— А как поживают ваши подопечные из Ладисполи, Аннушка с Никитой? Вам про них что-нибудь известно? — спросила я Михаила Николаевича, когда мы оба отошли от радости неожиданной встречи и сели в самый дальний уголок церковного зала, чтобы и выступающих невниманием не обидеть, и друг с другом пошептаться. Мы не виделись лет двадцать — это сколько же воды утекло, страшно сказать!

Лариса Павловна, глава нашего сестричества, объявила о начале праздничного концерта и сама села к пианино. Зазвучал вальс, и к сверкающей огоньками елке выбежали семенящим шагом совсем маленькие, лет по пяти, девочки, наряженные снежинками, но, правду сказать, более похожие на белых мышек, чем на снежинок, — сами пухленькие, а ручки-ножки тоненькие. Они более-менее плавно и слаженно покружились и замерли возле елки. Тут вальс сменился «камаринской», к елке выбежали мальчики, наряженные еловыми шишками, и тоже пустились в пляс. Они в основном старательно и не очень в лад топали, такой уж был у них танец. Когда топотушки кончились, «шишки» и «мышки» разбились на пары и закружились в детском подобии вальса.

— Для всех тогдашних моих подопечных, кроме Никитки с мамой, «ладисполийское сидение» закончилось довольно скоро и благополучно: все получили визы и отправились по местам нового жительства, — ответил на мой вопрос Михаил Николаевич. — А вот Никита с мамой остались в Ладисполи.

…Грациозно неуклюжий танец малышей закончился под бурные аплодисменты родителей и гостей. К елке вышли приходские ребята постарше и запели хором «Тихую ночь», на немецком языке, естественно. Красиво и тихо так запели. Разговаривать под их пение было бы невежливо, а потому я прикрыла глаза и под пение детей стала вспоминать…

* * *

Это было в начале восьмидесятых. В итальянском городе Ладисполи, расположенном на берегу Адриатического моря, застряла группа эмигрантов из СССР, не пожелавших отправиться ни в Израиль, ни в США, а ждавших разрешения на отъезд в Канаду, Австралию или Новую Зеландию. Ждать приходилось долго, порой невыносимо долго. Поэтому Михаил Николаевич, единственный постоянный житель Ладисполи полурусского происхождения, но душой вполне русский, сын офицера первой волны и местной аристократки-итальянки, называл их пребывание на берегу Адриатики «ладисполийским сидением» — по аналогии со знаменитым «галлиполийским сидением» Белой гвардии.

Я приехала в Ладисполи из Мюнхена, чтобы встретиться со старым питерским приятелем Юрием, бывшим диссидентом, тоже застрявшим в тех краях. От местных властей Юрий с женой получили на время вполне приличную трехкомнатную квартиру, у них я и остановилась на пару недель, чтобы вместе встретить Новый год и Рождество. Юрий познакомил меня с Михаилом Николаевичем, работавшим переводчиком при фонде помощи эмигрантам. Мы с ним сразу обнаружили одинаковые литературные пристрастия и подружились. Юрий, его жена Катя, Михаил Николаевич и я составили дружную четверку неутомимых путешественников по окрестностям: целыми днями мы разъезжали на Юрином джипе, а Михаил Николаевич нас просвещал: в этом древнем краю было на что посмотреть! Иногда Юра и Михаил Николаевич говорили и о делах эмигрантских, но меня они мало интересовали: захотели люди эмигрировать и сумели — ну так что ж с этого? Каждый выбирает сам… И даже если кто-то жизнь на чужбине не выбирал, а за него это сделало КГБ, негласно введя изгнание в практику борьбы с инакомыслием, то ведь всё равно путь, приведший к насильственной эмиграции, был все-таки выбран по собственной воле.

Но познакомиться кое с кем из эмигрантской публики в Ладисполи мне пришлось…

Вышло это так. Встретили мы Новый год скромно, постно, как и подобает истинным православным. Приближалось Рождество. И тут случилась беда: на одной из наших экскурсий Катя подвернула ногу, растянула связки и даже получила трещину на голени, и всё это — угодив в колею древней этрусской дороги! Случай уникальный, послуживший темой постоянных наших подшучиваний над бедной Катей. Дорога эта проходила в каменистых холмах и вела к этрусскому захоронению; служила она этрускам, видимо, не один век, потому что повозки, подвозившие погребаемых к пещерам-гробам, пробили в каменном ложе дороги глубокие колеи, — вот в одну из них и угодила правой ногой наша Катя, причем как раз накануне Сочельника! Отвезли мы ее к ортопеду, тот сделал рентген и наложил шину, прописал постельный режим. О том, чтобы ей ехать на рождественскую службу в Рим, теперь и речи не было. Михаил Николаевич предложил мне ехать на службу с ним, но я отказалась: неудобно было оставлять хозяев — я же приехала как раз для того, чтобы встретить вместе Рождество!

Кончилось тем, что и Михаил Николаевич решил остаться с нами.

— А что же мы будем делать в Рождество? — спросила Катя.

— Как что? Праздновать будем! — ответил Юра. — В Сочельник помолимся, почитаем Рождественский канон, седьмого января будем праздновать, а причащаться поедем в Рим на Святках.

— Послушайте, друзья, вы не возражаете, если мы пригласим встретить с нами Рождество еще двоих «ладисполийских сидельцев»? — чуть смущенно спросил Михаил Николаевич. — Это вдова с сыном. Они мало с кем тут общаются и очень скучают. Оба сильно горюют: отец семейства скончался год назад…

— А сколько лет сыну?

— Семь лет.

— Ребенок на Рождество? Так это же прекрасно! Это почти по О'Генри! — воскликнула Катя. — Так, Юля и Юра, давайте составим список продуктов, а вы, Михаил Николаевич, позвоните маме с сыном и пригласите их к нам в гости.

Мы сели составлять список, а Михаил Николаевич пошел на улицу к телефонной будке: мобильников тогда еще не было, а у Юры с Катей в квартире не было телефона.

Когда Михаил Николаевич вернулся, список нужных продуктов и напитков у нас уже был готов.

— Ну что? — спросили мы его.

— Всё в порядке. Они придут. Только Никита спросил, будет ли елка.

— И что же вы ему ответили? — спросила Катя.

— Сказал, что обязательно будет. Елку наверняка можно будет купить в садовом или цветочном магазине в Риме. Завтра с утра поедем за покупками — заодно и елку поищем.

— Но завтра у итальянцев Крещенье! — воскликнула Катя.

— Ну и что? — пожал плечами Михаил Николаевич. — Цветочные магазины определенно будут работать, да еще крещенская ярмарка в центре и маленькие базарчики в каждом районе. Не беспокойтесь, Катенька, всё мы купим — и елку тоже!

* * *

…А хор у елки между тем допел «Тихую ночь» по-немецки, сделал небольшую паузу и запел ее уже по-русски. Пели наши дети почти без акцента…

…А я продолжала вспоминать.

* * *

Всё оказалось совсем не так просто, как мы надеялись. С раннего утра мы поехали в Рим, даже кофе пили где-то по дороге. В городе царила сказочно-карнавальная атмосфера. С площадей возле храмов уже были убраны рождественские вертепы, зато везде стояли статуи ведьмы Бефаны. Да-да, символом Крещения в Италии является «добрая ведьма» Бефана, которая на метле развозит крещенские подарки детям: послушным — сладости, а непослушным — угольки, уложенные в разноцветные чулки. Впрочем, «угольки» чадолюбивые итальянцы тоже делают из сахара, только чем-то подчерненного. А сами подарки — это у них вроде как бы символ даров, приносимых волхвами. Есть и объясняющая притча: волхвы по дороге к Младенцу Христу остановились на ночлег в доме ведьмы Бефаны, а утром позвали ее с собой, но она отказалась, пожалев для Младенца подарков. После, раскаявшись, ведьма стала одаривать подарками других детей на Крещенье. Но, скорее всего, решили мы с Михаилом Николаевичем, это всё у легкомысленных итальянцев сложилось нечаянно, по созвучию: по-латыни Крещение звучит как Епифания, а ведьму зовут — Бефана.

Ярмарка была в основном посвящена продаже игрушек, сладостей и сувениров. Мы, естественно, накупили всякого разного, и для мальчика Никиты, и друг для друга, для чего нам пришлось на время разбежаться. Впрочем, как раз для Никиты у меня дома был подходящий подарок прямо из Германии — настоящий деревянный Щелкунчик, при всем параде, с саблей, бородищей и страшенными зубами, поэтому я в основном бродила, разглядывая игрушки. Больше всего продавали всевозможных, больших и маленьких, ведьм на метлах, некоторые оказались почти в натуральную величину и совсем не смешные. Сладостей тоже продавалось много незнакомых и соблазнительных, и мы накупили целые сумки. А вот на ведьмочек, естественно, никто из нас не соблазнился… Хотели купить елочные игрушки, но их уже не продавали. Только в одном пряничном домике-киоске нам вдруг предложили целый ящик нераспроданных стеклянных колокольчиков, причем за полцены. Конечно же, мы весь ящик тут же купили!

Ну, а что же елка? Елок вокруг было достаточно, больших и маленьких, разукрашенных и просто облепленных искусственным снегом и ватой, в гирляндах и без, — вот только их не продавали. Как нам объяснили, рождественская продажа елок в Риме давным-давно закончилась.

Я рассказала Михаилу Николаевичу, что немцы выбрасывают свои елки, еще совсем свежие, сразу после Нового года, и некоторые эмигранты на этом экономят: подбирают их и ставят у себя дома на Рождество.

— Может, и нам подобрать выброшенную елочку? — предложила я. — Давайте не будем снобами, раз уж так получилось, а поездим по улицам — может, где и подберем.

— Не выйдет, — покачал головой Михаил Николаевич, — итальянцы тоже выбрасывают елки утром после Нового года. Но в новогоднюю ночь они по традиции выкидывают прямо на улицу еще и старую мебель и разный прочий хлам, так что уже первого января мусорщики на машинах очищают улицы: они и все елки подбирают и увозят на свалку.

Как же я заранее об этом не подумал!

Мы с Юрой промолчали: мы ведь тоже елку ставить и не подумали.

Свиной окорок и гусь, закуски и вино, сладости и фрукты — уже были закуплены, не было только елки.

— Ничего! — нарочито бодрым голосом объявил Михаил Николаевич. — Нам пора уже двигаться к дому, но по дороге в Ладисполи мы будем заезжать во все цветочные магазины и оранжереи — неужели не найдем одну несчастную елку!

Заезжали мы во все магазины и оранжереи. Но продавцы только таращили на нас веселые черносливовые глаза и откровенно потешались: «Какие могут быть елки шестого января, сеньоры!». Наконец над нами сжалился хозяин цветочной лавки и посоветовал:

— Вам надо заехать в питомник декоративных деревьев. Вы куда едете?

— В Ладисполи.

— Это не совсем по дороге, на развилке вам придется свернуть на шоссе, идущее в Чевитта Веккиа, и там на полдороги вы увидите вывеску питомника.

Мы поблагодарили и, окрыленные надеждой, двинулись вперед. Свернув на Чевитта Веккиа, мы вскоре увидели многообещающий рекламный щит питомника: поверху он был украшен маленькими елочками, правда, фанерными, ненастоящими. Мы свернули на подъездную дорогу, въехали в еще открытые ворота питомника, нашли служителя — и выслушали его радостное сообщение, что елок они распродали несколько тысяч — «все до одной, дорогие мои сеньоры, все до одной!».

— Что будем делать? — растерялся Михаил Николаевич. Но не Юра!

— А может, у вас что-нибудь есть, что можно купить вместо елки? — спросил он. — Сосна или можжевельник?

— Конечно, есть! — радостно ответил продавец. — У нас имеются очень хорошие кипарисы!

И мы купили полутораметровый кипарис в горшке.

— Ничего, мы повесим на него колокольчики и фрукты, Никита сразу и не поймет, что это не елка — формой-то он напоминает елочку! — утешала я скисшего Михаила Николаевича.

Сочельник мы встретили скромно, поскольку устали до изнеможения. А в Рождество принялись с утра наряжать кипарис и готовить стол к приходу гостей, которые должны были явиться к двенадцати дня.

Благоухание апельсинов и дозревающего в духовке гуся наполняли дом. Кипарис был от горшка и до верху увешан серебряными колокольчиками, настоящими бусами — Катиными, а также виноградом, яблоками, мандаринами, бананами и хурмой так, что зелени почти не видать! На верхушке — картонная рождественская звезда, покрытая, как чешуйками, нарезанными из фольги звездочками. И вот — торжественный момент: в зал, то есть в комнату, предназначенную для празднования, немного робко входит мальчик Никита, держа за руку маму, молодую, красивую и печальную.

Он останавливается на пороге, замирает на миг, а потом бросается к нашей елке.

— Мама, елка! Ты только посмотри, мам, как здорово — кипарисовая елка! Да еще вся в колокольчиках!

Мы все вздохнули с облегчением.

* * *

…Хор допел, объявили перерыв: дети готовили декорации для следующего номера программы — инсценировки по сказке «Морозко». Девушки из сестричества предложили желающим по чашечке кофе. Мы не отказались.

— Так что же было дальше с мальчиком Никитой и его мамой?

— Его мама уже давно моя жена, а мой приемный сын Никита недавно сам стал отцом.

— Надо же! Так вас сосватала кипарисовая елка?

— Ну да… Когда Аннушка узнала про мои страдания в поисках елки, она прониклась ко мне доверием и, поразмышляв недолго после моего предложения, осталась с сыном в Ладисполи и вышла за меня замуж.

— «Она его за муки полюбила, а он ее — за состраданье к ним!»

— Можно сказать и так. И знаете, с тех пор мы по семейной традиции Новый год и Рождество отмечаем только с кипарисовыми елками! От нашего дома к берегу уже высажена целая аллея рождественских кипарисов. Жаль будет покинуть ее, если мы с Аней все-таки надумаем переезжать к Никите в Подмосковье.

На это я ничего не сказала. Что тут скажешь…