Это было не в прошлом году и не в нынешнем, а давным-давно. Это было так давно, что ни один человек на свете не мог бы теперь сказать, когда именно это было. Старая и мудрая волшебница Время успела с той поры свить неимоверно длинную нитку годов. И нитка эта протянулась по всему миру, поднялась во дворцы, спустилась в подвалы и убогие хижины и опутала собой множество злых и добрых, уродливых и прекрасных людей. И одних из них наглухо заткала в свою темную паутину, а другими людьми выткала на своей бесконечной ткани прелестные узоры. И это были именно те люди, в очах и сердцах которых сияло солнце добра, любви и правды.

Итак, это было давно, когда волшебная нитка еще не была столь длинна. В мир снизошел Рождественский сочельник, и в темном небе уже мигали и щурились первые бледные звездочки. А с колокольни должны были с минуты на минуту полететь, словно птицы, веселые звуки рождественского благовеста. Дети в домах уже заглядывали в заиндевевшие от мороза окна, ожидая, не пройдет ли мимо Младенец Христос.

В бедной маленькой лачужке на краю селения в этот вечер не зажигали огней. Там было темно, и было бы еще темнее, если бы в сумраке убогой комнаты не светились солнечным сиянием золотистые глаза сидевшей там маленькой девочки. Девочка держала на коленях цветочный горшок с небольшой зеленой елочкой, которую она сама посадила и вырастила.

Девочка была не одна в комнате. Точнее, следовало бы сказать, что она пока еще была не одна… В темному углу на постели лежала ее старуха мать. Она была очень больна. Бедные люди бывают больны только один раз в своей жизни — когда им приходится умирать. В другое время — во все остальное время их жизни — им некогда быть больными: им надо работать…

Так и мать маленькой девочки, у которой глаза сияли солнечным блеском, работала, не отдыхая, все предыдущие дни и все сотканные из этих дней долгие годы. Иначе ей пришлось бы пойти по миру. И ей, и маленькой дочери. Но всему наступает конец. Наступал сегодня конец и трудовой жизни старой матери. Конец — и вместе с тем отдых.

— Ты что там делаешь, маленькая Гильда? — тихо спросила мать.

И маленькая Гильда ответила матери:

— Я прикрепляю к моей елочке три свечки. Мне подарила их сегодня соседка Мюллер, когда поутру я ходила к ней просить хлеба.

Я хочу зажечь их, как только колокола на башне запоют: «Христос Младенец идет.

Христос Младенец идет». Пусть Младенец Христос увидит, что и у нас горят огни, и пройдет и мимо нашего окна.

— Ах, милое дитя мое, — промолвила мать. — Младенец Христос не пройдет сегодня мимо нашего окна. Я умру сегодня. И я прошу тебя, дитя мое, — продолжала она, — прикрепи ты свои три свечки не к зеленой елочке, а к моему черному гробу, когда я буду лежать в нем и когда уже не смогу сказать тебе, как я тебя люблю.

Услышав эти слова, маленькая девочка с золотистыми глазами вздрогнула от страха.

Ее маленькое сердечко сжалось от тоски, и она подбежала к постели, склонилась к больной матери и заплакала, умоляя мать не умирать. Но старуха покачала головой и молвила:

— Дитя мое, я умерла бы охотно и без всякой скорби, если бы только знала, что ты не останешься одна-одинешенька во всем мире, как маленький цветочек в лесу. Мне было бы не тяжело умирать, если бы я могла оставить тебе хоть какое-нибудь имущество. Но я оставляю тебе только старый ларец, который еще твой прапрадед украсил резьбой, да щегленка в клетке. Но, слава Богу, соседка Мюллер обещала мне каждый день приносить тебе кружку молока и ломоть хлеба — вплоть до самого лета. А летом к вам вернется солнце… А солнце любит маленьких детей…

Старая мать замолчала. Маленькая Гильда, однако, не могла примириться с тем, что мать ее должна умереть. Она проворно побежала к доктору и позвала его с собой. Но когда они пришли в лачугу на краю селения, в темной комнате царила тишина. Даже щегленок уже не чирикал более, а из темного угла, где стояла кровать, не слышно было даже слабого дыхания. И доктор сказал:

— Мне кажется, милое дитя, что ты позвала меня слишком поздно. Твоя мать спит и никогда не проснется.

Так и оказалось на самом деле.

Маленькая Гильда прикрепила к черному гробу свои три свечки и зажгла их. А на третий день пришли шесть чужих мужчин в черных сюртуках. Они погасили зажженные Гильдой свечи, подняли гроб и унесли его на кладбище. И маленькая Гильда с золотистыми глазами осталась совсем одна на белом свете.

Старая и мудрая волшебница Время пряла свою бесконечную нитку и уже успела напрячь ее в семь дней длиною. А маленькая Гильда всё не могла утешится и всё плакала о своей матери, которая теперь отдыхала от жизни в холодной и темной земле. Маленькая Гильда сидела у себя в опустевшей лачужке, плакала и не переставала плакать ни на минуту в течение всего дня. И ночью она плакала и не спала в течение семи ночей. Ее румяные щеки побледнели и похудели, а золотистые глаза, в которых сиял отблеск солнца, затуманились тяжелыми темными облаками.

— Пип, пип. Не плачь, маленькая девочка, — щебетал ее щегленок. — Ведь и само солнце плачет только изредка, а потом снова светит. Не плачь.

Но маленькая Гильда не слушалась щегленка и продолжала плакать. Соседка Мюллер каждый день приносила ей кружку молока и ломоть хлеба и тоже уговаривала ее перестать плакать:

— Дитятко, перестань же плакать. Пей молоко и ешь хлеб. Ведь всё равно ты не оживишь своими слезами покойной матери.

Но маленькая Гильда все-таки не могла удержаться, изнывая от смертной скорби. Но на восьмую ночь к ней снизошел милосердный Ангел. Он сомкнул ее глаза и послал маленькой девочке спокойный сон.

Маленькая Гильда увидела во сне, что она идет по прекрасной долине, среди цветов и звонких ручьев, и цветы и ручьи поют ту самую песню, которую когда-то пела над ее колыбелью мать. И солнце — яркое и теплое летнее солнце, милосердное к покинутым одиноким детям, — горит высоко на небе и зажигает своими лучами затуманенный слезами взор маленькой девочки. «Гильда, — поют ей ручьи, — видишь ли ты свою мать?»

Да, Гильда видит свою мать. Навстречу ей по цветущему лугу идет высокая и прекрасная дама в ослепительно-белом платье. Она совсем другая — и та же самая. Она — мать маленькой Гильды, и она — все те, кто с любовью смотрел на золотистые глаза маленькой девочки, и все те, к кому придет, как в родной приют, ее маленькое, пронизанное вечным солнцем, сердце…

И мать сказала Гильде ласковым и мелодичным голосом, похожим на прекрасное пение:

— Милая моя маленькая Гильда, почему ты всё плачешь?

— Потому что ты ушла от меня, мамочка, — ответил ребенок. — Но теперь я уже не буду плакать, потому что ты опять со мной.

— Ах, нет, — возразила мать, — я не могу остаться с тобой. Но я все-таки хочу, чтобы ты перестала плакать. Слушай меня, дитя мое. Если завтра поутру, когда ты встанешь с постели, слезы опять придут к тебе, то открой старый дубовый ларец, украшенный резьбой твоим прапрадедом. Вынь из него все, что в нем находится, и на самом дне ты найдешь маленький, тонкий-претонкий шелковый платочек. На нем вышито солнышко с лучами. Не знаю, кто вышил его, и не знаю, кому вначале принадлежал этот платочек. Мне подарила его моя крестная мать, а она получила его от какой-то старой мудрой женщины. Я совсем было позабыла об этом платочке… А было время, когда он сослужил мне большую службу. Это было, когда умер твой отец… Дело в том, что платочек этот не простой, а волшебный. Он осушает сразу все слезы у того, кто плачет. Нужно только поднести его к глазам.

Сказав эти слова, мать маленькой Гильды исчезла. После того прошел и сон, и Гильда проснулась в своей постели. Уже было утро, и из окна глядело солнце. Девочка вспомнила о своем сне и о матери, и слезы опять пришли к ней в сердце и на глаза. Но сказанные ей во сне слова матери постучались к ней в душу.

И она проворно вскочила с постели и побежала к стоявшему в углу старому прапрадедовскому ларцу из резного дуба.

Она приподняла крышку и нашла в самом низу ящика пожелтевшую бумагу, а в бумаге — тоненький, аккуратно сложенный шелковый платочек, на котором было вышито солнце с лучами. И девочка с золотистыми глазами заплакала от радости, найдя этот платочек. Но это были уже последние слезы. Едва она расправила платочек и поднесла его к своим глазам, как все слезы сразу высохли. И уже больше в этот день маленькая Гильда не плакала. Не плакала она и в следующие дни. Ее маленькое сердце было осенено спокойствием и словно озарено теми лучами, которые были вышиты на волшебном платочке.

Прошла неделя. Маленькая Гильда не плакала, и щеки ее снова стали розовыми, и золотистые глаза снова засияли солнечным светом, а затмевавшие их скорбные облака рассеялись и умчались неизвестно куда.

И она уже выпивала теперь всю кружку молока и съедала весь хлеб, оставляя лишь немножко для щегленка.

Соседу Мюллеру это сильно не нравилось. Он был скупой человек. И когда наступила весна и солнце стало греть сильнее, а из земли выглянули первые цветы, он сказал жене:

— О щегленке я ничего не говорю. Он нас не разорит. Но чужой ребенок всегда останется чужим ребенком. Сосчитай-ка, сколько она выпила молока и съела хлеба. Молоко-то превратилось бы в золото, а хлеб — в серебро. А вот теперь все это и пропадает.

Соседка Мюллер рассердилась на мужа и сказала, что она обещалась кормить сиротку до лета, а теперь будет кормить ее круглый год. И оба они стали сердиться и спорить друг с другом.

Маленькая девочка с золотистыми глазами и солнцем в сердце слышала их разговор, потому что они говорили достаточно громко.

И ей было тяжело слышать эти слова. Тогда она пошла к старому дубовому ларцу, достала из него шелковый платочек, аккуратно завернула его в пожелтевшую бумагу и спрятала в карман. Затем она подошла к госпоже Мюллер и сказала:

— Ты всегда была добра ко мне. Я очень благодарна тебе за это. Возьми себе наш старый ларец и нашего щегленка. И прощай, госпожа Мюллер.

— Куда ты уходишь, дитя?

— В Божий мир.

— Что ты будешь делать там, в Божьем мире?

— Осушать слезы, госпожа Мюллер.

Так сказала маленькая Гильда и ни за что не захотела остаться. И в самом деле пошла по широкому свету, не боясь ничего. Она шла по густому лесу, где рыскали волки и медведи.

И волки и медведи ничего ей не сделали. Долго шла она и подошла к реке. На берегу стоял маленький мальчик, заглядывал в воду и горько плакал.

Девочка с золотистыми глазами остановилась перед ним и спросила, отчего он плачет. Мальчик через силу сдержал свои рыдания и ответил:

— У меня был кораблик и были солдаты. Целых сто солдат. Я поставил их на кораблик, всех на одну сторону, и пустил кораблик в воду. И он перевернулся и утонул… И все мои солдаты утонули…

И он зарыдал сильнее прежнего. Маленькая Гильда взяла его за руку и сказала:

— Если у тебя было сто солдат, то потом у тебя будет двести солдат. А это будет, когда наступит Рождество и Младенец Христос пройдет мимо твоего окна. Я не хочу, чтобы ты плакал.

И вынула она свой платочек и приложила к его глазам. И слезы у мальчика сразу высохли. Он забыл о солдатах, засмеялся, поднял голову и взглянул маленькой Гильде в глаза.

— Какие светлые у тебя глаза! — воскликнул он. — Постой! Пойдем к моей старшей сестре. Она плачет гораздо сильнее, чем я.

Они взялись за руки, и мальчик повел Гильду к своей старшей сестре. Они нашли ее под плакучей ивой, которая свешивала свои ветви в воду. Молодая девушка в самом деле горько плакала, так сильно плакала, как будто хотела, чтобы волны реки стали солеными еще прежде, чем они дотекут до моря.

Маленькая Гильда спросила ее:

— Взрослая девушка, о чем ты плачешь?

— Ах, тебе не понять этого! — ответила девушка. — Мой милый ушел от меня и никогда не вернется. Ужаснее этого ничего не может быть на свете…

— Ну, это еще не так страшно, — возразила маленькая Гильда, — у тебя снова будет милый, а при счастье — еще и два. Поэтому ты не должна плакать.

Она вынула из кармана платочек и провела им по глазам плачущей девушки. И девушка перестала плакать, улыбнулась и, подняв голову, взглянула на маленькую Гильду.

— Какие, однако, у тебя светлые глаза! — воскликнула девушка. — Точно солнце! Когда смотришь в них, то забываешь всякое горе. Знаешь что? Пойдем-ка со мной, я отведу тебя к нашему соседу. Он так плачет, что никакого и сравнения нет с моими слезами. Пусть и он поглядит в твои глаза.

Девушка взяла маленькую Гильду за руку и повела ее в село. Они постучались в одну из хижин и вошли туда. Там, в темной комнатке, сидел в углу пожилой человек и, положив голову на руки, рыдал тяжким, беззвучным рыданием. У ног его по грязному полу ползал бледный, плохо одетый ребенок.

Как только маленькая Гильда вошла в эту комнатку, в комнатке стало светлее. Девочка подошла к плачущему мужчине и, взглянув на него своими солнечными глазами, тихо спросила:

— Скажи мне, отчего ты так горько плачешь?

— Зачем тебе знать это? — возразил он. — Разве кто-нибудь сможет вернуть ее?

— У него умерла жена, — сказал молодая девушка.

Маленькая Гильда взяла вдовца за руку и промолвила:

— Ты не должен плакать. Ты остался позади, а она ушла вперед. Но тебе ли, взрослому человеку, бояться остаться одному? Пока не наступил твой вечер, ты будешь работать и кормить своего ребенка. А когда ты устанешь и ляжешь, как моя мать, отдохнуть, твоя жена вернется к тебе. Она наклонится к тебе и позовет тебя с собой. Вы снова будете вместе. Поверь мне, что ждать этого не так-то долго.

Мужчина перестал плакать: маленькая Гильда провела по его глазам своим волшебным платочком.

— Твоя правда, — промолвил он. — Я совсем было позабыл о своей работе. А работы накопилось много… И о маленьком Гансе я совсем забыл.

Он поднял на руки своего ребенка и попутно взглянул на маленькую Гильду.

— Послушай! Что за чудо! — удивленно воскликнул он. — Твои глаза сияют, как солнце. Ты заглядываешь ими прямо мне в душу.

Я совершенно забыл свое горе. Нет-нет, постой, я тебя не отпущу… Я отведу тебя во дворец, к нашей королеве. Она плачет дни и ночи. Да не так, как я, а гораздо сильнее.

Не дай Бог никому так плакать.

Он накормил своего ребенка, уложил его спать и, взяв маленькую Гильду за руку, повел ее в город, к королевскому дворцу.

Высоко над дворцом, на башне, развевалось черное знамя. Оно развевалось дни и ночи, и его ни на минуту не спускали, потому что во дворце, кроме короля и королевы, поселилась и царствовала Печаль.

Она занимала самые лучшие покои во дворце. Она сидела вместе с королем и королевой на троне, она присутствовала на торжественных приемах и пышных процессиях. Черное знамя было ее королевским штандартом и означало, что ее величество королевская Печаль пребывает в настоящее время во дворце…

Но отчего она поселилась в королевском дворце?

У короля и королевы была маленькая дочка, милее и прекраснее которой не было ребенка во всем мире. И она умерла. Минул уже год, как она умерла, но отец с матерью не могли утешиться, и с той поры Печаль не покидала их. Королева плакала, не переставая, день и ночь, и никто не мог успокоить ее. Король имел более мужественное сердце.

Он не плакал, хотя и скорбел не менее, чем она. Он уговаривал королеву перестать проливать слезы, но все его уговоры и убеждения были тщетны.

Тогда он послал к ней своего капеллана.

Капеллан захватил с собой громадную библию и сборник самых мудрых и красноречивых проповедей. Но королева отказалась выслушивать его.

— Идите прочь, господин капеллан, — сказала она ему. — Вы пришли ко мне от имени Того, Кто отнял у меня моего ребенка, и я не хочу, чтобы вы меня утешали!

Вслед за этим король послал к королеве знаменитого певца со сладкозвучными гуслями. Певец этот славился тем, что мог развеселить и утешить своим пением и игрой даже самое печальное сердце. Королева приняла его, но от песен слезы потекли у нее еще сильнее.

Пришлось уйти и певцу. Тогда король объявил по всему государству, что он обещает тысячу талеров и придворное звание тому, кто сумеет утешить королеву и осушить ее слезы. Трубачи и герольды на украшенных перьями конях разъезжали по всей стране и везде провозглашали королевский приказ. Но никто не брался утешить королеву. И черное знамя по-прежнему развевалось над дворцом.

Обо всем этом рассказал маленькой Гильде ее спутник, когда они шли ко дворцу. Перед самым дворцом он покинул маленькую девочку и сказал ей на прощанье:

— Постучись в ворота и скажи, чтобы тебя пустили во дворец.

Маленькая Гильда храбро подошла к огромным железным чеканным воротам с золотой короной наверху и постучалась в них своей маленькой ручкой. Громадные каменные львы, лежавшие на страже по обеим сторонам ворот, неодобрительно покосились на маленькую девочку, и Гильде показалось, что они ворчат: «Маленькая Гильда идет во дворец, к самой королеве. Этого еще не хватало».

Старый сердитый сторож с седыми колючими усами выглянул в окошечко и, нахмурясь, крикнул:

— Чего тебе надо?

— Я хочу говорить с королем, — ответила маленькая Гильда.

— Нельзя.

— Ну, тогда со старшей горничной королевы.

— И это нельзя.

— Ну, если так, то я хочу разговаривать с самой королевой.

— Тем более нельзя!

— Но ведь я та девочка, которая у всех осушает слезы.

— А, это другое дело! — сказал сторож.

Он отпер железные ворота и, приказав сторожить своему маленькому сынишке, взял Гильду за руку и торопливо повел ее во дворец. По дороге он зашел к королевскому хранителю флагов и сказал ему, чтоб послал своего старшего помощника наверх, на башню, потому что скоро прикажут снимать черное знамя.

Сторож довел маленькую Гильду до самых дверей королевского покоя, но внутрь войти не посмел и сказал девочке, чтобы она постучала в двери. А сам ушел обратно к воротам.

— Войдите! — откликнулся король.

И, когда Гильда переступила порог комнаты, король спросил, кто она такая.

— Я — девочка, которая может осушать слезы.

— А, это очень хорошо! — воскликнул король. — Как кстати ты пришла к нам, маленькая девочка. Сам я, сказать правду, почти перестал плакать. Я плачу только по ночам, даже еще если случайно увижу игрушки и платьица маленькой Вероники… Но королева плачет и днем и ночью и не знает отдыха от слез. Осуши ее слезы, маленькая девочка.

Он взглянул ей в глаза и воскликнул:

— О, я верю, что ты можешь сделать это!

У тебя в глазах сиянье неба. Того неба, куда ушла наша маленькая Вероника. Твои волосы — как солнечные лучи, и вся ты светишься, словно молоденькая березка весной, когда ее пронизывают сверху донизу солнечные стрелы. Я поведу тебе к королеве. Пойдем.

В соседней комнате маленькая Гильда увидела высокую стройную женщину в черном платье, сидевшую перед портретом хорошенькой златокудрой девочки. Женщина глядела на портрет, забыв обо всем на свете.

Из глаз у нее ниспадали тяжелые крупные слезы, а исхудавшее лицо было бледно как полотно.

Король тихо дотронулся до плеча жены.

— Вот здесь маленькая девочка, — промолвил он. — Она принесла нам Божье благословение.

— Чего ты хочешь? — спросила королева, полуобернувшись к Гильде.

— Я хочу, чтобы ты перестала плакать, — промолвила Гильда. — Ты потеряла ребенка, но в этом же году ты получишь другого.

И она коснулась померкших глаз королевы своим волшебным платочком, на котором было вышито солнце с лучами. И королева перестала плакать. Слезы ее высохли в одно мгновение, и она с изумлением взглянула на маленькую девочку с золотистыми глазами.

— Боже мой! — воскликнула она, просветлев лицом. — Да у тебя такие же светлые глаза, как у нашей маленькой Вероники.

— Это правда! — подтвердил король. — И она вообще как две капли воды походит на нашу Веронику.

— Оставим ее у нас, — промолвила королева и прибавила, целуя маленькую Гильду: — Будь нашей дочкой, маленькая девочка с золотистыми глазами и солнечным теплом в сердце.

Король засмеялся от радости, тотчас позвал камергера и приказал ему немедленно убрать с башни черное знамя. В тот же вечер во дворце было устроено пышное торжество. Всем детям в городе были розданы лакомства и игрушки, а сверх того каждый ребенок мог получить по куску того пирога, который в этот день пекли для короля, королевы и новой маленькой принцессы Гильды. Для этого нужно было только постучаться у ворот и не побояться ни львов, ни страшного привратника с колючими усами. И справедливость требует сказать, что таких храбрых детей в городе нашлось довольно много…

А Печаль незаметно исчезла из дворца. Она не могла вынести яркого сияния золотистых глаз маленькой Гильды.

И стала маленькая принцесса Гильда жить да поживать в королевском дворце. А когда она выросла, то стала такой прекрасной, что во всем мире не было девушки, которая могла бы сравниться с нею по красоте. За нее сватались принцы и короли со всего света.

Даже те из них, которые были уже женаты, старались как-нибудь утаить это обстоятельство, чтобы им позволили жениться на принцессе Гильде…

Но принцесса Гильда не пошла ни за кого из них. Она вышла замуж за бедного короля из далекой заморской страны. Король этот был не очень красив, но у него были такие же золотистые глаза, как у принцессы Гильды, и такое же солнечное сердце. А самое главное — в его стране было очень много плачущих людей, которых необходимо было утешить. Но, к сожалению, у него не было волшебного платочка, который осушает слезы.

Король этот назывался Поэтом, а страна его — Царством Поэзии. Принцесса Гильда охотно пошла за него и принесла ему в приданое волшебный платочек. Тысячи и тысячи людей были утешены ею. Тысячам и тысячам плачущих людей она осушила слезы своим платочком. Многие из них думали, что слезы у них высохли от солнечного взора королевы Гильды. Другие же полагали, что слезы осушил волшебный платочек.

И те и другие были правы по-своему.

А старая мудрая волшебница Время пряла свою вечную пряжу и тихо говорила про себя, покачивая седой головою: «Ну, да, все это и должно было так быть. Мой платочек попал в хорошие руки. Дело-то в том, что это я соткала и вышила его. Но только в плохих руках он не имеет настоящей силы. Нужно, чтобы мой платочек попал к тому, у кого в сердце светит солнце добра, а в глазах сияет отражение Божьего неба. Только тогда от платочка и будет прок. А иначе он действует медленно-медленно, долгими скучными годами, как и вся остальная моя пряжа…»

С тех пор прошло много-много лет. Волшебница Время успела с той поры свить бесконечную нитку годов и даже, быть может, веков… Ее нитка заткала тысячи тысяч людей с их деяниями — королей и полководцев, нищих и преступников… Ее нитка обвивает уже и нас с вами, дорогой читатель, а память о королеве Гильде и короле Поэте все еще жива и нетленна и так же светла, как солнце, чей образ носили они в себе самих и в своих делах.

Король Поэт и королева Гильда жили долго-долго. Говорят, что они живы и до сих пор. И слава Богу, потому что плачущих людей и теперь еще очень много в Божьем мире…