Лапуэнта, в составе бригады полиции нравов целыми днями ходил по меблирашкам. Пахло бельем, потом, незастеленными постелями, невынесенными помойными ведрами и пищей, разогреваемой на спиртовке.

Рыжая, неряшливо одетая женщина стояла, опершись о перила.

– В чем дело?

Затем, сразу поняв, что они из полиции, недовольным голосом объявила:

– Сейчас иду!

Еще некоторое время она ходила наверху, грохотала ведрами и швабрами; наконец появилась, застегивая блузку на своей необъятной груди. Вблизи стало видно, что ее волосы у корней совсем седые.

– Что случилось? Меня только вчера проверяли, постояльцы у меня сейчас спокойные. Вы ведь не из полиции нравов?

Не отвечая, комиссар со слов шофера такси описал ей спутника дамы в шляпке.

– Вы его знаете?

– Может быть. Я не уверена. Как его зовут?

– Именно это я и хотел бы узнать у вас.

– Принести книгу записи постояльцев?

– Прежде всего скажите мне, нет ли у вас клиента, похожего на этого человека.

– Может, господин Левин?

– Кто он?

– Не знаю. Во всяком случае, хороший человек, заплатил за неделю вперед.

– Он еще у вас?

– Нет. Вчера уехал.

– Один?

– Разумеется, с мальчиком.

– А дама?

– Вы хотели сказать, няня?

– Минуточку. Давайте начнем сначала, так будет быстрее.

– Давайте, а то у меня лишнего времени нету. Что сделал господин Левин?

– Отвечайте, пожалуйста, на мои вопросы. Когда он приехал?

– Четыре дня назад. Можете проверить по моей книге. Я ему сказала, что у меня комнаты нет, так оно и было. Но он настаивал. Я спросила, на сколько ему нужна комната; он ответил, что заплатит за неделю вперед.

– И как же вы смогли его поселить, если у вас не было свободной комнаты?

Мегрэ знал ответ, но хотел его услышать. В таких отелях часто держат комнаты на втором этаже для парочек, которые приходят на минутку или на часок.

– Всегда есть «случайные» комнаты, – ответила она, употребив словечко для посвященных.

– Ребенок был с ним?

– В тот момент нет. Он поехал за ним и вернулся через час. Я спросила, как же он будет управляться с таким маленьким ребенком, и он сказал, что у него есть знакомая няня, она и будет с ним большую часть дня.

– Он показал вам паспорт или удостоверение личности?

По правилам она непременно должна была потребовать у него документы, но было ясно, что она этого не сделала.

– Он сам заполнял карточку. Я сразу увидела, что это человек порядочный. И что, вы теперь из-за этого устроите мне неприятности?

– Не обязательно. Как была одета няня?

– На ней был голубой костюм.

– И белая шляпка?

– Да. Она всегда приходила утром, купала малыша, а потом уходила с ним.

– А господин Левин?

– Он до одиннадцати часов, а то и до полудня оставался дома. Я думаю, он опять ложился спать. Потом уходил, и целый день я его не видела.

– А ребенка?

– Тоже. Раньше семи часов вечера – никогда. Она приводила его и укладывала спать. А сама, одетая, ложилась на кровать и ждала господина Левина.

– И когда же он возвращался?

– Не раньше часа ночи.

– Тогда она уходила?

– Да.

– Где она жила, вы не знаете?

– Нет, я только знаю – сама это видела – что она, выходя, садилась в такси.

– Она с вашим постояльцем была близка?

– Вы хотите сказать, спала ли она с ним? Не уверена. По некоторым признакам, я думаю, случалось. Они ведь имеют право, не так ли?

– Что записал в своей карточке Левин, какую национальность?

– Француз. Он сказал, что давно живет во Франции и натурализовался.

– Откуда он приехал?

– Не помню. Ваш коллега из полиции нравов вчера унес все карточки, ну, как обычно, по вторникам. Впрочем, если не ошибаюсь, он приехал из Бордо.

– Что произошло вчера в полдень?

– В полдень? Не знаю.

– А утром?

– Около десяти часов к нему пришли. Няня с ребенком уж порядочно как вышла.

– Кто пришел?

– Я имени не спрашивала. Не очень хорошо одетый человек, совсем не привлекательный на вид.

– Француз?

– Да, конечно. Я сказала ему номер комнаты.

– Раньше он никогда не появлялся?

– Кроме няни, к Левину вообще никто не приходил.

– Южного акцента у него не было?

– Скорее, парижский. Знаете, он похож на тех типов, которые останавливают вас на бульваре и либо открытками порнографическими торгуют, либо предлагают отвести вас известно куда.

– И долго он здесь оставался?

– Да, он-то оставался, а господин Левин уходил.

– С вещами?

– Откуда вы знаете? Я очень удивилась, когда увидела его с вещами.

– У него их было много?

– Четыре чемодана.

– Коричневых?

– Чемоданы ведь почти все коричневые, разве нет? Во всяком случае, не дешевые, и по крайней мере два из натуральной кожи.

– Что он вам сказал?

– Что ему неожиданно надо уехать, что он срочно покидает Париж, но еще вернется за детскими вещами.

– И через какое время он вернулся?

– Примерно через час. Дама была с ним.

– Вас не удивило, что вы не видите мальчика?

– Вы и это знаете?

Она становилась все более осторожной, потому что начинала понимать, что история, похоже, серьезная, и полицейские знают куда больше, чем говорят.

– Они втроем долго пробыли в комнате и довольно громко разговаривали.

– Будто ссорились?

– Во всяком случае, спорили.

– По-французски?

– Нет.

– Парижанин принимал участие в разговоре?

– Почти нет. Да он первым и ушел, я его больше не видела. Потом ушли господин Левин и дама. Поскольку я попалась им по пути, он поблагодарил меня и сказал, что предполагает через несколько дней вернуться.

– Вам это не показалось странным?

– Если бы вы восемнадцать лет содержали такую гостиницу, вам бы уже ничего не казалось странным.

– Вы сами убирали комнату после них?

– Я туда пошла с горничной.

– Вы там ничего не нашли?

– Повсюду валялись окурки. Он курил больше пятидесяти сигарет в день. Американских. И газет было много. Он почти все газеты покупал, какие есть в Париже.

– Иностранных не было?

– Нет. Я об этом подумала.

– Значит, вы были заинтригованы?

– Да всегда интересно.

– Что там еще было?

– Дрянь всякая, как обычно, – сломанная расческа, рваное белье.

– С вензелями?

– Нет. Детское белье.

– Дорогое?

– Да, довольно дорогое. Более дорогое, чем я привыкла здесь видеть.

– Я еще зайду к вам.

– Зачем?

– Затем, что какие-нибудь подробности, которые сейчас вам в голову не приходят, вы непременно припомните. Вы ведь всегда были в хороших отношениях с полицией? Ребята вам особенно не докучают?

– Я поняла. Но ничего больше не знаю.

– До свидания.

Мегрэ и Лапуэнт стояли на залитой солнцем шумной улице.

– Выпьем по аперитиву? – предложил комиссар.

– Я никогда не пью.

– Оно и лучше. Ты что-нибудь надумал?

Молодой человек понял, что речь идет не о том, что они только что узнали в гостинице.

– Да.

– Ну и?

– Вечером я с ней поговорю.

– Ты знаешь, кто это?

– У меня есть приятель, репортер из той газеты, где сегодня утром появилась заметка, я его вчера не видел. Впрочем, я никогда не рассказываю ему, что происходит на набережной Орфевр, он из-за этого всегда надо мной подтрунивает.

– Сестра твоя с ним знакома?

– Да. Но я не думал, что они встречаются. Если я скажу об этом отцу, он заставит ее вернуться в Мелан.

– Как зовут твоего репортера?

– Бизар. Антуан Бизар. Он тоже в Париже один. Его семья живет в Коррезе. Он на два года моложе меня, но уже печатается.

– Ты с сестрой вместе обедаешь?

– Когда как. Если я свободен и оказываюсь недалеко от улицы Бак, обедаю с ней в молочной, возле ее работы.

– Сходи туда сегодня. И расскажи обо всем, что мы с тобой узнали.

– Я должен это сделать?

– Да.

– А если она все расскажет?

– Расскажет обязательно.

– Вы этого хотите?

– Иди. Главное, не ссорься с ней. Не дай понять, что ты что-то заподозрил.

– Но я же не могу позволить ей встречаться с молодым человеком. Отец настоятельно просил меня…

– Иди.

Мегрэ с удовольствием прошелся по улице Нотр-Дам-де-Лоретт и взял такси только у Монмартра, после того как выпил кружку пива в одной из тамошних пивных.

– Набережная Орфевр.

Потом передумал и постучал в стекло водителю:

– Давайте-ка проедем через улицу Тюренн.

Дверь мастерской Стёвельса была закрыта; Фернанда, вероятно, как и каждое утро, была на пути в Санте со своими судочками.

– Остановитесь на минутку.

В «Большом Тюренне» оказался Жанвье; завидев комиссара, он только искоса взглянул на него. Что снова понадобилось выяснить бригадиру Люка? Жанвье вел долгий разговор с сапожником и двумя штукатурами в белых куртках, и издали было видно, что пьют они молочного цвета перно.

– Поверните налево. А дальше через площадь Вогезов по улице Бираг.

Таким образом он проехал мимо «Табака Вогезов», где у окна за круглым столиком в одиночестве сидел Альфонси.

– Вы выходите?

– Да. Подождите минуточку.

Он зашел наконец в «Большой Тюренн», чтобы сказать пару слов Жанвье.

– Напротив сидит Альфонси. Ты там сегодня утром журналистов не видел?

– Двоих или троих.

– Ты их знаешь?

– Не всех.

– А ты здесь надолго?

– Да тут ничего серьезного. Если хотите что-нибудь другое мне поручить, я свободен. Я хотел еще раз поговорить с сапожником.

Они отошли довольно далеко от всех и говорили тихо.

– Мне вот что пришло в голову, когда я прочел заметку. Конечно, этот добрый человек много болтает. Хочет оставаться на виду и ради этого сочинит все что угодно, по мере надобности. И не забудьте, что всякий раз, когда он что-нибудь скажет, ему еще поднесут. И все-таки, поскольку он живет прямо напротив Стёвельса и работает тоже у окна, я его спросил, не приходили ли к переплетчику женщины.

– И что же он ответил?

– Очень немногое. Главное, кого он помнит, это весьма пожилая дама, должно быть очень богатая – она всегда приезжает в лимузине, и шофер в ливрее выносит ее книги; потом он вспомнил, что месяц назад была еще очень элегантная дама в норковом манто. Да, вот еще что! Я хотел знать точно, приходила ли она только один раз. Так нет, ему кажется, что примерно две недели назад он ее опять видел, в голубом костюме и белой шляпке. В тот день, когда была хорошая погода, а в газете писали о каштане на бульваре Сен-Жермен.

– Это легко установить.

– Так я и подумал.

– Значит, она спускалась вниз к переплетчику?

– Нет. Но во всем этом я сильно сомневаюсь. Он прочел заметку, это же ясно, и, вполне возможно, сочиняет, чтобы оставаться в центре внимания. Что мне теперь делать?

– Не спускай глаз с Альфонси. Следи за ним весь день. И составь список всех, с кем он заговорит.

– Он не должен знать, что я слежу за ним?

– Не важно, пусть знает.

– А если он ко мне обратится?

– Ответишь ему.

Мегрэ вышел, запах перно щекотал ему ноздри; такси доставило комиссара на набережную Орфевр, где он застал Люка, обедающего бутербродами. На письменном столе стояли два стакана пива, и комиссар безо всякого стеснения взял один из них.

– Только что звонил Торранс. Почтовая служащая вспомнила, кажется, клиентку в белой шляпке, но утверждать, что именно она давала телеграмму, не берется. У Торранса такое впечатление, что, будь она сто раз уверена, и то не скажет.

– Он возвращается?

– Сегодня ночью будет в Париже.

– Позвони, пожалуйста, таксистам. Нужно разыскать еще одного, а может, и двух шоферов.

Интересно, ушла ли мадам Мегрэ, которой было опять назначено к зубному, пораньше, как и в предыдущие дни, чтобы посидеть на скамейке в Антверпенском сквере?

Мегрэ не пошел обедать на бульвар Ришар-Ленуар.

Бутерброды Люка его соблазнили, и он заказал их в пивной «У дофины» и для себя тоже.

Обычно это было добрым предзнаменованием.