Глава 10

Вообще восстание в Индии назревало давно. Странно, что оно началось только в 1857 году, а не раньше. Но для англичан оно стало словно полной неожиданностью. Во всяком случае, колониальная администрация к нему оказалась совершенно не подготовлена. Хотя русский военный агент в Лондоне, полковник Николай Игнатьев сообщал начальству после начала восстания, что скорее всего руководство Ост-Индской компании догадывалось о надвигающейся буре. Но мер не предприняло.

Весь год, предшествовавший бунту сипаев, Калькутта продолжала заниматься внешними проблемами Британской Индии. Англичане финансировали Дост Мухаммеда, который воевал с Бухарой, точнее, пытался установить свой контроль над мелкими бекствами левобережья Амударьи. Русский агент, из завербованных ОПК татарских купцов, сообщал, что афганский эмир «был снабжен англичанами всем необходимым: оружием, военными снарядами и деньгами». В Среднюю Азию и Западный Китай засылались специальные агенты, прошедшие подготовку в школе разведчиков в Индии. Освободив силы и средства, задействованные в Крымской войне, Британия начала новую экспансию на южном направлении. В октябре 1856 года началась Вторая опиумная война, мало чем по целям и задачам отличавшаяся от Первой. Разве что на этот раз делить Китай вместе с англичанами решили Франция и Соединенные Штаты Америки.

Полковник Николай Павлович Игнатьев

Одновременно с этим 1 ноября 1856 года Англия объявила войну Персии, поскольку Тегеран вновь решил захватить Гератский оазис. Из Бомбея в Персидский залив была отправлена военно-морская эскадра. Между прочим, флот, так же как и армия Ост-Индской компании, был самостоятельной единицей, к королевскому флоту он напрямую не относился и, по сути, являлся такой же частной военной компанией, как и армия. В декабре английский десант захватил порт Бушир, в марте 1857 года британские войска овладели Хоррамшахром, а в апреле вступили в город Ахваз. Параллельно англичане решили надавить на персов руками афганцев. В январе 1857 года на индо-афганской границе Дост Мухаммед-хан встретился с Джоном Лоуренсом, комиссаром провинции Пенджаб, представителем Ост-Индской компании. Как вспоминал фельдмаршал Фредерик Робертс в своей книге «Сорок один год в Индии», визит был обставлен так, чтобы лишний раз напомнить эмиру, с кем он имеет дело, какая армия ему противостоит.

«По случаю первого посещения эмиром английского лагеря в нем было сосредоточено более семи тысяч человек войска и в их состав входило три английских пехотных полка. Войска были расставлены шпалерами на протяжении целой мили, и вполне очевидно, что эта сила и ее воинственная выправка произвели на эмира и его спутников весьма полезное впечатление, где чувство восхищения примешивалось к чувству страха».

Британское правительство тогда заключило с эмиром соглашение, по которому Лондон обязался предоставить Дост Мухаммеду денежную субсидию в случае его войны против врагов Англии и на все время войны против Персии, если таковая начнется. Но в целом закрепить успех в Персии англичанам удалось лишь частично. Свое неудовольствие действиями Лондона по отношению к Тегерану выразил официальный Петербург. И это к вопросу о том, насколько была ослаблена Россия после Крымской войны. Англия, конечно, была серьезной державой и могла воевать сразу и против Китая, и против Персии. Но с позицией России все равно приходилось считаться. И в Париже быстро подписали англо-персидский мирный договор, по которому иранское правительство обязалось оставить Гератский оазис.

А как раз в это время из Индии стали приходить первые сообщения о неких волнениях среди солдат-сипаев. Это восстание, без преувеличения, потрясло основы всей империи, оно стало началом конца Ост-Индской компании, и за всю историю британского господства в Азии ничего более масштабного и катастрофического для Лондона не происходило. Николай Александрович Добролюбов, русский революционный демократ, публицист, писал о тех событиях так:

«Ост-индское возмущение уже несколько месяцев обращает на себя внимание всей Европы. Оно до сих пор не утихает и, несмотря на некоторые успехи английского оружия в сшибках с сипаями, распространяется все более по всей стране. Если и нельзя ожидать, чтобы Индия могла теперь освободиться от господства Англии, то все же несомненно, что нынешнее восстание поведет к большим изменениям в настоящем положении дел Ост-Индской компании. Из Европы уже отправлено в Индию несколько десятков тысяч войск и миллионов фунтов стерлингов: это одно уже служит доказательством, что английское правительство понимает меру опасности. Кажется, выражение “Times”, что “Индию надобно теперь снова завоевать”, довольно близко к истинному положению дел. По крайней мере нет сомнения, что для окончательного подавления восстания потребуется теперь гораздо более сил, чем сколько имела Компания при первом своем водворении в Ост-Индии».

Дело в том, что правление англичан в Индии в первые сто лет привели к тектоническим сдвигам в индийском обществе. Преобразования, осуществленные английскими властями в сфере землевладения и сбора налогов, привели к созданию ранее неизвестной в регионе системы крупной земельной собственности. То есть как в Англии, где вся земля принадлежала лендлордам, в Индии возникла система, при которой землей на постоянной основе владели земиндары. Крестьяне землю могли только арендовать. Не у всех были на это деньги. Активный ввоз английских промышленных товаров полностью разрушил все индийское кустарное производство. И как результат, рухнула много веков складывавшаяся система, где в основе всего была индийская патриархальная сельская община, основанная на сочетании примитивного земледелия с ручным домашним ремеслом. Миллионы крестьян были обречены. Обречены умирать с голоду, скитаться, бродяжничать. Русский генерал Евгений Егоров в 1855 году писал следующее:

Если ко всем этим правительственным распоряжениям прибавить личное обращение англичан, которые надменными и презрительными выходками и в Европе оставляют по себе везде неприятное впечатление, не изглаживаемое даже и золотом, которое они рассыпают в путешествиях, то в Индии, особенно, уверенность в безнаказанности позволяет им производить такие насильства и угнетения, которые заставляют краснеть за них человечество».

Да, с другой стороны, англичане развивали экономику нового типа, создавали инфраструктуру, без которой трудно было эксплуатировать колонию. Английские инженеры соорудили Гангский ирригационный канал, была проложена первая железная дорога, строились почты, телеграф. Но целью этого было в первую очередь упростить и удешевить вывоз индийского сырья. Как писали в книгах советские исследователи, «трудящиеся массы Индии не извлекли выгод из этих ничтожных “благ цивилизации”, рассчитанных лишь на самих англичан да еще на туземную эксплуататорскую верхушку». И надо признать, что в этом случае классовый подход работает на все сто. Потому что результатом английских реформ стало чудовищное, доселе неведомое классовое расслоение общества. Нет, конечно, в Индии времен Великих Моголов были и нищие, и голодные, были и казни, и поборы, и коррупция. Но англичане еще больше углубили эту пропасть. Потому что, как уже говорилось выше, все расходы на содержание колониального аппарата лежали на местных махараджах, султанах и прочих властителях. За их же счет содержалась англо-индийская армия. Ну то есть как «за их же счет». Конечно, все оплачивали крестьяне, местные властители просто подняли налоги и поборы. То есть для крестьянина ситуация выглядела так — сначала грабили свои, потом пришли чужаки, стали грабить еще больше, а свои помогают. Индийская аристократия стала для народа не просто чужой, а чем-то вражеским. Частью оккупационного режима. Из статьи Николая Добролюбова:

При этом была и часть аристократии, которая тоже пострадала от англичан. В результате проведения земельно-налоговой реформы, например в Бенгалии, многие местные старинные аристократические роды разорились. Их вытеснили новые собственники земли — помещики, вышедшие из среды городского купечества, ростовщиков, спекулянтов, чиновников. Были ликвидированы сразу несколько индийских княжеств, многие туземные принцы лишись всего — тронов, титулов, субсидий, представители вековых феодальных династий стали в один момент никем. Понятное дело, что обиженные индийские феодалы думали, как бы англичанам отомстить. Причем когда Николай Добролюбов в своей работе внимательно проанализировал деятельность Ост-Индской компании за 20 лет, с 1834 по 1854 год, он пришел к неожиданному выводу. Компания несла постоянные убытки.

Была и еще одна проблема. Английские власти стремились укрепить в Индии влияние с помощью идеологии. Они попытались оторвать народ от корней, переписать религиозную матрицу, которая была основой жизни индийцев. Были запрещены некоторые религиозные обычаи и ритуалы индуизма. Но это еще можно было объяснить, скажем, крайне жестокий обряд сжигания вдов заживо вместе с умершим мужем не одобряли и индийцы-мусульмане. Но английские миссионеры при поддержке правительства стали вести очень жесткую проповедь христианства среди индусов и мусульман. Создавались отдельные европейские школы и колледжи, где обучение индийских детей велось только на английском языке.

И, несмотря на все это, индиец восстал, восстал с остервенением ненависти, и даже равнодушную Англию заставил содрогнуться от своих неистовств — в то самое время как эта Англия принималась деятельно заботиться о благосостоянии его страны. Эта странная реакция, произведенная совершенно не вовремя, вызвала уже много разнообразных объяснений. Иные сваливали все дело на религиозный фанатизм, другие — на злоупотребления английских чиновников, третьи — даже на то, что в индийских газетах позволяли печатать статьи о недостатках английского управления. Но, конечно, все подобные вещи если и могут служить поводами, то никак не могут делаться причинами возмущений».

И правда, причин, как уже говорилось, было много, и в такой ситуации повод мог найтись любой. На этот раз поводом к восстанию стали патроны. Еще раз вспомним, что представляла собой армия Ост-Индской компании. Ее численность в 1806 году составляла 158 000 человек, из них 24 500 британцев — сержантов, солдат и офицеров и 134 тысячи индийцев. Перед восстанием сипаев в 1857 году только Бенгальская армия Компании состояла из 139 тысяч человек, еще 26 тысяч европейцев командовали ими. Всего в Индии, в трех сипайских туземных армиях — Бенгальской, Мадрасской и Бомбейской, служили 311 тысяч человек. Именно местных. Еще было 40 160 европейских солдат и 5362 офицера. Сипаи, то есть индийцы-наемники, занимали приниженное положение по сравнению с англичанами. Они и получали меньше, всего 8 рупий в месяц, и доступ к офицерским должностям был для них закрыт. Венец карьеры — сержант. То есть по-местному хавильдар. Ну или позже субедар. Придумали такое вот специальное звание выше унтера, но младше английского офицера. При этом субедар командовать англичанами не мог. Только туземными военными. Но приезжий англичанин, мальчишка лет 18 в звании младшего лейтенанта, мог запросто отчитать, побить или вовсе приказать подвергнуть телесным наказаниям закаленного в боях с афганцами и пенджабцами вояку лет сорока. А ведь они постоянно воевали. Работой наемника-сипая была война. Буквально так. Именно сипаи Бенгальской армии стали ударной силой первой Англо-афганской войны 1839–1842 годов, они воевали в Синдской кампании 1843 года, потом в Пенджабских войнах, потом в Бирманской войне 1852 года. Сипаи воевали с Китаем в обеих опиумных войнах. Да и в русском Крыму на Мамаевом кургане и под Керчью десятки сипаев сложили головы. За Британию. За английское геополитическое господство. Так что не странно, что восстала именно армия. Хотя за военными стояли, безусловно, другие, более серьезные фигуры. Во всяком случае, Николай Игнатьев пришел именно к таким выводам. Он писал в Петербург:

6 февраля 1857 года в 34-м Бенгальском полку туземной пехоты вдруг стали распространяться слухи о новых патронах с оболочкой, пропитанной свиным и коровьим жиром. Тогда оружие заряжалось со стороны ствола, а не с казенной части. Верхушку же патрона с пулей надлежало надкусить при заряжании ружья. Порох из картонной гильзы засыпали в ствол, гильза использовалась как пыж, сверху шомполом забивалась пуля. Была даже соответствующая команда — «скусить патрон». Вся эта ситуация с новыми патронами оскорбляла религиозные чувства мусульман и индуистов, потому что для одних корова — священное животное, и коровий жир есть запрещено, как и говядину, для других же запрещена свинина и тем более жир. Понятно, что слухи эти возникли не просто так. И что тот, кто придумал взорвать такую информационную бомбу, точно понимал, какой результат получится. К подобным же выводам пришел и Игнатьев после бесед с британскими офицерами.

Поводом к восстанию 3-го туземного регулярного кавалерийского полка, положившего начало мятежу, был, как Вашему Высокопревосходительству известно, отказ низших чинов употреблять для заряжения карабинов присланные только что в войска так называемые енфильдские патроны (то есть для винтовки Энфилда. — Прим. авт.), сделанные из цельного куска жирной бумаги, образцы коих я предоставлял Вашему Высокопревосходительству. Ничтожность сей причины уже с первого взгляда доказывает, что оная не могла быть истинным поводом к такому сильному и общему восстанию (Прим. Лучшим же доказательством сего служит то, что инсургенты, как ныне оказывается, — стреляли близ Дели в англичан теми же патронами, введение коих произвело — по мнению многих — восстание). Говорят, что 3/15 мая было назначено для общего восстания войск в Бенгальском президентстве и к повсеместному умерщвлению англичан, но наказание 85-ти нижних чинов 3-го легкого кавалерийского полка побудило полк этот ускорить бунтом и 10-го мая поднять против англичан туземные войска Мейрутского отряда для освобождения взятых под стражу виновных их товарищей. Сему преждевременному — против расчетов заговорщиков — восстанию части Бенгальской армии и недоразумениям, возникшим потом — отчасти вследствие сего, — махомедане приписывают несовершенный успех задуманного плана».

Как развивались события? 29 марта 1857 года 29-летний солдат 34-го Бенгальского полка Мангал Панди заявил, что не согласен стрелять новыми патронами. Англичане рассказывали, что он, возможно, был под воздействием гашиша, потому что он метался, размахивая заряженным мушкетом, и кричал находившимся вокруг сипаям: «Поднимайтесь! Европейцы уже тут! Почему вы все еще не готовы? За нашу религию! Надкусывая патроны, мы становимся нечестивцами!» Когда полковой адъютант, лейтенант Блау, прибыл для расследования инцидента, солдат выстрелил в него и попал в лошадь. Когда был отдан приказ арестовать мятежника, весь батальон отказался его выполнять. Приказ выполнили другие сипаи. Панди попытался застрелиться, но только ранил себя. 6 апреля он был приговорен к смертной казни, 8 апреля его повесили, а подразделение расформировали. Но остановить восстание уже было невозможно.

Восстание сипаев

В апреле в Мируте 90 солдатам было приказано провести учебные стрельбы новыми патронами. Только пятеро согласились, остальные 85 ответили отказом, их на виду у всего гарнизона отвели в тюрьму. На следующий день, 25 апреля 1857 года, в Мируте начались беспорядки. Толпа возмущенных индийцев собралась на базаре, в городе были подожжены несколько домов, и тут собственно начался бунт индийских подразделений. В городском гарнизоне сипаев и англичан было примерно пополам — 2357 сипаев и 2038 британцев. Но в этот день большинство англичан службу не несли, были дома, доступа к оружию не имели. Восставшие сипаи начали массово уничтожать англичан, причем и военных, и гражданских. В первые часы были убиты 4 мужчины, 8 женщин и 8 детей, жены и дети английских офицеров. Были убиты дежурившие в казармах британские офицеры, которые пытались остановить мятеж. Сипаи напали на тюрьму, выпустили всех заключенных — и своих товарищей, и уголовников. Правда, часть солдат-индийцев не поддержали восставших. Например, 11-й Бенгальский полк туземной пехоты остался верен Компании и британской короне, солдаты защитили британских офицеров, женщин и детей и помогли им уйти в Рампур, где местный наваб укрыл их у себя.

Но восстание расползалось по военным частям, как огонь по сухой траве. 11 мая восставшие сипаи вошли в Дели. К ним присоединились крестьяне и беднейшие горожане. Начались нападения на магазины, на европейских чиновников, на индийских христиан. Три батальона Бенгальской туземной пехоты, находившиеся в городе, частично перешли на сторону восставших. К сентябрю из Бенгальской армии верными англичанам остались только 7796 бойцов. Остальные воевали против. Из рапорта Николая Игнатьева:

Восстание с каждым днем более и более распространялось. Ныне положительно уже известно, около 7/8 туземной бенгальской регулярной армии уже взбунтовались и частью находятся в рядах инсургентов, в полном составе полков, частью обезоружены или разбежались между жителями. Остальная часть совершенно ненадежна и ждет только удобного случая для совершения задуманного всеми присоединения к инсургентам. Лучшим доказательством сего служит то, что 6-й туземный линейный полк, только что уверявший в адрес генерал-губернатора о пламенном желании доказать в бою с инсургентами преданность свою Ост-Индской компании, взбунтовался через несколько дней после изъявления полку особенного благоволения правительства и, умертвив своих офицеров, перешел в ряды восставших. Все убеждены в Англии, что несмотря на то, что в двух президентствах войска, по-видимому, даже негодуют на действия своих бенгальских товарищей, но неудачное для англичан дело с войсками, занимающими Дели, или даже одно промедление взятия сего центра мятежа достаточны для возбуждения армий президентств Мадрасского и Бомбейского к последованию примеру Бенгальских войск».

Сипаи атаковали делийский арсенал. Девять британских офицеров пытались обороняться, но, увидев, что сопротивление бесполезно, взорвали арсенал. После этого восстали уже все сипайские батальоны вокруг Дели. Восставшие заставили Бахадур-шаха — последнего падишаха империи Великих Моголов — подписать воззвание, в котором он сообщал о восстановлении имперской власти и призывал весь народ объединиться в борьбе против англичан. Тут, правда, стоит пояснить — никакой реальной власти у него не было. Он был уже человеком сильно пожилым, который до восстания жил себе спокойно на пенсию от Ост-Индской компании, писал стихи, развлекался с наложницами. Но формально он оставался падишахом. И Бахадур-шах неожиданно для себя оказался вдруг во главе антианглийского восстания. Еще двумя центрами восстания стали города Канпур и Лакхнау.

В Канпуре английскому командующему генералу Хьюго Уиллеру с трудом, но все же удалось собрать у себя несколько сотен англичан и организовать круговую оборону. Британцы оказались в осаде вместе с семьями — женами и детьми. У англичан почти не было боеприпасов и провианта, но капитулировать они не собирались. Правитель Канпура пообещал британским военным и их семьям безопасное отступление при условии, что они сдадутся. Выбор у генерала Уиллера был небольшой, и он согласился на это ради детей и женщин. Однако индийцы обманули англичан. Во время посадки офицеров с семьями в лодки — они собирались плыть в Аллахабад — началась стрельба. Индийцы устроили резню, убили всех офицеров и почти всех женщин и детей. Тех, что выжили, на время отправили в тюрьму, а потом зверски убили, когда к городу подходили английские войска. Гарнизон в Лакхнау не знал о судьбе Канпурского гарнизона, тем не менее британский командующий Генри Лоуренс с отрядом численностью 1700 человек решил стоять насмерть. Первые попытки сипаев взять укрепления сорвались, они осадили гарнизон, стали рыть подкопы под стены, продолжали атаковать, после 90 дней боевых действий потери британцев составили больше 1000 человек, но они так и не сдались. Только 18 ноября новый главнокомандующий войсками империи в Индии сэр Колин Кэмпбелл прислал в Лакхнау подкрепление. Город отбили.

Восстание вообще было невероятно жестоким, правда, и подавляли англичане его так же жестоко. Восставшие в захваченных городах вырезали всех европейцев, а не только англичан. Пленных не брали. Раненых не щадили. Скажем, в Дели восставшие захватили и уничтожили все, что как-то ассоциировалось с англичанами: Банк Дели, дома европейцев, находившиеся в окрестностях, военные городки британской армии. Грабили и разрушали церкви. В европейских газетах и журналах сообщали жуткие подробности восстания.

Я выпросил у мистрис Горнстит позволение обнародовать эту одиссею слез и крови. Мне трудно было победить в ней нежелание гласности и успокоить ее нерешительность; наконец мне это удалось, и я пишу теперь эти страшные подробности, так сказать, под ее диктовку».

Новости о падении Дели через телеграф быстро распространились по городам Индии. Гражданские чиновники бежали с семьями под защиту гарнизонов. В городе Агре в 260 километрах от Дели в форте спрятались 6 тысяч человек. Для жителей Британии и 20, и 30 лет спустя после восстания эти события оставались примером страшной трагедии и одновременно героизма, предательства и верности долгу. Ведь не зря у сэра Артура Конан Дойля в повести «Знак четырех», действие которой происходит в 1888 году, через 20 лет после подавления восстания, главный антигерой, Джонатан Смолл, вовсе и не такой уж злодей. Он скорее служака-неудачник, которого самого обманули алчные офицеры из охраны тюрьмы. А сокровища, из-за которых он убил сына офицера, достались ему как раз во время сипайского мятежа, как раз в Агре, где спрятались шесть тысяч гражданских европейцев. То есть, когда читаешь рассказ о Шерлоке Холмсе отвлеченно, не зная всей исторической подоплеки, возникает одно ощущение, и совсем иное, когда знаешь историю Британской Индии. И тогда становится ясно, почему к Джонатану Смоллу все относятся с некоторым пониманием и сочувствием. Позволю привести себе изрядный отрывок из «Знака четырех». Попробуйте посмотреть на эту историю глазами англичанина конца 19 века. Уверен, теперь получится. Джонатан Смолл рассказывал о себе, что он служил в пехоте, ему откусил ногу крокодил, он устроился на плантацию, где работал надсмотрщиком. А потом началось восстание сипаев, или, как в оригинале, «бунт», и хозяина плантации убили. Сам Смолл бежал в Агру, где собирались европейцы под защиту английского гарнизона.

Представили? Правда, есть разница, когда понимаешь, что имеет в виду Смолл, говоря, что Лакхнау и Канпур совсем рядом? А вот отрывок о том, как ему достались сокровища. Он дежурит со своими подчиненными солдатами-сикхами на одной из стен, и тут они ему приставляют нож к горлу. Его фраза «не подумайте, что я хочу расположить вас в свою пользу» — для современного читателя это так, просто штрих. Для жителя Британской империи конца 19 века она означала, что Джонатан Смолл не так прост и однозначен. Потому что все понимали, про что это. Потому что всего 20 с небольшим лет назад в Канпуре сипаи захваченных английских женщин и детей порубили на куски, ножами для туш на городском рынке.

Сикхи рассказывают ему историю раджи, который решил спрятать сокровища на время бунта в крепости Агры. Их несет сюда купец. Так вот его можно убить, а сокровища поделить. Понятное дело, Джонатан Смолл соглашается, купца убивают, но он и его друзья попадают в тюрьму. Не буду пересказывать всю повесть, тем более что многие ее читали. Но теперь, надеюсь, многое в ней стало понятнее.

Восстание шло по Индии все дальше и дальше. В июне 1857 года вспыхнуло восстание в княжестве Джханси, его возглавила принцесса Лакшми-Баи. Здесь, как и в других местах, английские офицеры с семьями укрылись в форте, а кто не успел, был жестоко убит. Принцесса оказалась дамой суровой и отчаянной. На английскую тактику коллективного террора против восставших она отвечала тактикой выжженной земли. Она погибла в июне 1858 года в неравном бою. Восстание в Бхайпуре возглавил 75-летний Кунвар Сингх с младшим братом Амаром. Невзирая на солидный возраст, он лично участвовал в сражениях, руководил партизанской войной, погиб он, сражаясь за освобождение Джагдишпура, города, в котором родился.

При этом восстали только сипаи Бенгальской армии. Мадрасская и Бомбейская армии остались верны Компании. Но и тех, что восстали, хватало, чтобы стать головной болью империи. Точнее, ее кошмаром, когда на высшем уровне заговорили всерьез о том, что империя может и не перенести этого всего. Вот, например, королева Виктория воззванием от 24 сентября 1857 года призывала всех англичан к общей молитве, «чтобы бог простил наши прегрешения» и помог британскому оружию в восстановлении «спокойствия» в Индии. Депутат парламента Эдвард Литтон, выступая в Сен-Олбени 30 сентября 1857 года, заявил, что речь сейчас идет о жизни или смерти Британской империи, «о ее месте среди правителей мира». Бенджамин Дизраэли, будущий премьер Британии, называл восстание в Индии «величайшей смутой, какая когда-либо охватывала империю». Чтобы подавить восстание, англичанам пришлось перебрасывать силы из Китая, Сингапура и из самой Англии. Из рапорта Николая Игнатьева:

По мере распространения восстания в Индии начал разрастаться раскол среди восставших. Во многих районах восставшим не удалось создать хоть какой-то системы власти. У повстанцев не было никакого плана, а просто желание «перебить англичан» считаться планом никак не может. Когда Бахадур Шах объявил о восстановлении власти Великих Моголов, очень многие индийские государства, например Хайдарабад и Маратхская конфедерация, не поддержали повстанцев именно потому, что не хотели восстановления Могольской империи. Англичанам также удалось склонить на свою сторону сикхов только что присоединенного Пенджаба.

В начале августа британцы — тут надо отдать им должное, они сделали все очень быстро — собрали две группировки войск, которые двинулись к Дели. Сипаи превосходили англичан в численности, против 30 тысяч сипаев сражалось 8 тысяч английских солдат и отряд пенджабских сикхов. Но потом прибыло подкрепление — британцы, сикхи, отряд Корпуса разведчиков и нанятые англичанами для подавления восстания афганские пуштуны. В сентябре 1857 года, после недели упорных уличных боев, войска Компании захватили город, при этом в боях полегла половина личного состава европейского отряда. Солдаты не щадили никого. Пленных не брали. Детей и женщин убивали как обычных восставших. Город отдали победителям на трехдневное разграбление. И они не стали отказываться. Растащили все, что можно было утащить. Причем грабили и солдаты, и офицеры. Многое из того, что утащили в Дели осенью 1857-го, теперь является экспонатами Британского музея в Лондоне.

Восстание сипаев

Английская артиллерия расстреляла главную мечеть с окрестными зданиями, так, для острастки, и для того, чтобы все поняли и запомнили, что бунтовать нельзя. Обычая карательная операция. Великий Могол Бахадур Шах был арестован. Его сыновей раздели донага, провели по улицам и потом казнили. Как за 18 лет до этого наказывали афганцев разрушением Кабула, так теперь наказывали индийцев. Прекрасные средневековые здания разрушали, как говорилось, «из соображений безопасности». В мечетях устраивали пекарни, бараки и магазины. У 33 деревень в пригородах Дели конфисковали сельскохозяйственные угодья. В каждом городе, в каждой деревне англичане вешали и расстреливали из пушек плененных повстанцев. Или тех, кого они считали таковыми. Весной 1858 года началась полномасштабная операция по подавлению последних очагов восстания. Русский «Военный сборник» сообщал читателям:

«Теперь восстание Сипаев можно считать уже совершенно оконченным и Англичанам остается другое дело, правда, не менее трудное, успокоить этот край, бывший театром войны, и озолотиться о более прочном устройстве его, которое бы устранило возможность подобных восстаний. Первым делом с этой целию есть полное обезоружение волновавшегося края. Наиболее важно оно, и вместе с тем наиболее трудно выполнимо, в королевстве Аудском; воинственное население этой страны весьма неохотно расстается с своим оружием; быть может, оно и не совсем еще лишилось надежды употребить его со временем при более благоприятных обстоятельствах для завоевания себе независимости. По крайней мере известно, что из двух миллионов оружия всякого рода, которое предполагают находящимся у жителей, всего отобрано до настоящего времени не более 975,000; при том жители преимущественно отдают только такое оружие, которое они сами признают совершенно негодным к употреблению, как то старые пики и сабли, щиты, стрелы и ружья с фитилями. Что же касается более ценного и нового оружия, то ни просьбы, ни угрозы не могут склонить к его выдаче. Не меньшие трудности встречаются и при отбирании артиллерийских орудий. Из числа 1,200 орудий, бывших к 1-му сентября прошлого года в руках жителей Луда, до настоящего времени Англичанам удалось отобрать только еще 378 орудие; за тем все дальнейшие розыски решительно кажутся тщетными. Но за то уничтожение отдельных фортов идет чрезвычайно успешно. Из числа 900 существовавших фортов уничтожено уже 756. Эта последняя мера должна оказать большое благодетельное влияние на самый край. До настоящего времени в нем существовало что-то схожее с средневековым положением Европы, когда каждый мелкий владелец был самостоятельным государем, имел свои замки укрепления и содержал постоянно целые толпы вооруженных людей. Теперь, с уничтожением этих отдельных замков, значительно уменьшатся те кровопролитные междоусобные войны между соседями, которые прежде так часто волновали край. Вместе с этим утвердится большее спокойствие в стране, уменьшится воинственно-беспокойный дух ее жителей, и они, вероятно, скорее усвоят себе плоды европейской цивилизации. Желательно только, чтобы английская политика смягчила наконец свое суровое обращение с покорившимися Индийцами, и тогда, нет сомнения, что мерами кротости она достигнет более верных результатов, чем той жестокой строгости, которою весьма часто отличались действия Англичан в Индии».

К весне 1859 года восстание было подавлено окончательно, а 8 июля 1859 года был провозглашен мир на территории Индии. Правда, аресты, пытки и казни сипаев и других участников восстания или заподозренных в симпатиях к ним людей продолжались еще какое-то время. Когда восстание еще было в разгаре, Николай Игнатьев написал в том же самом рапорте из Лондона о том, к чему оно скорее всего приведет.

Игнатьева не зря ценили как отличного аналитика и прекрасного разведчика. Он как в воду глядел, предполагая, что в итоге власти Британии все «косяки» повесят на Компанию. Повод был подходящим, чтобы дать окончательный укорот структуре, которая все больше и больше превращалась в государство в государстве.

В Индии добивали восставших, вешали и расстреливали, а 2 августа 1858 английский парламент принял «Акт о лучшем управлении Индией». Конец восстания становился концом и Ост-Индской компании. И дело было, видимо, не только в том, что правительство захотело прибрать к рукам ее собственность и владения. Вероятнее всего, и правда в Лондоне обладали точной информацией, что топ-менеджеры Компании о готовящемся восстании знали, но ничего не предприняли. И такое им не простили. Управление Индией от Ост-Индской компании передали Британской короне. Основные положения акта были такими:

— Компания лишается прав на территории в Индии, власть над ними передается Королеве;

— все права Совета директоров Компании переходят к Государственному секретарю Ее Величества. Для помощи Государственному секретарю создается Совет из 15 членов, который становится консультативным органом по вопросам, связанным с Индией;

— Британская Корона назначает Генерал-губернатора Индии и губернаторов Президентств;

— под контролем Государственного секретаря создается Индийская гражданская служба;

— вся собственность Компании передается Короне. Корона берет на себя обязательства Компании по всем договорам и контрактам.

Англичане приняли ряд законов, обеспечивающих индийским князьям и землевладельцам права феодальной собственности на землю и имущество. С другой стороны, колониальные власти ограничили права феодалов в отношении крестьян-арендаторов. То есть делалось все возможное, чтобы исключить вероятность нового восстания. Саму колониальную систему поменять было невозможно, и цели такой не стояло. Ост-Индская компания потеряла свое первоначальное значение, хотя формально просуществовала до 1873 года.

Были полностью перестроены вооруженные силы Компании. Сипайская армия как независимая единица завершила свою историю, теперь это стали войска королевской службы. В них было увеличено количество англичан. До восстания на каждого английского солдата приходилось пять сипаев, после 1859 года соотношение было доведено до одного к трем. Англичане сделали выводы из бунта и стали теперь комплектовать артиллерийские и технические части только своими, только англичанами. В индийских частях увеличили количество английских сержантов и унтер-офицеров. По привычке солдат-индийцев называли сипаями, а национальный состав обновленных сипайских частей был сильно изменен. На военную службу перестали набирать жителей Ауда и Бенгала, как нелояльных короне, ведь именно там были главные очаги восстания. Основу новой армии составили мусульманские племена Пенджаба, сикхи и племена обитателей Непала, например знаменитые гуркхи, которые до сих пор в армии Великобритании составляют отдельные подразделения спецназначения. В большинстве случаев в новой армии треть каждого полка составляли индусы, треть — мусульмане, треть — сикхи. Сделали это специально — разные народы, разные языки и диалекты, разные религии. Значит, им труднее будет договориться и устроить новый заговор.

Но важнее вот что: в 1858 году Индия стала полноценной колонией Британской империи, которая управлялась королевой. Не лично, конечно, но юридически. До этого момента Индия была страной, которой управляла частная лавочка, огромная корпорация, бездушный монстр, который с помощью частной армии и частной разведки покорял огромные территории. Это тогда была заложена модель общества, которую сегодня мы можем видеть в США. Это тогда был заложен фундамент под будущую аксиому корпоративного капитализма «Все, что хорошо для General Motors, хорошо для Америки». Компания грабила Индию, превратив колониальную войну в долгий, нескончаемый процесс, который развивал экономику империи. Империя поощряла Компанию и прощала ей почти все, потому что война, которую она вела… Понятно же? Ост-Индская компания была лишена всего, потому что еще просто не настало время для полного сращивания верхушки бизнеса и власти, оно пришло позже. В 60-е годы 20 века.

В истории подавления сипайского восстания есть один важный эпизод. Для устрашения индийцев плененных повстанцев англичане казнили особо жестоким образом. Их привязывали к пушкам и расстреливали холостым зарядом. Делалось это сознательно — по представлениям индусов, разорванные в клочья плоть и душа уже не могут вернуться, не могут возродиться в новом теле. Главное условие бессмертия души у индусов — погребение тела или сожжение целиком и в одном месте. Русский художник Василий Васильевич Верещагин, побывав в Индии уже в 80-е годы 19 века, написал по рассказам очевидцев свое знаменитое полотно «Подавление индийского восстания англичанами». Сам он в книге воспоминаний не без иронии сравнивал зверства англичан со зверствами турецких янычар, которые в Европе считались верхом жестокости.

«Подавление индийского восстания англичанами» В. Верещагин, 1857

В 1887 году картина была выставлена в Лондоне и вызвала бешеный протест, некоторые газеты о картине русского художника писали в самом возмущенном тоне. Другие напротив — хвалили. Претензии если у англичан и были, то весьма и весьма своеобразные. Из воспоминаний Верещагина:

Старушка-жена подтвердила слова мужа, и оба они так, видимо, были довольны этой славною инициативою, когда-то проявленною, что я и приятель мой, французский художник, при этом присутствовавший, были просто поражены их наивным хвастовством».

Есть такая историческая легенда, что, дескать, возмущенные британцы картину с выставки взяли и украли, чтобы больше никто и нигде не видел запечатленную художником жестокость. По воспоминаниям самого художника, картину у него англичане купили. И где сейчас находится подлинник, не известно. Вот только копий было сделано несколько, и полотно осталось в числе известнейших творений Верещагина.

Вообще, конечно, интересно сравнить, как две империи — Британская и Российская — вели себя по отношению к противникам. И к побежденным противникам. Это две разные цивилизационные модели, два разных вида сознания. Нет, воевали, конечно, жестко и русские, и англичане. История Кавказской войны полна страшных эпизодов. Взять, например, штурм аула Ахульго. Война всегда война. Кровь, смерть, ненависть. И не надо, как любят это делать некоторые историки, представлять Российскую армию 19 века исключительно гуманной и пушистой. Тем более тогда вообще были несколько иные представления о том, что такое хорошо и что такое плохо. В мире в целом. Но вот что важно. Скажем, англичане расстреливали сипаев сотнями. Сипаев, которые воевали за них в Афганистане и Китае, в Крыму и Бирме. Когда русские войска пленили имама Шамиля, то какова была его участь? Ссылка? Сибирь? Расстрел из пушки на глазах у родных? Нет. Завоевав окончательно Дагестан и Чечню, Российская империя запретила только определенные набеги, работорговлю и кровную месть. С последним, правда, были проблемы. Чеченцы и жители Дагестана продолжали мстить кровникам. Но Российская империя им не мстила. Ни за набеги, ни за войну. Напротив, империя давала возможность вчерашним противникам встроиться в ее общественную и политическую жизнь. Можно было служить в армии, сделать отличную карьеру.

С горечью писал о горцах польский русофоб Теофил Лачинский: «Каждый новый приезжий русифицируется в короткое время». Вот герой Туркестанских походов Максуд Алиханов-Аварский — яркий пример такой интеграции. А англичане, уверенные в том, что после Туркестанских походов Скобелева в Азии еще долго будет идти партизанская война, с удивлением для себя были вынуждены писать о том, что туркмены, которые только что сражались против русских, теперь с радостью становятся офицерами Русской армии. В Российской империи чеченец или аварец, пусть он вчера был противником власти, пользовался такими же правами, как житель Костромы или Омска. Он мог поселиться в Казани или Москве, мог учить детей в гимназии. Он был полноценным подданным царя. В Британской Индии до 1858 года о каком-либо подданстве колонизированных индусов вообще речь не шла. Они фактически — юридически, разумеется, нет — были собственностью, имуществом Компании, как офисная мебель. Они не были подданными Короны.

Тут, конечно, сказывалась глубокая разница в религиозном сознании. Для протестантов-англичан картина мира проста — они богатые и сильные, умные и цивилизованные, потому что так решил Бог. А другим Бог определил быть бедными. Обслуживающим персоналом европейской цивилизации. А раз так сложилось, то, значит, Бог простит, если одни будут эксплуатировать и уничтожать других. И у белых есть высокая миссия нести цивилизацию необразованным, покоренным народам. Бремя белого человека. The White Man’s Burden. Это ведь не идеологи Третьего рейха придумали, а англичанин по фамилии Киплинг. Редьярд Киплинг. Тот самый, который написал книгу про Маугли. Мы его мало знаем по-настоящему, а ведь он был подлинным певцом Большой Игры. И британского колониализма заодно.

Принципиальное отличие русского сознания было (да и остается) в том, что, основанное на православной религиозной и на византийской политической традициях, оно не делило людей на тех, кто лучше, и тех, кто хуже. Принадлежность человека к другой культуре не делала его в глазах русского ниже или принципиально хуже себя. Потому что «несть пред Богом ни эллина ни иудея». Потому что в русском сознании была заложена своего рода презумпция понимания другой культуры. Она могла быть чужой. Но почти никогда чуждой.

Попавший в плен к русским имам Шамиль оказался в Калуге, в почетном плену. Пред этим его провезли по всей России. В Калуге Шамиль вел вполне светскую жизнь, в его распоряжении была свита, были слуги. К нему можно было прийти в гости. За ним, разумеется, следили, чтобы не сбежал, чтобы не встречался с потенциальными бунтовщиками. Но умер он на пути к Медине после хаджа в Мекку, его туда отпустили власти, когда он попросился в возможно последнее в жизни паломничество.

Но вернемся к Большой Игре. Пока британцы подавляли сипайское восстание, в политическом руководстве Российской империи сложилось понимание того, что Петербург обязан усилить свою политику на азиатском направлении. Во-первых, потому, что индийский бунт, не менее беспощадный и бессмысленный, чем русский, показал зыбкость британского положения в крупнейшей колонии. Во-вторых, стало наконец еще более очевидно, что если Россия и может чем-то ответить Западу, то ответ этот будет несимметричным. Вы ждете, что мы продолжим играть на европейском поле? Нет. Мы надавим на вас в Азии. Авторами и исполнителями этого политического проекта были два человека, два русских игрока на поле Большой Игры — глава русского МИД князь Александр Михайлович Горчаков и будущий военный министр империи и крупный реформатор, а на тот момент начальник штаба Кавказской армии Дмитрий Алексеевич Милютин.

Горчаков стал министром иностранных дел 17 апреля 1856 года, вскоре после заключения Парижского мирного договора. И четыре месяца спустя, 21 августа 1856 года, из-под пера министра выходит циркулярная депеша, разосланная дипломатическим представителям России за границей. Это было не просто дипломатическое письмо. Это был программный документ, который информировал мировое сообщество о том, как теперь Россия будет вести свою внешнюю политику, с кем будет идти, с кем советоваться. И будет ли вообще. Эта депеша не просто подводила черту под итогами Крымской войны. Она словно закрывала целый этап истории самой России. Депеша стала еще и ответом на вызов европейских политических кругов. Мол, Россия после подписания Парижского трактата затаила обиду, не участвует в европейских делах, а причин вроде бы и нет. Ну подумаешь, напали на нее, ну хотели отнять Крым, ну заставили уничтожить флот на Черном море. Но так это же обычное дело. Политика.

Российская дипломатия и правда до августа 1856 года молчала. Были тому причины. Прежде всего, власть пыталась оценить состояние экономики, положение в армии, настроения в политической элите, а уж потом делать послания «городу и миру». Что можно сказать, когда ты еще сам не понимаешь, куда намерен идти, когда у тебя половина министров сидят и рассуждают — а может, и не выживет Россия-то? Но еще раз позволю озвучить одну мысль: Россия после Крымской войны не была такой раздавленной, поломанной и униженной, как нам привыкли это рассказывать. Мне порой кажется, что та ситуация чем-то напоминала весну — лето 2014 года, когда после Крымской весны были введены санкции против России, и часть политической и финансовой элиты страны вдруг заговорила о том, что стране этого не пережить. Да, в 1856-м трудности были. Да, у власти возникло понимание, что политические реформы и реформы армии, экономики стоило провести давно. Но у Александра II и его ближнего окружения не было никаких панических настроений, не было ощущения полной катастрофы и, вероятно, было четкое понимание того, что реальное положение дел куда лучше, чем думают многие.

Во всяком случае, спокойный, уверенный и дерзкий тон депеши Горчакова тогда многих в Европе напугал и обескуражил. Заговорили даже о том, что русские готовятся к новой войне, жаждут реванша. Ведь уже в начале документа слышится явный вызов европейским странам, которые уже было решили, что сломали русских и теперь могут создать новый европейский порядок, без учета мнения Петербурга:

Мы никого не обвиняем в использовании этих больших по значению слов в качестве орудия, временно пригодившегося для расширения поля битвы и которое сдается затем в арсенал и покрывается там пылью. Напротив, мы хотим оставаться при убеждении, что державы, провозгласившие эти принципы, делали это честно, вполне добросовестно и с искренним намерением применять их в любых обстоятельствах».

Это явный посыл. Россия запомнила, кто и как себя повел до и во время войны. Для России ясно — ее противники защищали не какие-то там «общечеловеческие ценности», а собственные геополитические и экономические интересы. Побежденных и победителей в депеше нет. Более того, проводится мысль о том, что Россия сделала всем одолжение, когда согласилась подписать мирный договор. И теперь, в новых условиях, Россия предлагает всем принять общие и неизменные правила политической игры.

И вот именно в этой депеше Горчаков написал свое знаменитое «Россия сосредотачивается». Это был намек Европе, и британцам в особенности. Это ведь что-то большее, нежели пребывание в задумчивости. Сосредотачивается. Значит, готовится. Копит силы. Присматривается. Просчитывает шаги и прокручивает в голове уже сыгранные партии, пытаясь оценить свои сильные и слабые стороны. В этом «сосредотачивается» было столько двусмысленности, что многим стало не по себе.

Вот так. Материальная сила. Право решать этот вопрос. И Россия сосредотачивается. Стоит заметить, что некоторые тезисы циркуляра Горчакова словно вчера были написаны. Они бы подошли и Мюнхенской конференции по безопасности и выступлению Путина в ООН. Вчитайтесь.

Удивительная последовательность русской внешней политики. Простые и понятные предложения. Давайте не по праву сильного, а по закону. И в 1856, и в 1945, и в 2015-м. Горчаков открыто писал, что некоторые страны хотят применить «право сильного над слабым», что сплошь и рядом в политике держав видно «использование больших по назначению слов в качестве орудия, временно пригодившегося для расширения поля битвы и которое сдается затем в арсенал и покрывается пылью». Удивительно, как созвучно это сегодняшнему дню. Как ничего не меняется в мире.

Одним из тех, кто по заданию Петербурга стал менять вектор русской политики, стал тот самый русский агент Николай Игнатьев. Его отчеты были прочтены, оценены должным образом, учтена была и его «любовь» к англичанам, и теперь ему предстояло новое задание. Его отправляли в Азию. В своих воспоминаниях он писал:

Исследование Средней Азии, учреждение сношений в этом крае, утверждение нашего влияния и уменьшение английского так соответствуют естественным пользам России, что мне кажется не представляется и надобности для покрытия расходов экспедиции, которая была бы предпринята для исследования местных условий в огромных пожертвованиях казны. Можно ожидать, что многие богатые купцы и промышленники изъявят готовность содействовать предприятию”».

Николай Игнатьев родился в состоятельной семье — отец генерал, мать из семьи богатого промышленника. Он с отличием окончил Пажеский корпус, его имя даже нанесли на почетную мраморную доску. Потом была служба корнетом, Военная академия, а в начале 1856 года молодой офицер — ему было 24 года — был отправлен в составе российской делегации на Парижскую мирную конференцию. Там он участвовал в разработке плана разграничения земель в Бессарабии. Австрия тогда попыталась было (при поддержке Англии, конечно) отодвинуть русскую границу от Дуная и Прута. Игнатьев же доказал, что сделать это никак невозможно, в том числе и потому, что тогда придется вернуть туркам территории, на которых живут переселенцы-болгары, от турецкого притеснения и убежавшие.

За успешную работу Игнатьева наградили орденом Святого Станислава 2-й степени. И после этого отправили военным агентом, то есть атташе, в Англию. Там он проработал чуть больше года. В Форин-офисе его характеризовали как «умного и ловкого типа». Он и правда писал в Петербург весьма точные аналитические сообщения о ситуации на Востоке и в самом британском правительстве. А главный лондонский картограф информировал власти, что Игнатьев без лишнего шума скупил все доступные карты британских портов и железных дорог. Перед поездкой в Центральную Азию ему действительно позволили отправиться на Восток. Азия для европейцев тогда начиналась на Дунае, где сходились границы Австро-Венгрии и Османской империи. То есть для жителя Вены в середине 19 века Белград или Скопье — это уже азиатские города, пусть и населенные славянами.

Николай Игнатьев объехал несколько городов и стран. Вена, Прага, Триест, Венеция, остров Корфу, Афины, Константинополь, Смирна, Бейрут, Яффа, Иерусалим, Египет, Мальта, Мессина, Неаполь, Рим. В Вене и Праге он встречался с идеологами панславизма и деятелями славянства, а также с карпато-русскими учеными, в частности с Адольфом Добрянским. С тех пор он навсегда проникся мыслью о том, что Россия может и должна играть куда более серьезную роль в славянском мире.

А в 1858 году он отправился в Среднюю Азию. Его задачи были просты — выяснить, насколько сильно в регионе, с точки зрения политики и экономики, влияние англичан, каковы настроения внутри местных элит. С Кокандским ханством все было более-менее ясно: придется воевать, хотя и не очень хочется, но вариантов не остается, кокандцы продолжают совершать набеги. С Хивой и с Бухарой ситуация для Петербурга была не столь однозначной. Открыто с Россией ни то, ни другое государство не конфликтовало. Но и с англичанами тоже. Вроде торговлю русским купцам не запрещали, но и много торговать не разрешали. Русских дипломатов всегда принимали при дворах неплохо. Не всегда тепло и радостно, но никогда открыто не хамили. Но и с английскими посланниками в большинстве случаев обходились так же. Государства Азии упорно пытались усидеть на двух стульях, изо всех сил старались лавировать, никак не желая принять тот факт, что чем дальше, тем хуже это у них будет получаться.

Менялись времена. Начиналась эпоха открытого противостояния Англии и России. И в этих условиях надо было или выбирать одну из сторон, или жестко соблюдать безупречный нейтралитет. Ни того, ни другого азиатские правители делать не хотели, да и не умели. Сегодня дать слово, а завтра сделать все наоборот — это была обычная практика, в том числе и дипломатическая. На самом деле экспедиций в Азию отправили сразу две — «одну научно-политическую в Герат и, по возможности, далее в Афганистан, чрез Персию; другую для исследования р. Амударьи, Хивы и Бухары, под предлогом ответного посольства России на посольства, присланные из этих ханств с поздравлением по случаю Коронации Государя Императора».

Игнатьеву было поручено еще раз донести до среднеазиатских политиков простую мысль: коммерческие связи с Россией выгодны им больше, чем связи с Англией, режим благоприятствования и гарантии безопасности для российских купцов и их товаров пойдут на пользу всем. Еще он должен был собрать как можно больше военных, политических и прочих сведений, в том числе и оценить возможности судоходства по Амударье. Русский разведчик в своих воспоминаниях писал:

«Зная, что азиатцы подчиняются лишь материальной силе, что им доверяться нельзя и что обыкновенные дипломатические переговоры редко ведут к благоприятным результатам, я предлагал ряд мер, которые доставили бы посольству возможность быстро и внушительно воздействовать на ханов Хивы и Бухары, и обусловливал появление посольства, в этих двух Азиатских столицах, пропуском наших военных судов по р. Аму, с достаточными средствами для верного достижения имевшейся в виду нашем цели».

Миссия Игнатьева состояла из почти ста человек — охрана из казаков, переводчики, причем до Хивы часть дипломатической миссии проплыла по Амударье на пароходе «Перовский» под командованием Бутакова. Произошло это летом 1858 года. Причем Игнатьев, для того чтобы получить разрешение проплыть по реке, прибегнул к той же уловке, что за много лет до него Александр Бернс в Синде. Русские дипломаты пояснили, что подарки хану — среди них был даже орган — такие большие и тяжелые, что через пустыню их просто не провезти. Поэтому, если есть возможность переправиться через Аральское море и подняться по реке, то пусть многоуважаемый хан им разрешит это сделать.

Многоуважаемый хан Саид Мухаммед разрешил и подарки принял, но дальше плыть русским по Амударье не позволил. Из донесения Игнатьева директору Азиатского департамента от 2 августа 1858 года:

Правда, переговоры нельзя считать неудачными — Игнатьев смог уговорить хана открыть рынки Хивы для российских купцов. Договор, заключенный полковником, выглядел так:

6. Для наблюдения за ходом торговли и заведывания делами русских подданных позволить постоянное пребывание в Хиве русского агента (караван-баша).

Хотя все понимали, что такое договоры с азиатскими политиками. Как уже говорилось, в Азии легко могли отказаться от заключенных, даже письменно, соглашений, признать их ничтожными. Скажем, когда Игнатьев напомнил хану о договоре с полковником Данилевским от 1842 года, хан и его министры заявили, что они содержания акта, заключенного ими же в 1842 году с полковником Данилевским, “не помнят” и даже “не нашли его” в своих канцеляриях…:

Из Хивы Игнатьев отправился в Бухару. Причем тем маршрутом, который наметил сам. Хан желал, чтобы русские вернулись к исходной точке и уже оттуда шли к соседнему правителю. Николай Игнатьев пошел напрямую, через пустыни и оазисы, караванными путями. По дороге отряду пришлось отбить нападение туркмен, которые, по всей вероятности, были посланы хивинским ханом, чтобы перебить русских по дороге. В конце концов, получись у них уничтожить отряд, официальная Хива всегда могла заявить, что русские заблудились и, видимо, погибли в пустыне от жажды и жары. Бывало же такое с другими экспедициями. Тем более в Хиве членам посольства приходили сообщения, что на них готовят нападение.

«Наша жизнь в Хиве незавидна, подозревают во всем, хватают наших почтарей и трактата не подписывают. Некоторые из членов миссии, люди слабонервные, ходят с вытянутыми физиономиями, не спят ночи и ежеминутно ожидают нападения. Действительно, мы каждый день почти получаем сведения, что на ханских советах трактуют, как бы от нас отделаться: одни предлагают отравить, другие — поджечь, а третьи, чтобы снять ответственность с хана, советуют нанять шайку туркмен, которая бы передушила нас где-нибудь по дороге из Хивы».

В Бухаре в то время правил все тот же эмир Насрулла, что за 16 лет до этого казнил английских агентов Конолли и Стоддарта. Правил он так же сурово, как и раньше. Один из участников посольства описал положение дел в частном письме так: «…на каждом шагу совершенное самообольщение, против которого никакая дипломатия ничего не сделает, а если и будут со стороны эмира какие-либо уступки, то только для вида. На днях люди генерал-губернатора Бухары, живущего во дворце, в чем-то провинились, их сейчас же перерезали, а у генерал-губернатора отобрали все имение и продали с аукциона, а самому дали 40 палок, посадили в тюрьму и, вероятно, скоро снесут голову. Вот каковы тут суд и расправа. Как тут толковать о международных правах, о силе и могуществе России, о развитии торговли и пр. На первых порах здесь все нужно делать силой, а ее-то у нас и нет: на фразах же далеко не уедешь…».

Но русское посольство эмир встретил благожелательно. Во-первых, с юга на него давили афганцы, во-вторых, он воевал против соседнего Коканда.

Насрулла хотел с помощью русских решить свои политические задачи. Игнатьев считал необходимым с помощью Насруллы решать русские задачи. В одном из писем в Петербург Игнатьев прямо написал, что Россия может и должна заставить азиатских правителей делать то, что нужно ей: «Так как вообще обещания наши взамен требуемых ныне от правителей Хивы и Бухары будут в сущности ничтожны и преимущественно должны заключаться в громких, но пустых фразах, то не лучше ли для убеждения ханов в необходимости принять и подписать предлагаемые им акты угрожать в случае отказа отнять существующие доселе для азиатцев торговые льготы, выразив им при этом, что мы без азиатских товаров обойтись можем».

Игнатьев вообще полагал, что Россия обязана использовать противоречия, существующие в регионе, и ей стоит силой поддержать Бухарский эмират в борьбе против Коканда. Он считал не правильным отказать эмиру в помощи и «не воспользоваться сим случаем, чтобы связать Сырдарьинскую линию с Сибирской, заняв Туркестан и Ташкент». Бухарское ханство, по мнению Игнатьева, все равно не смогло бы усилиться настолько, чтобы превратиться в угрозу для Российской империи. По мнению советского историка Нафтуллы Халфина, во время этих преговоров «впервые после Крымской войны ответственным лицом Российской империи с такой определенностью было внесено предложение о создании русско-бухарской коалиции для расчленения Кокандского ханства и о переносе государственной границы в глубь Средней Азии, к Ташкенту».

Бухарский хан в свою очередь предложил вместе с Россией провести раздел Хивинского ханства, если хан продолжит мешать русскому судоходству по Амударье. Он пообещал освободить всех русских, находившихся в Бухаре в рабстве, пообещал развивать торговлю, что было выгодно и ему лично. Игнатьев, между прочим, сообщал в Министерство иностранных дел, что незадолго до прибытия миссии в ханство Бухару приехали под видом афганских купцов двое англичан, один из которых владел персидским и русским языками. Помимо этого, в Бухаре побывали еще три английских шпиона, выдававшие себя за индийцев. Причем еще в Хиве агенты сообщили Игнатьеву, что в Кокандском ханстве находятся несколько офицеров, направленных сюда английскими властями из Индии, они обучают артиллеристов и пехотинцев, учат строить укрепления, и, похоже, англичане намерены заключить с Кокандом военный союз и даже уже «прислали кокандцам оружие и отливают у них пушки». Игнатьев поначалу не поверил, но в Бухаре убедился в том, что на самом деле активность агентуры противника в регионе выглядит угрожающе. С Кокандом у России традиционно были плохие отношения, а вот в Бухаре, помимо того, что элита не жаловала англичан, так еще, по замечанию Игнатьева, «заметна чрезвычайная симпатия к восстанию туземцев в Индии…». Так что на переговорах эмир пообещал русскому офицеру не принимать никаких английских послов или агентов. И не заключать с англичанами соглашений. Из воспоминаний Игнатьева:

«Так как мне поручено было выследить английские происки в Средней Азии, проследить за английскими агентами, собрать сведения политические о всех соседних с Бухарою владениях и наконец попытаться войти в сношения и в связь с Ханыковым, отправленным в то время в Афганистан, то на эти предметы обратил я особенное внимание. Расспросами собрано не мало материалов и все они доставлены, по возвращении моем, директору Азиатского Департамента, Егору Петровичу Ковалевскому. Почетный прием, сделанный русской миссии эмиром, поразил не только жителей города Бухары, но и пребывавших там жителей мелких соседних ханств, афганцев и индейцев. Молва о том несомненно разнеслась и произвела впечатление в этих странах. Относительно англичан эмир велел Тохсабе (первому министру двора. — Прим. авт.) мне передать словесно, что он очень хорошо понимает их коварные замыслы и знает, что самый надежный, могущественный и верный союзник Бухары — одна Россия, а потому он никогда не подастся Великобританским интригам и не только не намерен принимать у себя английских агентов, но пошлет сказать Дост-Мохамеду, чтобы он впредь не пропускал совсем англичан в Бухару. Бывшие в Бухаре, во время нашего приезда два яко бы английских агента, но выдававшие себя за афганских купцов, не были приняты даже мирзою Азизом и за несколько дней до нашего выступления отправились обратно в Афганистан».

Удивительное дело, но в этой экспедиции русский посланник снова услышал о полковнике Стоддарте, казненном в Бухаре. Ему в руки попали дневники англичанина, случайно оказавшиеся у одного из русских рабов, которых Игнатьев забрал из Бухары. Можно представить, с каким интересом и, вероятно, пиететом один великий разведчик читал последние записи и мысли другого великого разведчика. Заочная встреча двух участников Большой Игры, монолог через время. И наверняка Игнатьев был восхищен — он же был русским офицером, с русскими представлениями о чести — мужеством Стоддарта, который писал свои заметки собственной кровью.

Молитвенник этот был выкуплен у Федотова и затем, впоследствии, возвращен семье Стоддарта, в Англии, одним из членов миссии, у которого книжка эта осталась в руках».

Кстати, тот факт, что полковник, по словам Игнатьева, делал последние записи в молитвеннике, опровергает данные, что Стоддарт принял ислам, чтобы спасти свою жизнь.

Когда экспедиция добралась до Оренбурга, это произвело настоящий фурор — в Пограничной комиссии были сведения, что миссия провалена, Игнатьев убит. В Петербург Игнатьев въезжал уже знаменитым путешественником и дипломатом, признанным мастером политической интриги. Игроком. Он составил детальный отчет о своей миссии, где высказал мысль о том, что рано или поздно России придется присоединять центральноазиатские государства или, как минимум, установить над ними протекторат. Без участия России говорить о каком-либо наведении порядка в Азии не придется. И главное, добавлял Игнатьев, если там не будет присутствовать Россия, то там будет присутствовать Англия, причем более активно, чем хочет этого Петербург. Записка, составленная Игнатьевым, была предельно конкретна. Там по пунктам перечислялось, что нужно делать на азиатском направлении. Для примера:

«Нашему временному торговому агенту надлежит поставить в обязанность: а) всеми зависящими от него средствами поддерживать в бухарцах, престарелом эмире и его наследнике, дружественное расположение к России и недоверие к англичанам; б) наблюсти, чтобы с торговцев наших не было взимаемо более 5 % торговой таможенной пошлины, при безобидной и справедливой оценке товаров; иметь в виду выговорить у бухарцев, при первом удобном случае, уменьшение пошлины до 2 1/2 %; в) для помещения наших торговцев и склада наших товаров должен быть отведен отдельный караван-сарай, согласно данному мне эмиром обещанию. Предоставляется ему обдумать на месте меры, клонящиеся к тому, чтобы закрепить этот караван-сарай вполне за Россиею, в тех видах, чтобы наши торговцы могли оставлять в нем безопасно, как в складе, свои товары, даже в случае выезда из Бухары. Следует воспользоваться первым благоприятным обстоятельством, чтобы добыть от эмира письменный документ, свидетельствующий, что караван-сарай принадлежит русским».

И почти сразу Игнатьеву было поручено новое задание.

Перед отправкой в Китай Игнатьева повысили до генерала. Ему было поручено убедить китайское правительство ратифицировать Айгунский договор, заключенный 16 мая 1858 года, как следует из названия договора, в городе Айгун. По этому договору русско-китайскую границу провели по реке Амур. Что интересно, составил этот договор Рафаил Александрович Черносвитов, человек удивительной судьбы. В молодости он был членом революционного кружка «петрашевцев», отсидел в крепости в заключении несколько лет, а после освобождения уехал в Сибирь, где стал известным золотопромышленником и близким другом графа Николая Николаевича Муравьева, генерал-губернатора Восточной Сибири.

Документ пересматривал Нерчинский договор 1689 года, когда Россия и Китай впервые согласовали границу. По новому договору Петербург и Пекин соглашались, что левый берег Амура от реки Аргуни до устья признавался собственностью России, а Уссурийский край от впадения Уссури в Амур до моря оставался пока в общем владении, до момента окончательного определения границы. Плавание по Амуру, Сунгари и Уссури разрешалось только российским и китайским судам и запрещалось всем остальным.

Другое дело, что китайцы полагали этот договор не слишком выгодным для себя. Но у цинского императора не было возможности противостоять натиску русских дипломатов. У него случились все беды разом. И восстание тайпинов, и Вторая опиумная война, которая, как уже говорилось, началась потому, что западные страны решили, что китайцы не могут решать, кого и на каких условиях они будут пускать к себе в страну торговать. А решать это могут только Лондон, Париж и Вашингтон. Вторая опиумная война шла для Запада тяжело. Китайская армия была хуже оснащена, но сдаваться не собиралась. Император тоже почему-то (вот странное дело, да?) никак не хотел соглашаться на кабальные условия, которые пытались навязать Китаю силой.

Петербург в этих условиях решил получить свое, пока идет война. Для правительства Российской империи и для Александра II победа любой из сторон создавала свои проблемы. В случае победы Китая ратифицировать Айгунский договор Пекин точно не стал бы. Если бы победила западная коалиция, то русское влияние в регионе снизилось бы до неприличных величин. Британия, закрепившаяся в Маньчжурии, была бы примерно тем же самым, что протурецкая Черкесия на Кавказе, под английским контролем. Запад ни за что не позволил бы Петербургу закрепиться на тихоокеанском побережье и не дал бы Российской империи шанс выйти на новый оперативный простор.

В этой ситуации Россия могла сыграть только одну роль — стать посредником между Западом и Востоком. Именно эту тонкую и важную миссию должен был выполнить Николай Игнатьев. Когда он прибыл в Пекин, его встретили совсем не радостно. На первых же переговорах объяснили, что ратифицировать Айгунский договор не будут, и предложили покинуть страну. Игнатьев пояснил, что уехать сейчас никак не может. Начальники накажут, если он вернется ни с чем. И русский разведчик предложил китайскому императору свои услуги. В переговорах с китайской стороны участвовали высшие сановники Су-Шунь и Жуй-Чань, первый из которых был близким родственником императора. Шли они почти год. Игнатьев вел себя в зависимости от менявшейся ситуации по-разному. То напоминал про вечную братскую дружбу соседних народов, то угрожал, что Россия введет войска и просто захватит нужные ей территории, то снова демонстрировал, что, в отличие от европейцев, Россия договоры соблюдает и не заставляет китайцев курить опиум. Китайские дипломаты подозревали, что Игнатьев состоит с англичанами и французами в союзе, и не доверяли ему.

Когда китайцы отказались подписывать любые документы и ратифицировать договор, Игнатьев тайно покинул Пекин, пробрался через расположение китайской армии, по реке Бэйхэ спустился к морю. Там его ждала русская Тихоокеанская эскадра, и на военном корабле он отправился в Шанхай, чтобы провести переговоры уже с союзниками. Что там происходило, как и в чем он их убеждал, известно мало. По сведениям английских историков, русский дипломат снабдил британцев картами китайских позиций и сведениями о столичных интригах. В то же время он делал это так, чтобы заставить западных союзников играть в нужную ему игру. То есть вел он себя очень по-британски, чужими руками расчищая путь.

В конце сентября 1860 года к Пекину подошел отряд союзников в количестве 7 тысяч человек. По пути англо-французский корпус громил китайскую армию. Вместе с союзниками в китайскую столицу вернулся и Николай Игнатьев. К этому моменту китайский император сбежал из столицы, оставив руководить обороной своего брата. Русский дипломат повторно предложил китайскому правительству свои услуги в качестве посредника на переговорах с Западом. Сразу по приезде в город, 3 октября, он принял китайскую делегацию в Южном подворье Русской духовной миссии. Поскольку китайцы всерьез и не без оснований опасались, что союзники могут просто разрушить половину Пекина во время штурма или в качестве наказания, они согласились на посредничество Игнатьева.

Дипломат поставил им пять условий, при которых он поможет Китаю, в их числе были и ратификация Айгунского договора, и разграничение по реке Уссури до Японского моря и по линии китайских пикетов в Западном Китае. Китайцам делать было нечего, внутри города стояли союзники, которые уже разграбили летний дворец Юаньминъюань, при этом китайцы лишились бесценной коллекции фарфора и прочего содержимого дворца. Грабили его не просто так, а по приказу Брюса Джеймса, лорда Элджина, английского представителя, будущего вице-короля Индии. По воспоминаниям генерала Чарлза Джорджа Гордона, который потом погиб в суданском Хартуме во время новой колониальной войны, это выглядело так: «С трудом можно себе представить красоту и великолепие сожженного нами дворца… Мы уничтожили, подобно вандалам, поместье столь ценное, что его не удалось бы восстановить и за четыре миллиона».

Так что в этих условиях китайцы приняли условия Игнатьева. И вот тут проявился в полной мере его талант дипломата, разведчика и тонкого интригана. Переговоры западных союзников с китайцами проходили в помещении Русской миссии, при прямом участии русского посланника. Он, по сути, не давал им говорить напрямую, без его присутствия. При этом он вел отдельные переговоры с обеими сторонами. Китайцев он убеждал в том, что западные союзники не смогут ничего сделать, сил у них маловато, а он, как представитель России, обещает поддержку. Союзникам он заявлял, что китайцы будут сражаться до последнего и европейцы умоются тут кровью. А еще он объяснил союзникам, что у Китая с Россией проблем нет, договор по границе подписан, вот он, пожалуйста, так что никаких споров. А он просто пытается помочь, исключительно бескорыстно, просто потому, что России не нужно вот это вот все — война, восстание и прочий беспорядок — у своих границ. Насколько ему верили англичане и французы, вопрос большой. Современные английские историки пытаются заявлять, что, дескать, замыслы Игнатьева сразу все раскусили. Но вот ход событий показывает, что на самом деле русский дипломат, как говорили в 90-е, «грамотно всех развел». Например, русско-китайские переговоры шли втайне от союзников, без участия Игнатьева, но под его контролем.

Близилась зима, чтобы оставаться в Северном Китае, требовались ресурсы и надежные тылы. Ни того, ни другого у союзников не было, англичане и французы спешили заключить соглашение. Но они хотели заключить его на своих условиях. Император же заявлял, что согласен подписать договоры, которые ему предлагали перед началом войны. Игнатьев стал осторожно убеждать императора, что оккупационный корпус может остаться зимовать, хотя прекрасно знал, что на самом деле корпус этого не может. Сил продолжать войну не было. Требовалась дополнительная переброска военных. Но были огромные опасения, что все это кончится плохо. После восстания сипаев британцы жили фобиями новых мятежей. Британский командующий в Китае лорд Элджин писал тогдашнему министру иностранных дел лорду Джону Расселлу: «Мы могли бы аннексировать Китайскую империю, если бы нам хватило глупости получить на руки вторую Индию». Так что англичане и французы в итоге согласились на самые первоначальные условия, которые сами же выдвигали Китаю, и подписали соглашения, вывели войска. Игнатьев смог убедить союзное командование, что пока даже не надо им оставлять посольства в Пекине, потому что опасался, что союзники могут узнать про русско-китайские переговоры.

Императору дипломат заявил, что это он ускорил вывод иностранных войск, что это он смог уговорить англичан, чтобы те снизили контрибуцию. И оснований не верить ему не было — вон они, оккупационные войска, покидали город. Тогда он начал вести переговоры о том, что Китаю надо сделать уступки России в разграничении дальневосточных территорий. Когда китайцы начинали колебаться или юлить, он заявлял, что может и убедить союзников войска вообще не выводить. И тут тоже не приходилось сомневаться. Оккупационный корпус пока еще не ушел окончательно. 6 ноября 1860 года последние западные военные покинули Китай. Одиннадцать дней спустя Россия и Китай подписали Пекинский договор.

Это был дипломатический триумф Игнатьева, которому еще не исполнилось и тридцати лет. Он смог окончательно присоединить к Российской империи, без единого выстрела, огромные территории нынешнего Дальнего Востока. Мало кто задумывается сейчас о том, что крупнейший город региона Владивосток был основан как военный пост только летом 1860 года, а окончательно стал развиваться как город именно после подписания Игнатьевым Пекинского договора. Китайской стороне пришлось согласиться на открытие русских консульств в Восточном Туркестане и пойти на ряд торговых послаблений для русских купцов. Впрочем, и китайские купцы получили права в Российской империи. Из договора:

22 ноября Игнатьев покинул Пекин и направился в Петербург. Он возвращался снова как победитель. Российские торговцы и товары получили доступ на рынок Центрального и Восточного Китая, откуда их выдавили англичане каких-то двадцать лет назад. Подписанный договор был для Китая досадный, пришлось отдавать территорию, но он не был кабальным, не был унизительным. Игнатьев не просто смог подписать выгодный своей стране трактат. Он украл победу у англичан. Чего они, судя по английской литературе, до сих пор простить ему не могут и поэтому не признают. Но факт остается фактом.

Это еще раз возвращает нас к вопросу о том, как была разбита и унижена Россия после Крымской войны. Если верить некоторым историкам, то она была почти уничтожена, а ее экономика была «разорвана в клочья». Но вот в действительности всего через несколько месяцев после войны, якобы униженная, Россия заявляет о своей позиции через меморандум Горчакова, причем заявляет так, что в европейских столицах начинают готовиться к войне, настолько угрожающе и мрачно звучат слова меморандума. Потом Петербург удачно завершает войну на Кавказе, пленив в 1859 году имама Шамиля, что вызывает просто истерику в Лондоне, тут же идут переговоры в Хиве и Бухаре, спрямляется пограничная линия между Оренбургом и Омском, а потом, умело используя англичан, русский дипломат заставляет китайцев подписать нужный России договор. Это и есть униженная и раздавленная страна? Правда? Умение отечественных историков как-то уж очень своеобразно (выражусь так, чтобы никого не обидеть) оценивать историю своей страны порой, конечно, поражает.

Прямо как в 2016 году «международный изгой» Россия с «разорванной в клочья» экономикой становится лидером по производству зерна, строит космодром Восточный, мост в Крым, запускает в производство новые ледоколы, атомные подводные лодки, устраивает концерт в Пальмире, отбитой у кровожадных террористов ИГИЛ. Интересно, как наши историки будут писать об этом лет через сто? Снова как о периоде после Крымской войны? «Униженная санкциями путинская Россия едва выживала после крымской авантюры 2014 года»? Не удивлюсь, если именно так.