День двенадцатый
26 сентября 2054 года, воскресенье

Бледный сентябрьский рассвет давно догорел над Москвой-рекой. На противоположной стороне, над берегом Тереховского острова, стеной высились великанские буки, уступавшие размерами разве что, своим собратьям на Воробьёвых Горах. Набережная, в прежние времена одетая в асфальт, была почти свободна от растительности – филёвские фермеры старались поддерживать в сносном состоянии и её, и дебаркадер, приткнувшийся к берегу ниже по течению. Оттуда доносился смех и задорные женские голоса.

– Чего к пристани-то не пошли? – спросил Коля-Эчемин, выискивая взглядом источник жизнерадостных звуков. – Сейчас бы молочка парного, девчонки сбегают…

– Потому и не пошли, что девчонки. – лениво отозвался егерь. Он улёгся на траву, закинув руки за голову. – Не хочу, чтобы нас лишний раз видели. Пусть думают, что мы двинули к Воробьёвым.

– Всё равно ведь узнают. Деревня, ничего не скроешь…

– Узнают, но не сразу. – Бич глянул на часы и со вздохом переменил позу. – Умар будет через час, и они со Студентом сразу пойдут.

– А ты – назад, к Шмулю?

– Куда ж ещё? Яська затемно прискакала, говорит – к вечеру наши начнут подтягиваться.

Коля-Эчемин заявился в шинок незадолго до рассвета, в точном соответствии с переданными через белку распоряжениями. «Только ради тебя, Бич… – недовольно бурчал он. – В темноте едва днище не пропорол…»

Мастерство не подвело каякера. Участок реки до Филёвской набережной они преодолели меньше, чем за два часа, несмотря на то, что у развалин Живописного моста пришлось вытаскивать пирогу из воды и нести по суше, в обход. А потом возвращаться и тащить охающего и матерящегося егеря. Компресс дяди Вовы помог, воспаления не случилось, но наступать на покалеченную ногу пока не стоило. Тем не менее, Бич настоял на том, чтобы лично проводить напарника – требовалось, по его словам, проинструктировать Умара насчёт маршрута.

«Проще всего было бы добраться до Воробьёвых гор по реке. – втолковывал он Егору. – Но там берег держат золотолесцы, и встречаться с ними тебе не стоит. Можно высадиться на Бережковской, но к Сетуньскому Стану сейчас тоже лучше не приближаться. Седрика они изгнали, но кто знает, сколько там осталось его сторонников? Так что лучше не рисковать – по суше, конечно, дольше, зато надёжнее. Отсюда пойдёте до Парка Победы, мимо Ближней дачи – есть там такое фермерское поселение. Потом по Минской улице, по Ломоносовскому и прямиком до Главного Здания. Часов за десять-двенадцать должны дойти. В долине Сетуни только осторожнее: там, говорят, шастает зверьё с Крылатских холмов, не хватало ещё напороться на смилодона.»

Яська ждала на набережной. Не дав егерю выбраться из пироги, она обрушила на него ворох новостей.

– Ответили четверо: Нгуен, Савва из Пойминского городища, Вернер с Конезавода и Уочѝви-танцовщица с Богатырского. – перечисляла она, загибая тонкие пальчики. – От остальных пока ничего нет.

– А дядя Вова у Шмуля. – подвёл итог Бич. – Молодчина, Яська, выручила!

Зелёная девчачья физиономия, обрамлённая рыжими волосами, расцвела в улыбке.

– Я-то думал, Яська – твоя персональная почтовая белка. – не удержался от подколки Егор. – А она, оказывается, у всех егерей за начальника почтовой службы!

Зелёная кожа побурела – видимо это заменяло зеленокожим аватаркам румянец смущения.

– И ничего я не служу! Просто девчонки знают, что мы… что я… в общем, что я часто по его заказам летаю, вот и передали.

– Да ладно, чего там… Платят-то хоть хорошо? Не задерживают, как этот жлобяра?

Егерь хлопнул себя ладонью по лбу.

– Точно! Прости, Ясь, я и забыл. Вот, держи, тут всё, что я задолжал.

И протянул белке объёмистый мешочек.

– Жёлуди. – пояснил он в ответ на недоумённый взгляд Егора. – Взял у Шмуля. Он у нас вместо банкира.

_ Так он не только содержатель малины, но и сидит на общаке? – понимающе кивнул Егор. – Недурно устроился, даром что «тысячный»…

– Ты мне ребёнка не порть! – возмутился егерь. – «Притон», «общак», «малина»… чему вас только учат в Новосибирске?

– Это кто тут ребёнок? – белка, презрительно фыркнув, сгребла мешок и распихала содержимое по своим сумочкам. – Между прочим, если бы не я…

– Знаю-знаю! – Бич в знак капитуляции поднял ладони. – Ты самая храбрая, самая ловкая, самая быстрая и всё такое. Только орехами больше не кидайся, ладно? До сих пор шишка не прошла. И как это ты ухитряешься каждый раз попадать точнёхонько в макушку?

Коля-Эчемин, удивлённо наблюдавший за пикировкой, встал.

– Ладно, вы тут беседуйте, а я пирогу гляну. Когда проходили под мостом, вроде задели что-то, надо бы проверить.

– Деликатность проявил… – Егор проводил каякера взглядом. – Хорошие у тебя друзья, Бич.

– А иначе в Лесу никак. – серьёзно ответил егерь. – На том и держимся – на друзьях. Можно, конечно, и в одиночку бродить, но всё одно надо знать, что есть где-то такие вот люди. Коля-Эчемин, Ваха, Нгуен, Лёха-Кочегар, Яша Шапиро…

– А я? – ревниво вскинулась Яська. – Меня ты, значит, за друга, не считаешь?

– Ну и ты, куда ж без тебя…

– Не больно-то и хотелось! – белка вскочила на ноги. – И вообще, у меня на сегодня ещё куча вызовов, некогда тут с вами рассиживаться!

– Что за муха её укусила? – недоумённо спросил Бич, когда беличий хвост канул в листве. – Сидели, вроде, разговаривали…

Егор насмешливо сощурился.

– Я всё собирался спросить – ты слепой или тупой?

– Ты это о чём?

– О Яське, ясное дело. Девчонка влюблена в тебя по уши, а ты упорно не желаешь этого замечать.

– Да ладно? – егерь изумлённо уставился на напарника. – Ерунда, она же мне как дочь!

– Как дочь? Ну-ну… ты что, не видишь, какими глазами она на тебя смотрит?

– Какими? Нормальными, как на всех. Нервная только стала, слова ни скажи – шипит и чуть ли не кусается.

– А ты чего ждал? Обращаешься с ней, как с приятелем, а девушке ласка нужна, внимание. Да чего я тебе объясняю, сам взрослый мужик.

Бич помолчал, словно собираясь с духом.

– Да всё я понимаю, Студент, не слепой же, в самом деле… Но и ты пойми: я ведь не пошутил, когда сказал, что она мне как дочь. Её отец – мой старый друг, ещё с прежних, доприливных времён. Учились вместе когда-то на геологическом. Несколько лет назад у Яськи – вообще-то её зовут Ярослава – нашли глиому^[16]. Врачи давали пятьдесят процентов успеха операции и предупреждали о возможностях необратимого поражения зрительного центра. Ну, я, дурак, возьми и посоветуй лесные снадобья!

– Почему дурак-то? – удивился Егор. – Не помогли, что ли?

– Помогли. Месяца не прошло, как опухоль рассосалась и даже зрение не пострадало. Врач от радости места себе не находил – чудо, да и только! А через полгода у девчонки развилась Зелёная Проказа. Побочный эффект тех самых порошочков, будь они неладны…

И сокрушённо помотал головой. Похоже, старая боль до сих пор не отпускала.

– Обратились сдуру к врачам, нет, чтобы мне сразу сообщить… Ну, те поняли, что к чему – у них же инструкции Минздрава как раз на этот счёт. Позвонили в полицию, те приехали, хотели забрать Яську в спецсанаторий. Отец говорит – «не дам!», они его крутить. А он, на секундочку, служил в спецназе ГРУ инструктором по рукопашке, потом выступал в боях без правил в тяжёлом весе. В общем, дело скверно обернулось: пять покалеченных и один труп, причём не кто-нибудь, а сотрудник полиции. Но дочку он отбил, спрятался на даче у приятеля и мне дал знать – приезжай, беда! Пока сообщение шло, пока я до Екатеринбурга добирался, девочка уже…

И запнулся на полуслове.

– До Екатеринбурга, говоришь? – Егор пристально посмотрел на напарника. – А что же этот, как его…. Лесной Призыв?

– Зов Леса. – буркнул Бич. Он уже понял, что прокололся. – Ладно, Студент, чего уж там… Ты, вроде, парень свой, надёжный. Но смотри: будешь болтать – клык на холодец, найду хоть в Африке, хоть в Австралии!

– Тем более, что тебе туда добраться не проблема, как я понимаю? И много среди егерей, таких?

– Насколько мне известно, я один. Остальные кто как: Нгуен шага за МКАД сделать не может, дядя Вова выбирается иногда наружу, но не дальше Мытищ. Лучше всего Вернеру – он как-то три дня провёл в Твери, но после этого мы со Шмулем его неделю пейсаховкой отпаивали, так приплющило парня. Но если дальше – то только под порошочками, или терпеть, пока есть силы.

– А тебе, значит, всё нипочём?

Егерь развёл руками.

– Вроде того. Ты пойми, это ж от меня не зависит. Поначалу-то я думал: отойду на десяток, ну, на сотню километров, а там всё равно дотянется… Делал вылазки, каждый раз всё дальше и дальше. Пилюлями запасался, на случай, если достигну своего предела.

– И как?

– А никак. Времени на это ушло почти пять лет – помногу я наращивать дистанцию опасался, как и слишком часто покидать Лес. Внимание не хотел привлекать. Но когда в один прекрасный день доехал до Лиссабона – окончательно уверился, что Зов Леса меня обошёл стороной.

– Ясно. – кивнул Егор. – Я и раньше что-то в этом роде заподозрил – особенно когда ты проговорился насчёт Лазурного Берега. Что, правда, случались там побывать?

– Было дело. Очень сложный рейд выдался, захотелось сменить обстановку. Вот и сменил. Прожил в Ницце три дня, и всё это время места себе не находил. Зов Леса тут ни при чём, клык на холодец! Неспокойно как-то было, неуютно. Не в радость, понимаешь? Хожу, значит, по набережной Круазетт, а у самого перед глазами всё это…

Он обвёл рукой реку, дебаркадер и свисающие к воде ветви филёвских вязов.

– В-общем, не выдержал я. Плюнул на оплаченный на две недели вперёд номер в «Негреско», сел в самолёт – и домой. Так что хреновый из меня вышел турист…

Он помотал головой, словно отгоняя наваждение.

– Так о чём это я? Да, в Екатеринбург я приехал буквально в последний момент. Яська совсем плохая была – не узнавала никого, есть ложкой не могла, только как собачонка, из миски. Ещё бы чуть-чуть и… В общем, я её переправил в Лес и сдал аватаркам. За два месяца её привели в чувство, а в процессе она познакомилась с белками, да так к ним и прибилась.

– Она знает, что это ты её спас?

– Я просил не говорить. Память ей тогда конкретно отшибло.

– А отец? Он же, как я понимаю, жив?

– За убийство полицейского сел пожизненно. Да он и знал, что этим закончится, сам попросил: незачем ей это, пусть живёт спокойно.

– Ну, не знаю… – Егор покачал головой. – Она уже не ребёнок, имеет право знать.

– Зачем? Половина больных Зелёной Проказой не помнят о прежней жизни. И хорошо, по-моему: надо начинать с чистого листа, без всякого там поганого багажа.

– А если багаж – не поганый? Не у каждого ведь такая печальная история – могли остаться родственники, родители, супруги…

– Тогда ещё хуже, потому как они с ними никогда не встретятся. Аватарки, Студент, не могут покидать Лес – сделают шаг за разделительную на МКАД и валятся от жесточайшего приступа мигрени. Большинство не выдерживает, сходит с ума. Так что, пусть лучше не знает.

– Кстати, – Егор щёлкнул пальцами, – пока не забыл… Что это за слизень, которого дядя Вова тебе наложить собирался?

– Слизень-то? – Бич осторожно, чтобы не потревожить больную ногу, переменил позу. – Это, Студент, вроде живого бинта. Нашлёпка такая, в виде слизняка. Приложишь её к ране – она и кровь остановит, и как обезболивающее. Ну и заразу всякую вытянет или, скажем, яд. Помнишь, Лёха-Кочегар про своего помощника рассказывал, которого красной стрелой подстрелили?

Егор кивнул.

– Если яда слишком много, слизень погибает. Но человека обычно всё-таки спасает, тому парню просто не подфартило. Слизней, друиды выращивают, они вообще мастаки на всякие лекарские фокусы.

– А чего ж ты тогда отказался?

– А того, что в Лесу за всё приходится платить. От слизней Зов Леса иногда развивается после первого же применения – оно мне надо, так рисковать? Я слизней даже с собой не ношу, чтобы не поддаться соблазну, если что. А царапина эта и так заживёт, не впервой.

Егерь потянулся и посмотрел на часы.

– Умар вот-вот будет. Давай-ка, Студент, как в песне поётся: на посошок, на дальнюю дорожку…

Он извлёк из кармана маленькую фляжку и пару серебряных стопок.

– Ваха подарил. Давно ещё, лет пять назад. Обычно я их у Шмуля оставляю, в рейде это баловство ни к чему. А тут вот захватил, цени!

– Ценю. Кстати, о Шмуле – ты в шинке надолго собрался зависнуть?

– Как получится. Отлежусь, ногу подлечу – дам знать. Ты главное, до Универа доберись. И за Умаром присмотри. Молодой он, горячий, как бы не попал в историю.

– Я-то думал, это он за мной должен присматривать…

– Ну… и он за тобой тоже. Ты за ним приглядишь, он за тобой – так и дойдёте в целости и сохранности.

Егерь отвернул крышку и протянул фляжку напарнику.

– «Хеннеси», коллекционный, 1965-го года. Нашёл в винном погребе «Арагви» – здоровенная такая шестилитровая бутыль в фирменном чемодане. Чуть не грохнул, пока вытаскивал…

Егор поднёс фляжку к носу, понюхал, лизнул – и блаженно зажмурился.

– Экселлент! Нет, Бич, мы совсем одичали: девяносто лет выдержки, стоит как чугунный мост – коллекционеры из Замкадья за него дрались бы… Такой коньяк в богемских хрусталях подавать, а мы его из фляжки. Ещё бы селёдкой закусили!

– Извиняй, барин, селёдки не держим. Зато лаваш имеется и сыр, домашний, овечий, Шмуль в дорогу собрал. Под коньячок – самое то.

Бич плеснул в стопки ароматной коричневой жидкости, расстелил на траве тряпицу и стал раскладывать нехитрую дорожную закуску.

– Кстати… – сказал он после недолгой паузы. – Меня зовут Сергей. Фамилия – Бечёвников.

– Хм… – Егор посмотрел на напарника с удивлением. – Очень приятно. Меня…

– Егор Жалнин, знаю, Яша говорил. Это, надеюсь, настоящее имя?

– Самое, что ни на есть.

– А то не по-людски как-то: столько вместе прошли, а представиться-то и забыли. Всё «Бич» да «Студент»… Неправильно. Я-то ладно, в Лесу ко мне иначе, как «Бич» и не обращаются, привык…

– Да и я вроде, привык! Студент и Студент, даже нравится. – весело отозвался Егор.

– Ну и ладушки. Тогда – вздрогнули?

Они выпили коньяк, закусили сыром – свежайшим, рассыпчатым, как творог, переложенным веточками петрушки и кинзы. Бич откинулся к поваленному стволу дерева, возле которого они устроили привал, и замер, прислушиваясь к ощущениям.

Егор понюхал пустую стопку, удовлетворённо крякнул и задумался, шевеля губами, будто подсчитывая что-то в уме.

– Слушай, совсем из головы вылетело – какое сегодня число, двадцать шестое?

– Да, воскресенье. Вообще-то в Лесу мы редко вспоминаем о календаре, обходимся…

– Обходитесь сколько угодно, только не сегодня. Воскресенье, двадцать шестое сентября – дата особая, праздничная. Мне Шапиро за день до выхода про неё рассказал, даже листок из календаря предъявил. Что-то типа профессионального праздника для всего Универа. Говорил – они всегда устраивают в лаборатории застолье, отмечают.

– Точно! – оживился егерь. – Помнится, в прошлом году и мне случилось с ними посидеть. Значит, сегодня? Стало быть, повод имеем…

Он ловко наполнил стопку Егора, потом свою – и поднял, бережно, отставив мизинец, словно старорежимная купчиха, сидящая за самоваром.

– Ну, за День Ботаника?