Книга: Секретарь
Назад: 14
Дальше: 16

15

По обе стороны дороги, ведущей к «Минерве», высятся живые изгороди, за ними стоят крепкие строения. Перестроенные амбары. Плавательные бассейны там, где когда-то росли сады. Лошади на лугах, ранее служивших пастбищами для коров. Вдалеке появляется «Минерва» с ее высокими стенами из красного кирпича и чугунными узорными воротами – в центре створок сплетаются буквы «М» и «Э». Этот дом нашла я, а название выбрала Мина. Я выяснила, что Минерва была римской богиней, но богиней чего именно, так и не поняла. Мудрости? Торговли? Искусств в целом? Или даже войны? Выбирай что хочешь.
Именно здесь Мина работала в первые недели после смерти отца, и я тоже предпочитала это место офису. Я ценила его за более интимную атмосферу. В «Минерве» мы с Миной вдвоем располагались у нее в кабинете: она за письменным столом, я – за небольшим, крытым сукном ломберным столиком у окна. Если приходилось работать допоздна, я ночевала в розовой комнате – маленькой спальне чуть дальше по коридору от спальни Мины. Там я держала зубную щетку и пижаму, которую помощница по хозяйству Маргарет стирала и снова клала, готовую к следующему разу, на мою подушку в комнате Кристины, как она ее называла.
Мы, обслуга, – помощница по хозяйству, секретарь, садовники и водитель – и стали семьей, поселившейся здесь, в просторном доме. Дети Мины, к тому времени уже подростки, все еще учились в закрытых школах и домой приезжали редко. Энди проводил будние дни в квартире у Гайд-парка, а роль мужа Мины играл только по выходным, сопровождая ее, если они куда-нибудь выезжали, или изображая хозяина дома, когда она принимала в «Минерве» гостей. Для внешнего мира они по-прежнему выглядели счастливой супружеской парой.
По утрам за мной заезжал Дэйв, и я хорошо помню всплеск удовольствия, когда его машина подруливала к дому. Словно ребенку, вспоминающему летние каникулы, мне кажется, что в это время всегда светило солнце. Закрыв глаза, я до сих пор ощущаю хвойный запах от елочки, висящей на зеркале заднего вида, – он смешивался с ароматами крема после бритья от Дэйва и кожи от сидений. Я оглядывалась на свой удаляющийся дом, садилась поудобнее, а опытные, умелые руки Дэйва вели машину в потоке транспорта. Мышцы его предплечий напрягались, и на свету поблескивали волоски на его загорелой коже. Соблазнительное начало дня. Многие говорят, что подобные ощущения у них вызывает пятничный полдень. А я испытывала их по воскресеньям, с нетерпением предвкушая будущую неделю. Слава богу, уже воскресенье, часто думала я. По выходным мне бывало одиноко: Анжелика проводила все больше времени со своим отцом и его новой подругой Урсулой.
Я отпирала входную дверь собственным ключом, коротко стучалась в дверь кабинета, входила и заставала Мину уже сидящей за столом.
– Я начала составлять список приглашенных на церемонию в память о моем отце. Думаю выбрать местом проведения Собрание Уоллеса: папа входил в число его попечителей, оно рядом с офисом. Вы не могли бы с ними созвониться? Поговорите с хранителем картинной галереи – кажется, его фамилия Каткарт, он был близким другом моего отца.
– Конечно. Вы уже пили кофе?
– Нет, попросила Маргарет дождаться вас. – Она улыбнулась. – Вы продолжайте составлять список, а я займусь звонками. – И она взяла один из трех мобильников, лежащих у нее на столе.
Тем утром она не выпускала телефон из рук. Один звонок за другим: глава отдела закупок, директор по связям с общественностью и финансовый директор – Стивен, Пол и Руперт.
– …Новых поставщиков уже нашли? Значит, хватит и факса. Фрейзерам и прочим по списку…
Я слышала ее, но не вслушивалась.
– Руперт? Вы подготовите мне цифры по стоимости земли? Позвоните, когда они будут у вас.
Я взяла себе на заметку поторопить финансового директора, если он не перезвонит в течение часа.
Мне удавалось определять эмоциональную температуру Мины по ее голосу. В то утро я различала в нем голод. Нетерпеливое стремление получить желаемое, которого у нее пока что нет. Как благодушно я была настроена, как приятно пощекотала самолюбие выпавшая мне честь – помочь с организацией церемонии памяти лорда Эплтона! По такому случаю могла бы подключиться к делу вся семья, но братьев и сестер у Мины не было, ее мать отсутствовала, а я, в некотором смысле, могла сойти за близкого ей человека, почти родственницу. Леди Эплтон прилетала из Женевы на похороны, но на церемонию не осталась, чем разочаровала меня лишь потому, что пропал шанс наконец-то познакомиться с ней.
Маргарет принесла кофе.
– Вы обе будете сегодня обедать здесь? – спросила она.
– Думаю, да. Мне принесите бутербродов на террасу, а составит ли Мина мне компанию, я не уверена. Сообщу вам позднее. И для Дэйва приготовьте, если вас не затруднит.
Мы с Маргарет отлично сработались, и обе знали свое место. По-моему, она нисколько не обижалась, что ей приходится обслуживать и меня.

 

Я перестала следить, с кем говорит Мина, но заметила ее растущее нетерпение.
– Ну и?.. Так сделайте с этим что-нибудь.
Я подала ей кофе и мельком увидела ее записи в блокноте: список фамилий и названий, какие-то рисунки возле них. Поначалу я не разобрала, что это, подумала, просто загогулины, но вдруг поняла, что это крошечные зверьки. Она обернулась, увидела, куда я смотрю, и вырвала страницу из блокнота. Тогда я приписала ее поступок чувству неловкости за корявые каракули. Зазвонил другой ее телефон, я потянулась к нему, но она меня опередила. Мобильники – проклятие современного личного помощника. Как прикажете быть в курсе всех событий, если не мы соединяем наших работодателей с теми, кто звонит им по личному номеру?
– Алекс?.. Вы уверены? Слишком хорошо, даже не верится. Да, меня полностью устраивает. Позже поговорим.
Спустя некоторое время я, наводя порядок на ее столе, узнала, что Алекс Монро – специалист по налоговому праву.
– Руперт вам так и не перезвонил, – напомнила я, когда она закончила разговор.
– Что, простите?
– Насчет цифр, о которых вы спрашивали. Позвонить ему и получить их для вас?
Я рассчитывала, что эти цифры дадут мне хоть какое-то представление об утреннем деле.
– Нет, благодарю, Кристина. Можно взглянуть на список приглашенных? – Она протянула руку за списком и просмотрела его. – Хорошо. А теперь мне надо показаться во дворе. Здесь фотограф из «Мейл», они делают материал о саде. Составите мне компанию?
– Там еще паренек из благотворительного фонда «Приют», – напомнила я, неся следом поднос. – Отдел пиара решил, что материалу это будет только на пользу.
– Хорошо.
– Маргарет спрашивала, что вам приготовить на обед.
– Пожалуй, мне бутерброд в мою комнату, Маргарет, – сказала Мина ей, когда мы вошли в кухню. У задней двери она повернулась ко мне. – Вот, Кристина, они будут вам впору. В саду грязища. – Она протянула мне пару сапог и наклонилась, чтобы надеть свои.
Такие проявления доброты заставали меня врасплох. Сапоги были новехонькие. Из тех, что носят за городом. Она не назвала их подарком, не сказала, что купила их специально для меня, но так наверняка и было, и позднее, когда мы вернулись, я пометила их внутри своими инициалами. Просто невыносимо было думать, что кто-нибудь еще сует в них ноги.
С тех пор как я впервые увидела этот дом, сад преобразился. Раньше его заполоняла ежевика и изросшиеся розы на вытянутых стеблях. Теннисный корт находился в плачевном состоянии, как и потрескавшийся пустой плавательный бассейн. Теперь же в саду навели порядок. Нижние лужайки окружили пирамидальные кусты тиса, из глубин пруда вздымалась статуя Минервы. Последнюю Мина привезла однажды из Италии, и не могу сказать, что она мне очень уж понравилась. На мой взгляд, в любом магазине для садоводов можно отыскать такую. Но Мине она пришлась по вкусу, и это главное.
Я видела, как сад Мины разрастался с годами по мере того, как она скупала соседние земельные участки. Двое из троих ее соседей согласились продать ей часть своих садов, чтобы она могла облагородить вид из дома и обеспечить себе уединение. Только один отказался – из дома с участком, примыкающим с северо-востока. Хозяева редко бывали там, большую часть года они жили за границей. Но Мина все равно высадила сотню повислых берез, чтобы скрыть тот дом из виду. Зимой, когда листья с берез облетали, дом, казалось, подкрадывался ближе и словно тайком играл в какую-то свою игру. Помню, однажды, выглянув из окна розовой комнаты, я заметила, что сквозь голые ветки видны его черные окна. А если я его видела, значит, оттуда могли увидеть и меня, и я, помню, еще подумала, что вечнозелеными кустами, каким-нибудь кипарисом, отгородиться от соседей можно было бы гораздо успешнее.
Фотографа мы застали на четвереньках в огороде, у грядки с какой-то зеленой порослью.
– Доброе утро, – окликнула его Мина. – Вам помочь?
Я держалась за ее спиной, глядя, как он неловко поднимается, чтобы поздороваться с ней, отряхивает брюки, несомненно обезоруженный ее радушием. Фотограф предложил снять Мину вместе с парнишкой из благотворительного фонда, и она принялась болтать с тем, словно с давним другом, хоть всего несколько минут назад мне пришлось напомнить ей, как его зовут.
Позднее, пока Мина отдыхала наверху, мы с Дэйвом обедали в дружеском молчании, сидя на застекленной террасе. В этом жарком помещении под стеклянной крышей Дэйва всегда клонило в сон. Некоторое время я сидела, глядя на него, потом собрала нашу грязную посуду и отнесла ее Маргарет. Мы с ним – я, секретарь, и он, водитель, – были глупы и так же введены в заблуждение окружающей нас обстановкой, как павлины, которые когда-то вышагивали по здешним газонам. Их теперь нет, этих павлинов. Мина распорядилась убрать их, потому что видеть не могла, как эти пугливые, нервные создания разгуливают повсюду, где хотят.
– Может, я отнесу? – спросила я у Маргарет, пока она добавляла последние штрихи к обеду для Мины.
– Ну, если вам не трудно… А я тогда подумаю насчет ужина для нее. Постарайтесь уговорить ее съесть заодно и ломтик кекса, ладно? По мне, так она слишком уж худенькая.
У подножия лестницы я сбросила туфли, мои натертые в сапогах пятки ярко розовели. Сапоги оказались маловаты всего на полразмера. Я постучалась в дверь Мины.
– Да?
После дневного сна голос Мины часто становился резким, скрипучим. Но, увидев, что это я, она сразу успокоилась, а я дождалась, когда она сядет, опираясь на подушки, и поставила поднос ей на колени.
– Присядьте на минутку – хорошо, Кристина?
Ей, кажется, было одиноко, а я только обрадовалась тому, что могу побыть с ней.
– Не припомню, чтобы когда-нибудь раньше так уставала, – призналась она.
– Наверное, переживать смерть родителей тяжелее, если у тебя нет братьев и сестер, – предположила я.
– Да, в этом вы правы. – Она взялась за столовую ложку, потом снова отложила ее.
Прямо хоть подходи и корми ее с ложечки. Ну же, всего одну. Кекс она едва ковырнула вилкой. Маргарет положила ей и грушу, и я узнала изящный фруктовый нож, который видела дома у Мины в Ноттинг-Хилл. Мне запомнилось, как она очистила яблоко так, что кожура скрутилась одной сплошной тонкой полоской. И я научилась чистить фрукты так же.
– Жаль, что ваша мама не смогла задержаться после похорон, Мина. Вам, наверное, хотелось бы сейчас побыть с ней.
– Боже упаси, – отозвалась она. – Мы с ней совсем не близки. У моей матери холодное сердце. Ее никогда не было рядом, когда я в ней нуждалась, даже в моем детстве. – Она отставила в сторону поднос и посмотрела на меня. – Вот и ваша мать, Кристина… это был рак, да? Он отнял ее у вас? – Она говорила так, будто мы обе сироты и ее мать тоже умерла.
У меня взмокли ладони: тревога, которую я всякий раз ощущала, думая о своей матери, впитывалась в подлокотники кресла. Наверное, он и теперь там – мой стыд, въевшийся в темно-красный бархат обивки принадлежащей Мине мебели.
– Нет, – больше я ничего не сумела добавить, и этим, наверное, пробудила в ней любопытство.
Она выбралась из постели, пересела поближе, на пуф у туалетного столика, и повернулась лицом ко мне. Не в силах смотреть ей в глаза, я потупилась, представляя, как было бы здорово провалиться в длинный ворс ковра и исчезнуть.
– Несчастный случай?
Мамину смерть я никогда раньше не обсуждала.
– Да, это был несчастный случай.
– Ох, Кристина. – Я услышала шорох бумажных платков, вытянутых из упаковки, потом почувствовала, как она вкладывает их мне в руку. – Посидите, успокойтесь, – посоветовала она. – Может, этот разговор пойдет вам на пользу.
Может быть, мысленно согласилась я. И перенеслась в прошлое, к листьям на тротуаре. Осень. Среда, половина шестого.
– По средам мама всегда приходила за мной попозже – из-за урока музыки. Я училась играть на пианино.
По словам моей учительницы, я подавала надежды. Мама строила на мой счет большие планы, но после ее смерти я бросила музыку. Позднее навыки игры на пианино пригодились мне – для машинописи.
– Какой она была, Кристина?
Я попыталась воскресить в памяти мамино лицо, но безуспешно: я стерла его оттуда давным-давно. Смотреть на ее фотографии я упорно отказывалась, наверное считая, что этого не заслуживаю. Что мне запрещено хранить в голове ее образ.
– Трудно вспомнить, столько времени прошло.
– Сколько, говорите, вам тогда было?
– Восемь.
– Ах да. Слишком рано, чтобы лишиться матери. – То же самое она сказала на моем собеседовании. Слово в слово. – Как печально, что вы не помните ее лица… Так вы, значит, возвращались домой из школы… – мягко вернулась она к прежнему разговору, побуждая меня продолжать.
– Да. Идти пешком до дома было совсем близко. Пятнадцать минут, и перейти только одну оживленную улицу. Мне не разрешалось переходить ее одной. Вот почему мама всегда за мной приходила. Когда мы были уже на середине проезжей части, откуда-то появился грузовик. Он сбил ее.
Мина протянула мне еще платок.
Мне вспомнился рев того грузовика и то, как у меня на глазах мама исчезла под ним. Мне, ребенку, показалось, что ее съели живьем.
Вот тогда-то мне и привиделось мельком мамино лицо – будто она находилась здесь же, в спальне, слушая, как я рассказываю историю ее смерти. Я не сразу сообразила, что это мое собственное отражение смотрит на меня из зеркала на туалетном столике за спиной Мины. Ты вылитая мама, Кристина, часто говорили мне в детстве. Глядя поверх плеча Мины, я видела себя в зеркале сопливой восьмилеткой с блестящей мокрой дорожкой под носом. Я вытерла ее платком. Мина вызвала призраков из моего прошлого, и теперь они соперничали за мое внимание.
– Я не понимаю, Кристина: вашу маму сбила машина, а вас нет? Она оттолкнула вас с дороги?
– Не помню.
– Возможно, вы вспомните, если попытаетесь, Кристина.
Я закрыла глаза и услышала, как часы у постели отсчитывают секунды.
– Когда ее сбили, я уже стояла на тротуаре с другой стороны улицы.
– Значит, вы, должно быть, убежали от нее.
Мне хотелось, чтобы Мина посочувствовала мне, жестом утешения положила руку на плечо, а она ломала голову над моим рассказом, пытаясь разобраться в нем.
– Так вы побежали вперед через дорогу, а мама бросилась за вами?
Она ждала, когда я заполню паузу. И я подчинилась.
– Да.
– Кошмар какой. Ужасно для вас – носить в себе такое чувство вины. Я же вижу, оно до сих пор с вами. – Она нахмурила лоб, склонила голову набок – выдала все внешние признаки сочувствия. – Но вы же были ребенком, Кристина. Напрасно вы себя вините. – Она обернулась к зеркалу. – Боже, вид у меня ужасный, – сказала она.
– Извините, что я расплакалась, Мина. Я об этом никогда не говорила.
– Правда?
Надувая щеки, она нанесла на них румяна.
– И даже с вашим отцом?
– Нет, ни разу.
– Печально. Вам было бы полезно услышать, что вы не виноваты – или хотя бы что он не винит вас в ее смерти. Видимо, поэтому груз оказался настолько тяжким. Вам хотелось бы знать, что отец простил вас. – Она грустно улыбнулась мне в зеркале. – Не тревожьтесь так, Кристина. Вы не упали в моих глазах. Вы же были совсем ребенком. И потом, это наш секрет. Я растрогана тем, что вы доверили его мне. Итак… вы захватите с собой поднос, когда пойдете вниз?
Назад: 14
Дальше: 16