d’Рим. Форум

Сегодня был выходной, детская площадка – как римский форум. Детей было так много, что она стала центром политической, песочной и экономической жизни парка. Где-то еще гремели высокими голосами Пунические войны, а в песочнице совками и лопатками уже строились заново храм Антонины и Фаустина, в храме Сатурна прятали сокровища Рима, а в храме Юноны чеканились монеты. В базиликах проходили массовые собрания и совещания. На рынке шла оживленная торговля, по дорогам ползли машинки, в больницах лечили раненых. И кругом радостная суета. По периметру возвышались статуи и монументы родителей из элиты и из простых. Время от времени они давали указания своим чадам или забирали их вовсе, на их месте тут же воздвигались другие статуи.

Мы болтали с одной из мамаш на краю этой Империи. Точнее сказать, она говорила, я слушала:

– Я всегда была домоседкой. Проблемы есть, конечно, но в целом я балдею со своими детьми. Одно плохо – приходится оставлять малышку с мужем. Он, блин, творец, стихи пишет, что-то бренчит себе под нос на гитаре, ролики записывает и выкладывает в сеть. Самому лишний раз памперс сменить тяжело. «Какашки – это не мое»; «Вот послушай, какую я песню записал, точно станет хитом. Скоро заживем». С какого перепуга заживем – слушаю я его нытье под гитару.

«Женщина – как гитара, чем чаще берешь в руки, тем лучше звучит». Это его любимая поговорка. Так бери чаще, что же ты не берешь? Кому, как не тебе, знать, что такое аккорды, переборы? А может, не гитара я уже, а так – балалайка. А потом ходишь и гоняешь этот мотивчик в голове, ощущая свою неполноценность, и этот напев доводит тебя до исступления.

– О, у тебя тоже гитарист? – услышала наш разговор маленькая светлая женщина с коляской, которая все время кашляла. – Меня вечно преследует это дерьмо! Кхе-кхе. Я так долго готовилась ко дню рождения старшей дочери, потратила кучу денег, сначала она заболела, потом я. Кхе-кхе-кхе-кхе. До сих пор кашель не проходит, но я не заразная, не бойтесь. На носу утренник, все было готово к нему: и платье, и заколки, даже туфельки. Что теперь делать? Дома его устроить? Нет ни сил, ни желания заниматься уборкой в квартире, салатами, даже сделать маникюр. Вот, – показала она свои ногти с облетевшим красным лаком. – Только мужу хорошо, бренчит себе на гитаре. «Все будет хорошо, я это знаю». Где оно хорошо? Где тот любимый праздник под названием Новый год?

– Вот и я говорю, – перехватила инициативу жена первого гитариста. – Он играет, а тем временем долг за квартиру растет, не остаться бы на зиму без электричества. У нас вон у соседки отключили. Вот радости полные штаны! Сердце разрывается от его песен, слезы текут. Он смеется: «Я знал, что тебе понравится. Правда, хорошая песня?». А что я могу сказать? Правда… у самой глаза грустные-грустные, и круги спасательные все темнее. Где были мои глаза, когда я за тебя замуж выходила? Закрыты. Все закрывают глаза, когда целуются. Я тоже закрыла.

Я вспомнила свои поцелуи. Где оно, это прекрасное молчание, когда только руки говорили, говорили, говорили? Руки Бориса скользили под моей рубашкой, заставляя вздрагивать от удовольствия, мои руки обнимали его, потом опускались, находя что-то твердое. Его желание меня. Любопытно было ощущать, как оно росло и становилось железобетонным. Я расстегнула желанию штаны, чтобы дать ему воздуха. А губы тем временем целовались, языки обнимались, отбросив все слова. Глаза закрыли на мораль, на этику, даже на архитектуру. Мы миловались в потемках на Виа Джулия, самой красивой улочке Рима, которая протянулась вдоль реки Тибр. Борис прижал меня к стене под одной из арок, и благодарный плющ скрыл наши тела. Я слышала, как журчит фонтанчик, влагой заполнялось мое лоно. Борис поднял мою юбку, ноги мои сами собой забрались на его бедра. Обняла еще крепче, и вот мой Борис уже внутри меня. «О, боже!» Армия мощных поступательных движений сделала меня потной, сахарной, нежной. Да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, – все что могли говорить мои губы после жарких поцелуев. – Да, да, да, да, да, да, да, да, – все мое женское начало уже висит где-то на волоске, над пропастью и наконец отрывается. Прорванная плотина неги, любви, сладости заполняет теплом тело. Я вскрытая, выпотрошенная, счастливая повисла на шее Бориса. Еще какое-то время мы с ним одно целое. Дышим друг на друга удовлетворенной страстью. Фонтан Виа Джулия, который на время замолк, зажурчал вновь.

– Все принимаешь близко к сердцу, даже то, что получилось через задницу, – разрушила мой Рим приятельница. Слушать не хотелось, но пришлось.

– Ощущение отсутствия мужа появилось сразу после родов. Лежала в роддоме, кормила дочь, любовалась на нее и поняла, что вот она, истинная любовь – только к ней. Потом на счастливого мужа, который, когда забирал нас, ночью укатил с друзьями, приехал нажратый, но главное – чужой, противный, хорошо, что было медосвобождение от супружеского долга. Такой противный мне стал. Чувства обрубило полностью, я не знаю, что случилось, будто центральное отопление выключили – не греет, опустили рубильник с нежными чувствами.

Живу так уже несколько лет, скучно, в плане любви – без чувств, постоянно натыкаясь на мысль: «кто ты, зачем ты и сколько это может продолжаться». Внешне – идеальная пара, в полном шоколаде, достаточно посмотреть страницу в Инстаграме. А внутри одно желание: свалить подальше, взять дочь и уйти в точку. Пока же одни запятые и обручальное кольцо на шее душит.

К обеду форум достиг таких огромных размеров, что превратился в центр деловой, транспортной и общественной жизни. Было возведено множество новых монументов.

Затем наступал некоторый спад активности, многие уходили по домам, обедать и спать. В это время на форум налетали варвары и рушили старое, чтобы, возможно, возвести новое.

В эту самую паузу, когда Римма спала в своей коляске, мне на уши присела одна с виду милая мама, сын которой ломал кем-то сложенный в песочнице замок.

Говорила она громко. Семейка варваров, убила бы, честное слово. Мне казалось, что вот-вот Римма может проснуться. Повезло им, что дочь спала крепко. Иногда она зычно окрикивала своего сына: «Не лезь в эту грязь, штаны испачкаешь, убью». Иногда мне самой хотелось ее убить, но я сдержанно слушала.

– Конечно, повезло, с одной стороны. Родители мужа помогают, как могут, никто не дает дурацких советов. Идиллия. Но вот приходит в дом ночь – и началось. Малыш практически не спит по ночам, стоит только его укачать, забраться в свою постель, как на тебе, иди сюда, то пить, то писать, то поправить одеяло. Стоит только ослушаться – начинает орать. Однажды я пошла на принцип – орал целый час. Это невозможно. Я ненавижу, нет, не сына, сына я люблю, я ненавижу всех, кто спит по ночам, потому что сама дико хочу спать! Утром валюсь от усталости, хочется кричать от усталости и безысходности, но нет никаких сил… Желание одно – поспать, даже сны, если они случаются – о том, что я сладко сплю в своей кровати.

Что-то женское из меня уходит безвозвратно, я даже знаю почему – потому что никакой личной жизни. Секс урывками, все больше дневной, стал пунктиком, просто прихотью мужа, галочкой в наших отношениях, просто чтобы он отвалил и дал мне вздремнуть. Мы в ответственности за тех, кому обещали. Согласна, только желание спать приобретает прямое значение. Я попробую тебе объяснить. Представь, что ты занимаешься всякой рутиной, бытовухой, покормила всех, сына, поиграла с ним немного, помыла его перед сном, одела, почитала сказку, уложила с большим трудом, потом пошла на кухню, стоишь, моешь посуду, задолбанная окончательно, сзади начинает тереться муж. Он хочет любви. Я хочу быстрее домыть посуду и лечь. Он: «Ты меня не любишь». – «Блин, ты хочешь любви? Дай женщине выспаться, и ты узнаешь, как она умеет любить».

Многим из них казалось, что живут они не своей жизнью, что все это некий муляж, роль, чья-то куцая фантазия, и когда они не в себе, они выходят из себя. Бац – и здесь их озаряет – вот она настоящая я. Я хочу быть такой всегда, делать, что хочу, как хочу и когда хочу. Но здесь родной голос: «Мам, мам!» Они снова возвращались к себе, к своей семейной рутине.

Судя по рассказам, выходили все. Варварства в мамах хватало, скорее всего, это те, что родили без большой любви, не в том месте, не с тем человеком. И такое бывает, спали вроде с тем человеком, а родили – уже с другим. Их было жалко, они не умели терпеть, но доля правды тешила самолюбие в их словах. Казалось даже, что все это похоже на самоиронию, как способ защиты. Самоирония – это неуязвимость. Но они чувствовались уязвленными.

– Все достало! Плач, сиська, памперсы… – Начала свою исповедь высокая дородная женщина. Я качала на качелях Римму, мамаша – коляску. – Рожай, – советовали, «отстреляйся», а потом застрелись. Родила. Говорили, второй ребенок спокойнее. Радость. Мало того что характер говно, так и кругом тоже говно. Кто-то пустил утку, что роды омолаживают. В каком месте? Скорее всего, это сказал мужик, которого самого надо заставить выносить и родить. Посмотрела бы я, как поседеют его яйца. А потом покроются скорлупой, когда румяный младенец начнет поднимать его по несколько раз за ночь. Хочется убить, чтобы спал мертвым сном. Пока он сосет, чувствуешь, как добро и зло борются в твоей крови, немного успокаиваешься и чувствуешь единение крови. Ты мой герой. Только бы уснул, в итоге засыпаю сама, зло засыпает. Добро побеждает до следующего ночного подъема.