Войдя внутрь, я увидела крупного мужчину лет двадцати с лишком, в кожаном фартуке, в сорочке с закатанными рукавами, с молотком в руках, который стоял, склонившись над кузнечным горном.

– Закройте дверь, иначе сюда весь дворец сбежится.

Я сделала, как мне было велено. Он вновь взялся за дело, принявшись постукивать молотком по небольшому куску металла. Именно это постукивание, а вовсе не стук в дверь я и услышала в коридоре. Поглощенный работой, он несколько минут не поднимал на меня глаз. Версальский дворец такой громадный, подумала я, в нем работает великое множество различных мастеров. Сейчас я набрела на слесаря, а открой я другую дверь, то могла бы обнаружить крысолова за изготовлением крысоловок или часовщика, починяющего часовой механизм, и даже свечника, отливающего свечи из растопленного воска. Я стояла у двери и глядела на мастера в надежде, что, покончив со своим изделием, он укажет мне путь к покоям мадам Елизаветы. У мужчины был до смешного высоченный лоб, крупный римский нос, мясистые губы и необыкновенно большие голубые глаза – он часто прищуривался и приближал глаза к раскаленным докрасна металлическим предметам, с которыми он работал, из чего я сделала вывод, что и ему не помешали бы очки. У него был пухлый двойной подбородок и полные, будто женские, груди, и он то и дело поглаживал эти пухлые части тела пухлыми пальцами без признаков костяшек. Казалось, он вдыхал воздух не носом, а использовал для этой цели рот. Мужчина ухватил длинными щипцами металлический предмет, который до этого отбивал молотком, и опустил в глубокую лохань с водой, на что раскаленный металл ответил жалобным шипением. Слесарь отреагировал на этот звук довольной улыбкой. Он обернулся ко мне, прищурился, кивнул, сунул руку в карман фартука и, выудив оттуда носовой платок, аккуратно расстелил его на верстаке.

Затем он сунул руку в другой карман, достал сильно помятый кусок холодного пирога с кремовой глазурью, положил на платок и, отступив на шаг, жадно уставился на пирог. Наконец из третьего кармана он достал изящный перочинный ножичек, раскрыл лезвие и разрезал пирог на две неравные части. Сжав своими пухлыми пальцами кусок побольше, он тихо проговорил:

– Никому не говори. Вот твоя награда за молчание!

Я шагнула вперед с намерением взять пирог.

– Ты что, хочешь его весь? – спросил он, торопливо заглотив свою порцию и слизывая крошки с губ. – Тут же много, а ты такая крохотная. Что, если я еще разрежу этот кусок пополам?

И оставшийся кусок пирога был снова разрезан – и снова не слишком поровну. Я робко потянулась за маленькой порцией.

– Что-то ты не слишком голодна, я смотрю, – заметил слесарь, пока я не успела дотянуться до пирога. – Я же не настаиваю. Давай-ка я сохраню его для тебя, потом съешь, – и он подхватил последний ломтик пирога. – Или мне его сразу съесть?

Он приблизил мой кусочек к мясистым губам.

– Что скажешь?

И затем, не дожидаясь моего ответа, отправил предложенную мне порцию пирога себе в рот, пожевал, сглотнул и в восторге послал в пустоту воздушный поцелуй.

– Теперь, вероятно, – заметила я, – вас стошнит.

– Но мне это нравится! Нравится! – воскликнул он, любовно поглаживая себя по выпирающему животу. – А мне это запрещено. «Только один кусок в день, говорит она. Не больше одного!» – и добавил шепотом: – Но я ее обманываю. Конечно, я обманываю. Я стал таким коварным! – Он замолчал с довольным видом, а затем стал возиться с выкованным им замком, то запирая его, то отпирая, любуясь своей работой и, удостоверившись, что все детали замка хорошо пригнаны, смазал его маслом и отполировал. Наконец он нагнулся, приблизив ко мне лицо, и я заметила, что его большие голубые глаза внимательно меня изучают.

– Ну что, голубушка, установим его вместе?

– Да, месье, давайте.

Ухватив пухлой ладонью мою руку, а в другой сжимая новый замок, он вывел меня из мастерской в длинный коридор. Мы зашли за угол и остановились у приоткрытой двери без замка. Сквозь зияющее отверстие я смогла увидеть то, что творилось за дверью: большая зала, хорошо освещенная, с огромным расписным потолком и гигантским зеркалом, занимающим одну стену, словно повторяя такое же исполинское окно на другой стене; зала была заполнена изысканно разодетыми дамами и господами, поглощенными беседой друг с другом. Я никогда еще не видела такого блистательного общества: все в зале сияло ослепительным блеском.

– Там королева? – спросила я у слесаря. – Кто из них она?

Я же должна была сделать слепок лица королевы – вдова наказала мне привезти частичку этого блистающего великолепия и поместить ее в унылую грязь бульвара дю Тампль. Мой вопрос заставил слесаря слегка подпрыгнуть, он заглянул в залу, прищурился и покачал головой.

– Нет, королевы тут нет. Только декорации.

Декорации – он имел в виду придворных дам – не обратили на нас никакого внимания. Слесарь разложил платок на полу и опустился на колени. Я встала на колени рядом с ним и принялась доставать из карманов его фартука разные гвозди и железки, а потом держала их наготове, чтобы передать ему, когда они понадобятся. Слесарь аккуратно вставил замок в дверь. Замок встал как влитой и выглядел, о чем я не преминула ему сообщить, очень мило.

– Думаешь? Я его сам сконструировал. Да, мне тоже нравится.

Я услышала за спиной движение, обернулась и увидела нескольких лакеев, а между ними старую даму Мако. Она знаком приказала мне следовать за ней, и по этому жесту я поняла, что она ужасно недовольна. Я распрощалась со слесарем, который все еще стоял, коленопреклоненный, на носовом платке и глядел в замочную скважину.

– Значит, уже уходишь? – произнес он. – Желаю здравствовать!

– Я вернусь, обещаю, – прошептала я.

Глядя на свои бесчисленные отражения во множестве зеркал, я казалась себе такой нелепой и чужеродной, что невольно подумала, как бы не упасть в одно из зеркал и не утонуть в нем. Я медленно приблизилась к мадам Мако, которая вытолкала меня из роскошной залы и повела по коридору. Она уверяла, что от моей наглости буквально лишилась дара речи, но сейчас он к ней вернулся, потому как всю дорогу до покоев мадам Елизаветы она злобно повторяла, что мне следует знать свое место. На мои поиски, по ее словам, отправилось немало лакеев, и им доложили, что низкорослая незнакомка суется подряд во все двери, которая она не вправе открывать.

– Этот дворец построили не для твоих забав, – шипела она, цепко ухватившись костлявой рукой за мою шею. А потом я оказалась в знакомой мне пугающей комнате – хотя комната уже не могла меня испугать, теперь-то, когда я побывала в той великолепной зале с зеркалами, – и там была Елизавета.

– Ку-ку! – произнесла она, хотя и безо всякого энтузиазма. А потом обратилась к старой даме:

– Она моя приближенная, а не ваша, мадам Мако.

– Ее нашли…

– Отпустите ее немедленно! – приказала Елизавета, и в ее голосе лязгнуло железо.

Моя шея оказалась на свободе.

– Может, тебя снова наказать? – задумчиво произнесла Елизавета.

Я вытянула обе руки.

– Отошлите ее прочь, – посоветовала Мако. – Но сначала ей надо всыпать.

– Ты не поедешь домой до тех пор, пока не научишь меня всему!

– Она нарушила правила! – вскричала Мако.

– Я очень хочу… – с приятной моему слуху твердостью сказала Елизавета, – Я очень хочу, чтобы мы опять поиграли в прятки.

– Нам пора повзрослеть, – пробурчала старая дама.

– Но на сей раз я решила, дорогая моя Мако, – продолжала принцесса, – что вам выпадет удовольствие прятаться. А мы сосчитаем до ста.

– Но я никогда не прячусь.

– Уже давным-давно настала ваша очередь. Один… два… три… бегите, Мако, прячьтесь! Вы же знаете правила: бегите со всех ног! А мы пойдем вас искать. Идите и прячьтесь, да так, чтобы вас трудно было найти. Иначе я очень осерчаю.

Мако, вся в сомнениях, вышла из комнаты.

– Садись, – произнесла Елизавета. – Я хочу тебе кое-что сказать.

– Вы очень умно поступили, – улыбнулась я.

– Благодарю. Сама удивилась. Это ты меня вдохновила. Взять и сбежать! Но только никогда больше так не делай, душенька моя, мой двойник!

– Не буду! Обещаю!

И мы, похожие как две капли воды крошки-девушки, сели рядышком на диване, предназначенном для куда более крупных людей, и завели беседу.