35

Так начался период жизни Агилара, казавшийся волшебным. Он ходил дозором по ночам, после наряда какое-то время спал, и как только выпадал досуг, мчался верхом на мотоцикле в селение, чтобы провести время с Марибель. Казалось, он ей нравился не меньше, чем она ему. Во время третьего визита они уже держались за руки. Однажды вечером он повез ее ужинать в Сан-Висенте-дель-Кагуан, а после, перед своей дверью, Марибель его поцеловала – и поцелуй затянулся, суля обещание куда большего.

Еще после трех визитов, включая второй ужин, она пригласила Агилара в дом. Там она вставила в портативный плеер кассету – классическая музыка из Испании, сказала она, ее любимая – и обняла его. Так танцевать Агилар не умел, но она вела его, они двигались вместе, и ее тепло и аромат переполняли его. Она тоже это чувствовала, и вскоре они уже целовались, лаская друг друга, тяжело дыша, потом торопливо срывали друг с друга одежду, опустились на пол и занялись любовью в белом, слепящем жару, а потом так и лежали на полу, сжимая друг друга в объятьях; музыка закончилась, и они слушали дыхание друг друга и шипение пустой кассеты.

Она болтала о книгах и фильмах, готовила крепкий черный кофе, и хотя денег у нее было немного, тратила толику имеющихся на хорошее вино. Занятия с ней любовью походили на ее любимые симфонии – длинные и замысловатые, с крещендо, от которых занимался дух.

Порой она устраивала ему прогулки по джунглям или ехала вместе с ним на заднем сиденье мотоцикла в какой-нибудь глухой уголок и рассказывала ему о мире природы. Показывала ему страстоцвет и местные пальмы, красные цветы геликонии, которые называла омаровыми клешнями, каучуковые деревья. Взяла его к озеру, почти сплошь устланному амазонскими водяными лилиями; сбросив одежду, они прыгнули в озеро, плескались среди лилий и прятались под ними, пока хватало дыхания, а после занимались любовью на берегу. Познакомила его с розовыми бананами, бромелиями и, казалось, тысячами разных видов орхидей.

Знала она и диких тварей. Показала ему тамарина ростом с кошку, колибри-мечеклюва и розового речного дельфина. Вместе они видели ягуарунди и боа, ядовитых банановых пауков и ужасного листолаза, а во время вылазки в выходные в горы – очкового медведя и гвианскую гарпию.

Однажды, как раз перед сумерками, готовыми накинуть на джунгли завесу тьмы, они шагали менее чем в километре от селения по тропе, где уже хаживали не раз.

– Я тревожусь, – говорила Марибель.

– О чем?

– О местных жителях. И нашего селения, и соседнего. Они все сильней негодуют из-за лаборатории. Из-за отправившихся туда работников – их братьев, отцов и сыновей, так и не вернувшихся по домам.

– Не можем же мы позволить им шнырять туда-сюда, – возразил Агилар. – Тогда все будут знать, что это и где это.

– А с чего вы взяли, что они не знают?

Он улыбнулся, и Марибель пожала ему руку, а потом отпустила.

– Они настроены серьезно, Хосе. Они голодны. Им кажется, что они теряют не только свою землю, но и свою историю. Они теряют все, а когда человеку нечего терять, он становится опасным. Вам нужно принять меры. Постарайся заставить Эскобара понять угрозу.

Не успел Агилар и рта раскрыть в ответ, как Марибель схватила его за руку.

– Чувствуешь? – проронила вполголоса.

– Чувствую что?

– Что-то за нами следит.

– Что-то или кто-то?

– Не знаю, – призналась она. – Но мне это не нравится.

Она терпеть не могла, что он повсюду ходит с оружием, и дала ясно понять, что о долгосрочных отношениях не может быть и речи, если он не покончит с криминальным житьем. Однако теперь Агилар обрадовался, что нож у него на лодыжке, а пистолет сзади за поясом.

– Кто там? – спросил он.

Никто не ответил. Мгновение спустя кусты раздвинулись, и на тропу ступил ягуар – длинный, лоснящийся, мускулистый, с рыжевато-коричневой пятнистой шкурой и золотистыми глазами с круглыми зрачками. И в этих глазах сверкал свет разума. Разинув пасть, зверь продемонстрировал розовый язык и острые, длинные клыки.

– Он ими прокусывает череп жертвы, – шепнула Марибель, даже в такой обстановке ухитряясь сохранять роль учительницы. – Смерть наступает мгновенно. Никакой борьбы. Ни одна другая большая кошка так не делает.

– Мы не добыча, – возгласил Агилар громким голосом, источавшим, как он надеялся, уверенность. – Тебе лучше не связываться с нами.

– Конечно, нет, – ответил ягуар. – У меня здесь шансов никаких.

Агилар опешил. Разве ягуары разговаривают? До сих пор он ни одного и в глаза не видел, даже в зоопарке, но полагал, что о таком кто-нибудь да упомянул бы. Он оцепенел. Ладони Марибель крепче стиснули его руку. Значит, она тоже слышала.

– Я просто пришел сказать, что настало время принять решение, – продолжал ягуар. – Раз и навсегда. Кто ты, брат? Что ты собой представляешь? Ты не можешь прожить всю жизнь, плывя по течению, знаешь ли. Ты должен проложить свой собственный курс и следовать ему.

– Что тебе знать о… – начал было Агилар, но ягуар уже скрылся. На миг – лишь проблеском – Агилару показалось, что верхом на нем сидела паукообразная обезьяна. Но зверь скрылся в мгновение ока, не потревожив кусты у тропы даже шорохом.

– Ты… ты видела это? – спросил он.

– Что – это? – откликнулась Марибель.

– Кроме шуток.

– Я не знаю, что видела. И видела ли вообще. Я словно была здесь, с тобой, а потом меня не стало, а потом снова появилась. Все разыгралось очень быстро.

– Ягуар, – вымолвил Анилар. – Говорящий ягуар. И обезьяна.

– Смеркается, – ответила Марибель. – Трудно что-нибудь разглядеть или понять, что видел. Давай вернемся ко мне домой и займемся любовью.

Перед таким приглашением Агилар устоять не мог.

После они лежали в ее постели, полуприкрытые влажной простыней, со сплетенными ногами.

– Он прав, знаешь ли, – проронила она. – Ты должен выбрать.

– Выбрать что?

– Свою тропу. Свое будущее. Тебе решать, каким оно будет.

– Значит, ты его видела! – он двинул кулаком подушку у себя над головой. – Видела!

– А я разве сказала, что не видела?

* * *

На следующий вечер он уже не был уверен, что вообще что-то видел. Говорящих ягуаров не бывает. Да и обезьяна верхом на ягуаре – такая же небыль. Это была игра то ли угасающего света дня, то ли его воображения.

Но мысль, которую он высказал – а Марибель подчеркнула, – была дельной.

Она честная женщина. Он думал, что любит ее, а она его. Даже Луиза не вызывала у него таких чувств – словно находиться порознь невыносимо, что вдали от Марибель он не способен думать ни о чем, кроме возвращения к ней.

Луиза была уютной. Надежной. Тогда ему это требовалось.

Но Марибель бросает ему вызов. Ему приходится из кожи вон лезть, чтобы поспевать за ее бритвенно-острым умом и феерической проницательностью. Сейчас он нуждается в этом.

Нуждается в ней.

Она же, со своей стороны, сказала ему, что круг интересных людей в селении пренебрежимо мал, и в первую голову потому, что многие ее ровесники ушли работать в лабораторию. Агилар поначалу показался ей курьезной диковинкой, но постепенно стал куда более ценным – другом, спутником, наперсником и возлюбленным.

Но она не станет – не сможет – связывать жизнь с человеком, живущим насилием изо дня в день. Дела шли тихо и мирно, особенно в последние недели, когда Эскобар исцелился от зубной боли. Расширение взлетной полосы шло хорошо, новые рабочие осваивались, производство росло. Эскобар даже привез путан, как и обещал, хоть Агилар и не питал к ним интереса.

Все были довольны, и какое-то время Агилару даже казалось, что его работа не связана с убийствами, пытками и смертью.

Но так лишь казалось. Это была передышка и только. Длиться вечно она не могла.

А вот роман с Марибель мог бы. Агилару все больше и больше хотелось, чтобы он длился вечно. Но этому не бывать, если он не порвет с Эскобаром.

Получить и то, и другое ему не дано.

Он раздумывал об этом, неся дозор следующей ночью. Воспоминание о встрече с ягуаром – хоть она могла быть и воображаемой – было настолько ярким, что он до сих пор чуял запах зверя, хотя и не ощущал его вовсе, когда зверь скрылся.

И он ведь на самом деле ничего ему и не сказал, только призвал внимательно взглянуть на собственную жизнь. Несомненно, это лишь фокусы подсознания, выдвинувшего на передний план реальность, от которой Агилар изо всех сил старался откреститься.

Он хотел Марибель.

Он хотел прожить с ней всю жизнь. Мирную, добропорядочную жизнь, пусть даже в этих джунглях. Он отложил денег на черный день, а она говорит, что много ей не требуется. Дом у нее простой, но уютный, а когда он с ней там, то чувствует себя совсем дома.

Он был сам себе противен с самого Майами, когда увидел, какую погибель сеет кокаин, и был вынужден пытать собственного друга. Марибель сулит второй шанс, указывает выход.

Начать хотя бы с того, что он никогда не был пристойным sicario. Он все и всегда подвергал сомнению, задавался ненужными вопросами. Нельзя взять человека, который всегда был мясником, и сделать его балериной. Он был студентом, фараоном, представителем среднего класса или близко к тому. Sicarios были бедными пацанами, лишенными чаяний и перспектив. Он в их круг не вписывается.

А вот с Марибель вписывается тютелька в тютельку.

Она может сохранить свою работу у доктора Месы, а он тоже может сыскать какую-нибудь работу. Может стать фермером, охотником.

Однако сперва надо уйти от El Patrón’а.

Это будет непросто. Эскобар воспринимает отступничество слишком близко к сердцу. Он будет считать, что Агилар знает слишком много, чтобы уйти вот так запросто. Он подведет черту карьере Агилара пулями.

Если только…

Если только не удастся убедить Эскобара, что он всегда был верен ему, всегда предан и таким и останется.

В конце концов, у Эскобара нет никаких оснований в нем сомневаться. Он всегда исполнял приказы. Чего бы Эскобар от него ни потребовал, Агилар находил способ исполнить это. Стал одним из довереннейших, ценнейших людей дона Пабло.

Он будет взывать к разуму этого человека. «Я уже староват, – скажет. – Я устал мотаться туда-сюда, убивая людей. Я просто хочу осесть где-нибудь и завести семью. Вы человек семейный, вы это поймете».

Эскобар всегда был к нему справедлив. Ценил службу Агилара, относился к нему чуть ли не как к члену семьи. Как и Тата, и если Эскобар причинит ему какой-нибудь вред, она будет вне себя.

Он тревожится по пустякам, решил Агилар. Вот закончит свою караульную вахту и чуток поспит. Когда Эскобар проснется, растолкует ему ситуацию. Последует короткая дискуссия, а затем Агилар оседлает свой новый мотоцикл и покинет джунгли – быть может, с подарком в несколько тысяч песо в кармане.

Направил луч фонарика на запястье, чтобы взглянуть на часы. Он почти забыл о времени. Дважды в час двое часовых должны проверять друг друга. У них есть назначенные места, где их маршруты пересекаются, и он к ближайшему опоздал.

Наддал ходу. Сегодня джунгли подступали как-то особенно близко, нависая слишком темной громадой, и даже насекомые в кои-то веки поутихли.

Дойдя до полянки, он увидел Курка, сидевшего на стволе поваленного дерева спиной к нему.

– Курок! – окликнул Агилар. – Я пришел, чел. Извини, припозднился.

Курок не шелохнулся. Он что, уснул? Агилар не настолько опоздал. Пару-тройку минут от силы.

Перейдя поляну, он тронул Курка за плечо.

Курок брякнулся назад, свалившись со ствола. Агилар включил фонарик, чтобы поглядеть, что с ним.

На месте лица Курка была кровавая склизкая каша. Глаза вывалились из орбит, кости носа сверкали белизной, а зубы казались огромными. Не было только кожи.

Зверь джунглей совершить подобного не мог, пронеслось у Агилара в голове. В ужасе он обмахнул поляну лучом фонарика – на случай, если тот, кто напал на Курка, еще здесь.

И увидел его пригвожденным ножом к дереву.

Лицо Курка.