Роган вошел в каюту астрогатора, не удивляясь его приглашению. Он, правда, бывал здесь нечасто; но после того как он один вернулся из ущелья в кратер, Горпах вызвал его на «Непобедимый» и разговаривал с ним именно у себя в каюте. Такое приглашение вообще-то не сулило ничего хорошего. Но Роган тогда был слишком потрясен катастрофой в ущелье, чтобы убояться гнева астрогатора. Впрочем, Горпах ни словом не попрекнул его, только очень подробно расспрашивал обо всех обстоятельствах, которые сопутствовали нападению тучи. В разговоре участвовал доктор Сакс, который высказал предположение, что Роган уцелел благодаря состоянию ступора, остолбенения, в которое он впал; в этом состоянии электрическая активность мозга угнетается, так что туча приняла его за обезвреженного, за одного из парализованных. Насчет Ярга нейрофизиолог думал, что тот спасся случайно, сразу выбежав из зоны атаки. А у Тернера, который почти до конца пытался защищать себя и других, стрелял из лазеров, держался именно так, как этого требовал его долг, мозг работал нормально, – и вот парадокс: именно это его погубило, ибо это привлекло к нему внимание тучи. Конечно, в человеческом смысле она была слепа, и человек представлял собой для нее лишь некий движущийся объект, чье присутствие выдают электрические потенциалы коры головного мозга.

Они втроем – Горпах, Роган и Сакс – обсуждали возможность защитить людей, вводя их в состояние «искусственного остолбенения» при помощи специального препарата. Но доктор сказал, что если б возникла необходимость немедленно применить «электрический камуфляж», то лекарство не успело бы вовремя подействовать, а посылать людей на работу в состоянии ступора опять же невозможно. В общем, все эти выкладки не дали тогда практических результатов, и Роган подумал, что Горпах, должно быть, хочет снова вернуться к этому вопросу.

Роган стоял посреди каюты, вдвое большей, чем его собственная. В стены были вмонтированы непосредственная связь с рулевой рубкой и микрофоны внутренней сети, но не было заметно никаких других признаков того, что здесь годами жил командир корабля. Горпах сбросил плащ. Остался в брюках и рубашке-сетке; сквозь ее ячейки пробивались густые седые волосы, покрывавшие его широкую грудь. Он уселся вполоборота к Рогану, тяжело оперся руками о столик, на котором не было ничего, кроме книжечки в потертом кожаном переплете. Роган перевел глаза с этой незнакомой ему книги на командира – и словно впервые его увидел. Это был смертельно усталый человек, который даже не пытался скрыть, как дрожит его рука, поднятая ко лбу. Тут Роган понял, словно в озарении, что вообще не знает Горпаха, под руководством которого работает четвертый год. Никогда не приходило ему в голову задуматься, почему в каюте астрогатора нет ничего личного, ни одной из тех мелочей, иногда забавных, иногда наивных, которые берут с собой в космос как памятку о детстве или о доме. Сейчас ему показалось, что он понял, почему у Горпаха не было ничего, почему не висели на стенах каюты какие-нибудь фотографии близких, оставшихся там, на Земле. Он ни в чем таком не нуждался, он целиком был тут и Землю не считал своим домом. Но, может, он жалел об этом сейчас, впервые в жизни? Мощные плечи, шея, затылок не выдавали его старости. Старой была лишь кожа на кистях рук, грубая, неохотно морщившаяся на суставах; она белела, когда Горпах распрямлял пальцы и глядел на них как бы с равнодушным, усталым любопытством, словно замечая нечто, до сих пор ему чуждое. Рогану не хотелось смотреть на это. Но командир, слегка склонив голову набок, глянул ему в глаза и с какой-то почти застенчивой ухмылкой пробормотал:

– Пересолил я, а?

Рогана ошеломили не столько эти слова, сколько тон и все поведение астрогатора. Он не ответил. Молча стоял. А Горпах, потирая широкой ладонью волосатую грудь, добавил:

– Может, оно и лучше. – И еще через несколько секунд, с необычным для него прямодушием: – Я не знал, что делать…

Было в этом нечто потрясающее. Роган вроде и знал, что уже несколько дней астрогатор так же беспомощен, как все они, но тут понял, что по-настоящему не считался с этим, верил, что астрогатор видит на несколько ходов дальше, чем любой другой человек, – иначе быть не может. И вот внезапно сущность командира открылась перед ним как бы вдвойне, потому что он увидел оголенный торс Горпаха, это измученное, с дрожащими руками тело, существование которого раньше не доходило до его сознания, и одновременно услыхал слова, подтверждающие истинность его открытия.

– Садись, братец, – сказал астрогатор.

Роган сел. Горпах встал, подошел к умывальнику, плеснул водой на лицо и шею, быстро и резко вытерся, надел куртку, застегнулся и сел напротив Рогана. Глядя ему в глаза своими светлыми, словно слезящимися от сильного ветра глазами, равнодушно спросил:

– Как там с этим твоим… иммунитетом? Обследовали тебя?

«Ну, значит, он только об этом…» – промелькнуло в голове у Рогана. Он кашлянул.

– Да, врачи меня обследовали, но ничего не обнаружили. Похоже, что Сакс был прав насчет этого ступора.

– Ну да. Больше они ничего не сказали?

– Мне – ничего. Но я слыхал… они рассуждали о том, как именно туча отличает здоровых от парализованных… и что из этого следует.

– Интересно. Что же именно?

– Лауда говорил, что у парализованного активность мозга такая же, как у новорожденного. Во всяком случае, очень сходная. И, кажется, в таком вот остолбенении, какое было у меня, тоже получается нечто в этом духе. Сакс считает, что можно соорудить тонкую металлическую сеточку, спрятать ее в волосах… и она будет высылать слабые импульсы, именно такие, как мозг парализованных. Что-то вроде шапки-невидимки. И таким образом можно было бы замаскироваться от тучи. Но это всего лишь предположение. Неизвестно, получится или нет. Они хотели бы провести эксперименты. Но у них не хватает кристалликов, а мы не получили и тех, что собрал «Циклоп»…

– Ну ладно, – вздохнув, сказал астрогатор. – Не о том я хотел с тобой говорить… То, что мы скажем друг другу, останется между нами. Ладно?

– Ладно… – проговорил Роган, и напряжение вернулось.

Астрогатор теперь не глядел на него, будто ему трудно было начать.

– Я еще не принял решения, – вдруг сказал он. – Другой на моем месте бросил бы монету: возвращаться – не возвращаться. Но я так не хочу. Я знаю, как часто ты не соглашаешься со мной…

Роган открыл рот, но командир жестом велел ему молчать.

– Нет, нет… Так вот, ты имеешь шанс. Я тебе его даю. Решение примешь ты. А я сделаю, что ты велишь.

Он взглянул в глаза Рогану и сейчас же опустил свои тяжелые веки.

– Как это… я? – еле выговорил Роган. Чего угодно он мог бы ожидать, только не этого.

– Да, именно ты. Конечно, как мы условились, это останется между нами. Ты примешь решение, а я буду действовать. И я буду отвечать за все перед Базой. Приемлемые условия, правда?

– Вы это… всерьез? – спросил Роган, просто чтобы растянуть время: он и без того понимал, что все это правда.

– Да. Если б я тебя не знал, я дал бы тебе время подумать. Но я знаю, что ты ходишь и думаешь о своем… что ты давно уже принял решение… но мне бы, наверное, не вытянуть его из тебя… Так вот – ты скажешь мне здесь, сейчас. Потому что это приказ. На это время ты становишься командиром «Непобедимого». Не хочешь сразу? Ладно. Даю тебе минуту.

Горпах встал, подошел к умывальнику, потер ладонью щеки так крепко, что захрустела седая щетина, и начал как ни в чем не бывало, глядя в зеркало, бриться электробритвой.

Роган и видел его, и не видел. Первым его чувством был гнев на Горпаха, который так беспощадно с ним поступил, предоставив право, а вернее – обязанность, решать, связывая его словом и в то же время заранее принимая на себя всю ответственность. Роган знал астрогатора достаточно, чтобы понимать, что все это было обдумано заранее и ничего уже не переиграешь. Секунды бежали, и нужно было говорить, через минуту, сейчас, а он ничего не знал. Исчезли все аргументы, которые так хотелось бросить в лицо астрогатору, все, что во время ночных раздумий выстраивалось в конструкцию, казавшуюся железно несокрушимой. Те четверо погибли – почти наверняка. Если б не это «почти», не о чем было бы и раздумывать, корабль просто улетел бы на рассвете. Но сейчас это «почти» начало в нем разрастаться. Пока он был рядом с Горпахом, он считал, что следует немедленно стартовать. А теперь чувствовал, что такой приказ у него в горле застрянет. Знал, что это был бы не конец, а начало дела о Регис. Это не имело ничего общего с ответственностью перед Базой. Эти четверо остались бы на корабле, и уже никогда не было бы по-прежнему. Команда хотела возвращаться. Но он вспомнил свои ночные блуждания и понял, что через некоторое время люди начали бы об этом думать, а потом и говорить. Сказали бы себе: «Видали? Бросил четверых и улетел». И кроме этого, ничто не шло бы в счет. Каждый человек должен знать, что другие его не бросят – ни при каких обстоятельствах. Что можно все потерять, но люди должны быть на борту – и живые, и мертвые. Этого правила не было в уставе. Но если б ему не следовали, никто не смог бы летать.

– Я слушаю тебя, – сказал Горпах.

Он отложил бритву и уселся напротив Рогана.

Роган облизал губы.

– Нужно попытаться…

– Что?

– Найти их…

Свершилось. Он знал, что астрогатор не воспротивится. Собственно говоря, он сейчас был абсолютно уверен, что Горпах именно на это и рассчитывал, что сделал это умышленно. Чтобы рисковать не в одиночку?

– Так. Понимаю. Хорошо.

– Но необходим план. Какой-то образ действий, благоразумный…

– Мы все время были благоразумны, – сказал Горпах. – Результаты тебе известны.

– Могу я кое-что сказать?

– Слушаю.

– Я сегодня ночью был на совещании у стратегов. То есть я слышал… впрочем, не важно… Они разрабатывают разные варианты уничтожения тучи… но ведь задание состоит не в том, чтобы ее уничтожить, а в том, чтобы разыскать тех четверых. А если мы снова затеем антипротонную расправу с тучей, так уж из второго такого ада наверняка никто из них живым не выйдет. Никто. Это невозможно…

– И я так думаю, – медленно ответил астрогатор.

– И вы?! Это хорошо… Ну, так что же?

Горпах помолчал.

– Они там… они нашли какое-нибудь другое решение?

– Они?… Нет.

Роган хотел еще о чем-то спросить, но не отважился. Слова замерли у него на губах. Горпах смотрел на него, будто чего-то ждал. Но Роган ничего не понимал – неужели командир предполагает, что он один, своим умом сумел бы придумать нечто более совершенное, чем все ученые вместе с электронными мозгами? Это же бессмыслица. Но Горпах все так же терпеливо глядел на него. Они молчали. Капли воды мерно били из крана, удивительно звонкие в полной тишине. И из этого молчания родилось нечто, от чего холодом свело скулы Рогана. Все лицо, вся кожа от затылка к челюстям начала сжиматься, становилась словно тесной, когда Роган смотрел в слезящиеся, невыразимо старые сейчас глаза Горпаха. Он ничего не видел, кроме них. Он уже знал.

Роган медленно наклонил голову. Будто говорил «да». «Ты понимаешь?» – спрашивал взгляд астрогатора. «Понимаю», – взглядом отвечал Роган. Но по мере того как понимание это становилось все отчетливей, он все острей ощущал, что это невозможно. Что этого никто не имеет права требовать от него, даже он сам. И он все молчал. Молчал, но теперь уже притворяясь, что ни о чем не догадывается, ничего не знает; он цеплялся за наивную надежду: мол, раз ничего не было сказано, так можно будет отречься от того, что перешло из глаз в глаза, можно будет свалить на свою недогадливость, потому что он понимал, он чувствовал, что Горпах сам никогда ему этого не скажет. Но командир видел и это: он все видел. Они сидели не шевелясь. Взгляд Горпаха смягчился. В нем было уже не ожидание, не подстегивающая настойчивость, а только сочувствие. Он словно говорил: «Я понимаю. Хорошо. Пусть так и будет».

Командир медленно опустил веки. Еще миг – и невысказанное исчезло бы, и оба они могли бы вести себя так, словно вообще ничего не произошло. Но этот опущенный взгляд решил дело. Роган услышал собственный голос:

– Я пойду.

Горпах тяжело вздохнул, но Роган, охваченный паникой, пробужденной им самим сказанным словом, не заметил этого.

– Нет, – сказал Горпах. – Так ты не пойдешь…

Роган молчал.

– Я не мог тебе этого сказать… – продолжал астрогатор. – Не мог даже искать добровольца. Не имел права. Но теперь ты сам знаешь, что мы не можем так улететь. Только один человек, в одиночку, может туда войти… и выйти. Без шлема, без машин, без оружия.

Роган еле слышал его голос.

– Сейчас я изложу тебе свой план. Ты его обдумаешь. Ты сможешь его отвергнуть – все по-прежнему остается еще между нами. Я это представляю себе так. Кислородный аппарат из силикона. Никаких металлов. Я вышлю туда два автоматических вездехода. Они привлекут к себе тучу, она их уничтожит. И как раз в это время пойдет третий вездеход. С человеком. Это вот наиболее рискованно; однако надо подъехать как можно ближе, чтобы не тратить времени на переход через пустыню. Кислорода хватит на восемнадцать часов. Вот у меня фотограммы всего ущелья и окрестностей. Считаю, что не следует идти по трассе предыдущих экспедиций; надо подъехать как можно ближе к северному краю плоскогорья и оттуда пешком спуститься вниз. К верхней части ущелья. Если они вообще где-нибудь есть, так только там. Там они могли уцелеть. Местность труднопроходимая, много расселин, пещер. Если найдешь всех или хоть кого-нибудь из них…

– Вот именно. Как их доставить? – спросил Роган со строптивым злорадством.

В этом пункте затея была явно уязвима. Как легко жертвовал им Горпах…

– Дадим тебе соответствующее средство, оно слегка одурманивает. Нечто в этом роде имеется. Конечно, понадобится оно лишь в том случае, если кто-нибудь из найденных тобой не захочет идти добровольно. К счастью, они в этом состоянии могут ходить.

«К счастью…» – подумал Роган. Он сжимал кулаки под столом, стараясь, чтобы Горпах этого не заметил. Он ничуть не боялся. Еще нет. Все это было слишком нереально.

– В случае, если туча… заинтересуется тобой, ты должен лечь наземь и не шевелиться. Я думал о каком-нибудь препарате на этот случай, но он подействовал бы слишком поздно. Остается только экран для головы, этот симулятор импульсов, о котором говорил Сакс.

– А уже есть что-нибудь такое?… – спросил Роган.

Горпах понял скрытый смысл этого вопроса. Но сохранял спокойствие.

– Нет. Но это можно изготовить в течение часа. Сеточка, скрытая в волосах. Аппаратик, генерирующий электроимпульсы, будет вшит в воротник комбинезона. Теперь… Даю тебе час. Дал бы больше, но с каждым часом шансы на их спасение уменьшаются. Они и так уже ничтожны. Когда ты примешь решение?

– Я уже принял.

– Глупый ты. Не слышишь, что я тебе говорю? Все это было лишь для того, чтобы ты понял: нам еще нельзя стартовать.

– Да ведь вы же знаете, что я все равно пойду…

– Не пойдешь, если я тебе не разрешу. Не забывай, что пока еще я тут командир. Перед нами такая проблема, что ничье самолюбие не следует брать в расчет.

– Понимаю, – сказал Роган. – Вы не хотите, чтобы я чувствовал принуждение? Ладно. Ну, если так… но наш уговор еще остается в силе?

– Да.

– Если так, я хочу знать, что вы сделали бы на моем месте. Поменяемся местами… в обратном порядке…

Горпах помолчал.

– А если б я тебе сказал, что не пошел бы?

– Тогда и я не пойду. Но я знаю, что вы скажете правду…

– Так не пойдешь? Даешь слово? Нет, нет… Я знаю, что это не нужно…

Астрогатор встал. Тогда встал и Роган.

– Вы мне не ответили.

Астрогатор смотрел на него. Он был выше Рогана, вообще крупнее, шире в плечах. В глазах его возникло то же усталое выражение, что и в начале беседы.

– Можешь идти, – сказал он.

Роган встал и как автомат пошел к двери. Астрогатор протянул руку, будто пытался его удержать, схватить за плечо, но Роган этого не видел. Он вышел, а Горпах остановился у затворившейся двери и долго стоял не двигаясь.