Мария Гинзбург
Ловись, рыбка, большая и маленькая

Геля водила так, что Нате вспоминался собственный реферат по Клавдии Блиновой, советской летчице-истребительнице. Шоферы на встречных фурах же наверняка вспоминали кого-то другого. Так или иначе, не всем хватало духу ездить с Гелей. Нате – хватало. Но парковалась Геля ловко и аккуратно. В окне промелькнул административный корпус, сосны на заснеженном склоне, разбросанные между ними домики, машины уже приехавших рыбаков, взметнулась снежная пыль. Машина остановилась. Ната выбралась из машины, открыла багажник и стала доставать вещи. Подруги приехали порыбачить в Драйв Парк Заозерье, в девичестве – туристическая база «Сосновое». Новые владельцы сменили не только вывеску; несколько домиков перевели в класс люкс, то есть в них появился душ и туалет, что было воспринято постоянными гостями с большим одобрением.

Машин сегодня было много, слишком много даже для выходных. Среди этого разноцветного стада Ната привычным взглядом выцепила машину Жени и нескольких других знакомых. Она обратила внимание на полную сборную солянку регионов на номерных знаках; сегодня в «Заозерье» пожаловали гости даже из зарубежья, близкого и не очень. Вся Прибалтика, финны, шведы и даже белорусы заглянули на огонек.

Взгляд Наты притянула одна из незнакомых машин. Она возвышалась среди остальных, как кит среди дельфинов, как черный айсберг среди мелких льдин. Около машины стоял мужчина, при виде которого у каждой женщины от пятнадцати до шестидесяти пяти лет сбивалось дыхание; непроизвольно вздохнула и Ната. Был он высок, сложен как греческий бог, а пышной гривы кудрявых темных волос не постеснялся бы и настоящий лев. Солнце играло на металлических заклепках, которыми были усыпаны кожаные штаны мужчины, бликовало на темных очках. Красный шарф с элегантной небрежностью свисал почти до земли.

И, конечно, рядом с небожителем уже стояла Геля и, улыбаясь, говорила что-то. Трогательно подрагивал помпон на ее розовой шапке. Небожитель благосклонно внимал и вежливо, хотя и несколько устало, улыбался. Зубы у него были ровные и крупные, как у ребенка из рекламы зубной пасты.

– Кто это? – пробормотала ошарашенная Ната.

– Это? Это Стас Мутов, – раздался у нее над ухом знакомый низкий голос.

Ната улыбнулась:

– Женя, привет!

Она обернулась и обняла его. В толстом пуховике Женя казался похож на ожившего снеговика; да и без пуховика, честно признаться, ему было далеко до прекрасного Стаса. Женя был очень среднего роста и при этом хрупкого телосложения. Могучий голос («орет как в бочку», морщась, говорила о нем Геля), а также большие ступни и кисти, казалось, достались Жене по ошибке. Густые, почти сросшиеся брови, нависавшие над маленькими хитрыми глазками, и длинные черные волосы, всегда взлохмаченные и в полном беспорядке разбросанные по плечам, словно грива, только усиливали сходство с неандертальцем. Портрет завершала широкая седая прядь на левом виске и крупная серьга в ухе.

– Привет, Наткин, – ответил Женя, улыбаясь. – А я еще думал: выберутся девчонки на соревнования, не выберутся…

– Какие соревнования? – нахмурилась Ната.

– Международные, «Кубок Викингов», – несколько удивленно ответил Женя. – Видишь, и Мутов приехал? Он большой любитель фантики собирать. Без очередного ему спаться спокойно не будет.

Про то, что последние три года лучшим рыбаком Северо-Запада считался Женя, Ната знала. Они просто раньше никогда не встречались на соревнованиях с Женей – потому что подруги на них не ездили.

– Черт, – пробормотала Ната. – Черт!

Она категорически не переносила больших шумных сборищ, и не в последнюю очередь именно поэтому рыбалка стала ее хобби. Ей безумно захотелось домой. К пледу, кофе, креслу. Хотя она и любила морозное одиночество утра над лункой ничуть не меньше кофе и пледа, стало совершенно очевидно, что на этих выходных шансов на уютное морозное одиночество у нее практически нет. Ната еще раз глянула на Гелю. В машине Мутова тем временем открыли багажник. Рядом с парочкой появился еще один парень, в ярко-желтом ватнике, видимо, друг Стаса. Он что-то говорил Геле. Та кивала. Руки она уже по локоть запустила в рыболовный ящик Стаса. Тот, заметив это, ревнивым, хотя и мягким движением отстранил ее и отпустил какую-то шутку – наверняка из тех, что Ната и Геля обе наслушались в свое время. Геля трогательно смутилась, затрепетала ресничками и отошла.

– Ее теперь отсюда трактором не утащишь, – пробормотала Ната почти в отчаянии.

Геля направлялась к ним с Женей.

– Женщины любят только подонков, они оставляют здоровых потомков, – понимающе хмыкнул Женя.

Ната мрачно покосилась на него. И только тут до него дошло. Трактором, возможно, Гелю было бы и не утащить. А вот Нате это удалось бы, если бы она этого захотела, хотя и не без усилий.

– Наткин, не уезжайте! – испугался Женя. – Да плюнь ты! Я колбасы привез, твоей любимой, посидим завтра вечером, ну…

Ната несколько смягчилась. Кровяная колбаса, которую Женя делал сам и которую Ната после того, как ознакомилась с рецептом – гречка, кровь, кишки, – не могла есть (целых два дня), если и не перевешивала полностью отвратную суету и суматоху соревнований, то была все-таки довольно увесистым аргументом.

– А почему не сегодня? – все еще насупившись, спросила Ната.

– Я со смены, да еще дорога, – извиняющимся тоном ответил Женя и закончил мягко, но непреклонно: – Мне надо поспать.

– А, ну да, вам же завтра с Мутовым придется взять друг друга за жабры, – сообразила Ната. – Спи, конечно.

Геля подошла к ним.

– Ой, что я видела! – воскликнула она. – Привет, Женя…

– Это и мы видели, – мрачно ответила Ната.

– Ледобур у него финский, новый, я такой вообще впервые вижу, – ровным голосом продолжала Геля.

Ната хмыкнула. Глаза Жени под раскидистыми бровями блеснули, как фары сквозь кусты.

– И блесен с балансирами – целый ящик, – рассказывала Геля. – Приманки исключительно финские, а до его самоделок я не успела добраться, но что-то очень интересное там…

Женя одобрительно покачал головой.

– Нехило, – сказала Ната.

– Ну, к снастям еще руки надо иметь, – произнес Женя.

– Это да, – согласилась Геля.

Она закрыла машину, и вся троица двинулась к корпусу, чтобы зарегистрироваться на ресепшен – она же не в столь далекой юности стойка администратора.

Ужин прошел так, как и ожидала Ната. Столовая оказалась забита мужиками в синтепоновых штанах и алясках. В воздухе висел табачный дым, запах борща и «тут я ее сачком!» К Жене и девушкам за столик подсел новичок, назвался Романом, тут же расписался в своей любви и уважении к чемпиону и принялся трогательно расспрашивать Женю о хитростях подледного лова. Если бы гость догадался снять свой желтый ватник, единственный на всю турбазу, это бы выглядело натуральнее, а так было понятно, кто на самом деле интересуется приемчиками своего главного конкурента. Женя прищурился и пустился в этот танец, перемежая общие сведения, известные каждому рыбаку, советами собственного сочинения, изумительными по неординарности подхода и масштабности мышления, а также полным противоречием не только законам физики, но и здравому смыслу. Роман кивал и только что не конспектировал; девушкам пришлось оставить Женю в его цепких лапах.

Когда Ната вышла из столовой, голова у нее слегка гудела. Геле тоже хотелось немного прийти в себя. На ступенях столовой девушки расстались: Ната решила, что пойдет посидит на берегу озера, а Геля предпочитала медитировать на замечательном красно-зеленом коврике из непальской соломки, который терпеливо дожидался ее в домике.

Веранда с другой стороны столовой, выходившая на обрыв, уже была занята – там яростно спорили, какие блесны лучше. Ната обошла столовую и стала подниматься по деревянной лестнице на самый верх холма. Посыпанные песком ступени в наступающих сумерках словно бы светились собственным темно-оранжевым светом. Лестница вела к небольшой беседке. Про нее было известно только завсегдатаям Драйв Парка, а вид на озеро отсюда открывался ничуть не хуже, чем с веранды. Ната устроилась на широкой скамье, хотя в своих толстых синтепоновых штанах могла бы расположиться прямо на снегу.

Противоположного берега отсюда никогда не было видно. Заснеженная гладь озера и так не сильно отличалась по цвету от бледно-серого неба. К вечеру пошел мелкий снежок, и граница между небом и озером и вовсе исчезла. Ната сидела лицом к лицу с прозрачной светло-серой пустотой, безграничной и бескрайней. И ей было хорошо. И немного жаль, что сумерки так скоротечны. В какой-то неслышный миг все изменится. Небеса набухнут тьмой, как почки весной набухают соками. А снег на озере засияет отраженным светом, станет болезненно-белым, и отчетливо проступит граница между ними, между тьмой и светом, линия между черным и белым, линия, которой на самом деле нет.

«Зато станет можно рисовать», – подумала Ната. Она улыбнулась – рисование всегда приносило ей наслаждение. А вот Геля, например, любила лепить, и у нее здорово получалось. Ната натянула капюшон поплотнее, откинулась на спинку скамьи и закрыла глаза. Во тьме под веками затрепетали вспышки и линии – ломаные и плавно изогнутые, складывающиеся то в причудливо-вычурный, то лаконично-геометрический узор.

Рисовать или лепить; заполнять пустоту так или иначе. Возможно, пустота вовсе не нуждается в том, чтобы ее заполнили, и возможно, что она не так уж и пуста, но это не имеет значения. В этом нуждаемся мы. Те, кто создает и не может удержаться от этого.

Когда Ната открыла глаза, она испытала очень странное чувство. С одной стороны, уже совсем стемнело. Небо стало беспросветно глухим. А с другой стороны, сейчас было светлее, чем днем. На небо выползла полная луна. Белая, чистая, как новая монетка, без той нездоровой желтизны, что придают ее лику большие города. Снег сиял в ее лучах. Будь у Наты с собой книга или журнал, его вполне можно было прочесть, не напрягая глаз.

Но свет исходил не только от луны.

Небо захлестывало мощное сияние. Его волны безмолвно пылали в вышине, делая тени сосен глубокими, черно-зелеными, а сами деревья становились плоскими, словно вырезанными из бархатной бумаги. Ната залюбовалась на изломанные светящиеся стрелы. Все вместе они напоминали гигантский обелиск с зубчатой звездой в центре, или тупую пасть огромной акулы, распахнутую настежь, во все зубы. Ната не стала его стирать. В Драйв Парке «Заозерье» сейчас никто не смотрел на небо. Те, кто воспринимал завтрашние соревнования всерьез, спали. Остальные пели и пили в своих домиках, и крыши защищали их глаза от ненужных видений.

Ната стала спускаться по лестнице. Несмотря на то что ступени были добросовестно посыпаны песком, по пути вниз Ната успела неоднократно порадоваться тому, что на ней зимние берцы с шипами. Когда она поравнялась с верандой, то услышала зычный шепот:

– Охренеть можно! Что это?

– Северное, ик, сияние, – нетвердо ответил кто-то.

– Да иди ты, – недоверчиво ответил первый голос. – Оно так далеко на юг не бьет.

– Да нет, ик, бывает, но очень редко.

– Это хороший знак, – заметил еще кто-то. – Видите, пасть какая? А зубищи? Рыбалка завтра будет удачной.

– Может, удачной она будет для этих зубищ, а не для нас? – вмешался еще один голос, самый трезвый.

В нем, как газ в шампанском, пузырился смех.

– Если бы для нас, в небе должна блесна сиять, логично? – продолжал он.

Ната вздохнула, глянула вверх.

Сияющие полосы начали бледнеть – ничто не может исчезнуть сразу и безвозвратно.

Ната предпочла крутой центральной аллее более извилистую, но зато пологую боковую пешеходную дорожку. Когда девушка добралась до середины склона, всполохи в небе погасли окончательно. Тени почернели, заострились углами. Теперь, когда светила только луна, темнее не стало – но все стало как-то безжалостнее и однозначней: и голые ветви деревьев, и сугробы по сторонам дорожки, и сутулые фонари, которые экономный владелец Драйв Парка включать не стал. Под ногами громко скрипел снег – к ночи подморозило. Ната двигалась хоть и осторожно, но довольно быстро, и разогрелась от ходьбы. Чуть впереди и слева, там, где ее тропинка соединялась с центральной аллеей, Ната заметила еще одного любителя поздних прогулок. Их пути должны были пересечься. Ната не очень хотела этого и замедлила шаги.

Он очень спешил; его длинные черные волосы развевались на ходу, как потрепанное знамя.

Женя помнил, что ему нельзя надолго задерживаться в столовой. Ему надо было попасть в свой домик, сделать кое-что, да и в конце концов поспать тоже не помешало бы. Но Роман прицепился как тот репей; и ведь вежлив был, паршивец, так что просто послать было вроде как и неудобно. Жене с большим трудом удалось закончить дискуссию, вязкую, как клей, покинул столовую и направился к своему домику.

Женя с наслаждением вдохнул морозный воздух. Зажмурился от удовольствия. Воздух был таким вкусным, был таким чистым; смесь запахов немытых тел и борща не в счет, в конце концов, от столовой можно было и отойти на пару шагов. Никаких тебе выхлопных газов, пластика, хлорки… В животе у него заурчало. Женя вздрогнул.

Он вспомнил, что за дело было у него в домике, и кинулся почти бегом. «Надо было не модничать, – с трудом сохраняя равновесие на скользкой аллее, думал Женя. – Взять таблетки с собой, да и все».

Он понимал, что опаздывает, и, отгоняя мысль о том, что на четырех ногах было бы быстрее и надежней, спешил изо всех сил. В небе, словно защищая его, беззвучно пылало столь редкое для местных широт северное сияние. Выглядело оно натурально как распахнутая в небе огромная волчья пасть. Женя подумал, что это хороший знак. Что-то в причудливом рисунке показалось ему знакомым. Женя пригляделся на бегу, чудом не упав, и понял, что взаимодействие верхних слоев атмосферы с заряженными частицами солнечного ветра тут ни при чем. Но вот сияние начало сходить на нет; огромные клыки побледнели и растворились во тьме. Небесный костер начал бледнеть и перестал заглушать свет луны.

Сияние луны в отличие от солнечного света не знает полутонов и переходов теней. В отличие от теплого, миролюбивого и мудрого света солнца свет луны безжалостно и точно обнажает истинную суть вещей. Огромный глаз луны уставился на Женю. Тот чуть не взвыл от отчаяния.

Сладко заныли кости; захотелось потянуться… собственно, он уже потягивался, с хрустом и наслаждением…

Мужчина тоже внезапно остановился. Выгнулся всем телом, как выгибается щука в последней попытке сорваться с крючка. Трагическим жестом, который Ната до этого видела только в старинных фильмах, мужчина схватился за голову и прокричал:

– Ептвоюмать, колеса!

Последний слог он прорычал – «сааррргх».

Мужчина упал, тут же встал на четвереньки. Лицо его резко вытянулось вперед. Это было уже не лицо, а морда волка. Седая прядь на виске превратилась в полосу белой шерсти, пересекавшей морду между ухом и глазом.

Ната легко перемахнула через сугроб, отделявший дорожку от леса. Не стоило сейчас попадаться на глаза оборотню. Их и так нельзя было назвать самыми миролюбивыми тварями, а непосредственно после смены ипостаси волкам, как правило, хотелось скакать и кусаться. Чем они обычно и занимались.

Приземлилась Ната неудачно, поскользнулась – даже шипы на берцах не спасли – и покатилась вниз по склону. Пересчитав на пути ребрами корни всех сосен и сломав какой-то особенно колючий куст (он доблестно сопротивлялся), Ната врезалась наконец в плотный большой сугроб и остановилась. Некоторое время она лежала, присыпанная снегом, и слушала яростный одинокий вой – и крики людей, пока еще удивленные. В любом случае, шум удалялся; волк скакал вверх по склону.

Ната выбралась из снега, отряхнулась. Огляделась, соображая, куда ей идти. И, проваливаясь по пояс, двинулась по направлению к домику, который делила с Гелей. На втором или третьем шаге выяснилась печальная деталь – штаны, хоть и толстые, были рассчитаны на мирное сидение на стульчике, а не на стремительный спуск по заснеженному склону. Пока Ната добралась до домика, нижняя часть спины у нее успела основательно замерзнуть.

Ната постучала. Геля открыла почти сразу, будто поджидала подругу за дверью. Выражение лица у Гели было очень решительное. В руках она держала электрический чайник, из носика его валил пар.

– О, – сказала Ната. – Да, чай – это то, что сейчас нужно. Я адски замерзла.

– Тут кто-то по крышам скачет, – несколько смутившись, ответила Геля.

– Ты же знаешь, что это не я, – заметила Ната.

Геля посторонилась, пропуская ее внутрь, и тщательно заперла дверь. Ната разулась, сняла штаны и скорбно уставилась на дыру – нет, дырищу! – на задней их части. Эта дырка была даже симпатичной; по форме она походила на солнышко. Таким его часто рисуют дети. Однако эксплуатация штанов в ближайшем будущем – да и не только в нем – категорически исключалась. Ната вздохнула, повесила штаны над обогревателем. В конце концов, из них еще могла выйти неплохая синтепоновая жилетка для юного племянника.

– Так ты будешь чай? – спросила Геля.

Ната кивнула. Геля налила чаю. Ната достала из рюкзака нугу и печенье. У нее были запасные штаны – джинсы, в которых она приехала, – но в домике было тепло, и пока можно было обойтись и без них.

Шум за окном становился все громче. В полумраке метались тени. Паника явно нарастала. Геля отпила чаю и поставила кружку на столик, захрустела печеньем.

– Интересно, чем это закончится, – задумчиво глядя в окно, сказала Геля.

Ната пожала плечами:

– Известно чем. Кого-нибудь убьют…

Геля выразительно покосилась на нее, но промолчала. Ната и сама могла решить – стоит ли здесь кому-нибудь умирать сегодня. Тем более она, похоже, знала, кто именно воет и прыгает по сугробам турбазы. Если это был кто-то из тех, кого Ната не любила, почему бы и нет? Сама Геля рассуждала иначе, но она предпочитала не вмешиваться в чужие дела.

Ната медленно пила свой чай. Геля устроилась на своей койке и достала планшетник – она собиралась еще немного поработать.

– Слушай, а ты сейчас гулять не пойдешь? – рассеянно спросила Ната.

– Ни в коем случае, – энергично ответила Геля.

– Одолжи штаны, а?

– Я пойду с тобой, – твердо сказала Геля.

– У нас штанов не хватит, – напомнила Ната.

– Хватит, – возразила Геля. – Это некоторые ездят в одних штанах, не знают, во что будут переодеваться, если под лед провалятся…

Ната хмыкнула.

– Все-таки было бы лучше, если бы ты осталась здесь, – сказала она. – И сделала вот что…

По дороге к нужному домику Ната никого не встретила. Основная часть гостей турбазы, судя по бестолковому мельтешению и крикам, собралась вокруг столовой, на ближней к лесу стороне склона. Метрах в пятидесяти от домика находилась красивая снежная арка, основой для которой послужила молодая рябина; только красные ягодки и торчали из-под снега. Ната пригнулась и миновала арку. Пара глаз вспыхнула, как фары, за кустами у домика. Ната ловко сделала вид, что не заметила их. Так же она с похвальной рассеянностью проигнорировала волчьи следы, в изобилии украшавшие снег у двери и вокруг ступенек.

Оборотень сохранил достаточно ясности рассудка, чтобы направить преследователей по ложному следу и сообразить, где его спасение. Но он не смог попасть в домик по той простой причине, что-то кто-то преградил проход барьером – простым и незамысловатым стихийным барьером, использовав силу воды. Решение было прямолинейным – снега вокруг хватало, да и до озера было рукой подать.

«И все-таки это странно, – думала Ната, хмурясь. – Точнее, это нагло. Восхитительно нагло».

В этот момент что-то оглушительно гавкнуло. Ната подпрыгнула на месте и едва удержалась, чтобы не глянуть в гущу кустов, где горели желтым два отчаянных глаза. Но это был всего лишь мегафон, которым воспользовался кто-то в административном корпусе:

– Пожалуйста, покиньте улицу и укройтесь в ближайшем домике или здании! Находиться на улице опасно! Проблема решается, повторяю, проблема решается! Зайдите в любое ближайшее здание!

«Ага, Геля дозвонилась до администратора», – удовлетворенно подумала Ната.

Стихийный барьер был сделан не от таких, как она, а дверца домика была издевательски приоткрыта. Ната толкнула ее и вошла.

Колеса нашлись сразу. Производитель был известный и давно зарекомендовавший себя на рынке – «Аконитон» от «Мерлин&Байер». Двадцать белых круглых таблеток в пачке, уже основательно початой.

Увидев ее, он обрадовался. Он всегда был рад ее видеть. А она бы сейчас не обрадовалась его обществу, это точно. Он с интересом смотрел, как она входит в домик. Значит, вход туда был закрыт только оборотням? Но что же ей там понадобилось? Раздалось шуршание. Он навострил уши. Хлопнула дверца мини-холодильника. Благоухание кровяной колбасы разлилось в морозном воздухе. Он тихонько хмыкнул, а желудок ответил урчанием. Он был голоден – трансформация требовала большого расхода сил. Волк не одобрял гречку, составлявшую большую часть начинки, но кровь… да, свиная кровь, хотя и вареная, источала божественный аромат.

Она вышла из домика и двинулась обратно по дорожке. Он бесшумно последовал за ней; человек потому, что любил ее, а волк – потому, что любил колбасу. Оказавшись под аркой из согнутого снегом дерева, он озадаченно остановился. Ната исчезла.

Но черно-бордовая спираль колбасы, рассыпчатая на срезе, лежала прямо на дорожке.

Волк непроизвольно наклонил голову к колбасе. На загривок посыпался снег. Волк уже все понял и рванулся. Сверху на него обрушилось тяжелое тело. Волк распластался на льду. Одна рука легла на хребет, с силой сжала шею, подталкивая нос к колбасе, а вторая ловко впихнула плотно набитую начинкой кишку в пасть. Деваться было некуда. Он стал есть. Когда на зубах хрустели таблетки и кусочки лака для ногтей, он морщился и тихонько взрыкивал.

Женя натянул на себя запасные штаны, застегнул ремень. Женя чувствовал страшную неловкость оттого, что Ната видела его обнаженным. Он был красивым волком, но его человеческое тело, как и у многих оборотней, выглядело нескладным и смешным. Сразу в голову лез Стас и много кто еще, на чьи тела можно было смотреть с гораздо большим удовольствием. Женя торопился спрятаться в одежду.

– А еще некоторые будильник ставят, чтобы время не пропустить, – сказала Ната.

Она подала ему рубашку, скользнула взглядом по груди. Без отвращения, по крайней мере, отметил про себя Женя и сразу приободрился. В конце концов, что он ведет себя как мальчишка? Можно подумать, так уж редко встречаются оборотни, чтобы взрослая художница ни разу не видела никого из них без шерсти и одежды.

– Да я помнил все, – ответил он, застегивая рубашку. – Меня этот, как его… Стасов прихвостень нарочно в столовой задержал.

Ната глубоко задумалась над его словами.

– Да, и барьер… – пробормотала она. – Мутов и впрямь любит фантики! Но у нас тут не соревнования юных чародеев. А «Кубок Викингов», турнир по подледной рыбалке.

Она посмотрела на него, и в глазах ее плясал холодный огонь.

– Это, конечно, дело твое, – произнесла Ната. – Но я бы этого так не оставила.

Женя усмехнулся, собрал волосы в хвостик и затянул резинкой.

– Ну что, что я могу сделать? Горло перегрызть ему?

– А почему нет?

– Неспортивно это, Наткин, – спокойно ответил он. – Да, он, говорят, и рыбу чарами приманивает. Ну и что теперь?

– Хорошо, горло грызть не будем, – сказала она. – Но есть и другие, не столь кардинальные методы педагогического воздействия.

– Я тебя внимательно, – кивнул он.

– Мне нужно сначала позвонить, – задумчиво сказала Ната.

Стас сидел в своем домике один. Ромка не успел добраться до дома до того, как все началось, застрял в столовой. После того как администрация наконец опомнилась и разогнала всех по домикам, снаружи оставался только волк. Бедный волчок, серенький бочок… Стас злорадно улыбнулся. «На хвост рыбку лови, – подумал он. – Только для этого ты и годен».

В окне мелькнула какая-то фигура. Человек, припадая на одну ногу, вышел из тьмы, окружавшей сосны.

– Помогите, – раздался жалобный голос. – Кто-нибудь… Тут волк…

Человек сделал еще один неуверенный шаг. Стас узнал дурацкий помпон на шапке. Мутов улыбнулся еще шире. Ему нравилась эта блондиночка, тупая, как и все они, но такая восхитительно живая, юркая, как уклейка, и наверняка такая же сладкая…

Геля неловко зацепилась ногой за невидимый в сугробе корень и повалилась в снег.

Стас поднялся и, не накидывая куртки, в свитере, как был, вышел из домика. Проваливаясь по колено в снег, он добрался до Гели. Та вздохнула, перевернулась на спину, улыбнулась робко. Глаза ее расширились от удивления и ужаса. Стас непроизвольно облизнулся. Язык у него был черный, тонкий и длинный. Он склонился к ней, такой ароматной и горячей…

Серая тень, как молния, мелькнула между сосен, ударила Стаса в грудь и опрокинула в снег.

Геля поднялась, отряхнула снег с куртки.

– Ах ты змееныш! – воскликнула она возмущенно.

– А, так он водяной змей, – сказала Ната, появляясь из тени. – Понятно, как он рыбу приманивал…

Волк для поддержания разговора глухо зарычал. Из пасти у него пахло гречкой. Стаса прижимал к земле уникальный экземпляр волка-вегетарианца. Капли слюны упали Стасу на лицо. Он поморщился.

– Что бы с ним такого сделать? – задумчиво произнесла Геля.

– Зубы у него хорошие, ожерелье можно сделать, – ответила Ната таким тоном, что у Стаса немедленно заныли все зубы.

– Сдаюсь, сдаюсь, – стараясь, чтобы голос его звучал небрежно, произнес он. – Уберите своего пса…

Он кинул взгляд на Гелю поверх серых мохнатых ушей и пасти. Этот взгляд был в своем роде произведением искусства и обладал убойной силой, которая в тротиловом эквиваленте тянула бы минимум на килограмм.

– Отлично, вот так и держи, – сказала Геля волку, словно бы и не заметив взгляда Стаса. – О, придумала! Ната, тут бы надо сначала стереть слой иллюзий, а форму я закреплю…

Ната подняла руку, стащила с нее варежку и принялась разминать пальцы. Каждый, кто умеет рисовать, умеет и стирать нарисованное – неважно, тобой или кем-то другим. Стас неожиданно ощутил, что лежит в сугробе в одном тонком свитере, и снег уже забился под воротник и даже под ремень.

– Посиди вон там, – обратилась Ната к волку.

Она махнула рукой на идущую от домика дорожку.

– Если кто пойдет, тряси ушами и вой заунывно.

Волк вопросительно наклонил голову, а затем помахал ею так, что крупная серьга только чудом, казалось, не вылетела из уха.

– Да, так, – подтвердила Ната.

Волк слез со Стаса и, бороздя грудью снег, потрюхал к дорожке. Но Стас не ощутил облегчения, словно и не убрались с его груди семьдесят килограмм живого веса. Он вдруг заметил, как его собственные руки поднимаются вверх.

– Истинный облик – интересная вещь, – медленно произнесла Геля. – Многое, что мы можем сделать, натянув на себя поддельную личину, мы не в силах осуществить в своем настоящем виде…

Натянулись и лопнули рукава свитера; кожа на обнаженных кистях забугрилась, пошла трещинами, сменилась чешуей самого отвратного вида. И чем сильнее руки Стаса становились похожи на неуклюжие клешни, которыми ни за что не удержать удочку, тем дальше и недосягаемее становился «Кубок Викингов», до которого ведь было уже рукой подать! Стас плакал. Слезы замерзали на его щеках, царапая кожу, но он уже не чувствовал этого. Как и не чувствовал мороза хитин клешней.

Луна смотрела на то, что происходило на пятачке снега между домиком и соснами.

И, кажется, улыбалась.