Однажды они встретились — королева и ее верный паж. Она не без изящества протянула ему руку с обломанными черными ногтями, в дырявой, с обрезанными пальцами перчатке и хриплым голосом представилась:

— Королева, — и, выдержав паузу, добавила: — объедков.

— У королевы должен быть паж. — Он картинно откинул с отекшего синюшнего лица засаленную прядь. — Ну, как, гожусь я в твои пажи, Королева объедков?

«Надо же, какой театрал. Прямо, как я», — подумала она, а вслух сказала:

— Такую встречу надо отметить.

Эту затянувшуюся встречу они отмечали каждый день уже пять лет. Где они только ее не отмечали — в подвалах, на чердаках, в заброшенных деревенских домах зимой и в полях летом, на вокзалах, в бомжатниках и ночлежках. В ночлежку попасть было трудно. Очередь на койко-место и тарелку супа надо было занимать с раннего утра.

Жили на острие косы старухи-смерти, понимая, что каждый день может быть последним. Жили как птицы по Евангелию, не заботясь о завтрашнем дне. Королева объедков недаром так называлась. В любых отбросах находила она еду. Не просто какой-нибудь старый хлеб или гнилые яблоки, а деликатесы — рыбьи копченые головы или слегка надкусанный пирог, или кусочек колбаски, или побелевшую плитку шоколада. В общем, ее паж всегда был сыт, а излишества он добывал сам. В основном попрошайничеством.

Лишь спустя год после знакомства он узнал, что ее зовут Ксения, и сказал, что его зовут Андрей.

— Почему ты скрывала свое имя? — спросил он.

— Есть такая святая блаженная Ксения.

Моя бабушка ее очень любила и назвала меня в ее честь. А я так низко пала, живу грязно. Стыдно мне перед святой Ксенией. Не хочу ее имя пачкать, так что ты зови меня Королевой. Я привыкла.

— Как скажете, Ваше Величество, — поклонился он.

Все-таки паж у Королевы был настоящий.

Про любовь они не думали. Просто жили вместе, а сроднились с первого взгляда; как будто всю жизнь вместе бомжевали.

Однажды летом Королева объявила, что у нее день рождения. Они уехали подальше от города и устроили пикник на берегу озера. Вечером паж разжег костер и, попивая праздничный коктейль, спросил:

— Сколько тебе стукнуло, Королева?

— А сколько дашь? — Она задорно тряхнула пушистыми волосами.

Освященная костром, с чистым лицом, она враз помолодела и выглядела лет на пятьдесят.

— Тридцать семь, — слукавил паж.

— Откуда ты узнал? — насторожилась она. — В барахле моем копался, что ли?

— Так у тебя же паспорта нет.

— Тогда откуда?

— Просто угадал, — улыбнулся беззубым ртом паж. — А мне сколько дашь?

Королева улыбнулась в ответ, прикрыв рот рукой, — стеснялась гнилых зубов, — и критически его оглядела:

— Пятьдесят пять.

— А мне-то, Королевушка моя, всего-то сорок два годочка. Да это всё ерунда. Держи-ка лучше подарок. — И паж достал из пакета зеркальце в берестяной рамочке и такую же расческу. С этими подарками Королева с той поры не расставалась.

Так они остаток лета и прожили на берегу озера. Шалаш сложили из еловых лап. Рыбу ловили, грибы да ягоды собирали. Милостив был к ним Господь — никто их не увидел, не прогнал, не обидел. А когда похолодало и задождило, они в город вернулись.

В центре города дома сносили целыми кварталами, так что выбор жилья был как на рынке недвижимости. Выбрали дом рядом с Преображенским собором, как Королева захотела. Там и обосновались.

Всё бы ничего. И магазины рядом, и люди у храма копеечку подают, да только Королева заболела. Начала таять на глазах. Что-то болело у нее внутри, но она терпела. Только губы в кровь иногда кусала. Паж совсем извелся от расстройства. Не знал, чем ей помочь.

Однажды у Мариинской больницы он подловил после дежурства молодого доктора и слезно, ради Христа, уговорил его посмотреть Королеву. Доктор согласился. Долго мял ей живот, смотрел язык, слушал сердце.

— Скорее всего, это онкология. — Обронил он страшное слово — словно камень из-за пазухи вынул. Написал на бумажке названия лекарств и ушел с печальным лицом. Паж хотел ему за визит дать початую бутылку вина, но врач не взял. Паж сам ее и выпил.

Залил горе.

Пришла зима. За день до Рождества Христова выпал первый снежок, и Королева внезапно повеселела. Встрепенулась, забыла о болях и попросилась на улицу. Паж ее укутал как кулему и повел к Преображенке, воздухом подышать, а заодно милостыньку попросить.

— Слышишь, Ксения, как колокола звонят. Не иначе в твою честь, — пошутил он, усаживая ее на ящик около ограды.

Впервые паж назвал Королеву по имени, и она не возразила, лишь сказала:

— Рождество Христово скоро. Мне бы молитву какую-нибудь почитать.

— Будет тебе молитва. Будет.

Увидев идущую мимо хорошо одетую женщину, паж бросился к ней:

— Сестра, напиши молитву. Любую.

Но женщина, подняв повыше воротник норковой шубы, торопливо прошла мимо.

— Ну что ты к даме пристал? Видишь, она на службу торопится. Ты после службы людей проси, — тихо сказала Ксения.

В самом начале знакомства паж постоянно удивлялся тому, что Королева никогда никого не осуждала. Даже тех, кто ее обзывал, гнал, унижал, она всегда оправдывала и сама плохого слова о людях не говорила.

— Я всех понимаю, никого не виню. Кому приятно находиться рядом с такой нечистотой, как я? Потому и гонят отовсюду.

— Слышь, Ксения, а у тебя есть заветное желание на Рождество? Скажи мне, может, я смогу его исполнить. Говорят, что в этот праздник Бог особенно нищим и бедным помогает.

— Какие же мы с тобой нищие, Андрей? Я — Королева, ты мой верный паж. И у наших ног весь мир, — улыбнулась Ксения. — А заветное мое желание — перед смертью понежиться в горячей ванне. Отмыться как следует, чтобы ты меня чистой похоронил.

— Дура ты, твое величество. Ты еще меня переживешь! — возмутился Андрей.

Непривычно было ему слышать свое имя, отвык он от него. Но сердце подсказало, что неспроста Королева его по имени стала называть.

Служба закончилась. Народ из храма начал расходиться. В темноте люди не замечали у ограды храма двух припорошенных снежком бомжей. Прижавшись друг к дружке, они сидели рядышком, как два воробушка.

Впору совсем замерзнуть. Андрей уже и глаза прикрыл, как вдруг услышал приятный женский голос:

— Вы молитву просили. Возьмите. — Женщина в норковой шубе протянула ему молитвослов.

— Ксения, очнись! Ты что, уснула? Нам молитвы принесли.

Королева открыла глаза:

— Спасибо вам, добрая женщина. Дай вам Бог здоровья. — Она начала вставать, но покачнулась и чуть не упала.

— Что с вами? Вы больны? — Женщина взяла Ксению за руку. — Да вы совсем замерзли. Просто ледышка, а не человек. Вставайте и пойдем со мной. Я вас чаем напою. Отогреетесь и пойдете… — Женщина замялась: — Ну, в общем, это не важно. Идемте.

Андрей не мог поверить в то, что эта шикарная дама приглашает их в свой дом. Лишь пройдя мимо потрясенного швейцара, он убедился, что это не сон.

— Проходите на кухню. Обувь не снимайте. Мойте руки и садитесь за стол, — командовала дама.

И тут паж вспомнил!

— Можно вас попросить, — прошептал он на ухо даме, выйдя в коридор.

— Конечно, можно, — весело ответила она.

Спустя полчаса обалдевшая от счастья Ксения лежала в круглом джакузи, наполненном ароматной пеной. Дама выкинула ее одежду и нарядила Ксению в свое старое платье. Сильно похудевшей Королеве оно оказалось великовато, но все равно было к лицу. Андрей даже залюбовался своей подругой. «А может, попытаться начать новую жизнь? Восстановить документы, устроиться на работу? Ксению в больницу положим. Глядишь, и обойдется всё», — задумался он.

Аккуратно ведя Королеву домой, он продолжал мечтать о новой жизни.

Паж проснулся на следующий день. До его слуха сквозь щели в подвальных окнах донесся звон колоколов.

— Ксения, проснись! Слышишь, колокола звонят! Рождество!

Андрей подбежал к Ксении. Ее глаза были закрыты, руки сложены крестом на груди.

Сдерживая слезы, паж достал из пакета зеркальце в берестяной рамке и поднес его ко рту Королевы. Она не дышала.

А над городом звонили колокола, славя Рождество Христово.