«Порой, когда лед оплывает под солнцем полудня…»

Порой, когда лед оплывает под солнцем полудня
Или вешний поток устремляется вдоль бордюрца,
Меня накрывает простое, мирное, подлое,
Очень русское, кстати, чувство – все обойдется.

Точнее, чувств этих два, и оба довольно русские.
Душа без них сиротлива, как лес без птиц.
Неясно, с чего я взял, что скоро все будет рушиться –
И с чего решил, что все должно обойтись.

Вероятно, российский декабрь в завьюженности, застуженности,
И солнце – оттиснутый на морозном стекле пятак –
Наводят на мысль о некоторой заслуженности:
Не может быть, чтобы все это просто так.

Но поскольку мы не Германия и не Сербия,
И поскольку важней огородство, чем благородство,
И поскольку, помимо правды, есть милосердие, –
Возникает рабская мысль, что все обойдется.

И сидишь, бывало, в какой-то плюшечной, рюмочной,
И течет по окнам такая прелесть, такая слизь,
И такой аморфный вокруг пейзаж, такой межеумочный,
Что не может не обойтись. Должно обойтись.

Это чувство стыдней рукоблудия, слаще морфия,
И поскольку пойти до конца мы себе мешали,
Потому что мы сущность бесформенная, аморфная, –
Может статься, опять остановимся в полушаге.

Облака ползут на восток, кое-как карабкаясь.
Облетевший клен на оконном кресте распят.
Это рабское чувство, что все виноваты. Рабское.
Но гораздо более рабское чувство, что всех простят.

И уж если вгляжусь сегодня в толщу осадка я,
Отважусь хлебнуть на вкус, посмотреть на свет, –
Начинает во мне подыматься гадкое, сладкое
Знанье о том, что не обойдется. Нет.

Отправить