Глава 3
Предокс
Брюс Кавено расплывается в широкой улыбке, когда я вхожу в переговорку, которую он объявил своим штабом на время посещения OpenSkyAI. Напротив него сидят Биркетт и Тревор Парк, основатель и директор компании. До работы на правительство Парк занимался играми и системами обработки изображений. По слухам, Виртуальная Тактическая Обстановка – ВТО – была создана, когда чины в разных спецслужбах стали жаловаться на необходимость настоящей работы «в поле» и захотели, чтобы все было, «как у военных с беспилотниками». А там, как мы знаем, и пилот, и руководитель операции сидят в комнате с удобствами и кондиционером где-нибудь в Неваде, а вовсе не в зоне, где вот-вот начнут взрываться сброшенные ими бомбы.
Я-то, конечно, далек от тонкостей разведки, но мой внутренний ученый говорит, что к изучаемому предмету нужно подобраться как можно ближе. Потому что ты никогда не знаешь, какой вопрос задать, чтобы разгадать загадку, пока не столкнешься с ней лицом к лицу. Возможность перевернуть фотографию в квартире Йосефа в буквальном смысле изменила мир к лучшему или худшему. Впрочем, еще недавно никто в Разведуправлении не подпустил бы младшего аналитика, типа меня, к ВТО, только спецов с высоким допуском.
Все поменялось после того, как я принял участие в первых тестовых прогонах системы и указал буквально сорок мест, где оперативник не взял образцы, а фотограф проигнорировал кучу важных деталей, например, даже не проверил, что книги на полке в действительности те, что указаны на корешках. Встроенные алгоритмы ВТО проверяют заголовки книг на полках потенциального террориста и информируют о наличии радикализирующего содержания, а также о совпадении с книгами, имеющимися у других подозреваемых. Но они не могут предупредить, что в одной из книг вместо страниц тайник с телефоном.
Все присутствующие в переговорной выглядят весьма довольными. Я сажусь. Биркетт выжидательно смотрит на Кавено. Перед ним на столе – конверт с надписью «Секретно», который он толкает в мою сторону.
– Это от французской контрразведки. Думаю, вы имеете право знать, что сделали.
Я с опаской вытряхиваю из конверта несколько фотографий, боясь, что на них будут последствия удара. Но на фото оказывается стадион, трибуны которого заполнены людьми. Поверх одной из трибун нарисован круг, в который попадает с сотню человек.
– Примерный радиус поражения бомбы, которую мы нашли в Ницце. Была зашита в подкладку куртки, принадлежавшей товарищу Йосефа Амира. У него имелись билеты на эту игру и эту трибуну. Фотография сделана вчера непосредственно после того, как бомбу нашли у него в квартире.
Я смотрю на лица коллег и внезапно представляю, как в другой жизни читаю новость о трагедии на стадионе, трачу примерно 8 секунд на печальные размышления о ней, а потом переключаюсь на что-нибудь более позитивное… Привычка, которую я осознал, только когда Керри Сандерс указала мне на нее.
Я возвращаю фото.
– А Йемен?
– Не понял? – переспрашивает Кавено.
Парк, видимо, напрягается. Он не любит, когда я лезу в бутылку, но еще он знает, что лишь слово – и мне выделят собственную лабораторию и бюджет.
– В новостях говорили о бомбовом ударе в Йемене. Уничтожено несколько полевых командиров ИГИЛ. С семьями.
– Там уже год гражданская война. И такое случается регулярно. Не пойму, при чем здесь этот удар?
– Это сделали не правительственные войска и не повстанцы, а французские или американские военные.
Кавено поворачивается к Парку.
– Не могли бы вы с Сандерс на пару минут оставить нас с доктором Креем?
Они неуклюже выбираются из-за стола и выходят. Парк злобно оглядывается через плечо, недовольный, что из-за меня его выставляют из собственной переговорки. Кавено ждет, пока за ними закроется дверь.
– Доктор Крей, я даже вообразить себе не могу, как работают ваши мозги. Но проблема с башней из слоновой кости в том, что, сидя в ней, вы не в курсе, как делаются дела на земле.
Я в целом согласен и не хочу его прерывать.
– Был ли этот удар связан с тем, что мы выяснили в ходе вчерашней операции? Я не знаю, честно. Но знаю, что правила нашей игры несколько отличаются от того, к чему привыкли вы. Если они переносят свою войну на нашу землю, мы не можем просто отлавливать несчастных ублюдков, которых отправляют непосредственно на задание, – мы должны достать руководителей и вдохновителей. И не через недели и месяцы после того, как они сделали здесь свое грязное дело. Надо отвечать быстро и жестоко!
– Вы уверены, что мы взорвали тех, кого нужно? Как насчет девушки!
– Какой девушки?
– Про которую трубят все арабские телеканалы. Девушка с фотографии на холодильнике Йосефа.
Кавено кивает.
– Та гражданская? Помолимся за нее. И за всех детей, погибших от наших бомб. Хотел бы я, чтобы этих смертей не было. – Он яростно тыкает пальцем в фотографию людей на стадионе.
– Сотню жизней спасли! Десяток убили. Считай сам.
Господи, да я пытался. И как сравнить известное с неизвестным? Никак! Все равно, в конце концов, все сводится к выбору того варианта статистики, в который тебе больше нравится верить.
– Доктор Крей, я был бы безмерно рад иметь возможность обойтись без смертей. Сделать все иначе. Я предлагал вам бюджет. Я рассказал начальству о вашей идее гена террориста. Лаборатория в Мэриленде уже изучает его.
– Ген террориста?! – вырывается у меня. – О чем вы, черт подери?
– Вы упоминали, что некоторые люди генетически предрасположены к террористической деятельности. Вы не стали развивать мысль, так что мы набрали команду специалистов, которые захотели продолжить работу над этой темой и сделать полевой анализатор.
Усилием воли я сдерживаюсь, чтобы не повышать голос.
– Это бред. Мы даже не можем с уверенностью говорить о наличии корреляции. А если бы и могли, то не знаем, можно ли включать и выключать этот ген. В реальной жизни на радикализацию человека влияют тысячи факторов. Мы не имеем права сажать людей просто из-за наличия одного гена в ДНК.
– Большинство террористических актов совершается адептами религии, которую исповедуют двадцать процентов населения. Это совпадение?
– А убийства в Чикаго составляют половину прироста убийств по всей стране за прошлый год. Это из-за чикагской пиццы с бортиками или потому, что там стало невыносимо жить?
Кавено усмехается.
– Этот ваш мозг! Готов поспорить, такое сравнение справедливо, но никем раньше не упоминалось. Продолжайте в том же духе. Я здесь для того, чтобы поздравить вас со спасением сотни жизней и уверить, что если есть другой способ, давайте его найдем. Помнится, вы говорили, что работаете над новой версией программы, с помощью которой поймали Гризли-Убийцу. Как вы ее назвали? Предокс? Можно уже посмотреть ее в деле?
– Нет. Я столкнулся с техническими проблемами и забросил работу над ней, когда перешел сюда.
– Очень жаль! Если бы ваши технологии поиска серийных убийц можно было применить для поиска террористов, мир стал бы лучше.
Да уж, я бы тоже хотел сделать мир лучше. Но чем дальше, тем больше я оказываюсь в такой тьме, что не просто перестаю различать нравственные ориентиры, а сомневаюсь, остались ли они вообще. Одно дело – поймать террориста, который собирается взорвать бомбу в толпе, и совсем другое – знать, что твой успех в его поимке станет поводом для авиаудара по людям, которые могут быть невиновными. Именно поэтому я опасаюсь действий вот таких хороших парней, как Кавено, если они получат прибор, который точно укажет на потенциальных плохих парней.
– Подумайте об этом, – говорит Кавено. – Ну, или хотя бы о том, чтобы вернуться к преподаванию.
– Колледж?
– Нет. Военным и сотрудникам спецслужб. Может быть, хоть кто-то сможет перенять ваш ум.
– Я подумаю.
Он даже не представляет, как соблазнительно звучит возможность получить собственную лабораторию и снова преподавать. Или представляет? И на что я согласен ради этого? В чем готов солгать самому себе?
