Глава четырнадцатая
В течение нескольких следующих дней канцлер Эшкрофт проявлял необычайную заботу по отношению к Элизабет. По утрам и вечерам она была заперта в своей комнате, однако днем Ханна одевала ее и выводила вниз, в оранжерею, подышать свежим воздухом. Там девушка отдыхала под пристальным надзором служанки, сидя в мягком плетеном кресле с укутанными в одеяло ногами и вдыхая сырой аромат, исходящий от растений и цветов. Цветущее безумие пышных бутонов и кружевных папоротников, экзотические лепестки растений, сочащиеся влагой, окутывали ее. Не будь она окружена демонами, это больше напоминало бы рай.
Теперь, когда она рассмотрела настоящую сущность мистера Хоба, то везде видела демонов. Они суетились повсюду, выполняя различные поручения: сметали листья с тротуарной плитки, поливали цветочные горшки, подрезали цветы. Большинство из них казались менее внушительными, чем мистер Хоб. Размером они были поменьше, и кожу их покрывала чешуя, но не такая обвисшая. У кого-то торчали клыки, у других – длинные остроконечные уши. Все демоны в поместье Эшкрофта одевались в нелепые золотые ливреи. Гости, прогуливавшиеся по дорожкам у дома, не удостаивали их и мимолетного взгляда – в их глазах те были обыкновенными слугами. Демоны, в свою очередь, игнорировали людей, послушно выполняя свои поручения.
Элизабет больше пугало не то, что вокруг нее кишели демоны, а то, как Эшкрофту удалось подчинить себе такое их количество. Очевидно, что это были низшие демоны, а не высшие вроде Сайласа и Лорелеи. Что он пообещал им взамен? Что могло соблазнить их настолько, чтобы согласиться носить униформу и верно служить ему? Ей было страшно даже думать об этом.
Элизабет, затаив дыхание, ждала возможности поговорить хоть с кем-то не из этого дома, но не могла приблизиться ни к кому из гостей достаточно близко. Они наблюдали за ней с расстояния, словно она была одним из тепличных растений – насекомоядной кувшинкой или ядовитым олеандром.
Был уже полдень, когда Элизабет, сидя в оранжерее, изо всех сил держалась, чтобы не дрожать от ужаса при виде демона, который незаметно подкрался к ней с парой садовых ножниц и начал подстригать листья пальмы за ее спиной. Ханна мурлыкала, сидя над вышивкой. Мелодия казалась необычайно странной и переливчатой – то была еще одна из песен Лорелеи.
Приглушенные звуки привлекли внимание Элизабет. Кучка девушек ее возраста, разодетых в шелка и кружева, глазели на фонтан, расположенный внутри поместья. Она могла только догадываться, что они подумали, глядя на нее, неподвижно сидящую и бросающую нервные взгляды на слуг.
– Бедняжка, – сказала одна из них. – Со стороны канцлера Эшкрофта было так великодушно приютить ее у себя. Я слышала, что она слегка помутилась рассудком.
– Вовсе нет! – возразила другая, щелкнув зонтом.
– Еще как да. По словам отца, судя по всему, она напала на доктора и практически повалила его на пол. Умопомешательство наделило ее нечеловеческой силой.
– Я не удивлена! Она же просто великанша! Ты когда-нибудь видела настолько высоких девушек?
– Я однажды видела такую на гастролях цирка, – лукаво ответила первая девица.
– Я слышала от леди Ингрэм, – встряла другая, – что эта особа странно вела себя тогда за ужином: разговаривала совсем мало, а когда заговорила, то оказалось, что она – редкая грубиянка, совсем не приученная к манерам. Леди Ингрэм утверждает, что это было ясно с самого начала.
Гнев закипел в Элизабет, угрожая разорвать ее на части. Она редко испытывала ненависть к кому-то, но в тот момент ненавидела леди Ингрэм и этих девиц. Как они могли быть такими жестокими и в то же время рассуждать о манерах?
Одна из девушек вздохнула.
– Видите, как она таращится на нас?
– Быстрее, бежим отсюда!
Ярость Элизабет схлынула, когда они скрылись из виду, и ленты их платьев исчезли среди пальмовых листьев. Она поняла, что это был еще один пункт плана Эшкрофта.
К ее ужасу, все казалось логичным. Чем больше он демонстрировал ее публике, тем больше гостей разносили сплетни, находясь в полной уверенности, что девушка – сумасшедшая. Тем временем они своими глазами видели, как канцлер не скупится, чтобы обеспечить ей комфорт и благополучие. Так же, как он создал иллюзию вокруг своих слуг, чародей сплел еще больший обман вокруг себя самого, не потратив на это ни капли магии. Даже если бы Элизабет удалось с кем-то поговорить, они восприняли бы просьбы о помощи как очередное доказательство помешательства.
Девушка не видела выхода из той ловушки, в которую попала. Спасение было невозможно. Если бы она попыталась убежать, Канцлер немедленно понял бы все и прикончил ее. Тогда у Элизабет не осталось бы ни единого шанса вывести его на чистую воду. Единственным вариантом оставалось подыгрывать ему.
Где-то в глубине оранжереи часы пробили час.
– Пойдемте, моя милая, – прощебетала Ханна, поднимая ее из кресла. – Время вашего ежедневного визита к Канцлеру. Что за добрейший человек! Он принимает ваше выздоровление так близко к сердцу. Надеюсь, вы цените все, что милорд делает для вас.
Элизабет прикусила язык, пока следовала за Ханной к выходу из оранжереи. Если бы только Ханна знала настоящую цель ее каждодневных визитов в его кабинет! Страх окутывал ее с каждым шагом по сверкающим зеркальным коридорам поместья. К тому моменту когда они дошли до кабинета, все внутренности Элизабет завязались в узел. Она изо всех сил пыталась контролировать свое выражение лица, когда дверь открылась, показывая Эшкрофта, взмахивающего тканью над столом.
– Добрый день, мисс Скривнер. Почему бы вам не зайти?
Несмотря на то что его голос был как никогда мягок, она заметила нотки огорчения в его разноцветных глазах – свидетельство того, что до сих пор ее визиты не дали ему информацию, которую он так страстно желал получить.
– Ханна, не принесете ли вы нам чаю?
Повинуясь его дружелюбному жесту, Элизабет прошла внутрь и осторожно села на диван. Она заставляла свой взгляд не задерживаться на гримуаре, лежавшем на столе. Канцлер всегда накрывал его мантией перед ее приходом, но девушка знала, что это был тот же гримуар, который он изучал в первую ночь ее пребывания в поместье. Его присутствие в комнате оставляло кисловатый и затхлый привкус на кончике языка. То, как Эшкрофт вытирал руки, означало, что ему было столь же неприятно касаться этой книги.
Канцлер отложил ткань в сторону и сел напротив Элизабет в свое любимое кресло. Он выглядел настолько искренне обеспокоенным, что, несмотря на все, она почти верила: какая-то часть его действительно волнуется о ней. Неожиданно луч света отразился в глубине его рубинового глаза, и это напомнило ей рыжие волосы Наставницы, рассыпанные по полу в ночь, когда та была убита.
– Как вы себя чувствуете сегодня? – спросил он с такой кротостью, что по ее телу пробежали мурашки.
– Гораздо лучше, благодарю вас. – Она сглотнула, собирая всю свою отвагу. – Я думаю, что уже готова уехать отсюда.
На лице Эшкрофта появилось сочувствующее выражение.
– Еще пару дней, мисс Скривнер. Доктор более чем настаивал на важности постельного режима для вас.
Элизабет опустила глаза, чтобы не показывать ему тот ужас, который испытывала. К счастью, доктор не отразил в своих пометках то, что она рассказала ему, в противном случае Эшкрофт не утруждал бы себя этими встречами.
Стук в дверь обозначил возвращение Ханны с подносом, на котором громоздились чашки с чаем и кексы в глазури. Элизабет демонстративно надкусила один из них, хотя едва могла вытерпеть эту ужасную сладость. Сердце упало в пятки, когда дверь снова отворилась. На этот раз это была не Ханна. У нее имелась всего пара секунд, прежде чем Лорелея наложила на нее свои чары, которые словно укутали ее в теплое тяжелое одеяло. Эшкрофт наклонился вперед, обхватив колени руками.
Именно так каждый раз начинался допрос.
– Теперь, мисс Скривнер, – сказал он, – почему бы нам не вернуться к беседе о Саммерсхолле? Посмотрим, помните ли вы какие-то детали…
Его голос звучал так же мягко, как и прежде, но доброжелательное выражение исчезло с лица. Элизабет знала, что ходит по лезвию ножа. Одна ошибка, и он обнаружит, что чары Лорелеи не действуют на нее, а потом заставит ее говорить правду, применив свою магию. Малейший промах мог обернуться смертью. Она прилагала все усилия, чтобы сделать выражение лица максимально пустым, а голос – безжизненным. Благо на помощь приходило цепенящее действие чар Лорелеи. Без их влияния девушка не смогла бы сидеть и спокойно смотреть на Эшкрофта. Но что самое важное – не смогла бы лгать.
– Ты можешь рассказать мне, почему ты проснулась той ночью? – настойчиво спрашивал Эшкрофт. – Ты услышала что-нибудь? Что-то почувствовала?
Он задавал этот вопрос уже много раз. Она старательно давала ему один и тот же ответ.
– Дул сильный ветер, и ветки деревьев громко стучали по окнам.
Он нахмурился, не услышав желаемого ответа.
– А когда выбралась из кровати, ты почувствовала, что не все в порядке?
Он хотел знать, как ей удалось ускользнуть от его усыпляющего заклятья, однако даже Элизабет не знала ответ на этот вопрос.
Она машинально покачала головой.
Эшкрофт крепко стиснул челюсти. Первый признак того, что он терял терпение, и это заставило девушку испытать прилив тошноты. Она не хотела стать свидетелем того, на что канцлер способен, когда выйдет из себя.
Из угла комнаты, где сидела Лорелея, натиравшая канифолью смычок скрипки, раздался звук. Сегодня на ней было малинового цвета платье, которое выгодно оттеняло цвет ее губ и глаз. Оно казалось настолько длинным, что низвергалось водопадами со стула и создавало сверкающее пятно на ковре, словно Лорелея сидела посреди огромной лужи крови.
– Девчонка что-то скрывает от вас, мой господин, – сказала она.
Эшкрофт оглянулся.
– Ты уверена? Как это возможно?
Волосы встали дыбом на шее Элизабет. Она постаралась никак не реагировать, боясь, что любым движением может выдать себя.
– Если она что-то утаивает, ее желание сохранить этот секрет может противостоять чарам. Не у всех людей хватает стойкости, чтобы сделать это. Но у девчонки сильный дух, который полыхает как пламя, – Лорелея кинула мимолетный взгляд на Элизабет из-под густых ресниц – тот же взгляд, что бросал на нее Сайлас, из-за которого ее руки покрывались мурашками. – Хотела бы я попробовать ее на вкус.
Эшкрофт откинулся на спинку кресла и скрестил пальцы рук.
– Что же ты предлагаешь делать?
– Проникнуть в ее сознание. Заберите нужные воспоминания силой, а остальные – уничтожьте.
– Слишком рано. Она должна побыть на виду еще пару дней, прежде чем я смогу от нее избавиться. Если новости о ней доберутся до газетчиков, мне понадобятся свидетели, которые смогут подтвердить диагноз врача.
Лорелея изящно пожала плечами.
– Как скажете, мой господин. Вы уверены, что ее присутствие здесь не отвлекает вас от работы?
Эшкрофт мельком взглянул на рабочий стол и гримуар, скрытый под мантией. Судя по тому, что он парил над столом в ту первую ночь в кабинете, Элизабет догадалась, что это был гримуар Пятой ступени или даже Шестой. Личное владение гримуарами Четвертой ступени и выше запрещалось Реформами. Если Эшкрофт держал в своем доме нечто столь опасное, видимо, эта книга была чрезвычайно для него важна.
Канцлер сел поглубже в кресло, и тени очертили глубокие линии на его лице.
– Он сопротивляется мне, – сказал чародей, – но я должен получить то, что мне нужно, прежде чем осуществлю задуманное в Харроусе.
Пульс Элизабет участился. Великая библиотека Харроус располагалась в северо-восточной части Аустермера – там, где Блэквальдский лес подходил к подножью гор. Это было самое труднодоступное место хранения совершенно секретных гримуаров. Описания, которые она читала, рисовали это место как крепость из черного камня, добытого в горах Элкенспайн. В склепе, который невозможно было взломать, хранились два из трех существующих во всем королевстве гримуаров Десятой ступени. Неужели он собирался совершить атаку на это место, так же как на Саммерсхолл и Нокфельд?
Какими бы ни были его планы, гримуар на его столе играл в них определяющую роль, и, несмотря на риск, она должна была узнать, какую.
* * *
Шанс представился двумя днями позже, когда мистер Хоб появился в дверном проеме кабинета прямо посреди допроса Элизабет.
– К вам посетитель, – объявил он глубоким искаженным голосом. – Лорд Киклайтер хочет видеть вас.
– Прибыл без предупреждения? – Лицо Эшкрофта омрачилось. – Я встречусь с ним в гостиной. Лорелея, присмотри за ней.
Он вышел из комнаты, и через минуту внизу раздались приветствия лорда Киклайтера.
* * *
Элизабет лихорадочно размышляла. Судя по длине Киклайтеровского приветствия в прошлую их встречу, Эшкрофт не сможет вырваться от него минимум несколько минут. Она чувствовала, как взгляд Лорелеи сосредоточился на ней. Все, что было нужно – чтобы демонесса покинула кабинет на пару секунд. Однако девушка не представляла, как заставить ее это сделать. Если бы поблизости была парочка книжных шкафов, она могла бы опрокинуть на нее один из них.
Декоративное зеркало на стене показало ее саму, сидящую на диване. Она выглядела измотанной и бледной, сильно контрастируя своим видом с роскошным платьем цвета аметиста, которое этим утром натянула на нее Ханна. За время пребывания в особняке Элизабет привыкла к тому, как дорогие корсеты сжимают ребра, однако в напряженные моменты вроде этого они все еще заставляли задыхаться.
Идея вспыхнула в голове. Элизабет громко вздохнула, привлекая внимание Лорелеи. Рука потянулась к груди, затем она закатила глаза и со стоном упала на ковер, приземлившись так жестко, что сотрясла чашки на кофейном столике.
Тишина. Элизабет ощущала на себе всю тяжесть пристального внимания демонессы. Как только та решила, что девушка не симулирует обморок, то бесшумно поднялась и, переступив через лежащее ничком тело, направилась к выходу. Едва она вышла, Элизабет вскочила, подбежала к столу и, собрав всю свою смелость, отшвырнула прочь мантию Эшкрофта.
Гримуар лежал открытым с протянутой вдоль корешка железной цепью. Его страницы были испещрены гротескными косыми надписями. Едва она успела это увидеть, волна злобы и недоброжелательности нахлынула на нее, заставляя сделать шаг назад. Чей-то голос бессловно взревел в голове, выливая на нее целый водопад мучительной тоски и ярости.
У нее не было времени разбираться, верно ли она поступает. Комната почернела, а страницы гримуара начали хлестать друг об друга, словно окна кабинета неожиданно открылись под напором ревущего шторма. Она сжала зубы и вытянула вперед руку, сопротивляясь воле гримуара и дрожа. Лоб покрылся липким потом. Даже стрелки каминных часов, казалось, замедлились, словно воздух превратился в желе. Наконец, ее пальцы дотянулись до кожаной обложки, и непонятная, тошнотворная помесь чувств прошла сквозь все тело. Тоска. Ярость. Предательство. Элизабет никогда не испытывала ничего подобного прежде. Она с трудом сглотнула, подумав о том, как кстати были бы сейчас железные перчатки.
– Я тебе не враг, – выдавила девушка, – я – узница канцлера Эшкрофта, как и ты. И намерена остановить его, если смогу.
В тот же момент голос в ее голове стих, а гнетущее чувство исчезло. Элизабет начала падать вперед, вовремя оперевшись на стол. Мышцы дрожали от напряжения. Гримуар лежал неподвижно. Ее отчаянная догадка подтвердилась – его злость и ярость были направлены на Эшкрофта, а не на нее.
– Что он хочет от тебя? – пробормотала она и осторожно подняла гримуар со стола.
Его обложка была покрыта странной чешуйчатой кожей малинового цвета, которая навеяла ей неприятные воспоминания о демонах в оранжерее. На передней стороне книги была выгравирована пентаграмма. Название вытерлось от времени, однако слова все же можно было разобрать: «Дьявольский кодекс».
Сердце Элизабет бешено забилось. Она уже видела это название не так давно, но где? В карете Натаниэля, проезжая по Блэквальду…
«Я должен получить то, что мне нужно, прежде чем осуществлю задуманное в Харроусе», – сказал Эшкрофт. Что бы ему ни было нужно, судя по всему, он мог отыскать это в книге. Элизабет рылась в памяти, пытаясь припомнить, в связи с чем «Лексикон» упоминал название дьявольского тома. Это была глава о демонах. Все, что она могла вспомнить, – что гримуар, предположительно, содержал в себе бредни сумасшедшего чародея, который заявлял о зашифрованной в нем великой тайне…
В коридоре раздались шаги. Затаив дыхание, Элизабет схватила мантию Эшкрофта и накинула ее поверх книги. Надеясь, что эти отчаянные крики были слышны только ей, она прокралась через комнату и улеглась на пол, приняв позу, максимально похожую на ту, в которой оставила ее Лорелея.
Едва девушка успела это сделать, на нее упала тень, и едкий запах ударил в ноздри, проникая в каждый нерв ее тела. Она вскочила, закашлявшись, но Лорелея успела удержать ее за плечи, касаясь когтями сквозь кружево перчаток. Демонесса держала в руках стеклянный пузырек.
– Ну-ну, – прощебетала она приторно-сладким голосом. – Теперь вы в порядке. Это всего лишь нюхательная соль, дорогая. С вами приключился небольшой приступ, но все позади.
– Отдай ее мне, – сказал Эшкрофт, стоящий рядом. – Этот фарс слишком затянулся, пора заканчивать с этим.
Лорелея отпустила ее и сделала шаг назад. Прежде чем Элизабет успела отреагировать, Эшкрофт схватил ее и закрутил на месте. Выражение его лица было устрашающим. Создавалось впечатление, что всю свою доброжелательность он излил на лорда Киклайтера, ни капли не оставив на нее.
Его терпение лопнуло. Ей предстояло увидеть чудовище, которое скрывалось под личиной человека.
– Слушай меня, девчонка, – сказал канцлер, встряхнув ее с такой силой, что зубы клацнули друг о друга, – ты расскажешь мне все, что знаешь.
В следующий момент он приложил ладонь ко лбу Элизабет, и ее мысли взорвались подобно только что родившейся на небе звезде.
Кабинет исчез, все ушло во мрак, кроме нее самой, Эшкрофта и сверкающих серебром острых обломков, которые поблескивали вокруг них. Знакомые картинки вспыхивали яркими цветами на поверхностях этих осколков. То были ее воспоминания, парящие в пустоте подобно кусочкам разбитого зеркала. Все они показывали разное: блеск рыжих волос Наставницы в свете уличного фонаря; Уордена Финча, поднимающего над ней свои розги; смеющееся лицо Катрин.
Хотя Элизабет смутно чувствовала жесткую хватку Канцлера на своей руке, здесь, в этом месте, он стоял словно в отдалении. Чародей повернулся, вглядываясь в осколки воспоминаний, и поднял руки. Они начали вращаться вокруг него в сверкающем вихре, сливаясь, чтобы показать ему не просто фрагменты, а целостные воспоминания Элизабет в переливающемся стеклянном потоке. Приглушенные звуки раздавались эхом в пустоте. Это были смех, шепот, крики. Ее желудок сжался при виде самой себя – маленькой девочки, бегущей сквозь фруктовые сады к Саммерсхоллу от мастера Харгрува, тщетно пытающегося ее поймать. Это ее воспоминания. Эшкрофту не место в них.
– Покажи мне то, что ты скрываешь, – приказал канцлер. Его грубый и отчужденный голос отдавался эхом со всех сторон.
Яркий солнечный день сменился мрачной сценой с Элизабет, спускающейся по лестнице Великой библиотеки в ночной сорочке с высоко поднятой в руке свечой. Она чувствовала, как магия высасывает из нее воспоминания. Противостоять ему было все равно что противиться подводному течению, относящему тебя от берега во время отлива. Паника сжала ее легкие. Девушка могла прочувствовать эти воспоминания, слышать звуки и ощущать запахи. Смотрела на саму себя, отпирающую дверь и смотрящую в темноту. В любую секунду сейчас она могла почуять запах эфирного горения – доказательство того, что преступление совершил чародей.
Элизабет должна была это остановить, но не могла сопротивляться магии Эшкрофта. Она чувствовала, что, если начнет бороться, ее воспоминания разобьются на миллионы осколков и навеки исчезнут. Он разрушит сознание и всю ее жизнь, если это потребуется. Ей необходимо было показать ему хоть что-то.
Она забралась глубже, внутрь самой себя – туда, где хранились самые ценные ее воспоминания, и нашла то, что готова была показать ему.
– Знаешь, почему я оставила тебя здесь, в этой библиотеке, Элизабет? – спросила Наставница.
Дыхание девушки перехватило. Воспоминание перенеслось на момент, когда она нашла тело Наставницы. Женщина говорила те же слова, что и тогда в склепе, но в этот раз произносила их, умирая. Последние слова, которые она должна была сказать Элизабет. Ей удалось объединить два воспоминания вместе, и это новое событие выглядело правдоподобно, потому что оно было реальным для нее самой. Горе и тоска пронзили ее сердце словно стрелы. Она уже никогда не надеялась вновь услышать голос Наставницы.
– Как сейчас помню, шел сильный ливень… – обрывки слов слетали с потрескавшихся губ Наставницы, – гримуары в ту ночь были необычайно беспокойны…
Уставившись на воспоминания, Эшкрофт нахмурился.
– Ты создана для этой библиотеки.
Эшкрофт в отвращении тряхнул головой и отвернулся. Он взмахнул рукой, и осколки стали распадаться, разбиваясь подобно водяным каплям о поверхность земли.
– Нет! – закричала Элизабет. Слишком поздно она вспомнила о том, что сказала Лорелея два дня назад: «Заберите нужные воспоминания силой, а остальные – уничтожьте».
– Ты создана для этого места…
Реальность ворвалась в сознание бурей цвета и звуков. Кто-то кричал. Горло Элизабет саднило. Все ее тело отзывалось болью, и она чувствовала вкус соли, меди и запах жженого металла.
Прозвучал голос Эшкрофта, перекрывавший ее агонию, словно корабль, плывущий по тихой глади моря:
– Она ничего не знает. Воспоминания, которые девчонка скрывала, – лишь сентиментальная чушь, возможно, важная для нее, но не для нас. Приведи мистера Хоба. Все приготовления уже сделаны. – Его голос постепенно отдалялся, или это она уходила в темноту – туда, откуда не было возврата. – Сегодня вечером мы отправим ее в Ледгейт.
