Четвертого июля Киа босиком, в шифоновом платье, из которого успела вырасти, вышла к лагуне и села на бревно, где они с Тейтом читали. Безжалостный зной разогнал последние клочки тумана, и кругом разлилась влажная духота. Киа то и дело наклонялась, брызгала прохладной водой на шею, без конца прислушиваясь, не приближается ли лодка Тейта. Ожидание ее не тяготило – она коротала время за одной из книг, что он ей привез.

Минуты едва ползли, солнце будто застряло в зените. Сидеть на бревне было неудобно, и Киа сползла на землю, облокотилась о дерево. Наконец, проголодавшись, она вернулась в хижину, чтобы соорудить сэндвич из крекеров и остатков колбасы. Перекусила наспех: вдруг Тейт появится, а она его не встречает?

В жарком влажном воздухе вились москиты. Ни лодки, ни Тейта. В сумерках Киа подошла к кромке воды, стояла неподвижно, словно цапля, смотрела на пустую, тихую гладь протоки. Дышать было больно. Сбросив платье, Киа ступила в темную прохладную воду; волны ласкали кожу, холодили, будто вбирая в себя весь жар. Киа вылезла на берег и голышом уселась на мягкий мшистый взгорок, чтобы обсохнуть, так и сидела, пока не показалась луна. А затем сгребла в охапку одежду и вернулась в дом.

Прождала она и весь следующий день. С каждым часом день разгорался, до вечера сиял, после заката мерк. Взошла луна, вспыхнула на воде дорожка, а с нею новая надежда, но и та потухла. Еще один рассвет, еще один раскаленный добела полдень. И снова закат. Остаток веры угас, чувства притупились. Взгляд Киа блуждал равнодушно; она по-прежнему прислушивалась, не плывет ли Тейт, но уже без замирания сердца.

Лагуна пахла жизнью и смертью, надеждой и тленом. Квакали лягушки. Киа смотрела безучастно, как чиркают в темноте светлячки. Светлячков она никогда не ловила в банки – о живом можно узнать намного больше, если оно на воле, а не за стеклом. Джоди ей объяснял, зачем самка светлячка мигает огоньком на брюшке, – это сигнал к спариванию. Каждый вид светлячков сигналит по-своему. Киа заметила, что одни самки мигают “точка-точка-точка-тире” и танцуют зигзагами, а другие сигналят “тире-тире-точка” и узор в воздухе чертят иной. Самцы, конечно, знают сигналы своего вида и подлетают только к “своим” самкам. А потом, как говорил Джоди, “трутся брюшками”, чтобы вывести детей, как большинство животных.

Вдруг Киа встрепенулась, пригляделась: одна из самок сменила код. Сперва просигналила как надо, подлетел самец того же вида, и они спарились. А потом замигала по-другому, и подлетел самец чужого вида. Прочитав ее послание, решил, что рядом “своя” самка, готовая спариться. А самка вдруг схватила его челюстями и сожрала целиком, не оставив ни лапки, ни крылышка!

Киа присмотрелась к другим светлячкам. Самки получали нужное – сначала самца, потом корм, – всего лишь сменив сигнал.

Киа понимала: судить их не за что. Добро и зло тут ни при чем, просто жизнь идет своим чередом, и часть игроков выбывает. Биология не знает ни добра ни зла, там своя система координат.

Прождав Тейта еще час, Киа вернулась наконец в хижину.

Наутро, когда от надежды остались клочки, она, ругаясь, снова пошла к лагуне. Села у кромки воды, прислушалась, не тарахтит ли лодка в протоке или в дальнем русле.

В полдень она вскочила, заорала: “ТЕЙТ, ТЕЙТ, НЕТ, НЕТ!” И рухнула на колени, упала лицом в ил. Ее будто сносило приливом. Такое знакомое чувство.