Глава 18
Кризисы падения эффективности капитала. Кризис третий

Мы возвращаемся к описанию истории ПЭК-кризисов, но уже после окончания Второй мировой войны. В связи с уже упомянутым расширением рынков, Американская технологическая зона вступила в полосу устойчивого развития, связанную с тем, что воспроизводственный контур начал осваивать новые территории. Отметим, что если Германская и Японская зоны были жестко поделены победителями, то с Британской все было сложнее. Фактически ее сдал Черчилль Рузвельту в самом начале Второй мировой войны, еще до нападения Германии на Советский Союз, когда в обмен на устаревшие военные корабли (которые были необходимы Великобритании для защиты своего торгового флота от немецких подлодок) разрешил США торговать с английскими колониями напрямую, минуя Лондон.

Собственно говоря, если попытаться максимально просто описать внутриэлитную схватку в Британской империи 30-х годов, которая завершилась уходом Эдуарда VIII, то можно сказать, что это была успешная попытка элиты Западного проекта по захвату власти. Черчилль был лишь фронтменом в рамках этого заговора, и поэтому его дальнейшие действия в части отдачи суверенитета Британской империи были предопределены. Но сам процесс разрушения Британской технологической зоны (включая распад колониальной системы) длился еще практически четверть века, причем часть ее попала под контроль Американской технологической зоны, а часть – Советской.

К моменту окончания Второй мировой войны упомянутые две зоны и были в мире единственными конкурентами. Элита Британской империи попыталась сохранить подконтрольную территорию (и даже добилась того, что на Бреттон-Вудской конференции фунт стерлингов был привязан к золоту, как и доллар, правда, довольно быстро от этого пришлось отказаться, поскольку была разрушена система поддержки фунта стерлингов реальным золотом), но в новых условиях удержать ее не удалось. И после войны Американская зона благополучно осваивала новые рынки (особенно с учетом того, что получила для этого новый инструмент – Бреттон-Вудскую финансовую систему, которую я буду описывать в специальной главе), до начала 70-х годов, пока не столкнулась с новым кризисом падения эффективности капитала, что хорошо видно на приведенном графике средней заработной платы с 1945 г. (рис. 24).

Линия 1 – официальные данные Министерства труда США. Линия 2 – данные, скорректированные с поправкой на реальную инфляцию. Если соотнести эти данные со сведениями о доходах домохозяйств, то линия 2 на графике будет практически горизонтальной (за исключением последних лет). Небольшой рост реальных доходов домохозяйств с начала 80-х связан с увеличением среднего количества работающих в домохозяйстве, большее количество женщин стали работать (см.: Послешок. Экономика будущего / Роберт Б. Райх [Пер. с англ. И. Ющенко]. Предисловие М. Хазина. М.: Карьера Пресс, 2012. 208 с.).

Тут можно назвать точный день признания начала этого кризиса – 15 августа 1971 г., когда США во второй раз в ХХ в. объявили дефолт (первый был в 1933 г.), отказавшись от привязки доллара к золоту. Причина этого была понятна: наличие мощного геополитического врага в лице СССР требовало постоянного финансирования военных и политических расходов, для чего необходимо было пополнять бюджет, причем во многом эмиссионными методами. Что при золотом стандарте явно было затруднительно. Но и нормальное развитие уже было затруднено, поскольку возможности по расширению воспроизводственного контура были ограничены. Как следствие, были запущены упомянутые несистемные механизмы стимулирования (эмиссия) – и в результате все 70-е годы экономика США падала.

Рис. 24. Реальная средняя оплата труда, по официальным данным и по данным ресурса Shadowstats (суммарная зарплата: ; число занятых: ; инфляция: ; оценка с 1994 г.)

Отказ от золотого содержания доллара требовал разработки новой курсовой политики, что и было сделано на конференции в Кингстоне (Ямайка) в январе 1976 г. Но новая модель валютных обменов никак не затронула базовые положения Бреттон-Вудской системы, в частности, роль основных институтов системы (МВФ, Мировой банк, ГАТТ). Кроме того, так и не было решено главное противоречие этой системы: международный характер управления долларовым миром и национальный контроль над главным долларовым регулятором, ФРС.

В отличие от кризиса начала 30-х этот спад был не таким мощным, поскольку перед ним не было массовой накачки экономики с помощью финансовых пузырей. В некотором смысле кризис 70-х годов был аналогом Великой депрессии, перед которой не было продолжительного взлета, вызванного массовым стимулированием спроса, возникновением сопутствующих пузырей, а затем их обрушения. И таким образом, мы видим, что период надувания финансовых пузырей не является обязательным для начинающегося ПЭК-кризиса (кстати, не было такого этапа и в СССР, в котором ПЭК-кризис был с начала 60-х годов).

Отметим, что, несмотря на то что резкого спада экономики США в 70-е годы не было, а современные статистические методики даже показывают в середине этого периода небольшой рост, если мы посмотрим на приведенный выше график среднего дохода американского домохозяйства, то увидим, что, достигнув максимума в 1972 г., она в две волны упала до уровня конца 50-х – начала 60-х годов. Самое удивительное то, что после начала «рейганомики» в 1981 г. она (если считать в рамках единых методик 70-х годов) падать перестала. Если быть более точным, то до 2008 г. зарплата очень медленно падала, а вот средний доход домохозяйства практически не менялся.

Именно наличие продолжительной депрессии является одним из характерных признаков ПЭК-кризисов. Причины тут понятны: потенциал естественного роста ограничен невозможностью расширения рынков, а несистемное стимулирование, которое неизбежно ведет к появлению финансовых пузырей, сразу после их обвалов затруднено, в том числе по политическим причинам. Собственно, само появление финансовых пузырей связано только тем, что государство и элита господствующего ГП пытаются всеми возможными методами, используя несистемные методы стимулирования экономики, обеспечить продолжение роста. И то, что в конце 60-х серьезных пузырей не было, связано с тем, что в это время экономическую политику определяли еще люди, которые хорошо помнили Великую депрессию. Да и великий и ужасный СССР вносил свою лепту.

Более того, во второй половине 70-х проявился феномен стагфляции, о котором я уже упоминал, одновременного сочетания двух факторов, свойственных разным стадиям экономического цикла, спада и высокой инфляции. С точки зрения концепции падения эффективности капитала это естественно: если некоторые производства являются принципиально необходимыми, то их нужно финансировать независимо от того, рентабельны они или нет. Да и уровень жизни населения в период соревнования двух систем нужно было поддерживать. Следовательно, эмиссию необходимо продолжать любой ценой, в том числе за счет роста инфляции. Спад при этом, разумеется, никуда не девается.

Кроме того, напомним, что при капитализме финансирование инноваций включено в воспроизводственный контур и в ситуации отсутствия возможности для роста (т. е. – значительная часть инноваций не окупается) общая эффективность экономических процессов существенно снижается. То есть имеет место вялотекущий спад. При этом если эти инновации (например, в виде патентов) учитывать как реальные активы, то, если оставаться в рамках голой статистики, возникает ощущение экономического роста.

С точки зрения микроэкономики это, может, и имеет смысл (а вдруг именно этот патент почему-то кого-то заинтересует!), а вот с точки зрения макроэкономики, очевидно, что денег на то, чтобы внедрить такую массу патентов, да еще и получить прибыль от продажи соответствующих изделий в экономической системе, просто нет. Поэтому считать их как активы как минимум не совсем корректно. Точнее, необходимо вводить некий поправочный коэффициент, который будет показывать, какая доля из этой интеллектуальной собственности будет использована в будущем. И в реальности этот коэффициент может быть очень маленьким.

Говорить о кризисе 70-х годов невозможно без описания взаимодействия капиталистического мира с миром социалистическим. После не самых удачных для экономики послереволюционных социально-экономических экспериментов СССР выбрал для себя модель государства-корпорации, развитие которой осуществлялось в рамках той же парадигмы углубления разделения труда, что и капитализм. Социализм, конечно, присутствовал и в отношениях государства и человека, и в системе распределения (в этом смысле для лучшего понимания ситуации для человека, выросшего уже при капитализме, можно сказать, что в СССР акционерами государства-корпорации были все его граждане, причем практически с одинаковыми пакетами). И независимость СССР и мировой системы социализма (т. е. технологической зоны на базе СССР) необходимо понимать именно в терминах описанных выше технологических зон, т. е. экономическое взаимодействие с миром капитализма использовалось для повышения уровня жизни населения, но не было критически важным, с точки зрения воспроизводственного контура.

Теории, которая описывает проблемы взаимодействия технологических зон, на тот момент еще не существовало, и в этом смысле у руководства СССР не было четкого понимания, что экономические законы неминуемо требуют, чтобы в мире осталась только одна из двух зон, существующих на тот момент для получения за счет погибшей зоны ресурса на дальнейшее развитие.

При этом те люди, которые возглавляли Политбюро ЦК КПСС в 70-е годы, были воспитаны еще в период господства классических марксистских принципов и потому не могли не задаться вопросом, не является ли этот кризис, начавшийся формально в 1971 г. и резко усугубившийся после нефтяного шока 1973 г., последним кризисом капитализма перед его разрушением. Поскольку я в конце 70-х годов оканчивал школу, то могу с полной уверенностью говорить, что практически весь геополитический и исторический дискурс в СССР был построен на описании глобального кризиса капитализма. И можно с уверенностью сказать, что обсуждение будущего мира и СССР было построено на этом же принципе.

В то же время отсутствие теории позволяло руководителям СССР всерьез рассматривать вопрос о том, а не имеет ли смысл отложить резкие действия по углублению этого кризиса, поскольку они могут привести к крайне острой реакции (вплоть до начала атомной войны). В то же время было очевидно, что по мере углубления проблем капитализма, готовность к подобным ответам будет падать. Не будем забывать, что эти люди росли и формировались в то время, когда вся практика мировой истории показывала верность марксистского тезиса о том, что победа коммунизма неизбежна.

Я достаточно много сил потратил на то, чтобы разобраться в том, был ли вопрос о целесообразности резкого усиления противодействия социалистической системы с Западом, или, как альтернатива, Западу можно было дать время на дальнейшее ослабление по результатам кризиса, сформулирован в том или ином виде, и какой на него был дан ответ. Это неформальное расследование, которое состояло в беседах с бывшими высокопоставленными функционерами ЦК КПСС и КГБ СССР, дало, с моей точки зрения, довольно четкий результат. Разумеется, его нужно понимать как мое экспертное мнение, но, по всей видимости, более точной интерпретации сегодня уже дать нельзя.

Итак, во-первых, вопрос был поставлен, хотя и в неявной форме. Во-вторых, ответ на него был сведен к двум значительно более простым, а главное, чисто технологическим проблемам. Первая из них касалась возможностей СССР и его союзников по социалистическому лагерю в прямом контроле стран и территорий, входивших в зону влияния США, в которых после распада суверена неминуемо должны были начаться неконтролируемые, во многом разрушительные и опасные для всего мира процессы.

Вторая касалась готовности СССР оказаться один на один с Китаем, который к тому времени уже начал технологическую революцию и про который точно было понятно, что на сотрудничество с СССР, даже как с победителем холодной войны, он не пойдет. Напомним, что в самом начале 70-х Китай договорился с США о начале такого процесса по итогам культурной революции, главной целью которой был разрыв связей с СССР и предложение сотрудничества США. И потенциал экономического роста Китая даже в тот период, когда это была довольно бедная и не очень развитая страна, был понятен всем.

Ответы на оба эти вопроса оказались отрицательными – руководители страны пришли к выводу, что СССР, даже с учетом потенциала стран Совета экономической взаимопомощи и Варшавского договора, не имел возможности непосредственно контролировать почти половину мира, скатывающуюся к тоталитаризму, разгулу терроризма и анархии, и одновременно ограничивать растущие возможности Китая. Как следствие, СССР пошел на серьезные уступки по крайней мере по трем базовым направлениям.

Первым из них было идеологическое направление. СССР активно начал пропагандировать процесс разрядки, т. е. снижения напряжения отношений с Западом. Частично это был чисто пропагандистский прием, однако в его рамках были совершены и конкретные действия. Главным (и, по всей видимости, наиболее деструктивным, с точки зрения интересов СССР) было подписание в 1975 г. в Хельсинки Заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе.

Тут, впрочем, была одна очень серьезная тонкость. Дело в том, что СССР подписывал этот документ, исходя из логики необходимости признания послевоенных границ (в том числе и ГДР). А Запад интересовала в первую очередь так называемая третья, гуманитарная корзина, в которой в том числе речь шла о западной модели концепции прав человека.

Такое признание, в реальности, стало жесточайшим поражением СССР в идеологической войне и многие последующие проблемы (начиная от бойкота Олимпиады-80 и заканчивая диссидентским движением) в принципе не могли бы состояться, если бы советские руководители продолжали придерживаться собственных, социалистических принципов прав человека. Тем более что их, в общем, на тот момент знал любой школьник.

Можно, например, напомнить работу Ленина «Партийная организации и партийная литература», в которой подробнейшим образом описывается марксистская концепция свободы слова и изучение которой входило тогда в школьную программу. Сегодня эту работу практически никто не знает, вместе с тем ее положения ничуть не устарели. Это видно и по активнейшей (и во многом не отвечающей реальности) кампании против президента Трампа в контролируемой финансовым сектором США части (подавляющей по своей доле) СМИ, и по фактическому запрету на обсуждение нелиберальных экономических теорий в экономической литературе, и по цензуре в Интернете (например, в процессе написания этой книги стало известно, что поисковик Google изменил свои поисковые настройки, в результате чего резко упала посещаемость сайтов, владельцев которых подозревают в левых политических предпочтениях). Про истории типа отравления Скрипалей или химических атак в Сирии я уже и не говорю.

Впрочем, аналогичная ситуация сложилась и по другим направлениям. Это позволило Западу за несколько десятилетий вначале разрушить альтернативную идеологическую машину, которая создавалась марксистами более 100 лет, и создать идеологическую монополию. Сегодня она, пользуясь технологиями «окон Овертона», активно пытается разрушить традиционные цивилизационные ценности.

Вторым направлением уступок стало чисто военное. Хотя СССР и сильно пострадал в Великой Отечественной войне и в конце 40-х – начале 50-х уступал в военных технологиях (особенно в авиации и флоте), тем не менее он вел многочисленные региональные схватки с США, а к 70-м годам сумел добиться военно-стратегического паритета. Но в этот момент пропаганда достижения и сохранения мира, которая была крайне эффективна в послевоенной Европе и других регионах, привела руководителей СССР к мысли о необходимости сокращения военных расходов.

На тот момент США проигрывали войну во Вьетнаме, у них начался описанный выше серьезный экономический кризис, и руководство СССР (которое все поголовно участвовало в Великой Отечественной войне и до безумия боялось повторения аналогичных по масштабам проблем, недаром самой распространенной присказкой о будущем в устах советских граждан была фраза: «Лишь бы не было войны!») решило, что некоторое снижение стратегической напряженности пойдет только на пользу. В результате начались переговоры по договору ОСВ, президент Никсон приехал в СССР и – после подписания договора для США существенно облегчились бюджетные проблемы.

Это в конце 80-х проблемы были в основном у СССР, а за пятнадцать лет до того все было иначе. Но и по другим направлениям агрессивность противостояния Западу ослабла, иначе невозможно было бы себе представить подписание с США документов о правах человека, скажем, после переворота в Чили в 1973 году… Вспомним, как агрессивно сейчас США реагируют на значительно менее резкие действия других стран в направлениях, которые их не устраивают.

Третья уступка СССР была в политике экономической. В 1973 г. произошел знаменитый нефтяной шок: основные страны-нефтеэкспортеры резко подняли цены на нефть, был создан нефтяной картель, ОПЕК. В этот момент на фоне уже начавшегося кризиса резко выросли издержки всех производителей в капиталистическом мире (напомним, СССР в этот момент был лидером альтернативной технологической зоны, Советской, цены в которой были слабо связаны с ценами в зоне Американской, где главной валютой был доллар). Казалось бы, с точки зрения конкуренции экономических систем (которая, как это следует из предыдущих глав, носит абсолютно объективный характер, хотя в данном случае она еще и была подкреплена идеологическим противостоянием), необходимо еще более надавить на страны Запада! Но вместо этого СССР выходит на мировые рынки с дешевой нефтью из введенных в эксплуатацию месторождений Западной Сибири.

Некоторая логика в таком решении была. В СССР уже чувствовался начавшийся за 10 лет до того кризис падения эффективности капитала. Продажа нефти на экспорт давала возможность поддержать уровень жизни населения дополнительным, несистемным ресурсом (отметим, что аналогичный путь выберут через несколько лет США, см. ниже главу о «рейганомике»). У власти находились люди, которые были уверены в неизбежности победы коммунизма в исторической перспективе, а внутренняя незыблемость советского общества казалась непоколебимой (хотя уже через несколько лет начнутся волнения в Польше). В общем, в соответствии с базовым решением о необходимости снизить уровень противостояния с Западом соответствующее решение было принято.

Фактически это привело к тому, что США получили не просто серьезные козыри в рамках идеологического противостояния (особенно ярко они использовали инструмент прав человека), но и обеспечили себе несколько лет для размышления о возможности собственного спасения. В ситуации, когда из года в год в США продолжался экономический спад (напомним, что сегодня, после десятков пересмотров, статистика непрерывность этого спада не показывает, и дело тут не только в интересах представителей либеральных экономических школ, но и в том, что никто не заинтересован в реальном описании событий тех лет), а СССР, пусть замедляясь, продолжал свой рост, многие эксперты всерьез обсуждали вопрос о том, что США проиграли соревнование двух систем. Отметим, что даже технологического отставания особого не было. Концепции Глушкова и других корифеев советской информационной науки позволяли надеяться на то, что и в этой сфере СССР будет одним из лидеров, первая в мире реально действующая сотовая связь, успехи в космосе и авиации – все это создавало у геополитических теоретиков Запада настроение глубокого пессимизма.

Ими даже была разработана концепция малых шагов: если СССР будет наступать на Запад такими маленькими шажками, что они не смогут вызвать глобальный ответ ядерным оружием, то Запад практически гарантированно прекратит свое существование. И быть может, если бы СССР в начале 70-х такие шажки начал, то так бы все и произошло. Но СССР остановился и даже в чем-то начал отступать, и во второй половине 70-х в США разработали план, который позволил развернуть ситуацию в противоположную сторону.

Подробное описание этого плана (получившего позднее название «рейганомика») я дам в следующей главе, пока же отмечу, что его применение с начала 80-х годов (напомним, что Рональд Рейган начал свой первый срок в январе 1981 г.) привело к тому, что в США начался быстрый экономический рост. При этом механизм роста был построен на несистемных источниках (кредитной эмиссии) и воспроизводственный контур американской экономики (скорее всего) даже сокращался, но рост ВВП имел место, что и позволило США запустить новую технологическую волну, которая позднее получила название информационной, или новой, экономики. Отметим, что одной из главных ее составляющих была торговля, но об этом ниже (рис. 25).

Рис. 25. Экономический рост в США, официальные данные 1970-1990 гг. ()