Глава девятая

Чарли

Май 1947

– Нет, – отрезала Эва. – Я ненавижу Лилль и даже на ночь в нем не останусь.

– Выбирать не приходится, – спокойно сказал Финн, выглянув из-под капота. – Когда малышка снова заурчит, пора будет искать ночлег.

– Только не в сволочном Лилле. Хоть в темноте, но доедем до Рубе.

За последние сутки Эва меня уже достала.

– Ночуем в Лилле, – сказала я.

– Что, опять зашевелился твой пирожок в печке? – Эва буравила меня взглядом.

– Нет, просто за гостиницу плачу я.

Эва покрыла меня непечатными словами, еще крепче ее обычной ругани, и туда-сюда забегала по обочине. Ну и денек, – думала я, глядя, как Финн копается в нутре «лагонды». Почти бессонная ночь в дешевой руанской гостинице, тревожные сны, полные смутных кошмаров: бесконечные коридоры, в которых исчезает Роза, сопровождаемая злобным шипением матери: «Шлюха»… Потом долгая изнурительная поездка, язвительные замечания Эвы всякий раз, как из-за тошноты я просила остановиться, и, что еще хуже, каменное молчание Финна.

Шлюха, – шипела тетка в моих кошмарах, и я невольно вздрагивала. Я так радовалась началу новой жизни, упиваясь тем, что никому не ведомо, кто я такая и чем себя замарала. Но жизнь с чистого листа оказалась иллюзией. Теперь всем известно, что Чарли Сент-Клэр – шлюха, и все это благодаря бестактной старой кошелке, у которой рот что варежка.

На подъезде к Лиллю из-под капота «лагонды» повалил пар, и Финн, съехав на обочину, достал из багажника ящик с инструментами.

– Оживет она? – спросила я, когда он объявил, что дело, видимо, в клапанах, забрызганных маслом, потекшем радиаторе или шестеренках коробки передач. – До Лилля-то дотянем?

Финн обтер руки ветошью.

– Если только потихоньку, – сказал он под аккомпанемент Эвиной брани.

Я кивнула, не глядя на него. С тех пор как моя Маленькая Неурядица перестала быть тайной, я не могла смотреть ему в глаза. С Эвой было проще – спрячься в скорлупу цинизма и на хамство ответь хамством хлестче. Но Финна переиграть в молчанке невозможно. Мне оставалось лишь изображать полное безразличие.

Наконец мы сели в машину и поехали со скоростью улитки. Лилль показался весьма симпатичным городом. Дома из обожженного кирпича на фундаментах из белого известняка, окружавшие просторную главную площадь, напоминали о близости Бельгии. Город пережил оккупацию, но не был превращен в руины. Жизнь здесь казалась веселее, чем в Гавре: народ спешил за покупками, выгуливал собачек. Однако Эва с каждой минутой все больше мрачнела.

– Действия всякого гражданского лица, в том числе персонала городской управы, в помощь врагам Германии либо во вред ей и ее союзникам караются смертью, – неожиданно произнесла она, явно что-то цитируя.

Я покачала головой:

– Фашисты…

– Они тут ни при чем. – С каменным лицом Эва смотрела в окно.

Проезжая по набережной Дёли, мы миновали ресторанчик со столиками под полосатой маркизой, и мне вспомнилось прованское кафе, где я и Роза провели чудесный день. Больше нигде я не была так счастлива. Сейчас я позавидовала веснушчатой официантке в красном переднике – девушке моих примерно лет, которая несла поднос с багетом и кувшином вина. Она вдыхала аромат свежеиспеченного хлеба и знать не знала ни о какой Маленькой Неурядице.

Мысли мои нарушил голос Эвы, злой и холодный:

– Это здание надо было сжечь дотла, а пепелище присыпать солью, как делали в Средние века. И направить сюда воды подлинной Леты, чтобы даже памяти о нем не осталось.

Она смотрела на милый ресторанчик с арочным окном в золоченом переплете.

– Что с вами? – Финн глянул на нее через плечо.

Голос Эвы полнился яростью, но вся она как-то обмякла, съежилась и переплела изуродованные пальцы, точно стараясь унять их дрожь. Мы с Финном переглянулись, от удивления я даже забыла, что избегаю его взгляда.

– Надо найти отель, – тихо сказал он. – Поскорее.

Мы остановились у первой попавшейся гостиницы и сняли три номера. Портье неверно подбил сумму, я указала ему на ошибку, но он вдруг перестал понимать мой французский с американским акцентом. И тогда Эва, перегнувшись через стойку, выпустила очередь на чистейшем французском с северным выговором, от чего опешивший портье мгновенно переправил счет.

– Я не знала, что вы так хорошо говорите по-французски, – удивилась я.

– Уж получше тебя, америкашка. – Эва сунула нам ключи от комнат. – Спокойной ночи.

Я посмотрела на улицу за окном. Еще только смеркалось, а мы весь день не ели.

– Поужинать не хотите?

– У меня свой жидкий ужин. – Эва хлопнула по сумке, в которой звякнула бутылка. – Я собираюсь напиться в умат, но, если утром ты будешь ждать, пока я просплюсь, тебе кранты. Выезжаем на рассвете, я хочу поскорее убраться из этого гадюшника и, если что, уйду пешком.

Она скрылась в своем номере, и я поспешила в свой. Не было ни малейшего желания оставаться наедине с Финном.

Усевшись на узкую кровать, я поужинала скверными бутербродами. Потом в маленькой раковине простирнула белье и блузку. Видимо, скоро придется подкупить себе одежды. Затем, собравшись с духом, спустилась в холл, где был телефон. Я не собиралась посвящать мать в свои планы (а то еще заявится с полицией – ведь пока что я несовершеннолетняя), но просто известить, что я жива-здорова. Однако портье «Дельфина» сказал, что мать выехала из отеля. На всякий случай я оставила ей сообщение и, с тяжелым сердцем повесив трубку, пошла обратно в свой номер. Вдруг накатила страшная усталость. Весь день я просто сидела в машине, но чувствовала себя обессиленной напрочь. Последнее время это случалось часто, и я узнавала еще один признак Маленькой Неурядицы.

Отгоняя мысли о ней, я вошла в свою комнату. Завтра – в Рубе. По правде, ехать туда совсем не хотелось. Эва уверяла, что нужно переговорить с ее знакомой, которая может что-нибудь знать, но ведь я уже все выяснила у своей тетки. Розу отправили рожать в какой-то южный поселок, потом она перебралась в Лимож, где искала работу. Вот туда-то я и хотела поехать, а Рубе и сомнительная знакомая Эвы меня ничуть не интересовали.

Я присела на край кровати. В груди моей теплилась надежда, которой одарил жуткий час в обществе тети Жанны. Да, всеми силами я старалась себя убедить, что Роза могла уцелеть, и все равно противная мыслишка не давала покоя: твои родители правы – ее нет в живых. Иначе она, кого я любила как родную сестру, она, так боявшаяся одиночества, уже давно нашла бы способ дать знать о себе.

Но ведь все родные от нее отвернулись и, сплавив рожать ублюдка, умыли руки… А я знала Розин характер, гордый и вспыльчивый. Она бы никогда не вернулась в родительский дом, из которого ее вышвырнули.

И вполне понятно, почему она не поделилась своими бедами со мной. С какой стати? В нашу последнюю встречу я еще была девчонкой, которую нужно опекать, а не посвящать в свои неприятности. И потом, к позору постепенно привыкаешь. Не уверена, что я бы решилась написать Розе о своей Маленькой Неурядице, даже если б у меня был адрес. Встреться мы лицом к лицу, я бы, наверное, поплакала у нее на плече, но доверять такое бумаге – все равно что черным по белому расписаться в своем бесчестье.

Если Роза жива, она, может быть, и сейчас в Лиможе. Со своим ребенком. Мальчик у нее или девочка? – подумала я и тихонько рассмеялась. У Розы – ребенок! Я посмотрела на свой относительно плоский безобидный живот, одарявший меня попеременно тошнотой и усталостью, и глаза мои заволокло слезами.

– Ох, Роза, – прошептала я. – Как же мы так напортачили?

Да нет, напортачила я одна. Роза нашла свою любовь в облике продавца книжного магазина, участника Сопротивления. Наверное, такой парень мог ей понравиться. Интересно, этот Этьен блондин или шатен? Какой цвет волос достался ребенку? Что стало с Этьеном после ареста, жив ли он? Видимо, нет. Столько народу сгинуло, мы только начинаем понимать ужасающий размах потерь. Скорее всего, парень погиб, и Роза, если жива, осталась одна. Брошена, как в том прованском кафе.

Ненадолго, Роза. Я приду к тебе, клянусь. Я не сумела спасти своего брата, но еще был шанс спасти ее.

– И тогда я, возможно, пойму, что делать с тобой, – сказала я своему животу.

Я не хотела этого ребенка, я не знала, как мне быть. Но в последние дни тошнота внесла полную ясность: больше не выйдет просто игнорировать ситуацию.

За окном уже спустилась тихая и теплая французская ночь. Я забралась в постель, глаза мои слипались. Не скажу, успела ли я провалиться в сон до того, как дикий вопль распорол ночную тишину.

Он буквально сбросил меня с кровати. Сердце мое колотилось, во рту пересохло, а вопль все не стихал. Кричала женщина, и крик ее был полон ужаса и муки.

Я пулей вылетела в коридор, где увидела Финна, босого, в майке. Открывались двери других номеров.

– Что происходит? – выдохнула я.

Не ответив, Финн шагнул к двери между нашими номерами – единственной, из-под которой виднелась полоска желтоватого света. Вопль рвался из этой комнаты.

– Гардинер! – Финн задергал дверную ручку, и крик мгновенно осекся, словно кому-то полоснули ножом по взбухшему горлу. А я отчетливо услышала щелчок взведенного курка. – Гардинер, я вхожу! – Финн со всей силы саданул плечом в дверь.

Противно взвизгнули сорванные гвозди, хлипкая задвижка отлетела, свет из номера пролился в коридор. Эва высилась башней, седые космы ее растрепались, глаза напоминали бездонные ямы. Увидев Финна, из-за спины которого выглядывала я, она вскинула «люгер» и нажала собачку.

Я заорала и, повалившись на пол, свернулась клубком. Однако боек ударил в пустой патронник. Финн вырвал у Эвы пистолет, после чего она отхаркнула грязное ругательство и попыталась выцарапать ему глаза, но шотландец отбросил «люгер» на кровать и схватил ее за костлявые запястья. Финн обернулся ко мне, я с изумлением увидела, что он абсолютно спокоен.

– Пока кто-нибудь не вызвал полицию, разыщите ночного портье и уверьте его, что все в порядке, – сказал он, не выпуская Эву, матерившуюся на французском и немецком. – Нам ни к чему среди ночи искать другую гостиницу.

– Но как же… – Я не могла отвести глаз от пистолета, валявшегося на кровати.

Она стреляла в нас. Только сейчас я заметила, что руки мои крепко обхватили Маленькую Неурядицу.

– Скажите, ей привиделся кошмар.

Финн посмотрел на Эву. Ругаться она перестала и лишь хрипло, прерывисто дышала. Глаза ее невидяще уставились в стенку. Она явно пребывала неведомо где.

Услышав возмущенное брюзжание, я обернулась и увидела заспанного хозяина гостиницы.

– Ради бога, простите, – сказала я по-французски и поспешно прикрыла дверь, скрывая странную живую картину. – Бабушке моей приснился кошмар…

Медоточивые речи на корявом французском я, заскочив в свой номер, подкрепила горстью франков. Наконец хозяин отбыл, и я осмелилась заглянуть в соседнюю комнату.

Финн усадил Эву в углу, откуда хорошо просматривались дверь и окно. Он накинул одеяло ей на плечи, а стул развернул так, чтобы она могла привалиться затылком к стене. Присев на корточки, он тихонько с ней разговаривал; потом медленно положил фляжку с виски ей на колени.

Эва что-то пробормотала. Мне послышалось имя «Рене», и я вся покрылась мурашками.

– Его здесь нет, – успокоил Финн.

– Эта тварь во мне, – прошелестела Эва.

– Я понимаю. – Рукояткой вперед Финн подал ей «люгер».

– Вы с ума сошли? – просипела я, но он остерегающе вскинул руку.

Эва молчала, мутный взгляд ее перебегал с двери на окно. Изуродованные пальцы вцепились в пистолет.

Я попятилась в коридор, когда Финн встал и, шлепая босыми ногами, пошел к выходу. Потом он тихо притворил дверь и сильно выдохнул.

– Зачем вы отдали ей пистолет? – прошептала я. – Окажись он заряжен, кто-то из нас уже был бы трупом!

– А кто, по-вашему, вынул патроны? – Финн смерил меня взглядом. – Я делаю это каждый вечер. Она меня костерит, но возразить не может, поскольку в мой первый рабочий день чуть не отстрелила мне ухо.

– Ничего себе!

Финн глянул на дверь.

– Теперь все будет нормально до самого утра.

– И часто с ней такое?

– Время от времени. Что-то на нее находит. То запаникует в толпе, то примет за взрыв грохот рухнувших лесов. Предсказать невозможно.

Я отметила, что руки мои все еще прижаты к животу. Маленькую Неурядицу я всегда считала не чем иным, как досадной помехой, однако, увидев пистолет, первым делом прикрыла ее. Я опустила руки, меня всю трясло. Уже давно я не чувствовала себя такой живой, когда ощущаешь каждую свою жилку, каждый волосок, каждую клеточку.

– Мне надо выпить, – сказала я.

– Мне тоже.

Мы прошли в номер Финна, что не вполне соответствовало приличиям, поскольку я была лишь в нейлоновой комбинации, которую использовала как ночную сорочку. Но я велела заткнуться противному голоску в моей голове. Финн зажег свет и достал из сумки фляжку, несравнимо меньше той, что положил на колени Эвы.

– Стаканов, извините, нет.

Он не прибавил «мисс», а я пожала плечами – мол, другого не ожидала, – уже прекрасно зная, какое вырисовывается уравнение.

– Обойдусь без стакана. – Я сделала добрый глоток, смакуя обжигающий виски. – Так что ж получается? Рене. Выходит, Эва его знает. Если он тот самый Рене, у которого работала Роза…

– Без понятия. Знаю только, что в таком состоянии она часто выкрикивает это имя.

– Почему вы мне об этом не сказали?

– Потому что я служу у нее. – Финн хлебнул из фляжки. – Не у вас.

– Ну вы и парочка! – Я фыркнула. – Сплошь секреты, не подступись.

– И на то есть веские причины.

Вспомнился сдавленный голос Эвы, процитировавшей угрозу смерти врагам Германии. Что-то в ней выдавало фронтовичку. Мой встревоженный любящий взгляд ловил перемены в брате, вернувшемся с войны, встречала я и других ветеранов, с которыми танцевала и разговаривала на вечеринках, надеясь распознать в них то, что подскажет, как помочь Джеймсу. Ничего не вышло. Никакие мои усилия брату не помогли, из-за чего до сих пор я казнилась. Но я знала, как выглядит фронтовик, и Эва полностью соответствовала этому облику.

– Думаете, завтра с ней все будет в порядке? – спросила я. Наутро после подобного приступа Джеймс не выходил из своей комнаты.

– Надеюсь. – Перегнувшись через подоконник, Финн посмотрел на ряд фонарей и задумчиво прихлебнул виски. – Обычно утром она держится так, будто накануне ничего не произошло.

Хотелось еще что-нибудь вызнать, но от всех этих тайн и Эвиных закидонов разболелась голова. На время забудем о них, решила я и подсела к Финну на подоконник. Что там было в исходном уравнении? Парень плюс девушка, помноженное на спиртное. Теперь добавим тесное соседство.

– Значит, завтра будем в Рубе, если машина не подведет. – Мое плечо коснулось плеча Финна.

– У меня не забалует. – Он передал мне фляжку.

– Вы так ловко орудуете инструментами. Где научились? – Меня снедало любопытство – в тюрьме, что ли?

– Я автомеханик с младых ногтей. В колыбели играл гаечными ключами.

Я приложилась к фляжке.

– Можно завтра я сяду за руль? Или вы никого не подпускаете к своей «лагонде?»

– Вы водите машину? – Финн удивился, как в тот раз, когда узнал о моей работе. – Я думал, ваша семья держит шофера.

– Мы не Вандербильты. Да, я вожу. Брат научил.

Сладкое воспоминание, проникнутое болью: на «паккарде» Джеймса мы удрали с семейного пикника, и он дал мне урок вождения. Наверное, ему просто хотелось избавиться от шумных родичей. Но он оказался хорошим учителем.

Брат взъерошил мне волосы и сказал: Обратно поведешь сама, теперь ты мастер. Когда я гордо подрулила к дому, мы еще посидели в машине, оттягивая возвращение в семейный гвалт. Я попросила Джеймса быть моим кавалером на все последующие танцы: мы сядем в сторонке и будем потешаться над девицами из женского клуба. Брат ухмыльнулся: Отличная идея, сестрица. Я тешу себя мыслью, что хоть раз помогла ему справиться с его состоянием.

А через три недели он застрелился.

Я сморгнула, отгоняя тягостное воспоминание.

– Возможно, когда-нибудь я пущу вас за руль. – Финн посмотрел на меня, в темных волосах его играли блики света. – Только будьте терпеливы с Гардинер. Она непростая дама. Слегка чокнутая, к ней нужен особый подход. Однако она всегда выкарабкивается.

– Избавьте меня от ваших шотландских иносказаний. – Я сделала еще глоток и отдала ему фляжку, соприкоснувшись с ним пальцами. – Сейчас два часа ночи.

Финн усмехнулся и опять посмотрел на фонари. Я ждала, что он придвинется ко мне, но шотландец опорожнил фляжку и пересел на приступку под окном.

Внутренний голос вновь принялся нашептывать мне всякие пакости. Не дав ему разговориться, я закончила уравнение: парень плюс девушка, помноженное на спиртное и тесное соседство, равняется… Я забрала фляжку из руки Финна, верхом села к нему на колени и поцеловала, ощутив мягкость его губ со вкусом виски и шершавость его небритого подбородка. Через секунду-другую он отстранился.

– Что вы делаете?

– А как ты думаешь? – Я обвила руками его шею. – Предлагаю со мною переспать.

Финн медленно обвел меня взглядом. Я чуть шевельнулась, и бретелька комбинации как бы невзначай упала с моего плеча. Руки Финна скользнули по моим голым бедрам, оседлавшим его, добрались до края комбинации, но продолжили свой путь не под нее, а поверху и крепко взяли меня за талию, удерживая от очередного поцелуя.

– Похоже, сегодня ночь сюрпризов, – сказал Килгор.

– Да? – Сквозь тонкую ткань комбинации я чувствовала тепло его крупных рук. – Я думала об этом весь день. (Если точнее, с того момента, как он закатал рукава рубашки и стал копаться в моторе. Его мощные бицепсы не шли ни в какое сравнение с квелыми лапами моих рыхлых однокурсников.)

– С какой стати приличной девушке прыгать в койку к бывшему уголовнику? – Голос его чуть осип, но звучал ровно.

– Я вовсе не приличная девушка. Эва это прояснила. И потом, никто не требует ухаживаний и знакомства с родителями, – сказала я и добавила в лоб: – Перепихнемся, и все.

Брови Финна взлетели.

– Хотя мне очень интересно, за что ты сидел, – призналась я, водя пальцем по его шее.

– Я украл лебедя из королевских ботанических садов. – Он по-прежнему держал меня на отлете.

– Врешь.

– Умыкнул бриллиантовую диадему из сокровищницы лондонского Тауэра.

– Опять врешь.

В тусклом свете глаза его казались черными и бездонными.

– Тогда зачем спрашивать?

– Мне нравится, как ты врешь. – Я вновь обняла его за шею и запустила пальцы в его мягкие волосы. – Чего мы тянем-то?

Обычно парни распускали руки, стоило выключить свет. А Финн – другой, что ли? С тех пор как Эва разъяснила, кто я такая, я все ждала, что он отбросит политес и попытается затащить меня в койку. К такому я привыкла. Я могла отшить его либо согласиться, и я уже выбрала второй вариант. А вот к прелюдиям я не привыкла. Пусть не красавица, но я доступна, и обычно этого хватало, чтобы мужские руки раздели меня без моей помощи.

Однако Финн ничего не предпринимал, только взгляд его переместился на мой живот.

– У вас есть жених?

– Ты видишь кольцо?

– Тогда кто это сделал?

– Гарри Эс Трумэн.

– И кто из нас врун?

Теплый воздух словно загустел. Я шевельнула бедрами и почувствовала отклик Финна. Ясно, чего он хочет. Так почему же не берет?

– Какая тебе разница, кто меня обрюхатил? – прошептала я и снова чуть поерзала. – Главное, чехол тебе уже не понадобится.

– Это гадко, – тихо сказал Финн.

– Зато честно.

Он притянул меня к себе, лицо его было невыносимо близко. Меня охватил нестерпимый зуд.

– Зачем вы это затеяли? – спросил Финн.

«Шлюха!» – гулко прозвучал в моей голове голос то ли матери, то ли тетки. Я вздрогнула, но притворилась, будто пожимаю плечами.

– Я же потаскуха, – сказала я беспечно. – Потаскухи, как известно, дают всем. А тут такой красавчик. Зачем упускать возможность?

Финн улыбнулся. Не усмехнулся краем рта, как обычно, а широко улыбнулся.

– Придумайте что-нибудь получше, Чарли, голубушка, – сказал он, и я успела подумать, как приятно мне слышать свое имя, произнесенное этим голосом с мягким шотландским выговором.

Финн поднял меня, точно куклу, поставил на пол, встал и распахнул дверь номера. Я почувствовала, что краснею до корней волос.

– Спокойной ночи, мисс. Хороших снов.