Книга: Справедливость точно не отмеришь
Назад: Штаб группы «Грачи»
Дальше: Конец Фомы Московского

Глава 12
Не обижайте киллера

Принципы – дело благородное, но в наше время от них больше вреда, чем пользы.
(Наблюдение автора)

Боцман

Лебедь разговаривал по телефону, значит, пришлось ждать. Боцман вышел покурить на лоджию, прикрыл за собой дверь. Клекот чаек. Гудок заходящего в порт сухогруза. Гулкое шевеление моря, которое слышишь только первую минуту, а потом перестаешь замечать. Внизу, впереди, справа и слева – серая гладь Невской Губы. И такое же серое небо. Будто плывешь на огромном корабле. Потом вдалеке замечаешь Кронштадт, он как огрызок рафинада, почти растворенный в воде. Потом, провожая глазами улетающий вниз бычок, замечаешь красные коробки пакгаузов и Морскую набережную. Это 22-й этаж, отсюда есть выход на крышу – там оранжерея и бассейн под навесом. Человека, живущего в такой квартире, сложно убить. Все окна выходят на море, двери в квартире блокируются с пульта, который Лебедь носит с собой, есть несколько изолированных комнат специально на случай непрошенного вторжения – одна из них скрыта где-то в оранжерее.
Удав стоял за спиной, в летнем саду, и наблюдал, всё ли в порядке внизу, на территории Финского залива, а главное – на подходах к квартире шефа. Окорок дежурил в приёмной, Боцмана он встретил хорошо, пожал руку с улыбкой, подмигнул, даже шепнул:
– Ну, когда обещание выполнишь?
Словом, обстановка была доброжелательной и расслабленной, можно даже сказать, дружеской, хотя это слово к этой обстановке почему-то не подходило.
– Можно! – дал отмашку Окорок, и Боцман зашёл в комнату.
Он отметил, что раньше Лебедь встречался с ним в разных местах, а вот уже третий или четвертый раз принимает в одном и том же месте. Или стал больше доверять, или, наоборот, готовит на списание…
Встречает он его в одной и той же позиции: сидя в глубоком кожаном кресле за стеклянным столиком, глядя на застеклённую стену, за которой летают чайки, бегут мелкие барашки волн и идут суда – сухогрузы, танкера, лесовозы, буксиры и роскошные «пассажиры». Если бы он окончил речное училище, а потом морскую Академию, то, может, сейчас вел бы белоснежный круизный лайнер и смотрел бы в цейсовский бинокль, как на 25-м этаже, развалившись в кресле, сидит какой-то неизвестный и ненужный ему человечек, попивая виски из широкого стакана.
Если бы да кабы, во рту выросли грибы… Это, кстати, не шутка: они действительно растут у брошенных в лесу жмуриков, особенно во влажное время года.
– Добрый день, босс! – говорит Боцман. Лебедь сегодня при параде: в темно-синем, почти черном костюме, светло-синей накрахмаленной сорочке и красном галстуке в легкую бело-синюю полоску. Когда после зоновской робы Боцман увидел его в таком прикиде, то подумал, что он похож на прокурора! Смех один. Какой прокурор?! Выглядел он мэром или даже губернатором, а то и министром. Холеное лицо загорело, будто за окном стоял тиходонский август, на нем застыло выражение собственной значимости, власти и силы.
– И тебе добрый день, Иван! – холодно, как всегда, ответил шеф.
Иван, честно говоря, всегда его опасался и не знал: чего от него ждать? Правда, сейчас, вроде, всё будет хорошо. Во всяком случае, должно быть нормально, ибо Лебедь об этом по телефону предупредил. А фофаном он никогда не был.
– Как съездили, босс? – спросил Боцман. Связав воедино торжественный наряд шефа, букет белых роз в приемной и хорошее настроение охранников, он понял, что сейчас должна прийти Лариса. Значит, и у него никаких осложнений быть не должно.
– Да ничего, – неопределённо ответил тот. – Были проблемы, ребят московских мочканули, но это дело другое. Главное, что твой вопрос я решил.
– Правда, шеф? – обрадовался Боцман. – Спасибо. Буду должен.
– Ты мне и так по жизни должен, – сказал Лебедь. – Деньги принёс?
– Конечно.
Боцман вынул из кармана пакет и положил на стеклянный столик рядом с бутылкой виски «Macallan». Это была доля за Лиса. Точнее, аванс. Полный расчёт он должен был получить, когда дело будет сделано.
– Первый раз возвращаю аванс, – сказал Лебедь. – Хорошо, что там, у местных, этот заказ кривым вышел, разрешение на него братва, оказывается, не давала, поэтому и отказаться удалось. А иначе…
Помолчал, Лебедь отхлебнул из стакана.
– А иначе я не знаю, что бы пришлось делать.
– Я нужен ещё, шеф? – спросил Боцман.
– Да нет, можешь съездить куда-нибудь на недельку, отдохнуть, время провести. У тебя ж тёлка хорошая есть?
– Да нет, шеф, я их нарочно не завожу.
– Ну, с одной стороны, это правильно, – кивнул Лебедь. – А с другой – сейчас уже такие строгости даже для «законников» не требуются.
Вздохнув, он полез под стол и вытащил деревянную коробку. Не открывая её, можно было определить, что там находится очень дорогое и очень качественное спиртное.
– Это «Арманьяк», урожая 1980 года, пятьдесят тысяч стоит.
– Ничего себе! – изумился Боцман. – Я только через десять лет родился!
– Его тебе сам Фома Московский передал. Он твоей историей проникся, сказал, раз уж так получилось, деньги мы с него, конечно, заберём, а арманьяк пусть выпьет лично за моё здоровье.
– Ну, что ж, спасибо, – Боцман взял коробку под мышку, попрощался и вышел.
Жадный взгляд Окорока тут же упёрся в подарок.
– А ты помнишь, что мне обещал?
Честно говоря, Боцман не хотел отдавать это дорогущее пойло, которое старше его на десять лет, он даже на обычай решил наплевать. Но Окорок поймал его за живое: если пацан пообещал, то должен сделать, а иначе он не пацан и обычный фуфлыжник.
– Помню, – ответил Боцман. – Я что обещаю, то всегда и делаю. Пойдём, проводишь меня.
– Ну, правильно, – оглянувшись опасливо, Окорок проводил его до лестницы, ведущей к лифту, и с удовольствием взял протянутую коробку.
А Боцман не стал садиться в лифт: спустился с двадцать пятого этажа пешком и вышел не так, как обычно, а через гараж, в перпендикулярный переулок.
Во всей этой истории что-то ему не нравилось. С одной стороны, вроде, всё хорошо, все уладилось, обо всем договорились… А с другой, шеф его пакет с деньгами не в карман сунул, чтобы Фоме вечером отдать при встрече, а бросил на нижнюю полку стола, куда идут деньги на расходы. На другого киллера, выходит… И этот отпуск… Он никогда не давал ему отпусков (вдруг срочно понадобишься?), всегда приходилось выпрашивать… И неожиданный вопрос про тёлку, с чего это вдруг? Зачем? Узнать, есть ли люди, которые хватятся, если он пропадет?
Впрочем, уже не взяв оставленную за квартал машину и доехав на такси до вокзала, Боцман поймал себя на том, что это может быть дефект больной психики. Можно ли считать психику здоровой, если регулярно мочишь людей? Наверное, нет. Хотя когда он беседовал с некоторыми своими коллегами, те ничуть не сомневались в своём психическом здоровье и полноценности. Поменяв несколько такси и тщательно проверяясь, он добрался до дома, взял из тайника в туалетном бачке запаянные в целлофан деньги, нужные на первое время вещи и два комплекта документов. Оружие у него было спрятано за городом.
Незаметно выскользнув из дома, он поехал было за город, где снимал дачу, о которой никто не знал, но какое-то шестое чувство подсказало подъехать опять к офису шефа.
Там тем временем происходило следующее: Лариса пришла вовремя, и они заперлись в апартаментах шефа. В такие моменты он не брал телефон и не терпел попыток переговорить с ним. Почтительно проводив Ларису к шефу, Окорок вышел в приёмную, подождал там пятнадцать-двадцать минут. Всё это время на него с нетерпением смотрел Удав и все время подмигивал.
Вообще-то, пить на работе было категорически запрещено, но попробовать по рюмочке отменного напитка, баснословной стоимости в порядке исключения можно было себе позволить. Закуски практически никакой не было. Удав выкидным ножом располосовал надвое яблоко. Окорок умело вскрыл непривычно запечатанную бутылку и разлил по рюмкам жёлто-соломенного цвета жидкость.
– Понюхай, понюхай, как пахнет, – сказал он.
– Да-а, это не то пойло, чем мы травимся. Давай сейчас по две рюмки, а остальное вечером.
– Ну, давай так.
Они чокнулись.
– Чтобы работа была, деньги были и здоровье не подводило, – сказал Удав.
Он был мнительным для телохранителя и всегда носил пулезащитный жилет, надеясь, что в критическую секунду кевлар спасет ему жизнь. Они чокнулись и выпили, закусили яблоком, посмаковали, отметили тонкость вкуса и необыкновенный аромат напитка. Разлили по второй, но чокнуться уже не успели: только взялись за рюмки, как ноги у них подогнулись и вначале Окорок, а потом Удав упали на толстый ковёр, которым была застлана и приёмная, и зимний сад. И кевларовый жилет предусмотрительному Удаву не помог.
Подъехавший к офису Боцман сразу понял: произошло что-то неладное. У парадной двери стояли четыре машины, и ребята из его бригады суетливо бегали вокруг дома, заглядывали в подъезды, спускались в гараж, обегали дом вокруг. Что они искали, непонятно. Ясно было только одно: бригада поднята по тревоге.
Приехала «скорая», потом вторая, третья. Мигая синими проблесковыми маячками, подъехали милицейские машины. Боцман уже понял, что произошло, но уходить не стал и дождался, как из подъезда вынесли носилки с Окороком и Удавом. Лица их были уже закрыты, носилки тащили по четыре парня из бригады, потому что санитары не смогли бы нести такие туши.
– За здоровье, значит, Фома, – сказал Боцман. – Ну, ладно, выпьем и за здоровье!
О случившемся Фома Московский узнал через два часа после того, как Удава и Окорока отвезли в морг. Узнал он и о том, что Лебедь арестован. Главной свидетельницей оказалась Лариса: когда на фоне двух трупов ее стали допрашивать, она все честно рассказала: Окорок показал ей бутылку дорогого «Арманьяка» и сказал, что шеф подарил ее Боцману, а Боцман, поскольку давно обещал, передарил ему. Этот рассказ подтвердил Удав, который находился в приподнятом настроении и сказал, что они выпьют по две рюмки, а остальное оставят на вечер. Трупы телохранителей и не выпитые рюмки рассказали все остальное. Эксперты нашли в пробке прокол, при обыске обнаружили шприц, завернутый в резиновые перчатки.
– Смотри, что творится! – вполне искренне удивился Фома. И тут же сообщил близкому окружению, что думает отъехать отдохнуть куда-нибудь на пару недель.
Это было придумано очень умно, потому что Боцман имел все основания обидеться, а обидевшись – все возможности отомстить. И хотя Профсоюза киллеров не существует, они и сами за себя вполне могут постоять: не такие безобидные это ребята, и лучше с ними не связываться. Но людям свойственно переоценивать свои возможности и недооценивать возможности других: оттого жизнь не такая благостная и гладкая, как могла бы быть.
На даче в Сестрорецке у Боцмана имелся потайной бункер с вмонтированным в стену сейфом. Там не было денег и оружия: деньги и оружие хранились в других местах. А здесь Иван Квасков, как опытный частнопрактикующий хирург, держал истории болезни тех, кто мог стать его пациентом. Даже правильнее сказать, не истории болезни – многие из них никакими болезнями не страдали, а истории жизни, которые хорошо должен знать тот, кто эту жизнь собирается прервать. Конечно, попасть под «заказ» может кто угодно, даже никому не нужный бомж, ставший вдруг важным свидетелем по громкому делу. И вполне понятно, что в сейфе Боцмана никаких документов на таких людей не было. Да и заниматься ими, в случае чего, будут специалисты совсем другого уровня.
Но Фома Московский в сейфе у Боцмана имелся. Точнее, не он сам, конечно, а довольно увесистая папка, накопившая о нем все данные, необходимые для такого «хирурга», как Квасков, в задачу которого входило перерезать тонкие ниточки, на которых висели человеческие жизни. Чего здесь только не было! И кардиограмма, выброшенная за ненадобностью прислугой, и личный листок, называемый по-новому «резюме», как будто Фома Московский устраивался на работу к Ивану Кваскову. Мысль эта на первый взгляд смешная, а если вдуматься, то ничего смешного в ней и нет, ибо сейчас как раз такая картина и наблюдалась. Вопреки распространенному мнению о трудностях сбора информации о жизни преступного авторитета, да и просто богатого человека (а еще лет двадцать назад так и было), в настоящее время – время бахвальства, хвастовства, вседозволенности и безнаказанности, добыть данные о Фоме Московском ничего не стоило.
У него были странички в социальных сетях, где он победно улыбался, обнимая девушек, как теперь принято говорить – модельной внешности: на палубе яхты, в бассейне, на фоне дома в Дубаи, или другого дома в Италии, или третьего – в Испании… Были там и личный вертолет, и чартерный самолет, которым он пользовался довольно часто, и акваланг, в котором позировал, в основном, на берегу или при выходе из морской пучины. Со страниц светской хроники Фома охотно рассказывал: где, с кем и как он проводит свободное время. Там же демонстрировалось изобилие его жизни: шикарные интерьеры, голубые волны Средиземного моря, сахарные снега французских Альп, ломящиеся от яств столы, настоящие, верные друзья и красивые, преданные девушки. Один снимок Боцману понравился, и он отложил его в сторону: на веранде, нависающей над океанским пляжем, сидят в шезлонгах Лебедь с Фомой, чокаются рюмками и весело смеются. Судя по стоящей рядом бутылке, возможно, они пьют тот самый «Арманьяк».
Итак, исходный материал у него был. Оставалось только произвести аналитическую обработку, сделать выводы и составить план операции. Итак, ясно, что Фома не станет ждать у моря погоды и сидеть в Москве, когда разъяренный (в его понимании, сам Боцман не определил бы так своего состояния) киллер жаждет его крови. В таких случаях они всегда сдергивают за кордон, где можно отсидеться более-менее спокойно. Вопрос: куда и когда он поедет. Когда – ясно: завтра, самый крайний срок – послезавтра, тут ловить нечего. Поскольку Фома всегда ездит со скрашивающими его досуг телками, то надо определить: какую из них он выберет в этот раз? Наиболее тесно он сейчас «трет» с Анжелой, Ирой и Алиной.
Боцман позвал Ольгу. Это и была «телка», которой интересовался Лебедь, только «хирург», в отличие от своих клиентов, более дальновиден, ибо много раз видел, как рвется та самая ниточка… Поэтому про нее никто не знал. Они поехали в город, в Пулково, Боцман взял ближайший билет на Москву, до взлета оставалось два часа.
Затем Ольга по очереди позвонила всем троим, представилась репортером журнала «Элитная Москва» и предложила каждой стать героиней фоторепортажа с портретом на обложке. Анжела и Ира согласились сразу, а Алена сказала, что, к большому сожалению, послезавтра улетает в Дубай, а сейчас вся в сборах и не имеет даже минуты времени.
– Мы могли бы вас подождать, – искушала Ольга, зная, как ценится в этих кругах репортаж, да еще с портретом на обложке.
– Но я не знаю точно, когда вернусь… Хотя… Самолет рано утром, и мы с другом будем ночевать в «Новотеле», это рядом с аэропортом, так удобнее… Поэтому если завтра часов в семь вечера вы приедете, то успеете и наснимать, и поговорить со мной.
– Отлично, Алина, спасибо! Вы остановитесь в каком номере?
– В двести сорок втором.
– Очень хорошо. Спуститесь, пожалуйста, в холл ровно в девятнадцать, нас вы сразу узнаете по аппаратуре…
– Она не просто клюнула, она заглотнула наживку! – возбужденно сказала Ольга, лицо ее раскраснелось. – Но как ты думаешь избавиться от охраны?
– Не думаю, что сейчас охрана будет проявлять большую резвость и бдительность, – сказал Боцман. – Но ты мне и с ними поможешь. Завтра в три ты позвонишь Анжеле и Ире, расскажешь, что Фома взял Алину с собой в Дубай, где собирается накупить ей шуб и золота. А вечером устраивает ей съемку для «Элитной Москвы» с фотографией на обложке. Назовешь «Новотель», двести сорок второй номер, предложи – пусть сами проверят. А ты телефоны и симки разбей молотком, уезжай к себе в Саратов и жди, я сам тебя найду.
Назад: Штаб группы «Грачи»
Дальше: Конец Фомы Московского