Глава 21. Рыцарь и мошенник
Для Слейтера по-прежнему оставался нерешенным вопрос о компенсации за неправомерное тюремное заключение. Поначалу с типичной для него гордыней он объявил, что ему ничего не нужно. «Что касается меня, Оскара Слейтера, то никаких счетов я предъявлять не стану, — сказал он в заявлении газете Empire News. — Я предпочту лечь в могилу, чем такое сделать».
Конан Дойль в письме советовал Слейтеру не поступать опрометчиво:
Я вполне могу понять ваши чувства, но можете быть уверены, что вы не получите компенсации, ни единого пенса, если сами за ней не обратитесь… Я бы предложил 10 000 фунтов стерлингов. Вы столько не получите, но все же это не чрезмерная сумма. Любой запрос выше этой суммы охладит всякое сочувствие к вам.
Впрочем, как я сказал, это ваше дело. Однако в любом случае необходимо выплатить наши законные долги… Ваши адвокаты, как в коллегии, так и в суде, работали отлично и не оставили в деле камня на камне.
Судебные издержки, которые, по моему мнению, довольно скромны в сравнении с большинством известных мне громких дел, оцениваются примерно в 1200 фунтов. Из них я собственными усилиями собрал около 700 фунтов. К оставшимся 500 фунтам есть некоторые дополнительные выплаты. Нужно заплатить мистеру Парку (если он это вознаграждение примет). Я бы предложил 100 гиней. Я не прошу никакого вознаграждения для себя, но я потратил 30 фунтов на поиски Хелен Ламби и 20 фунтов на объявления, эти деньги должны быть мне возмещены.
Думаю, что, пока не решен вопрос с вашими собственными запросами, вы должны отправить запрос на покрытие уже сделанных расходов, которые вы можете оценить в 1600 фунтов минус 700 фунтов, чтобы расплатиться по разным статьям. Если вы щедро отказываетесь от возмещения в свой адрес (если вы действительно считаете это разумным), то, согласитесь, вы должны честно расплатиться по долгам с теми, кто трудился ради вас долго и плодотворно.
С наилучшими пожеланиями,
искренне ваш, А. К. Д.
Министерство по делам Шотландии, действуя по собственному почину, 4 августа предложило Слейтеру 6000 фунтов без покрытия дополнительных издержек. Не посовещавшись ни с кем, Слейтер принял эти деньги. И тем самым положил начало горькой размолвке с Конан Дойлем.
Слейтер предложенные 6000 фунтов воспринимал как должную плату и не собирался никому ничего возмещать. Конан Дойль, как он знал, обладает некоторым состоянием и легко может прожить без тех нескольких сотен фунтов, которыми поступился. Однако Слейтер не понимал того, что для Конан Дойля все сводилось к прочному и глубоко укорененному принципу: абсолютная честность в денежных вопросах, как он неустанно учил своих детей, была одним из императивов его жизни.
Оба они выросли в бедности. Один стал рыцарем, другой — нет, и из неприятной переписки между ними, последовавшей в 1928 и 1929 годах, ясно, что ни один из них не мог понять другого. Здесь вся история обретает грустные тона «Пигмалиона», ибо Конан Дойль, сделавший Слейтера свободным, не мог сделать из него джентльмена. После стольких трудов Конан Дойля по возвращению Слейтера под защиту закона Слейтер реагировал как человек, для которого закон не писан. Для Конан Дойля такое поведение, которое попирало честь и разум, две путеводные звезды его собственной жизни, было неприемлемо.
В переписке, становившейся все более саркастичной, главные противоречия Викторианской эры, касающиеся классовой принадлежности, поведения, репутации, звучат как никогда ясно. Из писем видно, что Конан Дойль долгое время действовал, опираясь на неверный диагноз — на глубинную, невольную неспособность идентифицировать, кто перед ним. Прошлое Слейтера вызывало у него неприязнь с того мига, как Конан Дойль занялся его случаем (по его словам, Слейтер был «не человек, а презренное перекати-поле»), и два десятилетия писатель держал его на расстоянии. В итоге Слейтер существовал для него больше как архетип, чем индивид.
Не то чтобы Конан Дойль презирал Слейтера как иностранца или еврея по царившему в ту эпоху обыкновению. «Либеральный империалист» до мозга костей, он не страдал викторианской манией делить людей на разряды. Со временем Слейтер стал восприниматься им как благородный идеал невинно пострадавшего.
Теперь неджентльменское прошлое Слейтера вновь заявляло о себе, привнося ложь в этот идеал. Создавая тот образ Слейтера, который позволил вмешаться в дело, Конан Дойль бессознательно поддался инерции предрассудков. Ибо в итоге его отношение к Слейтеру как к абстракции, а не как к уязвимому человеку из плоти и крови было попросту способом держать «чужака» на расстоянии.
«Чтобы не поступить с вами несправедливо, я вновь спрашиваю вас, — писал Конан Дойль Слейтеру в августе 1928 года. — Намерены ли вы возместить расходы по вашей защите тем, кто вас поддерживал, если правительство им не заплатит? Мне бы хотелось прямого и ясного ответа».
Позже в том же месяце он пишет вновь: «Вы, вероятно, сошли с ума. Если вы вправду способны отвечать за свои поступки, то вы не только самый глупый, но и самый неблагодарный человек из всех, кого я встречал. Теперь, когда я вас узнал, у меня нет желания продолжать прямую переписку, однако можете быть уверены, что вам придется ответить за свои долги».
Вскоре Конан Дойль обратился к газетам — давней арене для защиты публичной репутации. В мае 1929 года он написал в Empire News:
На ранней стадии я получил письмо от Оскара Слейтера, в котором он объявил, что никто не должен потерпеть убытки ради его защиты. Это было до вынесения вердикта. С тех пор я писал ему несколько раз, приводя факты, но он либо не отвечал, либо отвечал уклончиво. Сейчас адвокаты, как положено, затребовали денег; я, разумеется, исполнил свои личные поручительства и выплатил все сполна.
Если бы Слейтер проиграл дело в суде, я с радостью вошел бы в расходы, но поскольку он получил компенсацию в 6000 фунтов стерлингов, то представляется чудовищным возлагать расходы на меня.
В сентябре 1928 года Конан Дойль дал интервью газете Telegraph. В статье говорилось: «Это отвратительное окончание того, что могло бы стать благородной историей, — так вчера прокомментировал сэр Артур Конан Дойль свою попытку вернуть деньги, ранее уплаченные им в счет расходов Оскара Слейтера. — Конечно, я чудовищно огорчен и раздосадован. Это вопрос не столько денег, сколько принципа».
Слейтер в интервью газете Daily Mail продемонстрировал непоследовательность, которая в течение многих лет была его бичом:
Пусть он называет меня неблагодарным псом. Ругательства, которыми он меня осыпает, только обратятся против него же. Отвечать оскорблением на оскорбление ниже моего достоинства. Я даже не стану именовать его охотником за деньгами или искателем славы.
Бедняга! На него давят адвокаты. Не он ли заработал сотни фунтов писаниями обо мне, когда я был в тюрьме?
Потом он сочинял статьи обо мне, когда меня освободили, и за каждую ему платили по 50 фунтов. То было для него выгодное дельце. Он затеял подписку в мою пользу, и все говорили: «Какой он добрый».
Разгневанный Конан Дойль опубликовал ответ в том же выпуске газеты: «Охотиться за деньгами [!] Я трудился ради него 18 лет. Я написал о нем книгу, которая продавалась по 6 пенсов и не принесла мне ни пенни». Еще сильнее его рассердила другая статья в Daily Mail, в которой репортер навестил Слейтера, который жил тогда в отеле на английском морском курорте, в Брайтоне, и, по всем меркам, демонстрировал новые высоты европейского щегольства. «Оскар Слейтер сегодня приветственно пожал мне руку в своем отеле, предложил сигару из дорогой шкатулки с золотой окантовкой и выпил итальянского вермута в качестве аперитива перед отличным обедом, — писал репортер. — Он наслаждается жизнью. Купается, играет в гольф, танцует, регулярно посещает театр. Его глаза сияют здоровьем».
Конан Дойль ответил в Evening News: «Он поступил дурно, и почти все его слова — неправда. Я вижу, Слейтера застали в Брайтоне курящим дорогую сигару и вообще живущим в свое удовольствие. Частично это делается за мой счет».
Слейтер остался непоколебим, и Конан Дойль обратился к судам. В недрах Государственного архива Шотландии сохранилась папка, надпись на которой свидетельствует об одной из самых болезненных глав этой 22-летней истории, — пачка бумаг с немыслимым заголовком: «Конан Дойль против Слейтера». Иск, поданный в августе 1929 года, имел целью потребовать компенсацию в размере 250 фунтов стерлингов.
К счастью, дело было улажено до вмешательства суда. В октябре 1929 года представитель Слейтера уговорил его предложить Конан Дойлю пресловутые 250 фунтов и убедил Конан Дойля их принять. «В то время неблагодарность этого человека больно меня уязвила, — писал Конан Дойль в 1930 году, — однако с тех пор я, поразмыслив, пришел к выводу, что вряд ли кто-то способен перенести 18 лет несправедливого тюремного заключения и выйти невредимым».
С этими словами повесть о Слейтере, начавшаяся в гуще социально-классовых противоречий и закончившаяся почти так же, наконец подошла к завершению.
Сэр Артур Конан Дойль — «друг Конан Дойль с большим сердцем, большим телом и большой душой», как сказал о нем викторианский писатель Джером Клапка Джером, — закончил свою прощальную битву всего за несколько месяцев до смерти. Он писал: «У меня было много приключений. Теперь меня ждет последнее и самое славное из них».
В Виндлсхэме 7 июля 1930 года Конан Дойль, сердце которого уже отказывалось служить, попросил, чтобы ему помогли перебраться с кровати в кресло у окна, за которым красовался суссекский пейзаж: было ясно, что ему хотелось избежать «немужской» смерти в постели. Его жена Джин и трое их детей помогли писателю пересесть в кресло, в котором он и умер той ночью в возрасте 71 года. Возможно, лишь в этот миг, со смертью наиболее яркого своего представителя, и закончился долгий XIX век.
