3

В остававшиеся до рапорта два дня инструктор в полной мере познакомил курсантов и с другими прелестями предстоящего обучения.

Сначала это был стенд, на котором отрабатывался жесткий контакт с атакуемым судном. При абордаже такой подход здорово экономил время и наводил страх на вражеский экипаж. Однако дело было не только в прочности абордажного рейдера, но и в способности самого десанта выдержать такой удар.

– Для начала кабина пойдет со скоростью три метра в секунду, – рассказывал сержант, прохаживаясь вдоль отделенных одна от другой ячеек кабины, в которых, упершись ногами в передние стенки, курсанты ожидали нового испытания.

– Эту скорость выдержит каждый, но потом вам не поздоровится, так и знайте…

Как и обещал сержант, при трех и даже при шести метрах удар выдержать удавалось. Оружие крепилось в надежных замках, и все свои усилия и внимание курсанты сосредоточивали на том, чтобы не достать головой до стены.

При девяти метрах это удалось почти всем, но при двенадцати метрах в секунду вся учебная рота дружно грохнулась лбами о передние стенки.

Снова и снова кабина съезжала по рельсам с горки и билась о заграждения, и скоро обессиленные курсанты уже не могли удержаться даже при шести метрах в секунду.

Довольный собой, Поджерс объявил об окончании занятий, но пообещал, что завтра будет еще хуже.

После отбоя, когда в казарме уже погасили свет, лежавший на втором ярусе курсант Теодор Шихт свесил голову и шепотом спросил Ника, будет ли тот писать рапорт.

– Еще не знаю, – так же тихо ответил Ник, который и в самом деле никак не мог прийти к определенному решению. То ему казалось, что сил сопротивляться сержанту Поджерсу больше нет, а то снова к сердцу подкатывала волна возмущения и желания доказать инструктору, как сильно тот заблуждается на его счет.

Прошла ночь и наступил новый день. Когда прихрамывающие курсанты, с трудом волоча тяжелые «МС», вышли на плац и построились в шеренгу, сержант Поджерс, не скрывая своей радости, объявил, что сегодня они узнают, что такое аварийное десантирование.

– На войне случается всякое, – говорил он, шагая вдоль закованных в броню курсантов. – Например, ваш корабль может получить повреждение, при котором посадка невозможна. Или, к примеру, такое может произойти по причинам секретности, когда десант высаживают в заросшую кустарником местность. Со стороны это выглядит так, будто судно прошло на бреющем и убралось восвояси, однако десант уже на земле и готов выполнять задачу… Надеюсь, всем ясно?

– Так точно, сэр! – дружно ответила рота.

– Вот и отлично. Кстати, – Поджерс достал желтый платок и вытер лицо, – сегодня солнышко крепко пригревает, так что те, кто не выносит жары, могут уже сейчас пойти и написать рапорт, не дожидаясь завтрашнего дня… Никаких наказаний не последует, будьте уверены.

Рота замерла и, казалось, вовсе перестала дышать. Затем вперед шагнул один человек. Потом другой, третий…

Люди выходили и выходили, а Ник Ламберт стоял не двигаясь. Он считал, что у него еще есть время для выбора.

– Отлично, ребята! – оглядывая два десятка сдавшихся, произнес Поджерс. – Можете снять шлемы и вразвалочку отправляться на склад. Сдайте эти железяки и отдыхайте до самого ужина. Вы теперь практически гражданские люди.

Оставшиеся на плацу курсанты проводили своих уже бывших коллег долгими взглядами. Некоторые пожалели, что постеснялись выйти сейчас и обрекли себя еще на целый день мучений.

– Итак, несчастные, – бодро произнес Поджерс, – пришла пора разделаться с вами окончательно. Я буду не я, если половина из вас уже сегодня не окажется в госпитале. Нале-во! Шагом марш! Ноги поднимать, не шаркать! Вы же без пяти минут кадеты!