Засунув руки в карманы пальто, Мегрэ в бешенстве ходил взад-вперед и ждал, стараясь сквозь клетчатые занавески разглядеть, что происходит в ресторане. Приехав на улицу Акаций, он был очень удивлен, обнаружив, что фонарь над дверью ресторана не горит. Однако внутри свет был, правда, тусклый – зажжена была одна только лампочка где-то в глубине зала.

Он постучал в окно, и ему почудилось, что там кто-то зашевелился. Дождя в то утро не было, но холод так и пронизывал, казалось, вот-вот начнутся заморозки. Мир под темно-свинцовым небом выглядел злым и жестоким.

– Он, конечно, дома, но я бы глазам своим не поверила, если бы он вам открыл, – сказала торговка овощами, выглянув из соседней лавочки. – В этот час он всегда занимается уборкой и не любит, чтобы его беспокоили. Он откроет двери не раньше одиннадцати часов, если только вы не постучите условным стуком.

Мегрэ снова принялся стучать на разные лады, а потом приподнялся на цыпочки, чтобы заглянуть поверх занавесок. По всему было видно, что он сильно не в духе. Он не любил, чтобы трогали его людей, даже если речь идет о жалком инспекторе, по имени Лоньон.

Наконец в полумраке зала он заметил какую-то фигуру, по контурам напоминающую медведя. Фигура медленно двинулась к дверям, и вскоре Мегрэ увидел лицо Поччо совсем близко от своего – их разделяло только стекло окна.

Итальянец снял цепь с двери, повернул ключ и впустил гостя.

– Входите, – сказал он с таким видом, словно ожидал визита комиссара.

На Поччо были старые, чересчур широкие штаны, бледно-голубая рубашка с засученными рукавами, а на ногах – красные шлепанцы. Как бы не обращая никакого внимания на приход Мегрэ, он направился в глубину ресторана, туда, где горела лампочка, и снова сел за столик, на котором стояли остатки обильного завтрака.

– Будьте как дома. Может быть, выпьете чашечку кофе?

– Нет.

– Рюмочку коньяку?

– Тоже нет.

Нисколько не удивляясь, Поччо покачал головой, словно хотел сказать: «Отлично! Я и не думаю обижаться!»

Цвет лица у него был серый, под глазами – синие мешки. В сущности, он походил не на клоуна, а скорее на старого фарсового актера, у которого лицо от непрерывных гримас стало как бы каучуковым. У таких актеров, влачащих жалкую жизнь и всегда вынужденных приспосабливаться к обстоятельствам, обычно появляется это неопределенное выражение лица, говорящее о полнейшем равнодушии ко всему.

В углу, у самой стены, стояли несколько метелок и ведро. За окошечком была видна кухня, оттуда тянуло запахом бекона.

– Вы, кажется, сами мне сказали, что женаты и что у вас есть дети.

Поччо почесал затылок, поднялся и взял сигару из коробки, стоящей на этажерке, зажег ее и выпустил струю дыма чуть ли не в лицо Мегрэ. Все это он проделал нарочито медленно, как при замедленной съемке в кино.

– А что, ваша жена живет в префектуре на Набережной Орфевр? – спросил наконец Поччо.

– Значит, вы живете не здесь?

– Я мог бы сказать вам, что вас это не касается. Я мог бы даже указать вам на дверь, и вы не смогли бы на это пожаловаться. Вы понимаете меня? Вчера вечером я вас встретил, как родного, и даже хотел угостить обедом. А я ведь не шибко люблю полицейских! Надеюсь, вы на меня за это не в обиде? Но вы в своем деле мастак, а я уважаю людей, которые могут чего-то добиться. Ладно. Вчера вы отказались быть моим гостем, дело ваше. А сегодня вы с утра заявляетесь ко мне и спрашиваете о каких-то пустяках. Я не обязан вам отвечать.

– Вы предпочитаете, чтобы я вас вызвал для допроса в полицию?

– Это другое дело, но хотел бы я поглядеть, как бы у вас это получилось. Вы, видно, забыли, что я американский подданный, и, пока не получу указаний от своего консула, я с места не сдвинусь.

Поччо снова сел перед пустой тарелкой, положил локоть на стол, развалился на стуле, всем своим видом показывая, что он у себя дома, и сквозь дым сигары наблюдал за Мегрэ.

– Видите ли, мосье Мегрэ, вас здесь избаловали. Вчера вечером, уже после вашего ухода, мне кто-то напомнил, что вы не так давно совершили путешествие по Америке. Трудно в это поверить! Что же там ваши коллеги умудрились вам показать? Неужели они вам не объяснили, что за океаном все происходит совсем не так, как у вас на родине! А кроме того, учтите, я у себя дома, и с этим вам придется считаться. Дома, понимаете? Представьте себе, что кто-то ворвется к вам в квартиру и начнет задавать вашей жене разнообразные вопросы… Ладно, успокойтесь, я все это говорю только для того, чтобы вы поняли, с кем имеете дело, и знали, что если я с вами разговариваю, то делаю это из любезности, а не по обязанности, только потому, что хочу это делать. И не надо мне угрожать, как вы позволили себе вчера вечером, тем, что у меня отнимут лицензию на содержание ресторана… А теперь, возвращаясь к вашему вопросу, я могу вам ответить – поскольку у меня нет никаких причин скрывать это от вас, – что моя жена и мои дети живут в деревне, здесь им торчать не к чему. Могу сообщить также, что чаще всего я ночую в комнате, расположенной над рестораном, и что по утрам я сам делаю уборку.

– Каким образом вам удалось предупредить Чарли и Ларнера?

– Простите, я вас не понимаю.

– Вчера, после моего ухода, вы сообщили Чарли и его друзьям о моем посещении.

– В самом деле?

– Но вы не пользовались телефоном.

– Я полагаю, что мои разговоры по телефону подслушивали?

– Где Чарли?

Поччо вздохнул и бросил взгляд на фотографию Чинаглиа – боксера.

– Вчера, – продолжил Мегрэ, – я вас предупредил, что дело серьезное. Сегодня оно стало еще серьезнее, потому что инспектор, который меня сопровождал, исчез.

– Этот весельчак?

– Выйдя от вас, я расстался с ним на углу улицы, где он должен был ждать, чтобы его сменили. Полчаса спустя его там не оказалось, и до сих пор неизвестно, где он. Вы понимаете, что это значит?

– А зачем мне это понимать?

Мегрэ с трудом заставил себя сдержаться. Он не отрывал взгляда от лица Поччо.

– Я хочу знать, как вы их предупредили. Я хочу знать, где они скрываются. Билл Ларнер больше не возвращался в гостиницу «Баграм». Двое других тоже где-то прячутся. Скорей всего, они в Париже и, видимо, недалеко отсюда, раз вам удалось через несколько минут сообщить им о моем появлении, не пользуясь телефоном. Садитесь-ка лучше за стол, Поччо. В котором часу приходит официант?

– В двенадцать.

– А повар?

– В три. Завтрак мы не готовим.

– Я допрошу их обоих.

– Это ваше дело.

– Где Чарли?

Поччо, который как будто что-то обдумывал, медленно поднялся и, вздохнув, словно нехотя, направился к фотографии боксера и стал ее внимательно разглядывать.

– Во время путешествия по Соединенным Штатам вы посетили Чикаго, Детройт, Сен-Луи, не правда ли?

– Я объездил весь Средний Запад.

– Вы, наверное, обратили внимание на то, что парни там не похожи на выпускников средних школ, готовящихся к конфирмации?

Мегрэ ждал, не понимая еще, к чему ведет Поччо.

– Пять лет кряду я работал метрдотелем в Чикаго, прежде чем смог завести собственное дело. Я открыл ресторанчик в Сен-Луи, очень похожий на этот, куда охотно ходили самые разные люди – политики, боксеры, гангстеры и артисты. Так вот, имейте в виду, мосье Мегрэ, я там никогда ни с кем не ссорился, даже с лейтенантом полиции, который время от времени заглядывал ко мне и выпивал у стойки двойное виски. И знаете почему?

Он готовил реплику на манер опытного комедианта.

– Потому что я никогда не занимался чужими делами. Почему же вы думаете, что, оказавшись в Париже, я изменю своим принципам? Разве спагетти, которые я вам подал, были невкусными? Вот об этом я готов с вами говорить до второго пришествия.

– Итак, вы отказываетесь мне сообщить, где находится Чарли?

– Послушайте, Мегрэ…

Казалось, вот-вот и он назовет его Жюлем. Поччо говорил с Мегрэ чуть ли не покровительственным тоном и мог, того и гляди, положить ему руку на плечо.

– В Париже вы слывете великим человеком, и люди уверяют, что вы почти всегда добиваетесь своего. Хотите, я вам скажу, почему вам это удается?

– Я хочу только одного – адрес Чарли.

– Опять вы за свое. Мы как будто говорим о серьезных вещах. Вы выигрываете игру только потому, что обычно ваши партнеры – любители. А за океаном нет любителей. И там редко удается заставить говорить человека, если он решил молчать.

– Чарли – убийца.

– В самом деле? Я полагаю, что это вам рассказали в ФБР. Но, может, они рассказали вам еще и о том, почему им до сих пор не удалось отправить Чарли на электрический стул?

Мегрэ решил его не перебивать, он слушал его невнимательно и, нахмурив брови, разглядывал все вокруг. Он думал о своем. Ясно, что Чарли и остальные были предупреждены о его приходе и о том, что Лоньон дежурит на улице Акаций. Но при этом по телефону не звонили. Значит, если кто-то и вышел из ресторана, чтобы их предупредить, то далеко ему идти не пришлось. С другой стороны, если бы Лоньон увидел, что из ресторана выходит официант, или там повар, или даже сам Поччо, он безусловно бы это засек.

– Вот в этом и заключается вся разница, Мегрэ, разница между любителями и профессионалами. Я вам как будто уже говорил, что я уважаю людей, которые чего-то добились в своем деле.

– В том числе и убийц?

– Вот вы мне вчера рассказали историю, которая меня не касается и которую я, впрочем, уже успел забыть, а сегодня утром являетесь снова, чтобы поведать мне следующую главу этой истории, но я вовсе не желаю ее знать. Вы толковый человек и, видимо, храбрый. У вас приличная репутация. Я не знаю, просили ли вас господа из ФБР заняться этим делом, но я могу это предположить. И поэтому должен вам сказать: «Бросьте все это!»

– Благодарю за совет.

– Я даю его вам вполне искренне. Когда Чарли занимался боксом в Чикаго, он работал в легчайшем весе, И ему никогда не пришло бы в голову помериться силами с тяжеловесом.

– Вы его видели со вчерашнего дня?

Поччо демонстративно молчал.

– Я полагаю также, что вы откажетесь назвать мне имена тех двух клиентов, с которыми вы вчера играли в кости?

На лице Поччо выразилось удивление.

– Разве я обязан знать фамилии, адреса и семейное положение своих клиентов?

Мегрэ встал и все с тем же рассеянным видом направился к стойке, зашел за нее и осмотрел висевшие над ней полки. Поччо, с виду равнодушный, внимательно следил за ним.

– Когда мне удастся найти одного из этих клиентов, дело примет для вас, я полагаю, дурной оборот.

Мегрэ показал Поччо блокнот и карандаш, которые он там нашел.

– Вот теперь понятно, как вы предупредили Чарли, или Билла Ларнера, или Чичеро, – неважно, кого из них, это все одна шайка. А я-то думал, вы сделали это после моего ухода, – вот в чем моя ошибка. Оказывается, вы справились с этой задачей куда раньше. Едва мы переступили порог ресторана, как вы уже почуяли, чем тут пахнет. Пока мы заказывали обед, вы успели черкнуть несколько слов на листке, вырванном из этого блокнота, и передать записку одному из ваших партнеров. Что вы на это скажете?

– Скажу, что все это крайне интересно.

– И больше ничего?

– Ничего.

Зазвонил телефон. Нахмурив брови, Поччо вошел в кабину и снял трубку.

– Это вас, – сказал он.

Сыскная полиция вызывала Мегрэ, который, уходя, сообщил, где он будет.

Звонил инспектор Люка.

– Его нашли, шеф.

У Люка был такой голос, что Мегрэ сразу понял: дело серьезное.

– Убит?

– Нет. Примерно час назад торговец рыбой из Онфлера проезжал на грузовичке по Национальному шоссе и обнаружил в лесу Сен-Жермен, между Пуасси и Лепек, человека, который без сознания валялся у обочины.

– Лоньон?

– Да. Он был в тяжелом состоянии. Торговец отвез его к доктору Гренье, в Сен-Жермене, и доктор нам только что позвонил.

– Лоньон ранен?

– Лицо распухло – бандиты, видимо, не жалели своих кулаков, но самое серьезное – рана на голове. Доктор считает, что его ударили рукояткой револьвера. На всякий случай я попросил, чтобы Лоньона немедленно доставили на машине «скорой помощи» в Божон. Он там будет минут через сорок.

– Больше ничего?

– Как будто обнаружили следы тех двух.

– Чарли и Чичеро?

– Да. Десять дней назад, прибыв из Гавра, они остановились в гостинице «Этуаль» на улице Брэй. С понедельника на вторник они не ночевали в своем номере, а во вторник утром явились, чтобы заплатить по счету и взять багаж.

Улица Брэй, гостиница «Ваграм», ресторан Поччо на улице Акаций, гараж, где взяли напрокат машину, – все это находилось в одном районе.

– Дальше…

– Машину, которую угнали вчера вечером около девяти часов на авеню Гранд Армэ, нашли сегодня утром у ворот Майо. Она принадлежит инженеру, который играл в бридж у друзей. Она вся забрызгана грязью, словно на ней долго ездили по загородным дорогам.

И эта история с машиной тоже произошла в том же районе.

– Что мне делать, шеф?

– Отправляйся в Божон и жди меня там.

– Предупредить мадам Лоньон?

Мегрэ вздохнул.

– Придется, ничего не поделаешь. Но не сообщай ей подробностей. Скажи, что он жив, и все… И не звони ей по телефону, а зайди на площадь Константэн-Пеке, перед тем как отправиться в Божон.

– Милое поручение!

– Не говори, что он ранен в голову.

– Ясно.

Мегрэ даже повеселел: удача, наконец-то удача улыбнулась мрачному Лоньону. Правда, довольно странным образом. Если его серьезно ранили, он станет своего рода героем и, наверное, получит медаль.

– До скорой встречи, шеф!

– До скорой!

Поччо тем временем начал подметать ресторан – все стулья были опрокинуты на столики.

– Моего инспектора ранили, – сообщил Мегрэ, не спуская с него глаз.

Но Поччо внешне никак не отреагировал на это сообщение.

– Только ранили?

– Вас это удивляет?

– Не очень. Должно быть, это предупреждение. Там так часто делают.

– Вы по-прежнему намерены держать язык за зубами?

– Я вам уже сказал, что я никогда не лезу в чужие дела.

– Мы еще увидимся.

– Буду рад.

Уже у дверей Мегрэ вдруг вспомнил о блокноте, он вернулся и взял его со стола. На этот раз он заметил, что в глазах Поччо на мгновение мелькнула тревога.

– Зачем вы его берете?! Это мой блокнот.

– Я вам его отдам.

На улице его ждала машина префектуры.

– В Божон!

В предместье Сент-Оноре, у мрачного фасада больницы, Мегрэ передал блокнот полицейскому, который вел машину.

– Ты сейчас вернешься на Набережную Орфевр, поднимешься в лабораторию и передашь это Мерсу. Да поменьше верти этот блокнот в руках.

– А что мне ему сказать?

– Ничего. Он сам все знает.

«Скорая помощь» еще не прибыла, и Мегрэ вошел в бистро, заказал рюмку кальвадоса и тут же направился к телефону.

– Это вы, Мерсу? Говорит Мегрэ. Вам сейчас доставят от меня блокнот. Скорее всего, вчера вечером из него вырвали листок и написали на нем записку.

– Понятно. Вы хотите знать, не отпечатался ли текст на следующей странице?

– Вот именно. Вполне возможно, что потом этим блокнотом уже не пользовались. Но я в этом не уверен. Главное – поторопитесь. В полдень я буду у себя.

– Будет сделано, шеф.

Собственно говоря, уверенность, с которой держался Поччо, произвела на Мегрэ известное впечатление. В том, что он говорил, была доля правды, и даже не малая. В Сыскной полиции считали, что большинство убийц, если не все, полные идиоты. «Любители!» – как утверждал Поччо.

Он был недалек от истины. В Европе удавалось скрыться, пожалуй, не более десяти процентам убийц, тогда как по ту сторону океана парни вроде Чинаглиа разгуливали на свободе из-за недостатка улик, хотя все знали, что они убийцы.

Да, что и говорить, то были настоящие профессионалы, и они вели игру до конца. Комиссар не помнил, чтобы кто-нибудь когда-либо позволял себе говорить с ним покровительственным тоном: «Оставьте все это, Мегрэ!»

Само собой разумеется, он не имел намерения последовать этому совету, но он не мог не вспомнить, что накануне Макдональд по телефону не очень-то его ободрил. Мегрэ действовал на этот раз в необычной для него обстановке. Его противниками были люди, методы которых он знал лишь понаслышке, и ему были неведомы ни образ их мыслей, ни их повадки.

Зачем Чарли и Тони Чичеро приехали в Париж? Было похоже на то, что они пересекли океан с определенной целью и не теряли здесь времени даром. Неделю спустя после приезда они выбросили на тротуар возле церкви Нотр-Дам де Лорет чей-то труп. Этот труп – а может быть, это был живой человек, но только без сознания – исчез пять минут спустя, чуть ли не на глазах у Лоньона.

– Налейте-ка еще!

Мегрэ выпил вторую рюмку – и снова ему показалось, что он совсем простужен; потом он пересек улицу и вошел под арку как раз в ту минуту, когда туда въехала «скорая помощь».

В машине и в самом деле оказался Лоньон, которого привезли из Сен-Жермена. Он спорил с санитаром, уверяя, что его не надо нести, что он сам дойдет. Когда же Лоньон увидел Мегрэ, ничто уже не могло удержать его на носилках.

– Что вы меня держите, если я в состоянии ходить!

Мегрэ даже пришлось отвернуться, потому что он был не в силах сдержать улыбки при виде лица горе-инспектора. Один глаз Лоньона совсем заплыл, а врач из Сен-Жермена наклеил ему ярко-розовый пластырь на нос и уголок рта.

– Я должен вам объяснить, господин комиссар…

– Потом, потом.

Беднягу Лоньона шатало от слабости, и сестре пришлось его поддерживать под руку, пока он добирался до палаты. Вместе с ними вошел врач.

– Вы меня позовете, как только окажете ему первую помощь. Сделайте так, чтобы он мог говорить.

Мегрэ ходил взад-вперед по коридору; минут десять спустя к нему присоединился Люка.

– Ну, как мадам Лоньон? Было тяжко?

Взгляд Люка был красноречивей всяких слов.

– Она возмущена, что ее не везут к мужу. Она уверяет, что никто не имеет права держать его в больнице и, таким образом, разъединять их.

– А как бы она его лечила?

– Именно это я и пытался ей растолковать. Она хочет видеть вас и говорит, что обратится к префекту полиции. Мадам Лоньон сетовала, что ее бросили на произвол судьбы, одну, больную, без всякой помощи, и отдали во власть гангстеров.

– Ты ей сказал, что ее дом охраняют?

– Да, только это ее немного и успокоило. Мне пришлось показать ей из окна дежурящего у ее дома полицейского. «Те, кто пользуются почестями, те и делят пирог», – сказала она на прощанье.

Из палаты вышел врач, вид у него был озабоченный.

– Пролом черепа? – тихо спросил Мегрэ.

– Не думаю. Мы потом сделаем снимок. Но его здорово избили. А кроме того, он всю ночь провалялся в лесу. Есть все основания опасаться воспаления легких. Вы можете с ним поговорить. Ему от этого станет легче. Он вас требует и отказывается от всякого лечения до тех пор, пока не поговорит с вами. Мне с большим трудом удалось сделать ему укол пенициллина, и то мне пришлось для этого показать ему название лекарства на ампуле: он все боялся, что я его усыплю.

– Пожалуй, мне лучше пойти одному, – сказал Мегрэ, оборачиваясь к Люка.

Лоньон лежал на белой кровати, по палате ходила сестра. Лицо его было пунцово-красным, видимо, подскочила температура. Мегрэ сел у изголовья.

– Ну как, старик?

– Они меня схватили.

Он глядел на Мегрэ одним глазом, и комиссар заметил, как по щеке его покатилась слеза.

– Доктор сказал, что вам нельзя волноваться. Расскажите только самое главное.

– Когда мы с вами расстались, я продолжал стоять на углу – оттуда мне легче было наблюдать за дверью ресторана. Я прижался к стене, довольно далеко от фонаря.

– Никто не вышел от Поччо?

– Никто. Прошло примерно минут десять, и вдруг по улице Мак-Магон промчалась машина, резко повернула и остановилась прямо передо мной.

– Это был Чарли Чинаглиа?

– Их было трое. Высокий, Чичеро, сидел у руля, а рядом с ним – Билл Ларнер. Чарли сидел сзади. Не успел я выхватить из кармана револьвер, как Чарли уже распахнул дверцу и навел на меня дуло своего браунинга. Он не произнес ни слова, только знаком приказал мне сесть в машину. Те двое на меня даже не взглянули. Что мне оставалось делать?

– Сесть в машину, – со вздохом сказал Мегрэ.

– Машина тут же тронулась, а тем временем меня обыскали и вытащили револьвер. Все это – молча. Я увидел, что мы выезжаем из Парижа через ворота Майо, потом я узнал шоссе Сен-Жермен.

– Машина остановилась в лесу?

– Да. Ларнер жестом показал своим спутникам, куда ехать. Мы свернули на узкую дорогу, и там, вдалеке от шоссе, машина остановилась. Они приказали мне выйти.

Да, Поччо был прав, уверяя, что они не любители!

– Чарли так и не проронил ни звука, а верзила Чичеро, засунув руки в карманы, курил сигарету за сигаретой и задавал по-английски вопросы, которые Ларнер мне переводил.

– Одним словом, они взяли Ларнера в качестве переводчика?

– Мне показалось, что он был не в восторге от своей роли. Несколько раз он как будто советовал им отпустить меня. Прежде чем начать задавать вопросы, Чарли со всего размаха ударил меня по лицу, и у меня из носу пошла кровь. «Я думаю, что вам лучше всего проявить покладистость, – сказал Ларнер с легким акцентом, – и сообщить этим господам все, что их интересует». В общем, они задавали мне в различных вариантах все тот же вопрос: «Что вы сделали с тем, кого подобрали?» Сперва я молча глядел на них – много чести отвечать на их вопросы! Тогда Чичеро что-то сказал Чарли по-английски, и тот меня снова ударил. «Зря вы себя так ведете, – сказал Ларнер с недовольным видом. – Уверяю вас, в конце концов вы все равно заговорите». После третьей или четвертой оплеухи – уж не знаю точно – я поклялся, что понятия не имею о том, что стало с этим типом, и вообще не знаю, о чем идет речь. Но они мне не поверили. Чичеро по-прежнему курил сигарету за сигаретой и время от времени принимался шагать взад и вперед, чтобы размять затекшие ноги. «Кто предупредил полицию?» Что я мог им ответить? Я сказал, что в тот час находился там случайно, не из-за них, а в связи с другим делом. После каждого моего ответа Чичеро подавал знак Чарли, который только этого и ждал, чтобы снова ударить меня по лицу. Они вывернули у меня все карманы, вытащили бумажник и при свете фар разглядывали каждую бумажку.

– И это долго длилось?

– Не знаю точно. Полчаса, а может, и больше. У меня все болело. Один из ударов пришелся по глазу, из носа текла кровь. «Клянусь вам, – говорил я им, – я абсолютно ничего не знаю». Но Чичеро не был удовлетворен моим ответом, он снова начал что-то говорить Ларнеру, и тот стал задавать мне новые вопросы. Он спросил меня, видел ли я, что на улице Флешье остановилась другая машина. Я ответил, что видел. «Какой номер?» – «Я не успел разглядеть». – «Врешь!» – «Нет, не вру!» Еще они спросили меня про вас, потому что видели, как вы заходили в мой дом на площади Константэн-Пеке. Я им сказал, кто вы. Тогда они спросили, связались ли вы с ФБР, и я им ответил, что не знаю, что во Франции инспекторы не задают вопросов комиссарам. Ларнер рассмеялся. Мне показалось, что он вас знает. В конце концов Чичеро, пожав плечами, двинулся к машине. Ларнер с явным облегчением последовал за ним, но Чарли не двинулся с места. Он что-то крикнул им вдогонку, они ничего не ответили. Тогда он вытащил из кармана браунинг, и я подумал, что он меня убьет…

Лоньон замолчал, из его глаз снова покатились слезы – слезы бешенства.

Мегрэ предпочел не уточнять, как повел себя Лоньон в этой ситуации – упал ли он на колени, молил ли о пощаде. Впрочем, скорее всего, он этого не делал: такой, как он, вполне способен стоять, мрачно потупившись, и ждать своего конца.

– Но он ограничился тем, что стукнул меня рукояткой браунинга по голове, и я потерял сознание. Когда я пришел в себя, их уже не было. Я попытался подняться, звал на помощь.

– Вы всю ночь пробродили по лесу?

– Я думаю, что кружился по одному и тому же месту. Несколько раз я терял сознание. Мне трудно было подняться на ноги, и тогда я пытался ползти. Я слышал шум проезжающих машин и всякий раз кричал. К утру дополз до шоссе, и какой-то грузовичок меня подобрал. – Почти без паузы он добавил:

– Мою жену предупредили?

– Да, Люка заходил к ней.

– Что она сказала?

– Она настаивает, чтобы вас перевезли домой.

Мегрэ заметил, что видящий глаз Лоньона тревожно заблестел.

– Меня отвезут домой?

– Нет. Вы нуждаетесь в уходе, и здесь вам будет лучше.

– Я сделал все, что мог.

– Конечно, конечно.

Было видно, что какая-то мысль мучает Лоньона. Он никак не мог решиться ее высказать, но в конце концов, отвернувшись к стене, пробормотал:

– Я не достоин больше служить в полиции.

– Почему?

– Потому что знай я, где находится этот тип, я бы в конце концов сказал…

– Я бы тоже, – возразил Мегрэ с таким видом, что трудно было решить, говорит он это всерьез или для того, чтобы успокоить инспектора.

– Мне долго придется пролежать в больнице?

– Несколько дней, во всяком случае.

– Меня будут держать в курсе событий?

– Конечно.

– Вы мне это обещаете? Вы на меня не сердитесь?

– За что, старина?

– Вы же знаете, что я кругом виноват.

В сущности, Лоньон немного хитрил. Пришлось его уговаривать, что он ни в чем не виноват, уверять, что он выполнил свой долг и что если бы он иначе себя повел в ночь с понедельника на вторник, то полиции никогда не удалось бы напасть на след Чарли и Чичеро. К тому же во всем этом была доля истины.

– Я в отчаянии, что доставляю вам столько хлопот.

Ну вот, он нисколько не изменился! От чрезмерной гордыни все пытается унизить себя. Вечно перегибает палку! Мегрэ уже не знал, как ему поскорее уйти. К счастью, в дверь постучали, и появилась сестра.

– Пора отправляться на рентген.

На этот раз Лоньону пришлось лечь на носилки, и его покатили по коридору.

Люка, который ждал Мегрэ в коридоре, дружески помахал Лоньону рукой.

– Пошли, Люка!

– Что они с ним сделали?

Не отвечая прямо на вопрос, Мегрэ сказал как бы про себя:

– Поччо прав. Это железные парни!

Потом, подумав, добавил:

– Меня все-таки очень удивляет, что такой человек, как Билл Ларнер, с ними работает. Мошенники его типа не любят участвовать в мокрых делах.

– Вы полагаете, что его вынудили?

– Во всяком случае, я бы охотно поговорил с Биллом. Ларнер тоже был профессионалом, но совсем другого рода, так сказать, другой специальности, один из тех международных мошенников, которые свершают свои операции лишь время от времени, тщательно все подготовив, и действуют только наверняка, чтобы взять не меньше двадцати или тридцати тысяч долларов и получить таким образом возможность прожигать жизнь годик-другой. Во всяком случае, в Париже он уже два года живет, видимо, на свой капитал, и никто его ни разу не побеспокоил.

Мегрэ и Люка сели в такси, и комиссар велел ехать в префектуру. Но когда они пересекли улицу Руаяль, он передумал.

– Улица Капуцинов, – сказал он шоферу, – «Манхеттен-бар».

Мысль поехать туда пришла ему в связи с тем, что он вспомнил о фотографиях, развешанных по стенам у Поччо. В «Манхеттен-баре» стены тоже были украшены фотографиями боксеров и актеров. Но клиенты здесь были иные, чем на улице Акаций. Вот уже больше двадцати лет в «Манхеттен-бар» к Луиджи ходит вся американская колония в Париже и большинство туристов, приезжающих из-за океана.

Еще не было полудня, и в баре было почти пусто. За стойкой стоял сам Луиджи и возился с бутылками.

– Добрый день, комиссар! Что вам налить?

Он был родом из Италии, так же как и Поччо. Говорили, что он проигрывал на скачках почти все, что зарабатывал в своем заведении. Впрочем, играл он не только на скачках, а на всем, на чем только можно играть: на футбольных матчах, на соревнованиях по теннису и плаванию – одним словом, все для него было поводом заключить пари, даже завтрашняя погода. В скучные послеобеденные часы, между тремя и пятью, ему случалось с одним своим соотечественником, как-то связанным с посольством, играть на машинах, проезжающих по улице.

«Держу пари на пять тысяч франков, что за десять минут здесь проедет не меньше двадцати машин фирмы „Ситроен“… По рукам?» – предлагал он своему другу-итальянцу.

Чтобы соответствовать обстановке, Мегрэ заказал виски и принялся разглядывать фотографии, висящие на стенах: он почти тут же обнаружил фотографию Чарли Чинаглиа на ринге, ту же самую, что висела у Поччо, только без автографа.