Преображенская церковь издавна пользовалась репутацией тихого пристанища. Прежде всего, потому, что она стояла на кладбище. А тишина, присущая местам такого рода, с незапамятных времен вошла в поговорку… Вдобавок кладбище это было расположено на окраине, и дорога туда занимала около часа. Поэтому даже в те, не столь давно минувшие, времена, когда во всем городе (между прочим, областном и епархиальном центре!) имелось лишь три действующих храма, съездить помолиться в Преображенскую церковь отваживались разве что истинные подвижники. Исключение составляли только дни, когда в нее приезжал служить епископ. А вслед за ним туда жаловали и многие из прихожан собора и Успенской церкви — любители торжественных архиерейских богослужений.

Тогда в Преображенском храме становилось непривычно светло от множества свеч, которыми были уставлены подсвечники перед иконами. И непривычно шумно от множества людей, которые шепотом делились новостями и впечатлениями от службы и громко увещевали соблюдать благоговейную тишину, просили передать свечку в алтарь и негодовали, видя, что вместо этого она очутилась на каком-то из подсвечников в дальнем углу, сетовали на тесноту и духоту, и все-таки, упорно орудуя локтями, протискивались поближе к амвону, словно именно там находилось то Царство, что берется силой и восхищается употребляющими усилие (см.: Мф. 10, 12)… А в довершение всего этого, внезапно, как гром среди ясного неба, раздавались звон разбитого стекла и горестный вопль владелицы банки со святой водой, содержимое которой теперь разливалось по выщербленному каменному полу… Впрочем, как только епископ покидал стены Преображенского храма, туда возвращалась тишина, и немногочисленные старые прихожанки, стушевавшиеся было перед шумной толпой захожих и заезжих гостей, снова занимали в нем свои привычные места, словно корабли, разметанные бурей по морю, опять собирались в привычную мирную гавань.

Однако Преображенский храм служил тихим пристанищем не только для людей. С самого начала 20-х годов, когда в городе стали закрывать и разрушать церкви, именно сюда приносили тамошние иконы. Вернее, те из них, которые удавалось спасти от отправки на дрова… А так как до войны было закрыто около десятка городских храмов, то Преображенская церковь вскоре наполнилась, или, скорее даже, переполнилась, иконами. Они лежали на аналоях, в несколько ярусов, едва ли не до самого потолка, висели на стенах, теснились на подоконниках, словно подтверждая поговорку «В тесноте, да не в обиде», и даже стояли там друг на друге, будто пытаясь вскарабкаться к самому верху оконных проемов, где еще оставалось немного места… Среди них имелись и старинные образа, в былые времена прославившиеся чудотворениями, но теперь сами нуждавшиеся в людской защите. И совсем недавно написанные иконы, краска на которых еще не успела потрескаться и потемнеть. Иные из них, размером почти в человеческий рост, являлись храмовыми иконами. Иные, где соседствовали друг с другом подвижники разных стран и времен, так что святой благоверный князь Александр Невский протягивал руку преподобной Марии Египетской, а по обе стороны от них, словно свидетели их встречи, стояли мученица Вера и преподобный Зосима Соловецкий, были фамильными образами купцов и горожан, пожертвованными в церковь «на помин души»… Впрочем, и после войны, и позднее, в семидесятые, восьмидесятые и даже в девяностые годы люди продолжали приносить в Преображенский храм иконы. Правда, в последнее время — по большей части растрескавшиеся, расколотые, с облупившейся краской, дочерна покрытые копотью, а потому не годившиеся ни для украшения интерьера квартиры, ни для продажи в антикварную лавку. Однако даже для таких икон, обезображенных временем и людьми, находилось пристанище в Преображенском храме. Старый настоятель, отец Серафим, любовно взяв в руки очередную «черную доску», вглядывался в нее сквозь очки, словно прозревая под густым слоем грязи и копоти ее изначальную красоту и благолепие. После чего, вздохнув, благословлял отнести ее на чердак. Ибо надеялся, что когда-нибудь Бог пошлет человека, способного вернуть ей прежний вид, а вместе с тем и новую жизнь. Но проходили годы, а этот человек всё не появлялся… А тем временем на чердаке скопилось столько поврежденных икон, что для них уже не хватало места на полках, сделанных по распоряжению отца Серафима… Разумеется, иные люди, радевшие о чистоте и порядке в храме, пытались убедить батюшку, что поскольку их некому, да, скорее всего, уже и невозможно отреставрировать, то и хранить их дальше незачем. Вдобавок их скопление на чердаке повышает риск возникновения в церкви пожара… Однако отец Серафим напомнил сим мирским мудрецам, что живущий под кровом Всевышнего, под сенью Всемогущего покоится… и под крыльями Его будешь безопасен (Пс. 90, 1; 4). А для пущей убедительности подкрепил эти слова многочисленными примерами того, как в былые времена иконы, по ветхости находившиеся в забвении и небрежении у людей, Господь прославлял чудотворениями. После этого советчики умолкли. Хотя одному лишь Богу ведомо, убедили ли их доводы отца Серафима. Ведь одно дело — минувшие времена, богатые на чудеса и знамения. И совсем другое — наши дни, когда они столь редки, что можно всю жизнь ждать чуда. В итоге же — обмануться в своих ожиданиях. Именно так и произошло с самим отцом Серафимом, который, несмотря на всю свою веру и праведность, так и не дождался столь чаемого им чуда…

* * *

А после его кончины настоятелем Преображенского храма стал молодой, весьма деятельный и энергичный священник. Звали его отцом Олегом. Прежде он был врачом, а незадолго до рукоположения окончил богословский институт. Надо сказать, что, вопреки бытующему в народе мнению, будто не только врачи, но даже иные богословы относятся к сверхъестественным вещам достаточно скептически, отец Олег все-таки верил в чудеса. Правда, иначе, нежели простодушный отец Серафим, который и семинарии-то не кончал… Отец Олег был убежден, что с помощью Божией человек может, как говорится, свернуть горы. В подтверждение же этому любил приводить слова святого апостола Павла: Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе (Флп. 4, 13). И впрямь — не прошло еще и полгода, как отец Олег стал настоятелем Преображенского храма, а старая церковь уже преобразилась до неузнаваемости. Она была заново побелена, а ее купола засияли свежей позолотой. В ней появились новые паникадила и подсвечники, новые хоругви и аналои, новый регент, новые певчие и множество новых прихожан. А также новая староста, Ольга Ивановна, одинокая женщина средних лет, которая, после многих бед и треволнений, обрела тихое пристанище в Преображенской церкви, бестрепетно порвав с прежней жизнью ради жизни во Христе. По примеру благочестивых жен древности, она дневала и ночевала в храме, выполняя обязанности не только старосты, но и уборщицы, и псаломщицы, и свечницы, и певчей, а по будним дням — еще и регента. Ольга Ивановна была столь безгранично преданна отцу Олегу, что ловила каждое слово батюшки, слагая его, как говорится, в сердце своем. Все изреченное им являлось для Ольги Ивановны законом, подлежащим неукоснительному исполнению. Так что, благослови он ее годами поливать сухое дерево или, за неимением оного, воткнутую в землю швабру, на ней непременно произросли бы плоды ее послушания.

…Однако враг рода людского, видя ревность нового настоятеля о храме Божием, не замедлил ополчиться на него. Причем сделал это тогда, когда человек меньше всего ожидает беды. А именно — за три дня до Рождества.

* * *

В тот злополучный полдень в Преображенскую церковь вошел какой-то человек средних лет, да так и замер на пороге, словно был несказанно изумлен тем, насколько изменилось внутреннее убранство храма. При этом он даже забыл снять шапку и перекреститься, как подобает всякому входящему в церковь. Разумеется, бдительная Ольга Ивановна, дежурившая в это время за свечным ящиком, сразу же набросилась с обличениями на нарушителя церковной дисциплины. Вслед за тем на шум из алтаря вышел отец Олег и с решительным видом направился к незнакомцу.

— А ну, сними сейчас же шапку! Ты что, церковного устава не знаешь?

Тот удивленно уставился на молодого священника, словно ожидал увидеть совсем другого человека:

— Здравствуйте. А-а где батюшка? Отец Серафим…

— Умер он, — буркнул отец Олег, недовольный тем, что недогадливый чужак не признал в нем священника и настоятеля. — А тебе чего здесь надо?

Однако вместо того, чтобы ответить на вопрос священника, тот сурово произнес:

— Пригласите сюда ваше руководство.

— Да сам ты кто такой? — не унимался отец Олег.

— Я пожарный инспектор вашего района, — сказал незнакомец, причем столь строгим тоном, что священнику сразу стало не по себе. — И пришел проинспектировать ваш храм на предмет соблюдения правил пожарной безопасности. Вот мое удостоверение. А теперь пройдемте, гражданин… Так… А почему это у вас эвакуационные выходы завалены половиками? Что значит — уборщицы виноваты? Если вы здесь главный, то вам за это и отвечать… А где у вас огнетушители? Почему это их нет? Вы что, не знакомы с правилами пожарной безопасности? К вашему сведению, они являются обязательными для всех. Та-ак… Подвал в храме есть? А чердак? Как это — ключ потерян? Немедленно найдите. Я обязан осмотреть вашу церковь полностью.

Прошло минут двадцать, прежде чем запыхавшаяся Ольга Ивановна вручила батюшке ржавый ключ на засаленном шнурке, которым, после нескольких неудачных попыток, все-таки удалось открыть дверь чердака.

Увидев представшую его глазам картину, инспектор строго спросил отца Олега:

— Это что тут у вас за склад?

В самом деле, чердак был едва ли не под самую крышу завален сломанными аналоями, пустыми киотами, обломками от иконостаса, ржавыми спинками кроватей, сундуками, дырявыми ведрами, тряпками, банками из-под краски… Всё это было донельзя грязным, вдобавок основательно загаженным голубями, с незапамятных времен считавшими церковный чердак своим родным домом.

А у самого входа стоял гроб, внутри которого обнаружилась охапка веников…

— Ну что, гражданин, — произнес инспектор, искоса поглядывая на изменившегося в лице отца Олега. — Сейчас составим протокол. Предписания вышлю завтра. Даю вам неделю сроку на то, чтобы устранить все эти недостатки. Впрочем, вам придется сделать это раньше, до седьмого января, когда у вас тут будет большое скопление народа.

Накануне я приду сюда снова. И если к этому времени вы не наведете порядок, то на основании правил пожарной безопасности буду вынужден приостановить деятельность вашей организации.

После ухода незваного гостя отцу Олегу понадобилось немало времени, чтобы прийти в себя. Вслед за тем он отыскал Ольгу Ивановну, которая, с пухлым молитвословом в руках, стояла на коленях перед иконой Божией Матери «Злых сердец Умягчение».

И, указывая рукой по направлению злосчастного чердака, гневно произнес:

— Чтобы завтра же там ничего не было, поняла?

— Простите-благословите, батюшка, — пролепетала староста.

* * *

На другое утро Ольга Ивановна, собрав уборщиц и кое-кого из прихожанок, пожелавших во славу Божию потрудиться на уборке храма, отправилась на чердак. Спустя несколько часов почти всё, что там находилось, было частично отправлено на помойку, частично — отнесено в церковную кочегарку для сожжения. И тут в глубине чердака обнаружились полки, прогибающиеся под тяжестью каких-то черных досок. Рассмотрев их повнимательнее, женщины в недоумении обратились к Ольге Ивановне:

— Да это же иконы! Их что, тоже выбрасывать?

— А ведь прежний-то батюшка этого делать не благословлял… — робко произнесла старая уборщица, еще помнившая времена настоятельства отца Серафима. — Как же нам теперь быть-то?

Как бывает в подобных случаях, кто-то поддержал ее. В итоге вместо того, чтобы заниматься уборкой, женщины принялись вспоминать, каким ласковым да набожным был покойный священник. И сожалеть о том, что его не стало… Все попытки Ольги Ивановны заставить их продолжать уборку оказались безрезультатными. Поэтому она поспешила к отцу Олегу, чтобы данной ему от Бога властью вязать и решить он разрешил вопрос, что делать с найденными на чердаке старыми иконами, которые хранились здесь по благословению прежнего настоятеля.

Она на цыпочках подошла к двери его кабинета и, благоговейно постучав, вполголоса прочла молитву. Потом с замиранием сердца прислушалась, ожидая ответа. Немного погодя дверь распахнулась и на пороге появился отец Олег. Вид у него был крайне недовольный. Еще бы! Ведь как раз в это время он беседовал с местным бизнесменом, который недавно угодил в крупную автокатастрофу и уцелел в ней только чудом. С тех пор его стали посещать, так сказать, думы о вечном. Поэтому он, по примеру известного персонажа евангельской притчи, надумал на всякий случай приобрести себе друзей богатством неправедным, дабы получить шанс впоследствии быть принятым в небесные обители (Лк. 15, 9). Иначе говоря, вознамерился пожертвовать на Преображенский храм некую сумму денег. Что до отца Олега, то он рассчитывал воспользоваться щедротами новоявленного благотворителя с максимальной выгодой для храма. А именно — испросить у него средства, которых бы хватило на постройку церковного дома, где он планировал разместить и воскресную школу, и благотворительную столовую, и иконную лавку… Ради этой благой цели священник уже около часа вел со своим гостем душеполезную беседу, увещевая его со всяким долготерпением и назиданием (2 Тим. 4, 2) и употребляя на это все красноречие, на какое только был способен. И вот теперь, из-за столь не вовремя явившейся старосты, его труды могли пойти насмарку! Неудивительно, что отец Олег не смог скрыть своей досады от Ольги Ивановны.

— Что тебе надо? — строго спросил он ее.

— Батюшка, простите… — от волнения голос Ольги Ивановны дрожал и прерывался. — Там на чердаке… старые иконы лежат…

— Какие еще иконы? — раздраженно спросил отец Олег. — Откуда они могли там взяться?

— Говорят, будто их туда прежний настоятель велел складывать, — промолвила староста. — Только зачем — непонятно. На них же уже совсем ничего не видно… Батюшка, что благословите с ними делать?

Отец Олег задумался. В самом деле, как следовало поступить с отжившими свой век иконами? Он помнил, что в стародавние времена их не выбрасывали, а помещали на церковный чердак или на колокольню. Именно так и делал отец Серафим. Но тут отцу Олегу вспомнилось, что завтра в храм с повторной проверкой нагрянет пожарный инспектор.

И если что-то придется ему не по нраву, вполне может выполнить свою угрозу… Стало быть, чердак требовалось очистить любой ценой… Тогда куда же девать иконы? Вдруг священник вспомнил, что иногда обветшавшие образа относили на реку и пускали по течению на волю Божию. Однако на дворе была зима. Таким образом, оставался один-единственный выход…

— Снесите их в кочегарку, — сказал отец Олег замершей в ожидании его решения старосте. — И сожгите.

— Простите-благословите! — эхом откликнулась Ольга Ивановна и поспешила вернуться на чердак, где уборщицы и прихожанки всё еще предавались утешительным воспоминаниям об отце Серафиме. Но староста, проникшись важностью возложенного на нее послушания, немедленно пресекла их разговор:

— Хватит празднословить. Забыли, что Бог за каждое пустое слово взыщет? Давайте берите всё это и несите в кочегарку. Так батюшка благословил.

— А может, лучше их людям раздать? — робко спросила та самая старая уборщица, что еще помнила отца Серафима. — Все-таки иконы…

— Батюшка благословил сжечь! — оборвала ее Ольга Ивановна. — Помнишь, что старцы говорят: послушание выше поста и молитвы! А где твое послушание?

После этого ей уже не решился возразить никто.

* * *

…Сидя на корточках перед дверцей топки, Ольга Ивановна одну за другой отправляла туда сваленные на полу «черные доски». Это ответственное дело она не решилась поручить никому. Особенно после того, как заметила, что старая уборщица, предлагавшая не сжигать старые иконы, а раздать их людям, украдкой потянулась было рукой к небольшому образку, на котором сквозь слой грязи и копоти проступали очертания какой-то фигуры, кажется, женской. Однако, почувствовав на себе испепеляющий взгляд Ольги Ивановны, старуха испуганно отдернула руку…

Не будь староста так поглощена своим делом, она бы давно заметила, что из угла кочегарки за ней самой внимательно наблюдает неряшливо одетый лохматый мужчина с всклокоченной бородой, которого в церкви все звали не иначе как Васькой. Он прибился к Преображенскому храму так давно, что никто уже не помнил, когда именно. И, судя по всему, до этого успел пережить немало бурь и крушений в житейском море. Сколько ему было лет и кем он был прежде, не знал никто. Да, впрочем, кого это могло интересовать? Куда важнее было то, что безродный и бездомный Васька бесплатно работал при церкви и кочегаром, и сторожем, и плотником… одним словом, безотказно выполнял любую работу, которую ему поручали. Он был на редкость нелюдим и молчалив, так что его считали немым. Иногда, еще при покойном отце Серафиме, Васька заходил в храм и простаивал всю службу у самого входа, словно не смея идти дальше… Правда, в последнее время он появлялся там крайне редко. Потому что стоило ему в своих донельзя грязных сапогах переступить церковный порог, как уборщицы, радея о чистоте в храме, спешили выставить его за дверь.

…Тем временем труд Ольги Ивановны близился к концу. И на полу остались только две самые большие иконы. Одну из них, растрескавшуюся сверху донизу, староста ухитрилась разломить на две половинки и по очереди отправила их в огонь. Однако другая икона оказалась цела и никак не проходила в дверцу топки. Ольга Ивановна огляделась по сторонам в поисках топора и тут наконец-то заметила Ваську. Раздосадованная тем, что недогадливый молчун не спешит прийти ей на помощь, староста сама протянула ему икону и знаками показала, что он должен с ней сделать.

К ее изумлению, Васька вдруг поднес икону к глазам и некоторое время стоял, вглядываясь в нее. Точь-в-точь, как это делал когда-то отец Серафим… А потом решительно направился к полке в углу кочегарки и, раздвинув стоявшие на ней бумажные образки, водрузил икону на самую ее середину.

Будучи не в силах вынести столь явного самоуправства, объятая праведным гневом Ольга Ивановна бросилась к Ваське:

— Не смей! Батюшка благословил всё сжечь! А ну, отдай ее сейчас же!

И вдруг осеклась. Потому что услышала какие-то странные звуки, похожие на хриплое рычание зверя или на скрежет, который издает заржавевший от времени и бездействия механизм. И тем не менее это был голос человека. Но самым страшным было не то, как он звучал. А то, что он принадлежал всегда безгласному и безропотному Ваське:

— Пош-шла-а отс-сюда-а!

Перепуганная староста выскочила из кочегарки и, не чуя под собою ног, побежала к храму. Первой ее мыслью было найти отца Олега и рассказать ему о происшедшем. Проступок Васьки ни в коем случае не должен был остаться безнаказанным.

И справедливая кара, которая его ожидала, должна была послужить хорошим уроком на будущее для всех, кто осмеливается своевольничать.

Она столкнулась с отцом Олегом на церковном пороге. Однако так и не смогла пожаловаться ему на Ваську. Священник прошел мимо, словно не заметив ее, поскольку был весьма раздосадован тем, что бизнесмен-благотворитель, на беседу с которым он потратил столько времени и сил, вдруг изменил свое решение и отказался оплатить постройку церковного дома. Причем произошло это как раз после разговора священника со старостой, так что отец Олег имел все основания считать ее виновницей своей неудачи. Что до Ольги Ивановны, то она, увидев батюшку, раскрыла было рот… Но, к своему ужасу, не смогла произнести ни единого слова, ни единого звука…

* * *

…На другой день, в Сочельник, перед самой Литургией, в Преображенский храм вошел мужчина, в котором уборщицы и прихожане не сразу признали Ваську. Да могло ли быть иначе? Ведь сейчас он казался совсем другим человеком. Он был одет в чистую куртку, а его сапоги выглядели как новенькие. Вдобавок вечно всклокоченная лохматая Васькина борода была подстрижена и тщательно расчесана. В руках он держал что-то, завернутое в кусок холста. Подойдя к левому клиросу, где стоял пустой аналой, Васька поставил его на середину храма и торжественно возложил на него принесенный сверток. И те, кто в тот момент находился в Преображенской церкви — прихожане, уборщицы, безгласная Ольга Ивановна и встревоженный отец Олег, — обступали его все теснее и теснее, пока чьи-то пальцы робко не коснулись холста и не развернули его.

Под ним оказалась икона. Старая-престарая, дочерна покрытая слоем копоти, с обуглившимся углом, словно она побывала в огне. А на ней постепенно проступали какие-то контуры предметов и фигур, становясь все ярче и отчетливей, пока глазам изумленных людей не предстало изображение Девы Марии и старца Иосифа, благоговейно склонившихся над яслями, где лежал Богомладенец Христос.

И каждому из них в тот миг вдруг открылось, что великие и преславные Таинства и знамения совершались не только в те далекие времена, когда «нас ради и нашего ради спасения» в мир явился Спаситель Христос. Но даже теперь, когда на земле оскудели вера, надежда и любовь, Господь продолжает посылать нам Свои чудеса.