Глава 3
Гроб Бенуа
Мэр г-н Фелисьен Жаме (его здесь, конечно, звали просто Фелисьен) открыл им дверь мэрии своим ключом.
Уже два раза, видя, как он пересекает площадь, Мегрэ подумал, что Жаме одет как-то необычно, и вдруг понял: необычность заключалась в серой блузе москательщика: кроме других товаров, Фелисьен продавал также лампы, керосин, оцинкованную проволоку и гвозди. Блуза была у него очень длинная и доходила почти до щиколоток.
Необычность наряда еще усиливалась ермолкой, которую мэр носил на голове, – в этом было нечто средневековое, и Мегрэ казалось, что он уже видел его где-то на церковном витраже.
Остановившись на пороге пыльного зала, Мегрэ и м-р Пайк с удивлением посмотрели друг на друга, потом на Леша и, наконец, на Фелисьена. На столе, том самом, которым пользовались во время заседании муниципального совета и выборов, стоял гроб из некрашеного дерева, уже не новый.
– Если вы мне поможете, мы сейчас поставим его обратно в угол, – сказал г-н Жаме самым естественным тоном. – Это муниципальный гроб. По закону, мы обязаны обеспечивать похороны бедняков, но на острове только один плотник, он уже старый и работает медленно. А летом, в жару, покойники не могут ждать.
Он говорил об этом, как о чем-то самом обыденном, а Мегрэ краем глаза следил за представителем Скотленд-Ярда.
– А много у вас бедняков?
– Всего один – старик Бенуа.
– Значит, этот гроб предназначен для него?
– В принципе да. Но в среду, например, в нем перевозили в Йер тело Марселена. Не беспокойтесь. Гроб продезинфицирован.
В комнате стояли только складные стулья, очень удобные.
– Так я пойду, господа?
– Еще минутку. Кто этот Бенуа?
– Вы, наверное, его уже видели или увидите, волосы у него до плеч, густая борода. Да вон он спит на скамейке, там, где играют в шары; посмотрите в окно.
– Он что, очень старый?
– Никто не знает. Да и сам он тоже. Говорит, что ему уже больше ста, но, должно быть, хвастает. У Бенуа нет документов. Даже имя его точно не известно. Он высадился на остров очень давно, когда Морен Бородач, хозяин кафе на углу, был еще молодым человеком.
– Откуда он прибыл?
– Тоже никто не знает. Наверное, из Италии.
– Он что, юродивый?
– Простите, не понял.
– Он слабоумный?
– Бенуа хитер, как обезьяна. Сейчас он похож на патриарха. Через несколько дней, как только приедут курортники, старик побреет бороду и голову. Он это делает каждый год в одно и то же время. И начнет ловить твердоголовок. Здесь приходилось всему учиться.
– Твердоголовок?
– Твердоголовки – это червяки с очень крупной головой; они водятся в песке, на берегу моря. Рыбаки предпочитают их другой наживке, потому что они крепко сидят на крючке. Их продают очень дорого. Бенуа все лето ловит твердоголовок, бродит почти по пояс в воде. А в молодости он был каменщиком. Это он построил многие дома на острове. Вам больше ничего не нужно, господа?
Мегрэ поспешил открыть окно: здесь, вероятно, проветривали только Четырнадцатого июля, тогда же, когда выносили знамена и стулья.
Комиссар, в сущности, не знал, что он здесь делает.
У него не было никакого желания приступать к допросам. Зачем он согласился, когда инспектор Леша предложил ему это? По слабости характера, из-за м-ра Пайка? Но разве, начиная расследование, не полагается допрашивать людей? Разве не так в Англии? Будут ли его уважать, если он станет бродить по городу, словно ему больше нечего делать?
Однако пока что его интересовал весь остров, а не тот или иной человек в частности. То, к примеру, что сейчас сказал мэр, всколыхнуло в нем целый рой пока еще неясных мыслей. Люди плавали здесь на своих лодчонках взад и вперед вдоль берегов, словно гуляли по бульвару! Это было не похоже на обычное представление о море. Мегрэ казалось, что море здесь очень близко людям.
– Вы хотите, чтобы я приводил их по очереди, шеф? С кого думаете начать?
Комиссару было все равно.
– Вон молодой де Греф переходит площадь со своей девушкой. Сходить за ним?
На него оказывали давление, и он не смел протестовать. Единственное утешение – его коллега был сейчас таким же вялым, как он сам.
– Эти свидетели, которых вы будете допрашивать, – спросил тот, – вызваны по всем правилам?
– Вовсе нет. Они приходят по доброй воле. Имеют право не отвечать, если не хотят. Чаще всего предпочитают отвечать, но могли бы потребовать присутствия адвоката.
Вероятно, на острове стало известно, что комиссар находится в мэрии, потому что, как и утром, на площади стали группами собираться люди. Вдалеке, под эвкалиптами, Леша оживленно разговаривал с парочкой, которая в конце концов последовала за ним. Возле самых дверей росла мимоза, и ее сладкий запах забавно смешивался с запахом плесени, царившим в комнате.
– Я полагаю, у вас это происходит более торжественно?
– Не всегда. Часто в деревнях или маленьких городках коронер ведет допрос в заднем помещении местной гостиницы.
Волосы де Грефа казались почти белыми, потому что он загорел, словно уроженец Таити. На нем были только светлые шорты и веревочные туфли, в то время как его подруга была завернута в парео.
– Вы хотите поговорить со мной? – спросил он недоверчиво.
Чтобы успокоить его, Леша ответил:
– Входите. Комиссар Мегрэ должен допросить всех. Таков порядок.
Голландец говорил по-французски почти без акцента. В руке он держал сетку для провизии. Наверное, оба они шли за покупками в кооператив, когда их остановил инспектор.
– Вы давно живете на своей лодке?
– Три года. А что?
– Ничего. Мне сказали, что вы художник. Вы продаете свои картины?
– Когда представляется случай.
– А он часто представляется?
– Скорее редко. На прошлой неделе продал одну картину миссис Уилкокс.
– Вы ее хорошо знаете?
– Я познакомился с ней здесь.
Леша что-то тихо сказал Мегрэ. Он хотел узнать, можно ли ему пойти за г-ном Эмилем, и комиссар утвердительно кивнул головой.
– Что это за дама?
– Миссис Уилкокс? Она очень забавная.
– Что это значит?
– Ничего. Я мог бы встретить ее на бульваре Монпарнас, потому что она каждую зиму бывает в Париже. У нас с ней оказались общие знакомые.
– Вы бывали на бульваре Монпарнас?
– Я целый год жил в Париже.
– На своей лодке?
– Мы были пришвартованы у моста Мари.
– Вы богаты?
– У меня нет ни гроша.
– Скажите, сколько лет вашей подруге?
– Восемнадцать с половиной.
Формы ее тела обрисовывались под парео, волосы падали ей на глаза; она была похожа на юную дикарку и сердито смотрела на Мегрэ и м-ра Пайка.
– Вы состоите в браке?
– Нет.
– Ее родители против?
– Они знают, что она живет со мной.
– С каких пор?
– Уже два с половиной года.
– Другими словами, с шестнадцати лет. Ее родители не пытались забрать ее от вас?
– Несколько раз пробовали. Она всякий раз возвращалась ко мне.
– Словом, они отчаялись?
– Они предпочитают больше об этом не думать.
– На какие средства вы жили в Париже?
– Время от времени продавали картины. У меня были друзья.
– Которые одалживали вам деньги?
– Случалось. Иногда я грузил овощи на Центральном рынке. Иногда раздавал рекламные проспекты.
– Вам уже тогда хотелось поехать на Поркероль?
– Я еще не знал о существовании этого острова.
– Куда же вы хотели поехать?
– Куда угодно, лишь бы там было солнце.
– Куда вы все-таки рассчитывали поехать?
– Подальше.
– В Италию?
– Или еще куда-нибудь.
– Вы знали Марселена?
– Он помогал мне конопатить лодку: она протекала.
– Вы были в «Ноевом ковчеге» в ту ночь, когда его убили?
– Мы бывали там почти каждый вечер.
– Что вы там делали?
– Мы с Анной играли в шахматы.
– Могу я узнать профессию вашего отца, господин Де Греф?
– Он судья в Гронингене.
– Вы не знаете, почему был убит Марселен?
– Я не любопытен.
– Он говорил с вами обо мне?
– Если и говорил, то я его не слушал.
– У вас есть револьвер?
– Зачем он мне?
– Вам нечего больше сказать?
– Нечего.
– А вам, мадемуазель?
– Тоже нечего.
В тот момент, когда они уходили, Мегрэ окликнул их:
– Еще один вопрос. Сейчас у вас есть деньги?
– Я же сказал, что продал картину миссис Уилкокс.
– Вы бывали у нее на яхте?
– Несколько раз.
– Что вы там делали?
– А что делают на яхтах?
– Не знаю.
Тут Греф уронил с оттенком презрения:
– Там пьют. Мы пили. Все?
По-видимому, Леша не пришлось далеко искать г-на Эмиля: они уже стояли в тени, в нескольких шагах от мэрии. Г-н Эмиль казался старше своих шестидесяти пяти и производил впечатление крайне хрупкого человека; он двигался осторожно, словно боясь сломаться.
Говорил тихо, экономя даже крохи энергии.
– Входите, господин Эмиль. Мы уже знакомы, не правда ли?
Сын Жюстины поглядывал на стул, и Мегрэ предложил:
– Можете сесть. Вы знали Марселена?
– Очень хорошо.
– С каких пор?
– Сколько лет – точно сказать не могу. Моя мать должна это помнить лучше. С тех пор как Жинетта работает у нас.
Все замолчали. Странно! Мегрэ и м-р Пайк посмотрели друг на друга. Что сказал м-р Пайк, уезжая из Парижа? Он говорил о Жинетте. Он удивился – с обычной своей скромностью, – почему комиссар не осведомился о том, где она теперь.
Оказывается, не было никакой надобности ни в розысках, ни в хитростях. Очень просто, с первых же слов г-н Эмиль заговорил о той, которую Мегрэ когда-то отправил в санаторий.
– Вы сказали, что она работает у вас? Я полагаю, это значит, в одном из ваших заведений?
– В Ницце.
– Минутку, господин Эмиль. Лет пятнадцать назад я встретил ее в пивной на площади Терн, и она уже тогда была не девчонкой. Если я не ошибаюсь, ей было далеко за тридцать, да и чахотка ее не молодила. Значит, теперь ей должно быть…
– Между сорока и сорока пятью. – И г-н Эмиль добавил совершенно естественным тоном: – Она заведует «Сиренами» в Ницце.
Лучше было не смотреть на м-ра Пайка, физиономия которого выражала столько иронии, сколько позволяло ему воспитание. Не покраснел ли Мегрэ? Во всяком случае, он сознавал, что был в тот момент в высшей степени смешон.
В конце концов, тогда он поступил как Дон-Кихот.
Засадив Марселена в тюрьму, стал заботиться о Жинетте и, совсем как в популярных романах, «подобрал ее с панели», чтобы поместить в санаторий.
Он прекрасно представлял ее себе: худая до того, что просто не верилось, как мужчины могли соблазниться ею; лихорадочные глаза, усталый рот… Он говорил ей: «Надо лечиться, детка». И она послушно отвечала: «Я бы с радостью, господин комиссар. Вы думаете, для меня это удовольствие?»
С чуть заметным нетерпением Мегрэ снова стал задавать вопросы, глядя на г-на Эмиля:
– Вы уверены, что речь идет о той же самой женщине? В то время она была иссушена чахоткой.
– Она несколько лет лечилась.
– Она по-прежнему жила с Марселеном?
– Что вы, она с ним совсем не виделась. Она очень занята. Только время от времени посылала ему деньги. Небольшие суммы. Ему много и не нужно было.
Г-н Эмиль вынул из коробочки эвкалиптовую лепешку и с серьезным видом принялся сосать ее.
– Он ездил к ней в Ниццу?
– Не думаю. Там ведь шикарный дом. Вы, наверное, знаете.
– Это из-за нее Марселен приехал на Юг?
– Не знаю. Он был странный малый.
– Жинетта сейчас в Ницце?
– Сегодня утром она звонила нам из Йера. Она узнала о случившемся из газет. И поехала в Йер, чтобы заняться похоронами.
– Вы знаете, где она остановилась?
– В отеле «Пальмы».
– Вы были в «Ковчеге» в тот вечер, когда произошло убийство?
– Я заходил туда выпить чаю.
– Вы ушли раньше Марселена?
– Конечно. Я никогда не ложусь позже десяти.
– Вы не слышали, он говорил обо мне?
– Может быть. Не обратил внимания. Я туговат на ухо.
– В каких вы отношениях с Шарло?
– Знаю его, но не общаюсь с ним.
– Почему?
Г-н Эмиль, по-видимому, пытался объяснить нечто щекотливое.
– Он из другого круга, понимаете?
– Он никогда не работал с вашей матерью?
– Может быть, иногда поставлял ей девушек.
– Он надежный человек?
– Кажется, да.
– А Марселен тоже поставлял вам девушек?
– Нет, он этим не занимался.
– Вы ничего больше не знаете?
– Ничего. Я теперь почти не вмешиваюсь в дела. Здоровье не позволяет.
Что думал обо всем этом м-р Пайк? Есть ли в Англии подобные гг. Эмили?
– Я, может быть, приду немного поболтать с вашей матерью.
– Милости просим, господин комиссар.
Теперь Леша вошел в сопровождении молодого человека в белых шерстяных брюках, синем двубортном пиджаке и фуражке яхтсмена.
– Господин Филипп де Морикур, – объявил Леша. – Он как раз собирался отчалить на своей лодочке.
– Вы хотели поговорить со мной, господин комиссар? Это, я полагаю, простая формальность?
– Садитесь.
– Это обязательно? Терпеть не могу разговаривать сидя.
– Тогда можете стоять. Вы секретарь миссис Уилкокс?
– На добровольных началах, разумеется. Считайте, что я ее гость, и мне случается из дружеских чувств исполнять обязанности ее секретаря.
– Миссис Уилкокс пишет мемуары?
– Нет. Почему вы меня об этом спрашиваете?
– Она сама занимается торговлей виски?
– И не думает.
– Вы ведете ее личную корреспонденцию?
– Не понимаю, к чему вы клоните.
– Ни к чему, господин Морикур.
– Де Морикур.
– Если вам так угодно. Я просто хотел узнать, чем вы там занимаетесь.
– Миссис Уилкокс уже не так молода, – сказал секретарь.
– Вот именно.
– Не понимаю вас.
– Это не важно. Скажите, господин де Морикур, – сейчас я правильно вас назвал? – где вы познакомились с миссис Уилкокс?
– Это что, допрос?
– Называйте, как вам угодно.
– Я обязан отвечать?
– Можете подождать, пока я вызову вас официально.
– Вы меня подозреваете?
– Я подозреваю всех вообще и никого в частности.
Молодой человек подумал несколько секунд, бросил свою сигарету в открытую дверь.
– Я встретил ее в казино, в Канне.
– Давно?
– Немного больше года назад.
– Вы играете?
– Прежде играл. Тогда и проиграл все свои деньги.
– У вас их было много?
– По-моему, это нескромный вопрос.
– Вам уже приходилось работать?
– Я состоял при кабинете министра.
– Который, наверное, был другом ваших родителей?
– Откуда вы знаете?
– Вы знакомы с молодым де Грефом?
– Он несколько раз приходил на яхту; мы купили у него картину.
– Вы хотите сказать, что миссис Уилкокс купила у него картину.
– Вот именно. Прошу прощения.
– Марселен тоже приходил на «Северную звезду»?
– Случалось.
– Его приглашали?
– Это трудно объяснить, господин комиссар. Миссис Уилкокс очень щедрая особа.
– Я так и думал.
– Ее все интересует, особенно на Средиземном море, которое она обожает: здесь столько живописных типов. Марселен был, несомненно, одним из таких.
– Его угощали вином?
– Там всех угощают.
– Вы были в «Ковчеге» в ту ночь, когда произошло преступление?
– Мы были вместе с майором.
– Это тоже, вероятно, живописный тип?
– Миссис Уилкокс была когда-то знакома с ним в Англии. Это светское знакомство.
– Вы пили шампанское?
– Майор пьет только шампанское.
– Вы все трое очень веселились?
– Мы вели себя вполне прилично.
– Марселен присоединился к вашей компании?
– Все более или менее участвовали в разговоре. Вы еще не познакомились с майором Беллэмом?
– Я, конечно, не замедлю доставить себе это удовольствие.
– Это сама щедрость. Когда он приходит в «Ковчег»…
– И часто он там бывает?
– Часто. Я хотел сказать, что он редко упускает случай угостить присутствующих. Каждый подходит чокнуться с ним. Он так давно живет на острове, что знает по именам всех ребятишек.
– Значит, Марселен подошел к вашему столу. Он выпил бокал шампанского?
– Нет. Он терпеть не мог шампанского. Говорил, что оно годится только для барышень. Ему заказали бутылку белого вина.
– Он сел?
– Разумеется.
– За вашим столом сидели и другие? Например, Шарло?
– Ну да.
– Вы знаете его, с позволения сказать, профессию?
– Он не скрывает, что принадлежит к определенной среде. Это тоже тип.
– И в качестве такового его иногда приглашали на яхту?
– Я думаю, господин комиссар, что на яхте побывали все жители острова.
– Даже господин Эмиль?
– Нет, он не был.
– Почему?
– Не знаю. Кажется, нам ни разу не приходилось с ним разговаривать. Он, видимо, любит одиночество.
– И не пьет?
– Нет, не пьет.
– А на яхте пьют много, не так ли?
– Бывает. Я полагаю, это разрешается?
– Марселен сидел за вашим столом, когда он заговорил обо мне?
– Вероятно. Точно не помню. Он, по своему обыкновению, рассказывал разные истории; миссис Уилкокс любила его слушать. Он рассказывал о том, как был на каторге.
– Он никогда не был на каторге.
– В таком случае, он выдумывал.
– Чтобы позабавить миссис Уилкокс? Так, значит, он говорил о каторге. И я тоже фигурировал в этой истории? Он был пьян?
– Он никогда не бывал совсем трезв, особенно по вечерам. Подождите-ка… Он сказал, что был осужден из-за женщины.
– Из-за Жинетты?
– Возможно. Я как будто припоминаю это имя. Вот тут-то, кажется, он и сказал, что вы позаботились о ней. Кто-то пробормотал: «Мегрэ такой же шпик, как и все». Прошу прощения.
– Не за что. Продолжайте.
– Вот и все. Тут он начал расхваливать вас, утверждая, что вы были его другом, а для него друг – это дело святое. Если не ошибаюсь, Шарло стал дразнить его, и он еще больше разгорячился.
– Можете вы сказать точно, чем все это кончилось?
– Это трудно сказать. Было уже поздно.
– Кто ушел первым?
– Не знаю. Поль закрыл ставни. Он сидел за нашим столом. Мы выпили последнюю бутылку. Кажется, мы вышли вместе.
– Кто?
– Майор распрощался с нами на площади и пошел к себе на виллу. Шарло ночует в «Ковчеге», он остался. Мы с миссис Уилкокс направились к причалу, где оставили лодку.
– С вами был кто-нибудь из матросов?
– Нет. Обычно мы их оставляем на яхте. Дул сильный мистраль, и море было бурное. Марселен предложил проводить нас.
– Так, значит, он был с вами, когда вы сели в лодку?
– Да. Он остался на берегу. Должно быть, пошел в свою лачугу.
– В общем, миссис Уилкокс и вы – последние, кто видел его живым?
– Кроме убийцы.
– Вам трудно было добраться до яхты?
– Откуда вы знаете?
– Вы сказали, что море было бурное.
– Мы промокли до костей, и в шлюпке набралось на двадцать сантиметров воды.
– Вы сразу же легли спать?
– Я приготовил грог, чтобы согреться, а потом мы еще сыграли партию в джин-рамми.
– Простите, не понял.
– Это карточная игра.
– Который был час?
– Около двух. Мы никогда не ложимся рано.
– Вы не видели и не слышали ничего особенного?
– Из-за мистраля ничего не было слышно.
– Сегодня вечером вы придете в «Ковчег»?
– Возможно.
– Благодарю вас.
На минуту Мегрэ и м-р Пайк остались одни, и комиссар посмотрел на коллегу своими большими сонными глазами. У него было такое ощущение, что все это несерьезно, что надо было совсем иначе браться за дело.
Например, он охотно потолкался бы на площади, на ярком солнце, покурил бы трубку, глядя на игроков в шары, которые начали долгую партию; он охотно побродил бы по гавани, посмотрел бы, как рыбаки чинят сети, познакомился бы со всеми Галли и Моренами, о которых упоминал Леша.
– Я полагаю, мистер Пайк, что у вас следствие ведется по всем правилам, не так ли?
– Бывает по-разному. Например, из-за преступления, которое было совершено два года назад возле Брайтона, один мой коллега больше двух месяцев жил в деревенской гостинице, проводя целые дни на рыбной ловле, и каждый вечер пил пиво с местными жителями.
Об этом-то как раз и мечтал Мегрэ, и отказался он от этого именно из-за м-ра Пайка!
Когда вошел Леша, видно было, что он не в духе.
– Майор не захотел прийти, – объявил инспектор. – Он бездельничает у себя в саду. Я сказал, что вы просите его зайти сюда. Майор ответил, что если вы хотите его видеть, то можете сами зайти к нему распить бутылку вина.
– Это его право.
– Кого вы теперь думаете допросить?
– Никого. Я хотел бы, чтобы вы позвонили в Йер. Наверное, в «Ковчеге» есть телефон? Вызовите Жинетту из отеля «Пальмы». Передайте ей от моего имени, что я был бы рад, если бы она приехала поболтать со мной.
– А где я вас найду?
– Не знаю, право. Наверное, в гавани.
Мегрэ с Пайком медленно пересекли площадь; люди провожали их взглядами. Можно было подумать, что они глядят на комиссара с недоверием; на самом же деле они просто не знали, как подойти к знаменитому Мегрэ. А он, со своей стороны, чувствовал себя «чужаком», как здесь принято говорить. Но он понимал, что нужно совсем немного, чтобы у каждого из них развязался язык, может быть, даже слишком развязался.
– У вас не сложилось впечатления, мистер Пайк, что мы находимся где-то очень далеко? Смотрите! Там видна Франция, до нее двадцать минут на лодке, а обстановка здесь для меня такая непривычная, словно я попал в сердце Африки или Южной Америки.
Ребятишки бросали свои игры, чтобы поглазеть на них. Они дошли до «Гранд-отеля», откуда видна была гавань, и Леша уже догонял их.
– Я не смог дозвониться до Жинетты, – доложил инспектор. – Она уехала.
– Вернулась в Ниццу?
– Вероятно, нет, поскольку она сказала хозяину отеля, что приедет завтра утром и успеет на похороны.
Мол, шлюпки всех цветов, большая яхта «Северная звезда», загромождавшая гавань у острого выступа скал…
Люди глядели на приближавшийся к берегу катер.
– Это «Баклан», – проговорил Леша. – Значит, скоро пять часов.
Мальчишка, на фуражке которого было написано золотыми буквами «Гранд-отель», ожидал возможных клиентов, стоя возле тачки, предназначенной для багажа. Белое суденышко приближалось, рассекая воду, и Мегрэ скоро различил на носу ее женский силуэт.
– Наверное, Жинетта спешит встретиться с вами, – сказал инспектор. – Все в Йере уже, должно быть, знают, что вы здесь.
Любопытно было смотреть, как люди в лодке постепенно увеличивались, а контуры их прояснялись, словно на фотопленке. Особенно странно было узнать Жинетту в этой толстой, исполненной собственного достоинства женщине, одетой в шелка и размалеванной.
Но в конце концов, разве сам Мегрэ не был стройнее, когда познакомился с ней в пивной на площади Терн, и не испытывала ли она сейчас такое же разочарование, глядя на него с палубы «Баклана»?
Ей помогли сойти на берег. Кроме нее и Батиста, капитана, в лодке были только немой матрос и почтальон. Мальчишка в фуражке с галуном хотел взять ее багаж, но она сказала:
– В «Ноев ковчег»!
Жинетта направилась к Мегрэ и вдруг смутилась, возможно, из-за м-ра Пайка, с которым была не знакома.
– Мне сообщили, что вы здесь. Я подумала, может, вы захотите поговорить со мной. Бедный Марсель!..
Она не называла его Марселеном, как другие. Не разыгрывала глубокого горя. Это была теперь зрелая женщина, упитанная и спокойная, с чуть заметной, немного разочарованной улыбкой.
– Вы тоже остановились в «Ковчеге»?
Леша взял ее чемодан. Она, по-видимому, знала остров и шла уверенно, неторопливо, как женщина, страдающая одышкой или не привыкшая к свежему воздуху.
– Если верить газетам, он был убит потому, что говорил о вас. Вы этому верите?
Время от времени она с любопытством и тревогой поглядывала на м-ра Пайка.
– Можете говорить при нем. Это мой приятель, коллега из Англии, он приехал провести со мной несколько дней.
Она с очень светским видом слегка поклонилась человеку из Скотленд-Ярда и вздохнула, взглянув на пополневшую талию комиссара:
– А я изменилась, не правда ли?
