Ох, и отругал меня Сысой за то, что мы так долго не давали о себе знать! Когда я его нашел, то даже испугался: он и раньше-то смахивал на не слишком свежего покойника, а теперь выглядел так, как будто уже успел перезнакомиться со всеми обитателями того света. Его ругань я пропустил мимо ушей, потому что видно было: оживает архистарейшина. На глазах оживает! Как только я ему рассказал, что мы успешно провели две вербовки и «Топинамбур» снова наш, он даже порозовел и высказал все, что обо мне думает и об Ипате тоже. И о нашей безответственности. Я ему: мол, был уговор лететь и вербовать, а докладывать на Зябь о каждом нашем чихе уговору не было. Мол, связался с покоенарушителями, так уж не жалуйся. Он еще поворчал, побранил меня за то, что я упустил Ларсена, и окончательно ожил. Даже с постели встал без посторонней помощи.

А уж как он громил Совет архистарейшин – любо-дорого было послушать. В зал меня не пустили, но отогнать меня от двери охранник не посмел. В замочную скважину не больно-то много разглядишь, но голос Сысоя я отлично слышал и без скважины. Ох, и гремел тот голос, и вся архикодла сидела пристыженная. Так ей и надо.

Ларсен, конечно, смылся неизвестно куда, только бы от нас подальше, ловить его на Зяби было незачем, что ему теперь у нас делать. О путешествии в Большое Магелланово Облако и встрече со светоносным я ничего рассказывать не стал: мол, сам разобрался с «Блохастиком» и привел его в чувство проповедью о долге. Мое намерение вернуть альгамбрийцам их звездолет Сысой одобрил, хоть и поморщился. Он-то, конечно, архистарейшина и весь из себя добропорядочный, а только я еще не встречал такого добропорядочного, кроме Илоны, чтобы он не пожелал завладеть чужим имуществом, если ему за это ничего не будет. Сысой еще сказал, что не худо бы заставить «Топинамбур» отпочковать еще одного потомка и на всякий случай оставить его на Зяби, но я не согласился. Во-первых, кто будет нянчиться с зародышем и объезжать юный звездолет? Во-вторых, мне надо скорей на Альгамбру – выручать наших. Вряд ли альгамбрийцам понравилось, что я увел их единственный квазиживой корабль, а дефектный он там или нет, никого не касается. Уж альгамбрийцы знали, на ком сорвать злость!

Я так и проделал весь путь до Альгамбры в «Топинамбуре» с пристыкованным к нему «Блохастиком». Корабли срослись вместе, и я при желании мог перейти из одного корабля в другой, не выходя в открытый космос. Нет, в космос-то я разок вышел, просто ради любопытства. Велел «Топинамбуру» нарастить на меня со всех сторон то, что называется скафандром, и вышел. В общем-то ничего интересного. Повисел немного в невесомости и вернулся. То же самое я мог бы проделать и внутри корабля, приказав ему убрать тяготение и стать прозрачным. Так вышло бы даже удобнее, потому что внутри корабля скафандр не нужен.

Возле Альгамбры я призадумался. Сначала хотел было прямо идти вниз сквозь атмосферу и садиться там же, где и в прошлый раз. Потом думаю: э, нет! Сначала выясню, что там внизу и как. Вышел на круговую орбиту и дал позывные. Пяти минут не прошло, как со мной связались. Судя по тону, это была какая-то важная шишка.

Так и так, говорю, где там у вас мои люди? Хорошо бы, говорю, поболтать с ними, а еще лучше увидеть. Соскучился по ним, говорю, и вообще нам домой пора, погостили – и хватит.

Шишка тут же весьма любезно пригласила меня совершить посадку, но я уперся. Знаю эти штуки. С год назад на Зяби я трое суток спасался от полиции на самой верхушке толстенного и высоченного дерева, пить хотелось – сил нет, а на посулы не купился. Обманули бы меня, это уж точно. Один полицейский полез было за мной наверх и, прежде чем под ним подломилась ветка, успел забраться довольно высоко, так что остальные полицейские, погрузив увечного в телегу и отправив к фельдшеру, здорово разозлились. Только зря они мне угрожали, дерево возле комля было толщиной обхватов в пять, и я точно знал, что такой длинной пилы, чтобы свалить его, они поблизости не найдут, а рубить топорами поленятся. Так и вышло. В конце концов им надоело караулить, и они ушли, обругав меня напоследок скверными словами. А я слез.

Там-то я просто слез и смылся, а тут вышел долгий торг. Часа два меня уговаривали на разные лады; когда один уставал молоть языком, за дело брался другой, а я им в ответ: предъявите мне мой экипаж в целости и сохранности, тогда поговорим.

На третьем часу переговоров местные власти начали на меня давить, а всю любезность с них как водой смыло. Грубые намеки пошли: мол, не ценю я моих соотечественников, усложняю им жизнь… Тогда я прямо сказал: попробуйте только сделать с ними что-нибудь дурное – тогда я отстыкую ваш звездолет от моего и прикажу ему направиться прямиком в вашу распухшую звезду, понятно? Вот в этот кровавый волдырь, который вы называете солнцем. Корабль выполнит мой приказ, спорим? Я не вор и присваивать чужое не намерен, поэтому избавлюсь от него таким вот способом.

На четвертом часу на орбите стало тесновато: меня окружили сразу три альгамбрийских корабля. Занятные на вид корабли, красивые даже, но сразу видно, что неживые. А когда новый голос – твердый такой, с металлическим отливом – приказал мне сдаться, я только засмеялся в ответ и спросил, чем меня собираются угостить – энергетическим шнуром, ракетами, струей антивещества или чем-нибудь еще? «Топинамбур», сказал я, проголодался и все съест, что в него ни запусти, а потом примется за корабли, если они по-прежнему будут околачиваться поблизости.

Зуб даю: альгамбрийцы еще не видели, на что способен настоящий квазиживой звездолет. Откуда им это понять, если их собственный корабль только и умел, что плодить насекомых, а торговцы, садящиеся на Альгамбру, вели себя смирно? Но о чем-то таком местные явно слышали, потому что все три корабля вдруг брызнули от меня в разные стороны. Ну, так-то лучше.

Торг возобновился. Я согласился вернуть «Блохастика» альгамбрийцам, но лишь после того как они вернут на борт «Топинамбура» всех наших и подтвердят достигнутое ранее соглашение насчет торговли веревками и пряжей с Хатона. По-моему, условия были шикарными, но альгамбрийцы все равно долго кочевряжились, пока в конце концов не согласились. Вскоре на орбиту поднялся их корабль и, осторожно приближаясь, наполнил эфир просьбами не стрелять по нему и не съесть при стыковке. Я велел «Топинамбуру» быть наготове и, чуть что, реагировать на мои команды мгновенно.

Но обошлось. Наши – все четверо – перебрались в «Топинамбур», после чего я приказал ему отделиться от шлюза и пнуть хорошенько чужака, чтобы завертелся, а «Блохастику» велел отстыковаться, идти вниз и поступить в распоряжение туземцев. И тогда уже взглянул как следует на наших.

Выглядели они неважно. Сразу было видно, что альгамбрийцы держали их взаперти на довольно скудном рационе и в баню не водили. Первым делом я приказал «Топинамбуру» провести полную санобработку. Ипат хотел было что-то сказать, да только я его не послушал. Едва он успел открыть рот, как «Топинамбур» с хлюпаньем поглотил его, повращал немного в себе и выплюнул обратно – чистого, причесанного и в новенькой одежде. И других тоже. Тогда я приказал кораблю наготовить всякой еды и предложить им, а сам тем временем дал команду удалиться от Альгамбры прочь – с достоинством, но и не мешкая. Не понравились мне альгамбрийцы, ну и прочим нашим, понятно, тоже.

Одному только Ною было плевать, симпатичны туземцы или нет. Едва выскочив чистеньким и благоухающим из стенки корабля, он сейчас же спросил меня, о чем я договорился с альгамбрийским правительством, а услыхав ответ, сморщился, как настоящий клубень топинамбура.

– Так я и думал, – сказал он. – Учи вас, лопухов, учи, а толку все равно не будет. Можно же было завербовать Альгамбру!

– Как так? – спросил Ипат и по обыкновению рот раскрыл, а я полез в спор:

– Много ты понимаешь! Ты, что ли, вел переговоры? Кому лучше знать? Альгамбрийцы не пошли бы на вербовку.

– Пошли бы как миленькие! У тебя же был их корабль, дерево ты деревянное! Настоящий, починенный, свежий с иголочки корабль! Ты хоть понимаешь, что это такое для планеты – исправный и ни разу не почковавшийся биозвездолет?

– Альгамбрийцы, – говорю, – этого сами еще не поняли.

– Всё они прекрасно поняли! Эх ты, размазня! Обвели тебя вокруг пальца, а ты и рад: подтвердил торговое соглашение! Нас выручил!

– А что, не надо было выручать? – кротко спросила Илона.

Ной зашипел и выдал: мол, бабы в серьезных делах ничего не понимают, никогда не понимали и понимать не будут. Дарианка совсем блаженная, а сладкоголосой лишь бы петь да к чужим мужикам клеиться.

Зря он это сказал. Семирамида взвизгнула, как будто со всего маху наступила на зазубренный гвоздь, а затем закатила нам такой концерт, какого мы еще не слышали. У меня заболели не только уши, но даже и зубы. Что она сладкоголосая, с этим я не спорил, а только голос ее был сладок лишь тогда, когда она сама этого хотела, и, на мой вкус, было той сладости в ее песнях не больше, чем драгоценного металла в плохонькой руде.

Сейчас металла не было совсем – на нас тоннами валилась пустая порода. Ипат побагровел и рявкнул было, но не перекричал. Илона заткнула уши; я тоже. Ной же, по-моему, готовился выдать что-нибудь сокрушительное и донельзя обидное, чуть только Семирамида слегка выдохнется, а пока терпел и копил силы.

Примерно на второй минуте крика я начал понимать, в чем тут дело. Наверное, альгамбрийцы держали наш экипаж все-таки не совсем в тюрьме и не мешали всем четверым общаться сколько влезет. Тема-то для общения у них была лучше не надо: выяснять, что делать и кто виноват. Тут и за час атмосфера может накалиться так, что лучше не трогать, не то обожжешься, а уж за несколько дней – я себе представляю! Каждый был не просто на взводе, а шипел и дымился, как перед взрывом. Кроме разве что одной Илоны, но я думаю, что она тоже дымилась, только внутри. Просто лучше других владела собой.

Такие, между прочим, громче всех взрываются, когда подойдет их время.

Ну, я не стал ждать, когда оно подойдет, а просто отдал кораблю мысленный приказ. В то же мгновение из стен, потолка и даже пола ударили тугие струи воды. Семирамида тут же заткнула свой фонтан, потому что где же человеческому фонтану спорить с биомеханическим! В таком споре и захлебнуться недолго. Видел я на Зяби работу пожарных, так у них насосы куда слабее.

Всех нас сбило с ног. Я нарочно приказал «Топинамбуру» устроить холодный душ всем пятерым, чтобы на меня потом не злились, а когда – минуту спустя – все кончилось, сказал, что, должно быть, Ларсен что-то разладил в корабле, но это ничего, я исправлю. Затем дал кораблю приказ высушить всех, что он и сделал. А Ипату я незаметно подмигнул; понял он меня, нет ли – не знаю.

Семирамида обругала Ларсена, но и только. Особенно за то, что вода была холодная, так и голосовые связки застудить недолго. Кто о чем, а она о связках. В жизни не видывал такой женщины! А связки у нее такие, что их, по-моему, ничто не переборет.

Но главное – она заткнулась, и в корабле воцарились мир и благолепие, как говорят попы. Если миротворцы блаженны, как сказал какой-то из пророков, а Девятый подтвердил, значит, и мы с «Топинамбуром» получили свою долю благодати. От этой мысли мне сразу стало легко на душе, но, пожалуй, все-таки больше от того, что Семирамида заткнулась.

– Ладно, – сказал мне Ипат, вытряхнув из уха остатки воды. – Я… это… рад тебя видеть, Цезарь. Мы… это… все на тебя надеялись. Вот.

Хоть такую благодарность сумел выговорить, и на том спасибо.

Ной потребовал рассказывать, и я рассказал. Все наши похвалили меня, Илона чмокнула в щеку, и даже Ной лопухом не обозвал. Просто удивительно. А Ипат спросил:

– Как там мои кенгуролики? Здоровы? Ухоженны? Не скучают?

Только мне и дел было на Зяби, как заботиться о его скотине! Если честно, то я о ней даже не вспомнил.

– Нормально, – говорю. – Если бы что случилось, Сысой бы мне сказал. Значит, все здоровы.

– Так ты сам их не видел, что ли?

– Не-а.

– Ну вот и доверь таким важное дело! – огорчился Ипат. – Эх, ты!

Опять я виноват оказался. Подумал даже, не включить ли еще разок холодный душ специально для Ипата, но тут Ной сказал:

– Надо лететь к этим твоим… как их?..

– К тем, что вылечили «Блохастика»? – спросила Илона. – К светоносным?

– Ну да. К ним.

– Это еще на фига? – удивился я, но, кажется, удивился не очень натурально, потому что Ной только покривил губы: не притворяйся, мол, все равно в актеры не годишься.

– Если тебе помогли один раз, то помогут и другой, – пояснил он как бы для особо тупых.

– Это чем же?

– Может, подскажут, где вербовать. А может, и еще чего выпросим.

– И тебе не стыдно? – спросила Илона Ноя. – Просить, когда у нас и так есть все, что нужно? Я бы сгорела со стыда. Ипат, не слушай его!

Ипат и не думал его слушать. Он слушал только Илону и порой еще меня, когда я не перечил дарианке. А я подумал-подумал и решил не перечить. Нет, мне ужас как хотелось слетать поискать светоносного и его приятелей, но только не тогда, когда на борту Ной Заноза. Ну вот не было у меня никакой уверенности, что раз они помогли мне одному, то помогут и всем нам! Да и не стоит быть надоедливым – пинка дадут. Уж эту науку я на Зяби изучил во всех тонкостях.

– Вербовать надо, – подал я голос. – Дело надо делать. Нас зачем послали?

На том и порешили. Ной подергался немного, покривил рожу, но смолчал. Я вывел карту, Семирамида опять ткнула пальцем и попала чуть ли не в самое ядро Галактики. Мне туда вовсе не хотелось, но Ипат сказал: «Летим», – и мы полетели.

На этот раз перелет растянулся аж на одиннадцать стандартных суток, не считая задержки в пути. Задержались мы на планете Чвак – то есть не знаю, какое у нее название на жабьем языке, а только по-нашему выйдет Чвак. Эта планета числилась в базе данных «Топинамбура» как мир, еще не готовый к вступлению в имперскую пирамиду, но данные были старые, вот Илоне и захотелось поглядеть: а вдруг он уже готов?

Куда там! Такой планеты нам еще не попадалось: куда ни ступи, либо попадешь в лужу, либо, если тебе не повезло, вообще утонешь. Суши нет, но и большой воды тоже нет – так, бочажки да узкие протоки. Между ними не суша и не вода, а попросту болото. Ходить можно, но удовольствия никакого. «Топинамбур» поглотил сколько-то воды, надеясь осушить место приземления, да только она вновь отовсюду просочилась, тогда он надулся и стал втрое выше и шире, чтобы не засосало. Не для себя старался – ему-то что, – а для нашего удобства. Знал, умница, что нырять в болото, когда захочется войти в корабль, никому из нас не понравится.

В канавах на Зяби сколько угодно лягух и жаб, но таких здоровенных я отродясь не видывал. У нас самая большая жаба не достанет ростом и до колена, самое большее спугнет бродячего слона, когда попытается цапнуть его за хобот, а тут самые крупные размером с кенгуролика, ей-ей, не вру. Когда такая жаба разинет пасть, то сначала хочется убедиться, что ты способен бегать быстрее, чем она скакать, а потом уже вступать в разговор.

Они разговаривают! То есть разговаривают по-своему, а для человеческого уха все эти жуткие звуки отдаленно напоминают скрип тележной оси в смеси с гудением пчелиного роя и воплем кота, когда ненароком защемишь ему хвост дверью. Высунет такая жаба бородавчатую морду из бочажины, раскроет пасть, надует горловой мешок, да и пошла выводить рулады. Еще три-четыре жабы тоже повысовываются, глаза вылупят и слушают. Потом другая берет слово, потом третья… Это они беседуют так. Бывает, что ни до чего не договорятся и повздорят, тогда орут все вместе с опасностью для горловых мешков. Один раз драка была, только я почти ничего не разглядел, потому что две жабы подрались в воде или, точнее, в торфяной жиже. По-моему, они только лягались, и ни одна не пустила в ход зубастую пасть. Потому что мирные, видите ли, и друг дружкой не питаются.

Может, оно и так, может, они и впрямь наши братья по разуму, как утверждает база данных, а только нам, человекам, никакая цивилизация отродясь не мешала калечить и убивать друг дружку. Куда до нас жабам с Чвака! Отсталый народец.

Даже Илона согласилась со всеми: нечего и пытаться вербовать этих жаб. Никаким человеческим языком они не владеют и учиться ему не хотят, чем будут платить дань – неизвестно, есть ли у них свое жабье правительство – неясно. По-моему, нет: какое в болоте может быть правительство? Но база данных утверждала, что на Чваке живут и люди!

Мы их нашли, хотя пришлось поискать. Есть, есть в том сплошном болоте островки! Мелкие, зато много. Попадаются целые архипелаги островков, на некоторых даже лес растет, там и сям стоят хижины, крытые чем-то вроде сушеных водорослей, и от островка к островку переброшены гати из жердей, чтобы ходить по ним. На каждой гати дежурит человек с дрыном в руках, чтобы гонять жаб, которым гати почему-то не нравятся. Нацелится жаба разрушить гать, высунет из грязи морду – тотчас познакомится с дрыном, а если жабы нападают толпой, то человек свистит в свисток, и тогда с окрестных островов бежит на подмогу народ с дрекольем. Всем миром и спасаются, и каких-то мелких тварей себе на пищу ловят в бочагах артельно, и вообще работают сообща. Ипат увидел – зауважал. Говорит, в старые времена у нас на Зяби люди жили так же дружно. Учиться нам, говорит, у местных надо.

Ной ему:

– Нашел чему завидовать! Это у них от бедности.

– Как так? – Ипат застыл столбом и рот раскрыл.

– Да очень просто! Вот скажи: если бы тебе богатство привалило – побежал бы ты помогать соседям-голодранцам по первому свистку?

– Конечно, побежал бы! – горячо заявила Илона, а Ипат отмолчался и помрачнел. Ной прыснул.

– Молчу, молчу… Я ведь больной и недолеченный…

И захихикал. Тут за Ипата вступилась Семирамида и выдала Ною по первое число. Я в этот спор не лез, но послушать было интересно. Еще по пути на Чвак я замечал, что Семирамида нет-нет, да и поддакнет Ипату, и споет для него что-нибудь щемящее, а уж смотрит на него так, что только слепой – или Ипат – не сразу догадается, в чем тут дело. Прежде я только слыхивал, как женский пол охмуряет мужской, а теперь видел воочию. Не мог только понять: ну на что нашей сладкоголосой Ипат с его тугоумием и кенгуроликами в голове?

Потом догадался: это все из-за Илоны. Не то чтобы она влюбилась в Ипата по уши, скорее, это он втрескался в нее по своей привычке спотыкаться о любую кочку, но Семирамиде и этого хватило. Один учитель в воспитательном доме рассказывал, что люди когда-то верили, будто они произошли от вымершего зверя обезьяны. Ну, не знаю, от кого там мы произошли, да и не очень интересуюсь знать, а только женщины, по-моему, произошли от кусачей мухи. Жужжать не по делу, надоедать, жалить да еще прихорашиваться, когда больше нечего делать, – самое мушиное занятие.

Ипат и в этот раз не догадался, чего хочет Семирамида. Догадалась Илона, но ничего не сказала и не сделала. Ей проблемы туземцев и даже жаб были куда важнее всяких женских штучек. Но она потомок клонов, так что муха тут и близко не летала.

Местные, как выяснилось, живут на Чваке давным-давно, может, еще дольше, чем мы на Зяби. Язык их ужасен, иной раз чудится знакомое слово, а потом догадываешься, что оно у них означает совсем не то, что у нас, а часто даже наоборот. Без помощи «Топинамбура» мы бы их вообще не поняли. О первопоселенцах у туземцев сохранились только легенды и ничего такого, что можно потрогать. То ли корабль, доставивший их в это мокрое царство, отбыл восвояси и больше не вернулся, то ли он потонул в болоте. Мне кажется, что именно потонул, только булькнул. Тут утонуть гораздо легче, чем высморкаться.

Рассказали мы им об империи, о нашей миссии и о том, как это здорово – иметь биозвездолет и путешествовать по Галактике, да что толку? Небо тут всегда затянуто облаками, то и дело дождит, и о звездах у туземцев никакого понятия. Не очень-то они им интересны, как я понял. А вот найти способ успешнее ловить тех болотных каракатиц, каких они ловят и едят, да отвадить жаб – это другое дело!

Ной плюнул сразу, Ипат чуть погодя. Семирамида не высказывалась ни за, ни против, а Илона во что бы то ни стало захотела осчастливить туземцев. Для начала она насела на нас, а когда Ной заявил ей, что не для того нас послали, чтобы помогать тем, кто, между прочим, о помощи совсем не просит, вышла из себя. Ипат прогудел что-то невнятное и глаза опустил, а мы с Семирамидой приняли сторону Ноя. Илона сперва вспыхнула и наговорила нам много чего, а потом гляжу – смотрит на нас с состраданием. Видать, решила, что мы тоже не совсем здоровы, от Ноя заразились.

– Когда я вернусь на Дар, то обязательно скажу, что надо лететь сюда, – заявила она. – Этим людям надо помочь.

Чем помочь? Шугать жаб разве что. А расшевелить в туземцах интерес к чему-то возвышенному – ну, пусть дариане попробуют, удачи им.

Словом, не выгорело у нас дело. Мы и не очень расстроились. Чем туземцы могли бы рассчитаться с нами за зародыш звездолета в случае вербовки – каракатицами? Жабьей икрой? Кто как, а я на месте жаб был бы против. Войны между людьми и жабами этой планете только не хватало!

Тут Илона заявила, что дариане обязательно помогут и местным земноводным, потому что люди и жабы должны жить в мире и дружбе, а если для этого нет условий, то надо эти условия создать, а нам должно быть стыдно за то, что мы такие черствые. Я это выслушал и решил, что зря мы торчим на Чваке. Ипат держался того же мнения.

И мы продолжили путь к той точке, куда Семирамида ткнула пальцем.

Ядро Галактики, если не лезть внутрь, а околачиваться поблизости, выглядит как свечение на полнеба с богатой россыпью тех звезд, что поближе и поярче. Во-от такие звезды, вроде фонарей. Смотреть занятно, но не хотел бы я тут жить, потому что ночь должна быть темной; сбегать из воспитательного дома светлой ночью куда как труднее. Да и не поймешь, где тут север, а где юг и в какую сторону уносить ноги, когда ярких звезд на небе столько, что аж в глазах рябит.

Поблизости от той точки, где мы вышли из большого нырка, их тоже хватало. Самые разные звезды: красные, желтые, белые, парочка нейтронных. «Топинамбур» заявил, что не прочь подкормиться, мы дали ему сутки на харчевание, приказав попутно выяснить, какие из ближайших звезд могут быть нам интересны. Он нашел десятка три перспективных звезд и среди них две особо перспективные и притом отсутствующие в каталоге обитаемых миров. Первая оказалась с планетами, но безжизненными, зато на подходе ко второй корабль заявил, что слышит радиосигналы, которыми там обмениваются мыслящие существа.

Мы приободрились. И уже очень скоро, как только «Топинамбур» разобрался с туземным способом кодировки и расшифровал местный язык – близкий к староимперскому, – вышли на связь, представились и запросили посадку.

Планета молчала.

– Вот увидите, нам откажут, – предрек Ной. – Скажут: а валите-ка вы подальше!

– Это почему же нам откажут? – заморгал Ипат.

– Чувствую.

Илона выразительно посмотрела на него, ничего не сказала, а только вздохнула. Наверное, решила, что болезнь прогрессирует. А когда Семирамида подсела к Ипату и прижалась к нему, а Ноя обозвала дураком, Илона просто встала и молча ушла к себе в каюту. Мне бы вмешаться, а я не знал, что делать. Ясно же, что Семирамида нарочно завлекает Ипата, потому что видит, что у него с Илоной взаимная симпатия, и завлекает главным образом для того, чтобы нагадить Илоне, а еще от скуки, – все это я видел, а не вмешался. Вся эта любовь была бы мне до фени, если бы только она не была настоящей болезнью, от которой страдают не только люди – черт бы с ними, – но и дело. Приказать кораблю стукнуть сладкоголосую током, что ли? Нет, не то: Ипат, чего доброго, ее пожалеет. Так я и не придумал ничего путного.

Через час или около того с планеты пришел ответ: посадка разрешена в одной из двух точек поверхности, на выбор. Я хотел было сказать Семирамиде, чтобы она еще раз ткнула пальцем, а потом решил: ну ее! И доверил выбор «Топинамбуру».

С орбиты планета выглядела как многие другие, не хуже и не лучше: материки, океаны, белые полярные шапки, облачные вихри в виде этаких завитушек. Не сильно-то она отличалась от Зяби – если смотреть с большой высоты. Отличия стали заметны, когда мы спустились ниже.

Чуть в стороне от указанной нам точки посадки располагался поселок – не поселок, городок – не городок, не знаю даже, как назвать, но что-то явно обитаемое. Правда, не шибко приятное глазу. Ровные, как по линейке, ряды одинаковых строений. Ровные в ниточку дороги. Все строения были невысокие, строго прямоугольные, и оторвите мне ухо, если размеры зданий и промежутки между ними не были выверены с точностью до пяди, если не до мизинца. Я запросил «Топинамбур» и обалдел от ответа: с точностью до толщины ногтя! Ни деревца, ни кустика, ни даже травинки – кругом сплошь металл и бетон. Удивительно скучный вид. Я даже зевнул и сейчас же подумал: может, это и не населенный пункт вовсе, а какой-то гигантский склад? Потом разглядел пешеходов и самодвижущиеся механизмы на дорогах. Нет, наверное, все-таки городок…

Не знаю почему, но я был напряжен. Говорят, будто есть такая штука – предчувствие беды. Может, и есть, а только я вам говорю: от такой планеты, где все выстроено по линеечке, добра не жди. То ли дело двор какого-нибудь фермера у нас на Зяби: тут вросший в землю облупленный дом, там – кособокий сарай, подпертый бревном, чтобы не завалился, между ними непременная куча навоза с воткнутыми в нее вилами, возле изгороди свален всяческий инвентарь, сеновал повернут к дому не лицом и не боком, а наискось, и вся картина радует глаз! Но думаю, что здешним жителям этого не понять.

– Похоже на чертеж какой-то, – сказал Ной.

Мы смолчали: я – потому что сроду не видывал никаких чертежей; Ипат с Семирамидой – наверное, по той же причине. Где видел чертежи Ной и зачем они ему понадобились, я не стал спрашивать. Он бы, наверное, ответил, да только верить всему, что он о себе расскажет, дураков нет.

Илона, вновь появившаяся в рубке, тоже не раскрыла рта. Она была очень занята – дулась и страдала.